Под властью вампира. Книга 1

Александр Павлович Яцюк

Вот ловко я провела Сережку! Ну и глуп же он…Вчера он, конечно, опять изволил явиться под мое окно – «спасать меня». От чего?! К счастью, Рахмаэль опередил его и успел научить меня, как я должна держать себя. Летучей мышью (счастливые! Они обладают даром превращения) он взлетел на карниз. А я по его приказанию разыграла маленькую комедию.Сережка поверил, что я больше не впущу оборотня, что я «освободилась от его власти», и пришел в неописуемый восторг. Ах, дурак, дурак!

10

Не знаю, сколько времени продолжалась эта скачка. Вероятно, две — три минуты. Но вдруг мое возбуждение начало падать. Я замедлил свой бег… еще… и остановился, с ужасом спрашивая себя: куда я бегу? Что хочу сделать?..

Растерянный и сконфуженный, выбрался я на какую-то дорожку, раскурил дрожащими руками папироску и, сев на первую попавшуюся скамью, принялся упрекать себя:

— Ну, и хорош же ты, братец! Отличился, нечего сказать… Черт знает, что такое! Вот уж никогда не считал себя способным на такую подлость!… Как мало мы знаем самих себя! Сколько низости таится в нас!.. Да и она тоже хороша…

Чем дальше, тем происшедшее казалось мне невероятнее и гаже. И совесть все сильнее мучила меня. Еще бы невеста друга была до сих пор в моих глазах священна. Я гордился своей порядочностью. И, вот, когда этот друг болен, когда он позвал меня на помощь, я занимаюсь флиртом с его невестой…

Стоило хорошенькой девчонке сделать мне глазки, — и я забыл, кто она, забыл о Сереже, забыл о дружбе и чести… Какая низость!

Да и сделала ли еще? Ну, положим, сделала. Ее взгляды, ее слова — почти открытое признание. Главное выражение, которое она им придала… Бедный Сергей! Убил бобра, да-а… немудрено, если он и свихнулся. Это наваждение какое-то, а не женщина…

Надо будет сегодня же серьезно поговорить с ним, узнать все и приложить все старания, что бы увезти его отсюда, вырвать из прелестных ручек этой юной Цирцеи. Я теперь ненавидел ее за то, что она превратила меня на одно мгновение в животное.

Успокоившись на этом решении, я встал и отправился разыскивать Домбровского. Мне казалось, что я взял верное направление, но ошибся и заблудился. Когда же я, наконец, вышел к тому месту, где мы оставили Сергея, там уже никого не было.

Недовольный собою и всей этой историей, я опять плутал по дорожкам, стараясь выбраться к дому. Услыхав чьи-то голоса, я пошел на них. Стало слышно яснее. Без сомнения, это они — жених и «любящая» невеста… Идут, очевидно, по дорожке параллельной моей.

Я не собирался подслушивать, но то, что донеслось до меня из-за кустов, разделявших нас, заставило меня невольно затаиться и насторожить слух.

— Помни же, если ты проговоришься ему, если ты хоть одним словечком заикнешься ему о моем несчастии, — я возненавижу тебя! — понизив голос, но страстно, повелительно и угрожающе говорила Ирина. — Слышишь, Сережа? Возненавижу! И тогда между нами все будет кончено…

Ответа Домбровского я не расслышал, так как разговаривавшие удалялись. Я же стоял, закусив губу, неподвижно. Она сказала: будет все кончено. Следовательно, с вами, Гришенька, разыграли комедию? Маленькую комедию…

Ну, что, тем лучше! Для всех лучше. И, главное, — для Сережи. Что ж, отлично!.. Досадно, конечно. Что я такого дурака свалял… Попался на удочку хитрой девчонки. Но о каком же это несчастии она говорила? Почему ей так желательно скрыть его от меня?

Странное существо человек! Я искренно, сильно любил Сергея, желал ему добра, стыдился вспыхнувшего было во мне влечения к его невесте — и в то же время было неприятно, что Ирина только дурачила меня.

Громко насвистывая, я пошел дальше, но впереди ничего уже не было слышно, кроме щебетанья какой-то птицы. Я засвистал громче и почти тотчас откуда то сбоку раздалось звонкое: — Ау, Гриша!

Повернув туда, я увидел Сергея и Ирину. И опять мое сердце больно сжалось, так плохо выглядел мой приятель.

— А мы вас давно уже ищем, — сообщила молодая девушка и лукаво-лукаво добавила: — Хороша у нас малина? То-то, верно, полакомились!

Я насмешливо посмотрел на нее и с ударением ответил:

— Нет, слишком уже зрелая на мой вкус. Одну-две ягодки можно еще съесть, а больше — противно.

— Будто бы? — прищурившись спросила Ирина. — А чего же вы там так долго сидели?

— Тоже искал вас, да никак не мог ориентироваться.

— Да, здесь новому человеку не мудрено и заблудиться. — согласился со мной Домбровский.

— Ну, теперь ты, Сережа, будешь гидом своего друга, — сказала Аратынская, — а я вас покидаю. Пойду купаться. До — сви — да — ния, мсье.

Она бросила мне нежный, молящий взгляд, потом тихо засмеялась и, сорвав на ходу с одиноко стоящей яблони большое, прозрачное яблоко, ушла, подбрасывая его, как мяч.

11.

Оставшись вдвоем с Сергеем, мы медленно, молча пошли дальше. Я не решался заговорить, опасаясь, не скрываются ли где-нибудь в кустах не скоромные уши и, выжидательно посматривал на него. Как он изменился… Как страшно изменился!..

Возможно, что и он боялся того же. Подумав это, и горя нетерпением узнать, что он мне скажет, я произнес:

— Знаешь, что. Сведи-ка ты меня в поле… Я люблю простор, а туту все деревья и деревья. Мне тесно среди них.

— Сделай милость, пойдем, — видимо обрадовался он, поворачивая обратно.

Скоро сад остался за нами. Эта местность была мне не знакома. Дорога, по которой я приехал, проходила по другую сторону усадьбы. Перед нами же расстилались холмистые поля, почти опустевшие. Вдали кое-где маячили фигуры крестьян, свозивших последние снопы хлеба. Где-то в жнивье цвирикало одинокое насекомое, должно быть, кузнечик и высоко в небе реял коршун, высматривая добычу.

Домбровский шел сгорбившись и поминутно вытирая испарину со лба, хотя прямо в лицо нам дул сильный, свежий ветер. С трудом взойдя на вершину первого довольно крутого холма, он остановился под росшей там дикой грушей и, тяжело дыша, сказал:

— Сядем здесь, Гриша… Тут удобно… — он опустился на траву в тени, отбрасываемой деревом, и добавил: — Ты садись напротив, лицом ко мне. Так к нам никто не подойдет незамеченным.

— Ладно, — согласился я, следуя его совету. — Ну, рассказывай, рассказывай же, брат, что с тобой стряслось. Твои последние письма… Видишь, я прилетел к тебе…

— Ты подумал, что я сошел с ума. Правда? И поспешил приехать… Спасибо, Гриша, спасибо! Я был уверен, что на тебя можно положиться, что ты не бросишь меня в беде… Теперь у меня есть надежда, что мы ее спасем. Вдвоем легче… Да, но ты еще ничего не знаешь. Так слушай же, друг. Сейчас я все расскажу тебе… Только, не забудь, если ты увидишь Иру или даже кого-нибудь другого, сейчас же скажи мне…

Он говорил подробно и долго. Я слушал его внимательно, сперва с интересом, потом с изумлением… Затем, меня охватила жгучая скорбь и жалость к моему несчастному другу.

Закуривая папиросу за папиросой, я всеми силами старался скрыть от него впечатление, производимое его рассказом и для этого избегал его взгляда. А он говорил и говорил… Вот вкратце то, что я услыхал от него тогда.

Объяснившись и узнав, что Ирина тоже его любит, он сразу взлетел выше седьмого неба. И некоторое время безмятежно парил там.

Окончив занятия с Борей, он бежал в сад, где его уже поджидала молодая девушка. И они больше не расставались до позднего вечера. Гуляли, мечтали. Целовались, одним словом, проделывали все то, что полагается влюбленным и были счастливы бесконечно. А, между тем, черные дни стояли уже у них за плечами.

Однажды, бродя по полям, они зашли дальше обычного, а солнце склонялось уже к горизонту. Что бы сократить путь, молодые люди, возвращаясь. Пошли через кладбище. Там было тихо, свежо, полно зелени и безлюдно. И так оба чувствовали легкую усталость, что и решили отдохнуть, благо до дома было уже недалеко, а тут, кстати, попалась грубо сколоченная скамеечка у чьей-то заброшенной могилы.

Прижавшись друг к другу, влюбленные долго сидели, обмениваясь редкими словами и частыми поцелуями. Время летело для них незаметно. Они совершенно забыли о том, что надвигается ночь и дома их ждут к ужину.

Ирина первая вспомнила об этом. Освободившись от объятий своего жениха, она с боязливым удивлением посмотрела вокруг. Было почти совершенно темно. Днем кладбище не казалось ей страшным, вечером же она сюда не ходила. И теперь сердце ее почему-то тревожно сжалось.

— Идем, Сереженька, уйдем скорее отсюда. Мне что-то жутко стало… — боязливо шепнула молодая девушка, прижимаясь к нему.

Юноша попытался успокоить ее, но все же они встали и пошли к выходу, невольно оглядываясь по сторонам. В сгущавшейся тьме там и сям светлыми пятнами мелькали кресты, издали походившие на призрачные фигуры с протянутыми руками.

Иногда раздавался слабый, невнятный звук, походивший на треск сучка под ногой,.. слышался какой-то шорох… какое-то движение в траве и кустах… будто, кто-то невидимый, легко ступая, ходит там. Начиналась ночная жизнь.

Ирина все теснее прижималась к Домбровскому. Оба молчали. Вдруг над ними, тяжело взмахивая крыльями, пролетела какая-то большая птица и потонула в ночном мраке. Молодая девушка вздрогнула. Сергей чувствовал своей рукой, как сильно бьется ее сердце.

Почти одновременно с этим где-то впереди пронесся жалобный, неприятно — резкий плач ребенка.

— Что это? Дитя — здесь?! В такую пору?! — испуганно спросила Ирина, останавливаясь.

Домбровский тоже прислушивался, недоумевая. Но все было тихо. Они пошли дальше. Однако, глубокое молчание спящего кладбища снова было нарушено детским плачем. Заинтригованный Сергей понял, что они приближаются к тому месту, откуда он исходит и готовился уже пуститься на поиски покинутого кем-то ребенка. Но в это время, закричав в двух шагах от них, птица снялась с дерева, и полетела прочь.

— Да это сова! О, чтоб ее!.. — невольно сорвалось у юноши. — Это сова кричала, детка. А ты встревожилась, Ириночка, да? — ласково спросил он, наклоняясь к лицу девушки и поцеловал ее.

— Да, мне страшно, Сережа, — прошептала она, пугливо всматриваясь в окружавший их мрак. — Я хотела бы быть уже дома…

— Скоро будем, Ируся, — бодро ответил он. — Будь добра только, подожди минутку, пока я закурю.

Девушка покорно исполнила его просьбу. Сергей, сунув папиросу в рот. Чиркнул спичкой о коробку, и торопливо спрятав в ладонях от ветра маленькое, робкое пламя, нагнулся к нему.

В этот момент из тьмы, окружавшей молодых людей, внезапно, как бы рожденный ею. Вынырнул кто-то высокий и, мягко ступая, пошел мимо них, задев слегка Ирину краем своего развевающегося черного плаща. Та задрожала и бросилась к Домбровскому.

Сергей бросил спичку и, успев рассмотреть лишь одну спину незнакомца тотчас же поглощенного мраком, вынул папиросу изо рта и обнял другой рукой девушку.

— Что, опять испугалась, Ириночка? Ну, и трусишка ты! А еще говорила, что ничего на свете не боишься, — рассмеялся он.

Но его смех прозвучал почему то так странно, неприятно, что он поспешил оборвать его. Ирина ничего ему не ответила и они двинулись в дальнейший путь.

Когда молодая пара вышла на проселочную дорогу и увидела близкие огоньки села, мой друг освободился от овладевшего было им тягостного чувства и начал шутить. Но его шутки не находили ни малейшего отклика. Аратынская как-то притихла, ушла в себя, часто вздрагивала, особенно, когда мимо них проносилась летучая мышь и всю остальную дорогу была молчалива.