Заговор

Александр Мокроусов, 2023

Максим Романов, молодой бизнесмен, заходит в случайное кафе и знакомится там с девушкой Ириной. Через некоторое время Максим уже сидит в подсобке этого кафе, прикованный наручником к его новой знакомой, а два бандита угрожают им пистолетами. Но не это самое скверное. Очень скоро Максим раскусил злодеев: ими оказались сотрудники полиции, и они явно принимали его за другого человека. Молодым людям удалось сбежать, несмотря на то что их руки по-прежнему были скованы. А через несколько дней Максиму приходит новость: в подсобке кафе, где его удерживали силой, обнаружили тела двух полицейских, а Ирина при этом бесследно исчезает… Увлекательный детектив на крайне важную тему. Автор ведет рассказ от первого лица, что воспринимается убедительно и достоверно. Автор 25 лет проработал в компаниях-производителях Samsung Electronics, Nokia, Microsoft, Epson. Прошел путь от мерчендайзера до главы представительства, потому все, что он пишет о бизнесе и предпринимательстве, совершенно достоверно и убедительно.

Глава 2

Григорий Титов считал, что родился дважды. Первый раз в 1974 году, в больнице поселка Чусовой Пермской области, когда он физически появился на свет. Второй раз он родился спустя ровно тридцать лет, в 2004, в реанимации Краснодарской краевой клинической больницы номер 1, когда узнал о смерти отца и понял, для чего он сам родился тридцать лет назад.

С детства Гриша всегда ощущал себя очень счастливым ребенком. Его отец, Семен Михайлович Титов, был самым сильным, самым смелым и самым веселым человеком на земле. А его мама, Клавдия Васильевна, была самой нежной, доброй, и готовила самые вкусные на свете пирожки. В их доме всегда пахло выпечкой. Дома менялись со скоростью картинки в переворачиваемом калейдоскопе. Были комнаты в офицерских общежитиях, коммуналки, гарнизонные гостиницы. Но всегда, как только семья Титовых заселялась в дом, в нем начинало пахнуть выпечкой, окна украшались занавесками, а на столах появлялись вышитые Клавдией скатерти и рушники.

Гришин отец, Семен Титов, потомок древнего казачьего атаманского рода, окончил Краснодарское высшее военное авиационное училище в звании лейтенанта в 1972 году. За проявленные в ходе обучения способности, а закончил Семен обучение не то, что первым на курсе, а с лучшими показателями вообще за историю ВУЗа, лейтенант Титов в том же году был направлен для прохождения дальнейшей службы в Куйбышевскую Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского и Ю. А. Гагарина. Там же, в Куйбышеве, под Ульяновским спуском, недалеко от знаменитого бара «На дне», на набережной Волги, солнечным осенним днем лейтенант Титов познакомился со студенткой пятого курса филологического факультета Куйбышевского Гос Университета Клавдией Семашко. Ему сразу, с первого взгляда, понравилась высокая, черноволосая, веселая, и в то же время скромная, даже для консервативного семьдесят второго года в провинциальном Куйбышеве, девушка. Черные как смоль волосы почти до пояса, крутые бедра, грудь, огромные, всегда блестящие глаза. Семен моментально, с первого взгляда потерял сердце, влюбился без памяти. Ну и ей тоже пришелся по душе силач, красавчик и балагур лейтенант Титов. Буквально на второй неделе знакомства Семен пришел домой к профессору Семашко и попросил руки его дочери. А уже через месяц после знакомства молодая семья Титовых заселилась в отдельную комнату семейного общежития офицеров при академии военно-воздушных сил.

Командование и руководство академии, где служил лейтенант Титов, пророчило ему славную научную карьеру военного теоретика и выход на пенсию в сорок лет минимум в звании полковника. Но, это было не его. У каждого человека есть его собственная система ценностей, его modus operandi и modus vivendi, образ поведения и образ жизни. Для кого-то, чтобы быть положительным героем в своих собственных глазах, достаточно раз в год подать милостыню и не бить ремнем детей. И вот уже человек вполне себе положительно смотрит на себя в зеркало и даже рассчитывает на некую благосклонность к нему Кармы, Всевышнего или еще какой высшей силы. Но не так воспитывали Титова казаки, его дед и отец. Не для того поступал Семен в летное училище, чтобы, сидя за столом в кабинете, разрабатывать тактику воздушного боя. Несколько поколений кубанских казаков стояли у него за спиной. И не ряженых казаков, нацепивших купленные в киоске Союзпечати кресты, одевших бурку и выпивших стопку с бутафорской шашки. А настоящих, казаков, целью и смыслом жизни которых была служба Отечеству. Такие всегда были. И они пронесли свою честь, гордость и казацкие ценности через все время гонений, запретов, времена предания забвению самого понятия казачества. С пониманием той чести и привилегии, которая выпала ему родиться казаком, Семен воспитывался с самого детства. Поэтому кабинетная служба не могла его прельстить. В ноябре 1972 Семен написал рапорт на командировку во Вьетнам и в декабре улетел туда в составе группы военных советников. Три месяца Титов официально «инструктировал» вьетнамских пилотов, а фактически участвовал в боестолкновениях с американскими истребителями-бомбардировщиками Republic F-105 Thunderchief летая на МиГ-17. Вернулся в Куйбышев уже другой человек. Клавдия ни словом не упрекнула мужа. Ни за встреченный в одиночестве первый семейный Новый Год, ни за трехмесячную командировку сразу после свадьбы. При встрече она задала мужу только один вопрос: «Тяжело?». И крепко поцеловала. Семен тоже не особо распространялся, как получил внеочередное звание старший лейтенант и за что у него на левой стороне кителя появилась медаль «За отличие в воинской службе».

В течении следующих двух лет Семен пересел на МиГ-21, было еще три командировки во Вьетнам, перевод в военную часть в Казахстан под Астану, а осенью 1974 года его перевели в часть под Пермью. Там, зимой 1974, у Титовых родился первый сын, Григорий.

До 1977 года капитан Титов с семьей поменяли еще четыре военные части. За эти неполные четыре года он побывал в командировках в Эфиопии, Анголе, Мозамбике и Сирии, на правой стороне кителя прибавились два галуна тёмно-красного цвета и галун золотистого цвета за три ранения, медаль «60 лет Вооруженных сил СССР», вторая «За отличие в воинской службе» и самая ценная, самая уважаемая среди воинов, «За отвагу».

В декабре 1977 капитана Титова перевели служить на авиабазу Айни в Таджикскую ССР, а уже в январе 1978, прямо в канун Рождества, в роддоме Душанбе у Семена и Клавдии родился второй сын, Иван. Девять из десяти первых месяцев после рождения сына Семен провел в командировках в Афганистане. Сначала он учил летчиков генерала Дауда летать на МиГ-19 и Миг-21, а после апрельского переворота был советником при Мухаммеде Hyp Тараки. Когда на смену Тараки пришел Хафизулла Амин, отношения СССР и Афганистана несколько охладели, но зато, уже майор Титов, стал чаще бывать дома, с любимой семьей. Затем был мятеж в Герате, казни советников и специалистов, а через девять месяцев, в декабре 1979 года, советское правительство приняло решение о вводе наших вооруженных сил в Афганистан. 27 декабря советский спецназ провел стремительную атаку на президентский дворец в Кабуле, и, после свержения Амина, у власти был поставлен бывший заместитель премьер-министра Бабрак Кармаль. Началась война.

Семь долгих лет, вплоть до 1986 года, Семен регулярно выполнял интернациональный долг в составе Ограниченного контингента советских войск. А летом 86-го, при проведении разведывательного полета в районе города Джелалабада, уже после заявлений Михаила Горбачева о намерении вывести наши войска из Афганистана, МИГ-21-бис полковника Титова был подбит из американского переносного зенитно-ракетного комплекса «Стингер». Это было одно из первых применений Стингера против наших самолетов в Афганистане. И это было очень успешное применение.

Семен успел катапультироваться, но было ли это его удачей или наоборот проклятием — он сам до конца своих дней так и не решил. После катапультирования его, потерявшего сознание, захватили местные крестьяне и переправили родственникам, куда-то на восток, на границу с Пакистаном. С одной стороны, Семен был ценным пленником, за советского летчика можно было получить хорошие деньги от любой из сторон конфликта, хоть от русских, хоть от моджахедов. А с другой стороны, ненависть дремучих горцев к советскому специалисту, бомбившему их села, была столь велика, что поймавшее Титова семейство было вынуждено даже охранять его от своих же соплеменников. Круглосуточная охрана и трехметровая глубина зиндана, в котором держали Семена, не оставляла ни малейшего шанса на побег.

Один раз в день летчику кидали в яму одну или две треугольные лепешки наан, чаще всего уже высохшие и измазанные глиной. Несколько раз, судя по словам мальчишки-переводчика по пятницам, Семену давали миску тушеных овощей, в которой так же попадались комки глины. Один раз в день Семену спускали шаткую лестницу и он вылезал на поверхность. Ему давали десять минут на туалет, потом ставили на колени перед низким оружейным ящиком, привязывали вытянутые руки к торчащим деревяшкам и с ним начинали беседовать, настойчиво предлагая перейти в ислам. Несколько раз Семен начинал было сопротивляться, но заканчивалось это тем, что его избивали сначала палками, а затем ногами, и спускали по лесенке обратно в яму. Поэтому он перестал сопротивляться физически, а начал концентрироваться на внутреннем состоянии, пытаясь раствориться в своих мыслях, абстрагироваться от своего тела и от тех мучений, которым он подвергался. Семен не был религиозным человеком, напротив, как почти все летчики советской армии, он был коммунистом. Но он почему-то не мог даже на словах отречься от икон, которые с детства видел бережно сохраняемыми своим отцом и дедом в их старом доме в Краснодаре. И чем тверже Титов отказывался от смены веры, тем жестче становился беседовавший с ним афганец. А однажды, спустя тридцать-сорок дней плена (Семен не был уверен в том, сколько дней он провел в плену), местный мулла сообщил Семену, что его продали в другую деревню. К тому моменту на левой руке у Титова уже не осталось ногтей. Их вырывал, предварительно загнав под них тонкие щепочки, седобородый старец, мулла деревни, ласково убеждавший Титова принять ислам. Иногда старик передавал щипцы подростку, пацану лет двенадцати-тринадцати, который переводил его слова для Семена на плохой английский. Подросток, не переставая рассказывать Титову, какие радости ждут правоверных и какие муки уготованы шурави, легко брал его палец, защипывал кончиком плоскогубцев отросший ноготь и начинал очень медленно тянуть. Сломав Семену ноготь, мальчишка спокойно бросал плоскогубцы или молоток под стол и бежал запускать воздушного змея.

Мулла, сообщивший Титову через мальчишку новость о его продаже, почти ласково сказал, что он зря не согласился стать мусульманином и остаться в их деревне и что теперь он действительно пожалеет о том, что приехал в их страну. На Титова надели грубую деревянную колодку, больно саднящую кожу шеи и плеч и впивающуюся в запястья. И словно скотину, хворостиной, под смех детворы и летящие ему в голову камушки, бросаемые мальчишками, погнали куда-то в горы.

Перегон, а иначе это назвать было нельзя, пленника через горы занял почти весь день. Ботинки, как и всю форму, с Семена сняли еще в первые дни его плена. Одет летчик был в старые, грязные, спадающие широкими серо-коричневыми волнами штаны партуг с завязкой из обрывка какой-то серой бечевки. Рубаха перухан напротив, была Семену мала и бугрилась на плечах и спине даже после голодания в плену. На ногах у летчика были сандалии, сделанные из старой автомобильной покрышки.

Новый кишлак ничем не отличался от старого. Такой же глубокий зиндан, такой же древний седобородый старик в белой чалме, белых штанах и рубахе, поверх которой надет жилет, монотонно бубнящий что-то черноволосому мальчишке, который переводит все сказанное на такой же дрянной английский. Так продолжалось еще два дня, при этом Семена не пытали, во время бесед он сидел на коленях упершись руками в землю и по-настоящему отдыхал, стараясь надышаться воздухом на весь следующий день. Только один раз его избили палками в новой деревне, в самый первый день, перед тем как впервые забросить его в зиндан, но это было сделано как-то не очень активно, скорее для проформы.

А вот на третий день все изменилось. Семена вытащили из ямы не как обычно, под вечер, а днем, в самый солнцепек. Вокруг были не афганские крестьяне, а шестеро европейцев, хоть и одетых в афганские партуг и перухан и с шапкой пакуль на головах. Но на ногах у них были одинаковые, песочного цвета, берцы на высокой шнуровке. У пятерых на плечах, дулами вниз, висели советские 7,62-миллиметровые автоматы АКМС. Один из солдат, а судя по выправке, с которой они стояли, и по тому, как держали оружие, это были именно солдаты, подошел к Семену и на чистом русском спросил:

— Ты левша или правша?

Семен чуть опешил. Он автоматически опустил взгляд на свою изуродованную левую руку с распухшими, похожими на сосиски, испачканные томатным соусом пальцы, потом перевел взгляд на правую руку, с обломанными, грязными ногтями, покрытую ссадинами и глубокими царапинами, но все же целую, по сравнению с левой.

— Правша.

— Вот и здорово, тогда пойдем помоешься и поедим плов. У них тут просто совершенно исключительный плов, они его с изюмом, орехами и финиками готовят. Я им свежего ягненка привез, так что в мясе можно быть точно уверенным, — говоря это солдат добродушно улыбался и приветливо показывал рукой в сторону какого-то сарая, на крышу которого установили железную ржаво-синего цвета бочку, — иди в душ, а мы тебя здесь подождем, без тебя за стол не сядем.

— А если левша?

— Что что? — Солдат уже обернувшийся к своим товарищам снова посмотрел на Семена.

— А если бы я был левша? — Еще раз спросил Семен, хотя уже знал ответ.

— Ну, если бы ты был левшой, то тебя бы расстреляли, — так же добродушно улыбаясь ответил солдат и снова повернулся к своим товарищам.

— У них нет столов. Так что, за стол мы с тобой не сядем, — тихо сказал Семен и медленно пошел в сторону сарая с бочкой.

Следующие две недели стали для Семена настоящим адом. Шестерка солдат оказалась западными наемниками, помогающими моджахедам в войне против советских войск. Две недели Семена склоняли к сотрудничеству, к переходу на запад, к публичным выступлениям, осуждающим советскую агрессию против свободы Афганистана. Правая рука нужна была для того, чтобы он мог писать письма и их можно было бы идентифицировать по почерку. А вот левая рука им была не нужна…

В отличии от афганского муллы, эти спецы действовали не грязными плоскогубцами и щепочками, а стерильными стальными скальпелями и иголками. Разумеется, анестезии не было ни там, ни там.

От боли Семен стал совершенно седым. Пальцы на левой руке за две недели отрезали. По кусочку. Буквально по сантиметру. Каждый день Семена выволакивали из ямы, привязывали кожаными ремнями к деревянному креслу и «беседовали». После бесед раны обрабатывали антисептиками и бросали его обратно в зиндан. Иногда Семену приходила мысль размотать перевязки и измазать раны землей, чтобы получить заражение и умереть. Вот только это был бы побег. А он не мог сбежать. Для него этот зиндан был его полем боя. Иногда, в короткие минуты забытья, когда боль переходила некий порог и становилась уже не чем-то выкручивающим мышцы и взрывающим мозг, а просто фоном, постоянным фоном его существования, иногда в такие минуты Семен начинал видеть своего отца, прошедшего всю войну и написавшего на стенах Рейхстага «Здесь были кубанские казаки». Тогда же, распластавшись на глиняном полу афганской ямы и глядя через деревянную решетку на такие близкие звезды, летчик и коммунист Семен Титов поверил в Бога и тихим шёпотом произнес свою первую молитву. Он не просил у Бога ни свободы, ни смерти, ни мести своим мучителям. Он просил Всевышнего дать ему силы вынести это испытание и не предать. Не предать своего отца, деда, своих сыновей и свою жену. Семен знал, если он согласится на предложение, он уже никогда не сможет смотреть в глаза своим родным, ушедшим и живым.

А потом была ночь и взрывы, и крики афганцев. Взрывом с зиндана смело деревянную решетку и Семена присыпало комьями глины и песком. Но даже без решетки выбраться наверх по вертикальным стенам Семен не смог. Несколько часов он пытался осыпать землю и таким образом выбраться на поверхность. Но смог набить только холмик с пол метра высотой. Так на этом холмике его и сморил тяжелый сон.

А когда рассвело, Семен проснулся от русского мата, который слышался сверху. Одновременно плача и смеясь Семен начал кричать и вот на фоне голубого неба появилась лопоухая голова в песочной панаме с красной звездой.