За мертвой чертой

Александр Кучаев, 2014

Невероятные сверхъестественные события, описанные в романе «За мёртвой чертой», начинаются с появления в провинциальном Ольмаполе дона Кристобаля, пришельца из параллельного пространства. Застой в экономике, коррупция и моральное разложение значительной части ольмапольцев неблагоприятно сказывались на параллельной среде обитания, и этот профи был направлен в выше названный город для исправления ситуации. Обладая фантастическими паранормальными способностями, дон Кристобаль решительно берётся за дело. Посредством прозрачных выборов он приводит к власти бывшего журналиста Виктора Алексеевича Черноусова, исключительно честного бескорыстного человека, и его руками, а также с помощью своего друга Аркадия за несколько месяцев весьма жёсткими средневековыми способами избавляет Ольмаполь от огромной корпорации государственных воров и мошенников. Затем полностью очищает город от проявлений какой-либо преступности. Всё это незамедлительно приводит к бурному росту экономики и духовному возрождению общества.

Глава седьмая. Мандариновый рай

С особым интересом мой испанец изучал саму почву, на которой поднималась и крепла «золотая» недоросль.

У меня же давно было собственное, подкреплённое многолетними наблюдениями и достаточным количеством фактов мнение об этой плодородной непаши, мирке, государстве в государстве, эдеме на земле — названий мандариновому раю, обособленному от остальной части жителей города, можно придумывать великое множество, и все они будут достаточно точны. Ибо этот рай так же многогранен, как и определения для него.

Конечно, основатели его, я имею в виду всё тех же чиновников, сиречь крапивное семя, были изрядно пополнены наиболее зажиточными из предпринимателей, а также различными людьми в погонах с крупными звёздами и легализованными и не очень лидерами организованной преступности. Словом, всеми, кто обладал властью, сидел на хлебных местах и располагал тугой мошной.

Внешними атрибутами представителей ольмапольской высшей касты, несомненно, были роскошные особняки и дорогие иномарки — «майбахи», «мерседесы», «роллс-ройсы», ретроавтомобили и прочие штукенции на колёсах. Ну а что за данным своеобразным фасадом таилось, непросто было представить даже при самой буйной фантазии.

Впрочем, таилось так много, что очень часто не вмещалось, то и дело выпирало наружу и становилось достоянием народной молвы. Здесь и всевозможные коттеджи, и дачи, и многочисленные квартиры как в Ольмаполе, так и в самой первопрестольной, виллы в Подмосковье и на Черноморском побережье, опять же просторные квартиры, дома, замки и земельные участки в Великобритании, Австрии, Франции, Италии, Испании, Монако и других европейских странах.

Про счета в зарубежных банках и наличку в виде штабелей денежных купюр, золотых слитков и прочей «драгоценной мишуры» молва не очень распространялась потому, что до поры до времени этот пласт собственности оставался под покровом особой чрезвычайной секретности. Но только до поры.

Наши подьячие из кожи лезли, стремясь дотянуться до уровня своих московских коллег, и немалому числу это вполне удавалось.

Когда столичные функционеры приезжали комиссией для тех или иных проверок, их встречал такой радушный приём, такие роскошные изобильные застолья плюс всевозможные забавы на лоне природы или в специальных дворцах, что они только головой качали и разводили руками — с подобной пышностью им не доводилось сталкиваться ни у себя дома, ни заграницей.

Да почему бы и не встретить достойно хороших гостей, коли есть чем и на что?!

Побывал у нас как-то проездом и Демидов, в те годы главный кремлёвский начальник. Собственно, непосредственно в Ольмаполь он не заглядывал, и получилось, что напрасно местные штатгальтеры почти месяц подновляли центральные дороги и белили бордюры.

Демидов на вертолёте приземлился в посёлке Новоказачково, что в тридцати километрах от города, видимо, с целью узнать, как у нас развивается сельское хозяйство. Ко дню его приезда там тоже всё красили и скоблили и среди прочего, какой только живности не привезли! Со всего региона собирали, даже верблюдов из областного зоопарка доставили, должно статься, хотели показать, как наше животноводство в гору идёт.

— Вам тут только бегемотов не хватает, — сказал тогда наивысший эпарх.

Не пойми зачем человек приезжал! Полюбоваться очередной потёмкинской деревней? Стоило ли, однако, за этим переться за тысячи километров?

Если же действительно хотелось воочию узнать, в каком состоянии село, то достаточно было приземлиться в соседней Петровке. Там к его приезду никто не готовился, и по старым неказистым домишкам и раскуроченным бывшим колхозным фермам и машинотракторным станам сразу бы всё и увидел.

Рассказывали, что прежде чем отбыть в Москву, Демидов сколько-то времени провёл в пансионате «Ольмятичи», в том самом, который на левом берегу Ольмы. Очевидцы говорили ещё, что для него организовали ловлю огромной белуги и будто он сам участвовал в процессе поимки.

И поймали ведь! Шестидесятилетнюю самку, старушку весом восемьсот килограммов и длиной около четырёх метров. Одна только икра в ней потянула на центнер с лишним.

Ой, что тут было! Сколько криков и поздравлений прозвучало в адрес главного ловца!

А уха какая знатная получилась! Жирная, наваристая, запах-то ветерком аж до другого берега реки доносило. Да как она хорошо пошла под охлаждённую хлебную самогоночку, собственноручно выгнанную знаменитым местным артистом и режиссёром, любимцем властей Кругловым, в ту пору владельцем «Ольмятичей»!

Все наелись: и Демидов, и его свита, и пансионная обслуга. Собакам и то хватило. И в Москву ещё сколько-то сот килограммов отправили.

К нам любили приезжать. Однажды прикатил замглавы демидовской администрации, некто Бычков. Сначала они с мэром города Федотовым где-то до пяти вечера один на один застольничали, какие-то вопросы государственной важности решали.

Потом человек, отвечавший за застолье, спрашивает, мол, какое блюдо желаете на завтрак?

— А что вы можете приготовить? — спросил Бычков.

— Всё, что пожелаете, — ответили ему.

— Всё?

— Всё.

— Ну так хочу, чтобы приготовили блюдо из судака. Да не из какой-нибудь тухлятины, а из живого, чтобы я видел, как он жабрами шевелит!

— Хорошо-с, — ответил кремлёвскому гостю мемендар, — привезём судака, запустим в ванну, и всё увидите.

— А не лучше ли нам, — сказал Федотов, — отправиться на рыбалку, да самим на завтрак и наловить?

— Какая рыбалка, скоро уж ночь на дворе!

— Об этом не беспокойтесь, — ответил градоначальник, — у нас для рыбной ловли всякое время суток годится.

Короче, поехали они ночью с профессиональными рыбаками в один ольминский затон. Там-то с лодки, используя направленный свет электрической фары, заряженной от аккумулятора, и стали ловить. Бычков на носу лодки с острогой в руках сидит, остальные на подхвате.

Вышли они на очень даже крупного полупроходного сазана-горбача. Килограммов за тридцать в нём было, и длиной примерно метр двадцать. Свет ослепил рыбину. Замер горбач, только плавниками поводит.

Ударил Бычков острогой, пронзил рыбу чуть ли не насквозь. Однако сазан — животное сильное. Рванул со всей моченьки, соскочил с остроги, только и видели, как кишки из распоротого брюха потащились. Не в то место, куда следовало бы, угодил московский начальник, не в хребёт, а сбоку; не было в нём рыбацкой сноровки, и сам он чуть не упал в воду от толчка.

Расстроились все, конечно. Но ничего, отпили по глоточку-другому коньячка из плоских фляжек, покурили дорогие заморские сигаретки, успокоили расходившиеся было нервы и продолжили ловлю. Бычков в азарт вошёл, первый раз такое чудище чуть ли не голыми руками ухватил.

Скоро им ещё раз повезло. Навострил Бычков острогу сверху вниз и проткнул сазана со спины. Тоже знатная рыба оказалась. Вдоль хребта тёмная, а по бокам — чистое золото. Взвешивали потом — на шестнадцать с половиной килограммов потянула.

Каких только случаев не было. Об одном даже по центральному телевидению рассказывали. Без упоминания имён. Но мы-то знали, о ком речь.

Приехал тогда в Ольмаполь лидер проправительственной фракции Госдумы Бугаев.

Дело было в конце июня на заливных лугах, где после схода весенней ольминской воды оставались многочисленные прозрачные бочажины. Вот на этих угодьях заезжий бугай и ловил нашу рыбку.

Больно уж его подивило орудие промысла — самодельный алюминиевый бочонок без днища с ручками по бокам. Суть процесса в том, что рыбак в болотных сапогах просто переходит по затопленному лугу с места на место и резко ботает бочонком в неглубокую воду то здесь, то там, упирая его в почву и стараясь накрыть отчётливо видимую добычу. Хвать, а в бочонке уже и рыба забилась. Остаётся только или руками её ухватить или сачком поддеть.

В ту весну много рыбы на луга на нерест зашло. Бугаев всё ловил и ловил, никак остановиться не мог, такой, значит, в нём пыл появился. С центнер, наверно, набагрил. Подлещик, щучка, белый амур, крупный окунь, карась и даже сазан — такова была его добыча.

И всё-таки, рыбалка — это тихое дело, а вот охота на дикого зверя — громкое.

Кроме всего прочего, в Ольмапольском районе имелись довольно обширные заповедные леса, примыкавшие к отрогам Ольминских гор, где водилось немало живности. Вот её-то, эту живность, чернильные души и отстреливали. Валили кабанов, лосей, оленей. Случалось, добывали и медведя. Ну на последнего просто так, в открытую, не выходили, рисковое всё-таки дело. А вот с вертолёта несколько «мишек», восемь или девять, точно уж не помню сколько, только за один год оприходовали.

Больше всего ольмапольцам запомнился случай с охотой на горных архаров, водившихся на скалистых предгорьях Кош-Ольмача, в которой участвовал полпред российского президента в Госдуме Косолапкин. Горные архары эти, между прочим, занесены в международную Красную книгу и Красную книгу России как редкое животное с постоянно убывающей численностью. Охота на них была под абсолютным запретом.

Но российские законы писаны для простых смертных, а для высоких сановников они не более чем сортирная бумажка при случае.

Короче, полетел новоявленный московский гость на вертолёте охотиться на бедных архаров. В тёплой компании местных мандаринов. Не прошло и получаса, а на их счету уже было четыре или пять краснокнижных животных, крупных, килограммов по сто восемьдесят. Однако этого количества им показалось мало, и охоту было решено продолжить.

На беду или на счастье, это опять уж для кого как, вертолёт зацепился лопастью за гору при попытке захода для зависания. И потерпел крушение. Как раз в то мгновение, когда Косолапкин уже прицелился в очередную свою жертву.

Но, видимо, Бог пожалел горного барана. А браконьеров не пожалел. При крушении, кроме Косолапкина, насмерть разбились вице-премьер правительства области, председатель комитета области по охране животных, сотрудник аппарата Госдумы и несколько членов экипажа вертолёта. Лётчиков, конечно, жалко, они народ подневольный, а что касается чиновников, то туда им и дорога. От них все наши беды.

Я был вне себя от радости, что им крышка настала. На душе такая благодать разлилась — словно боженька по ней босичком пробежал! Да для всего Ольмаполя тогдашний день великим праздником выдался, радовались и стар и млад.

А несколько человек выжили, и вместе с ними какой-то эксперт из Госдумы. Его, жирного борова, ещё по телевизору показывали, как он, лёжа в больничной палате, возмущался в видеокамеру по поводу реакции обычных граждан на случившуюся катастрофу.

— Это надо же, — говорил он, — животных жалеют, а к нам никакого сочувствия! А мы ведь столько страданий перенесли!

На самом же деле жалко было, что он тоже не окочурился.

Всех этих преступников потом оправдали. Ну да, рука руку моет. Исполнительная власть — одна рука, а судебная — вторая. Вот если бы на месте браконьеров оказался кто-нибудь из простолюдинов, то дали бы на полную катушку.

С простыми ольмапольцами, не считая ближней прислуги, обитатели этого самотворного рая редко пересекались. Только если задавят кого на своих иномарках или сами разобьются. В первом случае к делу подключались адвокаты и прочие юристы с целью охранения нуворишей от поползновений возмущённой черни. Во втором случае к выполнению профессиональных обязанностей приступали врачи или гробовщики.

Лично мне изобильная жизнь ольмапольской элиты напоминала картинку из Древнего Рима, на которой были показаны тогдашние бани — термы.

В термах возлежали, пили благородные напитки и вели возвышенные светские беседы достославные патриции. А внизу, под подземными сводами, словно черти в аду, гнули спину, изнемогая от жары и духоты, истопники-рабы. Изо дня в день до самой смерти не переставали они поддерживать в печах и, следовательно, в термах нужную температуру.

Я чувствовал себя одним из этих рабов.