Короткая зима. Сборник рассказов

Александр Львович Гуров

Надо сказать, что походка у Феникса всегда была клёш, клёш – это, разумеется, не фасон брюк, это манера ходьбы. Ещё только проносясь мимо вас семилетним вихрем в коротеньких штанишках, положим, где-то на Покровке, он уже производил впечатление мальчика, способного пересекать континенты с той же лёгкостью, с какой он сейчас приближается к пенной кружке кваса или идёт по другим делам, о которых нам, его тяжеловесным согражданам, и думать не приходится.

Новая планета

Планета вертится, и вместе с ней вертится кинотеатр «Планета», в комнатке киномеханика крутятся бабины с фильмом, вокруг кинотеатра наматывает круги человек с совершенно не желающей какать собакой, и бабочка-лимонница с одним коротким крылом тоже отклоняется от прямого курса, что, в конечном счёте, и её заставляет двигаться по кругу. Всё должно вертеться, но почему бы, например, всему не двигаться скачкообразно, или каким-то другим образом, или уж тем более под другим углом? То, что собака не выполняет свои прямые обязанности, лишь вопрос времени и стойкости характера. У нас есть и то и другое. Будем ждать.

Ну вот, напряжение спало, теперь можно посмотреть и на что-то ещё. Вглядимся в человека, держащего в руках поводок, и по насмешливому взгляду и крепко стоящей на ногах фигуре узнаем в нём Васю Итальянца, фотографа, ещё при жизни отказавшегося от славы в пользу красоты. Собака, конечно, не его, Вася не любит долго засиживаться на одном месте. Не будем выяснять, чья именно эта собака. «Эй, Барбос, эй, Тобик!» И ухом не ведёт, нет, точно её зовут как-то иначе. Просто Вася, добрая душа, помогает споткнувшемуся приятелю, упавшему точно на больничную койку. Откровенно говоря, теория о вертящемся мироздании не до конца проверена и даже, может быть, сильно притянута за уши. Бабочка могла бы и постараться, а в кинотеатре «Планета» уже двадцать шесть лет не крутятся фильмы. Кинотеатр закрыт.

Большое квадратное здание — место средоточия иллюзий, как и весь район со школами, детскими садами и больницами, когда-то было построено на месте процветающей деревни. Остатки тех яблонь и вишнёвых садов до сих пор разбросаны между многоэтажными домами. Деревенские, переселённые в городские дома, ещё какое-то время сопротивлялись урбанизации, пытаясь сохранять привычный образ жизни, разбивая огородики, собираясь вечерами во дворах с водкой и голося на луну, но самые отчаянные скоро вымерли, а другие превратились в обычных горожан, отводящих небесным планетам лишь роль скромных осветительных приборов. Для первого поколения родившихся здесь в новых условиях это уже был типовой спальный район, а кинотеатр «Планета» — единственная Мекка, пристанище их грёз. Вася принадлежал как раз к этому поколению первых.

Собака тянет идти, ну сколько можно метить эти углы. Пять ступенек к кассам, а после них перед входом лужайка. Зелёная лужайка проросла прямо на бетонной площадке перед дверью, по дороге к которой было стоптано столько ботинок, ботиночек и лакированных туфель, лужайка с белыми полевыми цветами, нехоженый фрагмент, дверь в кассы заварена железом. Все двери и витрины кинотеатра заварены железом. Первые, успевшие вырастить в микрорайоне уже и вторых, и третьих, спешат по своим делам мимо.

Приятель обещал отсутствовать только каких-то бесконечных четырнадцать дней, и Вася выбрал для прогулок с собакой, которую, кстати, звали Харрис, именно этот маршрут, самой отдалённой точкой которого являлся заброшенный кинотеатр, здесь они неспешно описывали круг и возвращались назад. Если бы не подвернулся Харрис, то Вася ещё сто лет бы не побывал здесь.

Первая ночь в пустынной квартире неудачливого приятеля застала его с открытыми глазами, если уж сразу не заснул — пиши пропало, теперь не сомкнуть глаз. Промаявшись до двух часов ночи и прилично поднадоев самому себе, он вышел прогуляться. Харрис вяло отметил это событие, но ничего не стал предпринимать, он был старой собакой: просыпаться, бодриться, напрашиваться на внеплановую прогулку или, к примеру, паниковать было не в его привычках.

Прогулка по местам критического скопления детства может вызвать у людей тяжелейшую депрессию, потому как человек любого континента именно что вертится, вертится изо дня в день, и нахлынувшие воспоминания о днях без забот могут доконать кого угодно, но Вася — человек лучших качеств. Прогулка была великолепна, ночь прекрасна, ветер проходил в секунду достаточное количество метров, гнул, но не ломал ветки на аллее, безмятежное детство, к счастью, было далеко, старость неизвестна, и сил по горло. И всё-таки ноги сами привели его к «Планете». Он поднялся по гранитным ступеням, ведущим к главному входу, ступени давным-давно разъехались по швам, между ними образовались тонкие грядки, и там тоже трава, трава, трава… Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Шесть ступенек. «Всё, и вот я здесь! Открывайте двери, билетёры!» — Вася улыбнулся своей лихости. Ведь на бетонной конструкции для свежих афиш, могло бы быть выведено чистой краской «Детям до 16 вход строго воспрещён».

Рисованные афиши — это отдельная песня, их качество целиком и полностью лежало грузом на совести наёмных художников, и эта совесть могла многое снести. У каждого из них был свой особый стиль изгаляться над реальностью. Планетарного живописца все узнавали на раз, скопируй он хоть картину Ван Гога, это было бы самостоятельное произведение, плагиату не было места в его душе. Какую пищу он давал для пересудов! Какие художественные находки! А портрет Жана-Поля Бельмондо! Что вы! Все ждали.

Закованный в железо, дважды горевший, как Прометей, у которого всё пошло наперекосяк, кинотеатр не умер. Васе даже показалось, что если только отремонтировать здание, всего лишь собрать старых людей и денёк покрутить в нём фильмы, то игла на пластинке запросто перескочит назад и проиграет всё заново. Недорогая машина времени для первых путешественников, но они вышли в свет и больше не возвращались. Машина, конечно, пришла в негодность.

«Где у тебя тут генератор, или рычажок, или гайка раскрутилась? Так давай, мне не лень, я всё исправлю. Где ты заводишься? Раз уж я здесь, так поехали уже!» — крикнул Вася, задрав голову вверх и глядя, как проплывают мимо потухшей надписи «Планета» ночные облака. Не припомню, чтобы кинотеатр когда-нибудь говорил, и сейчас он тоже смолчал. Вася обошёл его по кругу и остановился у касс, но нет, ничего, блажь, тёмное здание не подавало знаков, не мигало лампочками. «Ладно, я пошёл», — и Вася с улыбкой махнул рукой, держа путь к безмятежному Харрису. Он прошёл несколько метров, но что-то всё-таки заставило его обернуться — нет, ничего не изменилось, но всё же изменилось. Сквозь высокую траву и сорняки из-под двери касс еле-еле брезжил свет, его было бы совсем не разглядеть, если не искать специально, но вот он, свет.

«Кажется, эта штука работает, — зашептал он себе под нос и как мотылёк к лампочке двинулся по направлению к двери, — только пока хреново работает, энергии ей маловато, нужно поднажать!» Он всегда нёс какую-то околесицу, когда волновался. Можно и не слушать. Но вот ступеньки наконец преодолены, и он сделал первый шаг по заросшему травой бетонному прямоугольнику. До двери оставалась ещё какая-то пара шагов, но второй шаг уже отозвался неожиданной болью, Вася тихо выругался и извлёк из правой подошвы донышко от водочной бутылки с торчащим из него вверх острым осколком. Чёртовы алкоголики, лучше б сдавали свои проклятые бутылки и получали дивиденды, жили бы припеваючи, поедая Краковскую колбасу. Ну да ладно, это совершенно не выбило его из колеи, порез не сильный, жалко только кеды. Ручки на железной двери не было, как, впрочем, и замка, эта дверь — оковы и не предназначалась для того, чтобы её кто-нибудь когда-нибудь открывал, но он всё же попробовал, пропустив пальцы в зазор между дверью и дверной коробкой, потянул на себя. Дверь, к удивлению, легко поддалась, заученно скрипнула и приоткрылась. Снятая с мест плитка, куски бетона и другой мусор, укрытый зелёной травой, не давали полностью её распахнуть, но Вася кое-как расшатал гулкое железо и осторожно вошёл внутрь.

Конец ознакомительного фрагмента.