Черновик. Но это неточно

Александр ПИС

Первое произведение в соавторстве А. ПИСа и М. Горского, вобравшее в себя опыт и видение разных поколений, удивительный калейдоскоп жизни, воплощенный в одном герое. Загадочный и интригующий, главный герой ведет нас лабиринтами своих дорог и размышлений. Иногда мы идем за ним по облакам, иногда заглядываем в закрытые женские будуары. Книга-откровение, честная, живая, погружает нас в мир будто бы знакомого нам современника и раскрывает с неожиданной стороны мотивы его поступков.Н. В. Новосадова

Навязчивые люди

Навязчивые люди — мой бич, от которого я сам бегу на всех своих скоростях. Некоторые считают, что энергичные люди, или экстраверты, или воодушевленные люди навязчивы. Возможно, среди них есть навязчивые, но это вовсе необязательно. И обидно, если на таких людей сразу вешают ярлыки, а эти люди не спешат избавиться от навешанного лейбла. Таким образом, наверно, и портятся отношения едва знакомых людей. И я сам зачастую склонен спутать заинтересованного во мне человека с навязчивым.

Я стараюсь отстраниться, а в крайних случаях избегать общения с подобными людьми.

С другой стороны, слишком часто я натыкался, на первый взгляд, на взвешенных и тактичных людей, от которых вскоре хотелось залезть в петлю. И все, что удерживало от подобной глупости — предчувствие, что мое роковое решение не изменит их напористого участия в моей жизни.

У меня были друзья, с которыми мы плотно общались, делились самым ценным и важным на тот момент жизни, строили совместные планы. Однако в назначенные встречи эти люди не приходили, пропадали на недели, а то и на годы. А затем по непонятным мне причинам снова втирались в мою жизнь, подстраивали ее ритмы под себя, и в назначенную встречу снова не приходили. И снова исчезали.

*

Был у меня, а может быть, и до сих пор есть один товарищ, с которым мы дружили с самого детства. Давно не общались, но предчувствие подсказывает мне, что, если я ему понадоблюсь, он снова меня найдет, а до этого времени на связь не выходит.

В нашей местности издавна жива традиция петь по домам за конфеты в Православное Рождество. И все детишки ходят компаниями — большими, небольшими и совсем маленькими, прославляя рождение Спасителя. Но больше, конечно, это песни со старыми друзьями в домах у знакомых…

Мой товарищ пел шедеврально — недаром после окончания школы он пел на Клиросе в церкви — и он же агитировал меня на совместные походы по домам за конфетами в нашем далеком детстве. Я не могу вспомнить, чтобы мы хоть один год собрались с ним вместе. В 20ти градусный мороз⁴ его не было на улице в условленное время, а дверь в его дом никто не открывал, как бы я ни звонил и ни стучал… А ведь это Рождество — время, когда все двери открыты… Так я и шел один по праздничным улицам, пока не прибивался к компаниям других ребят, в одной из которых я мог найти этого товарища…

Когда мы вступили в подростковый возраст, мой товарищ звал меня гулять по вечерам, однако, случалось, правда нечасто, в назначенном месте в условленное время его не было, дверь его дома мне никто не открывал или говорили, что он заболел. Я шел гулять один, пока не встречал компанию девчонок, в которой он тусовался.

Он увивался за всеми моими подругами, раздражал их своей бушующей энергией, которой хватало бы на огромную тусовку, а на небольшую кучку людей она давила своей ударной волной позитива, и все же я считал его своим другом. Просто потому, что мою психику он добивал не со зла и вообще не задумываясь о последствиях.

Товарищ этот позвал всех наших общих друзей и подруг на свою свадьбу, но только не меня. Да, возможно, я часто бывал в командировках в тот период наших жизней и мог бы не попасть на мероприятие, но подарок-то я приготовил и подарил, а приглашения так и не увидел…

*

А скольких начальников я поменял даже на одном месте работы — больше, чем записей в своей трудовой книжке. И каждый пытался просочиться куда-то вглубь моих мыслей, иногда искренне — потому что ценят здоровую атмосферу в команде, а иногда, чтобы навязаться по самые жабры и оттуда диктовать свои условия… В какой-то момент я научился дистанцироваться ото всех окружающих меня коллег, чтобы ни у кого не было соблазна дрессировать меня своим «неравнодушием». И постепенно лицемерие, прикрытое ровностью и равнодушием, а в офисной среде именуемое «корпоративная культура», стало нормой моей жизни, я прорастал в такой среде, как куст из навоза — как и все мои коллеги.

Я опасаюсь пересечений с навязчивыми людьми из-за их супер-способности пробираться в мою жизнь и исчезать по непонятным мне, наивному, причинам. И с каждой новой затянувшейся встречей все больше и больше. Я научился контролировать их влияние на мои эмоции, я начал каменеть при виде их двойных стандартов и выдавать этичную эмоцию без колебаний струнок в моем сердце. Я перестал разделять их видение, я отделял их видение от того, что они говорят, что они делают и что я вижу сам во всем лицедействе. Я утратил веру в их искренность. Я утратил веру в людей. И я еще не нашел себя в этой истории. Истории длинною в жизнь…

Все, чего я хотел — не становится навязчивым самому, ведь толстую шкуру я наращивал постепенно, болезненно. И я бы точно не хотел быть причиной ощетинивания наивных душ, таких же, одной из которых когда-то был я сам. Хотя есть у меня история, которая сама за себя говорит… Однако об этом не хочу сейчас вспоминать… Вероятно, позже…

*

Меня всегда отличало чувство меры: я знаю, что такое «достаточно». Однако навязчивые люди растягивают эту грань, выгибая попадающих к ним людей в неведомые дуги. Я раскачиваюсь от «не надо совсем» до «невозможно остановиться». Любая из этих крайностей убивает меня, убивает мою надежду на искренность и подрывает мое равновесие.

И все ради чего! Чтобы люди вгрызались в мою жизнь? Чтобы я стал зависимым от них? Или чтобы они зависели от меня и требовали моего участия! Я сам боюсь становиться навязчивым. Уж слишком больно это бьет по судьбам людей. И мне кажется порой, что не настолько мы нужны друг другу, чтобы перебегать дорогу, а затем копать яму своим участием и припорошить ее поверхность «неравнодушием».

Мне стыдно за то, что я порой отталкивал неравнодушных людей, посчитав их навязчивыми. Я сразу ставил преграду «не надо…» между нами. И лишь единицы смогли просочиться сквозь мои грабли, а кое-кто поломал их зубцы. Мне сложно представить, чего это им стоило, да и ради чего вся эта игра. «Этическая игра»! Нет, вряд ли. Не политика, не примерка сил. И точно не игра ради игры. Этикой от этих игр не веяло и вовсе. Здесь срывались все мои ухищрения и приемы, пресекались на корню и били по болевой. Я оказывался голым среди толпы, безоружным в разгар войны. И безнадежно погрязшим в отражении атак этих неравнодушных. Я словно Дон Кихот, бился с ветряными мельницами, хотя я единственно чувствовал дуновение ветерка, без намеков на сами мельницы или какую-либо реальную угрозу. С кем же я бился тогда! Да еще и столько сил потратил: переживал, просчитывал шаги, пытался предугадать удары, чтобы нанести контратаки. И в конечном итоге, я просто выдохся. Не оставил в себе сил сопротивляться влиянию, подобравшемуся с самого неприкрытого фланга, именуемого доверие. Доверие — тонкий клинок, вонзившийся в мое сердце по самую рукоятку, и стоит руке, которой я доверяю, выпустить это холодное оружие, как кровь хлынет из моего тела и унесется на встречу потокам Стикса…

Вот чего стоило однажды не разглядеть неравнодушного по своей природе человека.

Как же так получилось, что среди моего дня я вдруг вспомнил о Друге, который мне казался навязчивее любого кошмара во плоти. Как так получилось, что он пробрался в мою душу сквозь ловушки и капканы, которые я расставляю почти всю жизнь от непрошенных гостей. Что же за диковинный зверь этот Друг!

«Со мной ты пройдешь все стадии принятия, тебя даже может на это хватить, и не на один раз, и все-таки ты рискуешь принять меня, так и не поняв».

Примечания

4

20 градусов по Цельсию