Курс на прорыв

Александр Плетнёв, 2018

Тяжёлый атомный ракетный крейсер «Пётр Великий» провалился из наших времён в южную Атлантику 1982 года неподалеку от территории Фолклендского конфликта – двухсотмильной зоны англо-аргентинской войны. Советское руководство открестилось от них, британцы объявили пиратами, и экипаж корабля был вынужден вступить в войну под аргентинским флагом. Но когда спецслужбы США узнали о необычном происхождении корабля, янки вынудили Аргентину отказаться от его помощи и попытались захватить ценный артефакт. И командир крейсера принял решение уходить в Тихий океан с конечной целью – база ВМФ СССР во Вьетнаме (Камрань). Но сначала надо разобраться с американцами, которые не намерены отступать и готовят широкомасштабную акцию по перехвату крейсера!

Выслеженный

Говоря о чём-либо: «Я это знаю!», ты загоняешь себя в ловушку постоянства, по сути, занимая оборонительную позицию. И не только потому, что всё подвержено изменениям и твоё «я знаю» устареет. Просто даже оборона эффективней, когда активная.

На третьи сутки нарисовался корабль-соглядатай. Держался он, надо сказать, на приличном удалении, чем вызвал удивление — обычно натовские корабли сопровождения не были столь стеснительны.

— Газотурбинный, — присмотревшись в визир, компетентно заявил стармех, — ишь коптит, всю силушку из машины выжимает. А форсунки-то не отрегулированы. Я бы такому меху фитиль на раз-два-три вставил. Долго не протянет, если мы «полный» постоянно держать будем.

После облёта «камовым» удалось определить его тип — это был старичок-эсминец серии «Чарльз Адамс» под штатовским флагом.

— Я же говорил! Он как бы не шестидесятых годов постройки.

Однако эсминец оказался упорным и стойким. Откуда «юс нэви» наковыряли этого одиночку — загадка. До ближайшей их базы — Апры, что на острове Гуам, было не менее 4000 миль. Единственное — на траверзе как раз были острова Самоа. Из них какие-то обозначены как американские. Может, оттуда?

С того момента как амеры навязали этого «прилипалу», «орионы» уже не висели в воздухе постоянно, а прилетали периодически. По ним можно было сверять часы — ровно в 14:00.

На первый взгляд — монотонная рутина, но командир помнил оговорку пленного цэрэушника о торпедах и не терял бдительности ни на секунду. Из вахтенных выжимал стопроцентную отдачу. Зато дал послабление на отдых, компенсируя эту вынужденную гонку полным расслабоном. На палубе в разрешённых местах шарилась по «форме раз» синетрусая команда подвахтенных. К жаре уже более-менее адаптировались, но находились ещё кадры, кто сгорел на солнце попервости, успел обшелушиться и умудрился по дурости заново пережариться.

* * *

Ещё сутки. Тяжёлый крейсер пёр на атомной тяге, поддерживая устойчивые 30 узлов, мощно раздвигая носовыми обводами пенящуюся волну, вращая антеннами, периодически «гугукая» сиреной (для своих) при включении РЛС, регулярно выбрасывая в курсовом секторе вертолётную «длинную руку» ПЛ-поиска.

Из происшествий — маленькая буза среди матросов (где-то раздобыли пойло и сорвались). Отделались синяками меж собой и хорошей взбучкой от боцмана, устроившего помятым и полубодунячим реальные «мыльняки». Плюс внеочередные наряды, чтоб от вахты до койки — и сил на всякую дурь не оставалось.

Ещё пытались артачиться пленные — церемонились ещё меньше. Морпехи только ждали повода, а в амбулаторном отделении матерились на лишнюю практику с гипсом и выправлением челюстей.

Океан совсем не шалил, умеренно дышал волной, лёгким ветром. И комфортней было на мостике, чем в рубке.

Старпом, наконец, снял свою пиратскую повязку, деловито улыбался:

— Прицел восстановлен! А то уж думал, пойду на свиданку, до дела дойдёт, а я не попаду куда надо.

— «Свиданку», — передразнил Терентьев, — кто тебя отпустит… с подводной лодки.

— А что? — Скопин чуть свёл глаза, делая мечтательно-дебильную рожу а-ля «Косой» из «Джентльменов удачи». — «Автомашину куплю с магнитофоном, пошью костюм с отливом, и — в Ялту».

— Да уж, — ухмылка Терентьева непроизвольно скисла и, обозначив паузу, — удастся ли?

— Что? — Скопин почувствовал непростой подтекст.

— Удастся ли нам внести свежую кровь в СССР? И что предпримут наши старпёры из ЦэКа? Неужели теперь так называемый «совок» не остановится, перевалит за миллениум своими дефицитами, скудными прилавками, очередями на автомобили и гнилой картошкой с овощебазы?

— Лишь бы опять не случилось горбачёвщины и развала… всего, — теперь и Скопин проникся, брезгливо поджал губы. — Помнишь?

— Помню. Корабль на приколе, на подножном корме, едва теплится аварийным аккумулятором, вахта — формальность…

— Когда в минуты-часы вынужденного безделья ты берёшь книгу, фантастику какую-нибудь, чтобы потеряться в строчках чужой нереальности, — вспомнил своё Скопин. Но тут же копну́л глубже, неожиданно меня настроение: — А знаешь, как я в детстве книги читал?

— Знаю. С фонариком под одеялом.

— Да я не о том… Глотал сначала — нетерпеливый и голодный! Пробегал глазами по абзацам с заглавными словами «однажды», «вдруг», «внезапно». Именно там меня ждали самые-самые приключения! Потом, если интересная, что наверняка — ведь я их по́едом ел, по второму разу читаешь уже подробней. И третий раз — даже с занудными описаниями природы, как у Верна и Купера, которые Жюль и Фенимор. Словно скелет плотью обрастал, вплоть до самого главного — идеи и души.

— Как люди.

— Что? — Старпом выпал из воспоминаний.

— Книги, как люди.

— Точнее люди, как книги, — исправил задумчиво. И с энтузиазмом: — Открываешь, бывало, одну… и знаешь уже, чем закончится — в общем: ни о чём! А что-то, словно детектив-фантастика — затягивает. Поначалу непонятно, интересно, читаешь взахлёб и… и вдруг — бац! Концовка! А случаются такие — читаешь, читаешь… и понятно же, что будет дальше, но… уж больно хорошо написано. Приятное чтиво!

— Ты о чём вообще?

— О бабах, конечно.

— А-а! В таком случае самая хорошая книга, которая настольная, которую открываешь и всякий раз находишь что-то новое.

— Была у меня одна такая. Так и не вычитал толком.

— Чего так?

— Замуж вышла. За другого.

* * *

И ещё сутки. И ещё. Позади, на левой раковине затухали радиомаяки Фиджи.

Эсминец не отставал. Всё так же — на дистанции.

Ловили его радиопереговоры. Кодированные. Не частые, но время сеансов связи не привязывалось к какому-то определённому графику.

— Наверняка с домом, с подругами талдычат, — предположили шифровальщики, — дисциплина — халява!

Попадались «рыбаки» и «торгаши». Тоже в основном на удалении.

— Ну, что тут у нас? — появлялся на мостике командир. Терентьев всё чего-то ждал, позволяя себе отдых в каком-то невообразимом режиме, умудряясь и поспать, и создавать видимость постоянного присутствия «у руля».

— Да нормально всё, — отвечал вахтенный, — вон вроде сухогруз идёт, а там сейнер.

К обеду неожиданно пожаловал С-130 «Геркулес» ВВС Франции. Почему-то в зелёной армейской раскраске. И, похоже, по собственному, исключительно французскому усмотрению. Потому что время прилёта совпало с дежурным посещением юсовского «Ориона». В эфире они меж собой — открытым текстом, но у французов, видимо, были нелады с английским. Однако перетёрли быстро, согласовав эшелоны. В общем, небо поделили.

Начинка в «Геркулесе» точно была для радиоэлектронной разведки — облетел, пооблучал, повынюхивал и домой почапал. Куда-то в сторону Австралии, откуда, кстати, и припёрся.

— На Новой Каледонии у них аэродром, — пояснил всезнайка-штурман.

* * *

И ещё двое суток. На левом траверзе Соломоновы острова. До заката солнца пару часов.

— Тут, кстати, как раз недалече япошки с амерами во Вторую мировую рубились.

Как всегда штурман был в теме. И немного старпом. Стали рассказывать, что смогли вспомнить. Вахтенные (в основном молодые парни) притихли, прислушиваясь — интересно!

И казалось, в лёгкой дымке на волнах вырисовывались тактические группы американцев во главе с авианосцами «Хорнет» и «Энтерпрайз». А где-то за горизонтом выжидали корабли старика Нагумо с несерьёзными на русский слух именами: «Сёкаку», «Миоко» и уж совсем каким-нибудь по-грузински смешным «Такицукадзе».

А в небе затарахтели, зажужжали поршневиками торпедоносцы «Эвенджер», ринулись в атаку «Митсубиси-Зеро». Гавкали зенитные орудия, выли в пике сбитые самолёты. Чадили и тонули корабли.

А потом ночь поглотила и синеву неба, и дымку на океаном, и вытащенную из памяти воображаемую битву.

* * *

— Риф Ронкадор, — штурман водил кончиком карандаша по карте.

Терентьев стоял рядом, с сомнением разглядывая штурманские труды.

— Не налетим там на какую-нибудь неучтённую скалу или атолл, а, Виктор Алексеевич. Идти-то будем полным ходом.

— Атолл там есть, но уже за рифом. Онтонг-Джава называется, — не смог не козырнуть знаниями кап-три, — мы, как я уж сказал, пройдём между вот этой точкой (риф) и островом Санта-Исабель. Впадина там приличная… вдоль всех Соломоновых островов. Как и желоб вдоль всего архипелага Бисмарка. Так и просвистим, как пожелаешь, на «полном ходу», в прилежащей к терводам Гвинеи зоне, той, которая Папуа. Положительные стороны очевидны?

— Да, — согласился командир, — как и отрицательные.

Терентьева не оставляло опасение торпедной атаки и едва ли не мерещились подлодки противника. Поэтому не могло не радовать, что с такой курсовой прокладкой левый борт крейсера будет прикрыт островами и всей вулканической возвышенностью, куда осторожный командир субмарины не полезет. С другой стороны, он прекрасно знал и недостатки ГАК «Полином».

«У гидроакустического комплекса мощные низкочастотные характеристики, но это разработка ещё семидесятых — старенький он, имеет высокую зависимость от донных ревербаций на малых глуби́нах».

— А почему дальше не проложил? — Командир указал на одну из северных островных оконечностей архипелага, где начерченная курсовая линия обрывалась.

— В прикидках есть, конечно. И разные направления. А на чистовик я не наносил. Не люблю загадывать, — и кап-три широко улыбнулся. — Ты же знаешь — я суеверный.

— Сколько миль до этой точки? За сколько пройдём, считал?

— Трое суток максимум. Но если ничего не помешает, то быстрей.

— А что… — зацепился за свои тревоги Терентьев, — тебя смущает наш сопровождающий? Или ещё кого ждём?

— Да тут наверняка судоходство нехилое. Опять всякие лоханки аборигенские.

* * *

Штурман оказался прав. В расчёте милей и времени. И про судоходство угадал.

В светлое время суток ещё ладно — погода стояла ясная, всегда оставалось время на реакцию. А вот ночью приходилось врубать курсовые прожектора — мелкие ялики и баркасы почти не брались локатором. Так и норовили «попасть под колёса».

Однажды налетели на целую флотилию вообще каких-то убогих лодок, благо те подсвечивали себя фонариками. Несмотря на мощный луч прожектора и завывания сирены, очумевшие рыбаки даже и не думали уйти с дороги. Несколько лодчонок буквально растолкали носовым буруном из-под форштевня, закружив в расходящихся и поперечных волнах, создаваемых движущейся махиной крейсера. В общем, потоптались, словно слон в посудной лавке!

«Американец» — тот самый эсминец типа «Чарльз Адамс» DDG-16 «Joseph Strauss» (или как уже по-свойски его именовали — «Страус Жозя»), ночью тоже, видимо, «очковал» — становился в кильватер, «прижимаясь» поближе.

Естественно, впотьмах пощупывали друг дружку РЛС. Но так… без особой настойчивости, как будто бабу ночью в постели — по заднице, типа — тут, ну и ладно.

— Может, для него на корме огонёк зажечь? — в шутку предложил штурман. — А то нервирует он меня эрэлэской своей подсвечивать.

— Обойдётся, — принял юмор Терентьев.

И вдруг вспомнил свои ещё лейтенантские погоны и хождения по Средиземному морю за «Форрестолом», когда следили и собирали любую информацию, не брезгуя даже мусором с кораблей потенциального противника. Американцы утилизировали бытовые и прочие отходы незатейливо, набивая ими пластиковые мешки, выбрасывая в море. Особисты находили иногда полезные (в плане информации) бумажки.

— У нас отходы с камбуза… консервные банки, упаковка от продуктов и остальной хлам как выбрасывают? В целлофановых мешках?

— По-моему, да, — не понимая, уставился на командира штурман.

— А ведь там могут быть артефакты из будущего… даты и прочая хрень. Вдруг пиндосы, следуя за нами, вылавливают наши «подарки»?

— А ведь верно…

— Сжигать! — приказал Терентьев.

А ближе к рассвету третьих суток вышли к намеченной точке — на траверз острова Массау.

* * *

Эта ночь прошла спокойно. Но как оказалось, не без «залёта» — наутро выяснилось, что DDG-16 «Joseph Strauss» совершенно незаметно сумел свали́ть. То есть, едва взошло солнце, сигнальщики виновато доложили (хотя какая тут их вина): «Нетути!» «Американец» примелькался. И если ночью эсминец держался в кильватере, то днём маячил на левом траверзе.

Но порой и балова́л, отползая на раковину, а пару раз даже забежал вперёд (чемпион, ети его!). В общем, дистанции определённой не придерживался. К тому же и сам «Петя» нет-нет да и совершал (по воле рулевого-командира) противолодочный загиб.

Средняя вахта — с 4:00 до 8:00. Старшим — Скопин.

Перевернул страницу вахтенного журнала — запись: время, пеленг, дистанция, когда последний раз отметили супостата.

Получалось, что DDG-16 безнадежно отстал ещё час назад, канув за радиогоризонтом.

— Спёкся-таки наш «Жозя», — предположил вахтенный штурманёнок, — головушку свою страусиную в песочек ближайшего атолла засунул, гузку отклячил и коптит.

— Чёрт его знает. Надеюсь, — хмуро пробурчал старпом, в который раз глянув на хронометр, отсчитывающий время до конца вахты, — надеюсь, больше мы его не увидим. Сделай запись в журнале.

Дежурный «камов», наскоро «пошустрив» бортовой РЛС на кормовых углах (правда, с небольшой высоты), эсминца тоже не приметил. Пилоты увели машину вперёд. У них основная задача — слушать море на курсе корабля.

Летунам (и машинам) и так досталось. И если люди получали отдых, то ресурс винтокрылов был не вечным. Техники уже докладывали о проделанной работе по замене чего-то там в потрохах двигателей. Поэтому Скопин лишний раз пилотяг не донимал. Делают своё дело — пусть делают.

Через сорок минут Скопин сдал вахту. Пошел, позавтракал в большой кают-компании и преспокойно завалился спать, не подозревая, что «Жозя» себя ещё покажет.