В поисках настоящего

Александр Рей, 2012

Два героя. Два мира. Две судьбы. Что реально, а что выдумка? Кто живой, а кто на грани? Глубокий, пропитанный повседневным мистицизмом роман Александра Рея уведет далеко за пределы привычного взгляда на мир. Что вас ждет? Глубокие размышления о предназначении человека и последствиях отказа следовать его зову.Обложка авторская!

Глава 1. Проводник

Via еst vita.

Жизнь — это дорога.

Пока сижу на крыше, солнце уже три раза успевает расцвести и угаснуть. Кому-то это может показаться чересчур, но по мне — в самый раз. Главное — я получаю огромное удовольствие, наблюдая за передвижением огненного диска по небосклону и мерцанием звезд в ночи.

Ну, конечно же, приходится периодически спускаться. Попробовал бы хоть кто-нибудь остаться под солнцем в такое пекло — с ума можно сойти. Это — во-первых. Во-вторых, любой разумный человек догадается, что мне необходимо питаться (не святым же духом, в самом деле) и ходить в туалет (понимаю, что никто не увидит, но все же).

Поэтому сейчас, когда солнце принялось добросовестно пылать, изводя ультрафиолетом, я встаю, надеваю плавки, собираю прилежно спрессованные мною алюминиевые банки-блинчики из-под «Доктора Пеппера» и, зажав свободной рукой нос, с разбега ныряю «солдатиком» в соленые изумрудные волны.

Немного поборовшись с плотью воды, выныриваю у самой лестницы и, зацепившись рукой за нижнюю ступеньку, почти касающуюся океанской глади, бросаю мусорный пакет в тамбур. И только затем с небольшим усилием забираюсь туда сам. Пробежав по давящему духотой вагону, спасаюсь бегством в своем купе. Здесь меня ждет кондиционер (Благослови его, Господи!), банка холодного (после коридора кажущегося ледяным) любимого напитка и интересная книжка. Правда, еще не знаю, какая: ведь старую я уже прочел, а новая еще не появилась). Оказывается, «Почерк Леонардо» Дины Рубиной. Но, несмотря на интригующее начало, я, разморенный жарой, погружаюсь в благословленный кондиционером сон.

Проснувшись и наскоро перекусив, вооружившись веником и тряпками, начинаю ежедневную уборку вагона. Старт беру с тамбура и коридора. Пройдусь по всем купе и уже в последнюю очередь почищу туалеты. И все… Я свободен на весь оставшийся свет и тьму! Опять могу лезть на крышу, захватив с собой снедь и напитки, книжку и магнитофончик-бумбокс, чтобы заняться своим любимым делом — лениться.

Как раз подстраиваясь под мой распорядок, солнце перестает нещадно жечь, и уже ничто не стоит на моем пути. Стянув плавки и вытянув длинные ноги, могу поджаривать тело, придавая ему равномерный аппетитный оттенок «а-ля курочка гриль», ненадолго прерываясь лишь для того, чтобы в очередной раз нырнуть в прохладную синеву. Блеск!

Я сижу на крыше моего вагона уже три полных солнечных цикла. А значит, уже в третий раз я могу наблюдать, затаив дыхание, последние лучи уходящего солнца.

Божественно красивый, расцвеченный яркими красками закат, слепящий и целующий душу, околдовал, заворожил, увлек. Золотисто-оранжевые оттенки среди спокойного океана — что может быть лучше? Что?

Отраженные в маленьких волнах дети уходящего светила сливаются с монолитом океана. Оборачиваясь ковровой дорожкой, она приближается к самым ногам. Хочется, доверившись ощущениям, шагнуть на нее и посмотреть, куда же все-таки ОНО манит — огромное, теплое, дающее жизнь… Солнце.

Уже третий цикл света и тьмы, неподвижно возлегая на крыше поезда, следующего по маршруту «Ниоткуда–Никуда», я смотрю на блистательный закат и пытаюсь в очередной раз хоть что-нибудь понять или вспомнить, мучая себя вопросами.

Если бы я решил кому-нибудь поведать о тех безмятежных днях. Кому-нибудь, кто не имеет ни малейшего представления обо мне. Он или она, я уверен, ничего не смогли бы понять из моих слов. Это точно.

Сначала я лежу на крыше. Потом, когда становится невыносимо жарко, ныряю в океанские воды. Оттуда — прямиком отсыпаться не куда-нибудь, а в вагон поезда. Уборка. И уже в конце — гулять по дорожке заката.

Со стороны послушать — полнейшая чушь!

Но это лишь для того, кто мыслит стандартными мерками — поземному. А я — за переделами Земли, и это стало мне понятно довольно давно. Откуда? Да просто догадался!

Конечно, будь я хорошим рассказчиком, уважающим своих слушателей и их «земную логику», точно бы не начал с тех трех, проведенных посреди океана дней. Стоило поведать все с самого начала, последовательно излагая события, собрав их в единую логическую цепочку. Но, во-первых, рассказывать некому. А, во-вторых, как по мне, так те океанские воспоминания действительно достойны внимания.

Хотя (с другой стороны), пожелай я начать с самого начала, то о чем, собственно, говорить? О каком таком «начале», если его попросту нет? Чем все закончилось, я знаю. А с чего началось? Сколько помню себя, столько я проводник в этом вагоне. Все просто! Я есть проводник. Проводник — это я. Вот так.

Вагон в моем распоряжении — самый что ни на есть обычный. Длинный, устланный ковровой дорожкой коридор соединяет два тамбура, а между ними — девять купе. В каждом — по четыре койко-места. Два туалета, душевая. Окна украшены всегда безупречно чистыми занавесочками. И (самое главное) — прямо напротив всегда раскаленного «Титана» — мои личные апартаменты: купе проводника с двумя койками, маленьким холодильником и микроволновкой. Есть даже полка, где вполне смогут разместиться с десяток пухлых томиков. Но свободное место здесь расходуется нерационально. Там неизменно лежит одна-единственная книга.

Лишь дочитав очередной роман или сборник, обнаруживаю на его месте совсем другой — достаточно лишь положить книгу на полочку-самобранку. Со стороны это выглядит, будто полка сама знает, когда книга мной прочитана, а когда нет. Я даже экспериментировал — положив книгу, отводил взгляд всего на секунду, и… Опля! Уже новый фолиант занимал исходную позицию. Причем с недочитанными книгами этот фокус не проходит. Слава Богу, тот, кто составляет для меня, так сказать, «рид-лист», чутко улавливает мои вкусы и еще ни разу не подсунул какую-нибудь ерунду.

Что-что? Самопоявляющиеся книги — странно? «Ничего подобного, — отвечу я. — Все познается в сравнении!»

Сопоставив книготелепортацию со всем остальным, что является моими серыми буднями, Вы сочтете ее ничтожной козявкой рядом со слоном. Книги и, соответственно, полка-самобранка — всего лишь мизерный штрих! Как, впрочем, и обожаемый холодильник с невесть как образующейся провизией (все по тому же принципу: закрыл — открыл — готово)… И подставка для компакт-дисков с бесконечно обновляющимся калейдоскопом исполнителей. И даже (извиняюсь за подробности) туалет, с которым я тоже долго проводил опыты, пока не смирился. Потому что привыкнуть к такому нельзя!

И так постоянно! С каждым разом я узнаю все больше нового о вверенном мне вагоне. Точнее, о моем вагоне! Ведь он — мой. И никуда от этого не денешься. Правда, не денешься. Уже сколько раз пробовал!

Где-то я прочел, что даже из самой безвыходной ситуации есть, как минимум, три выхода. Так вот, в моем случае это утверждение совершенно неуместно. Мой вагон преследует меня. Или я его? Черт! В общем, я еще не до конца разобрался. Суть в том, что я не могу от него сбежать. Причем как от поезда в целом, так и от моего вагона. Перейдя из тамбура в дверь, ведущую в соседний вагон, я неизменно попадаю опять в свой же вагон. И неважно, в каком направлении я двигаюсь. По сути, я могу бесконечно идти в одну сторону, переходя из вагона в вагон, и неизменно — все двери купе открыты нараспашку (как и положено), мусорница пуста (кстати, тоже самоочищающаяся), а в каморке проводника лежат все мои вещи строго как попало: именно так, как я их, покидая рабочее место, и оставлял, специально запомнив расположение. То есть, без сомнений, — снова и снова — мой вагон!!!

Я нашел полезное применение данному феномену. Когда окружающие ландшафты не позволяли заниматься бегом (как, например, тогда, посреди океана), или когда поезд упрямо не желал останавливаться в течение многих световых циклов, а размяться очень хотелось, только и оставалось бегать по вагонам — успевай лишь двери открывать! Удобно это, в первую очередь, тем, что не нужно рассчитывать силы — бежишь себе без проблем, пока не устанешь. А как надоест — просто останавливаешься. Ведь в любом случае оказываешься дома, в родном вагоне. Как-то я два часа кряду пробегал, а мои вагоны так и не закончились. Интересно, это какой длины поезд получится? Снаружи дела обстоят немного сложнее, но, в принципе, результат тот же.

Поезд. Хотя и поездом-то его назвать толком нельзя, так как у поездов обязательно должен быть локомотив. В моем случае его нет и в помине. Поэтому правильнее будет сказать «состав». Итак, мой состав представляет собой цепь надежно скрепленных вагонов. Кроме моего, находящегося ровно посреди, существует еще десять вагонов — пять в одну сторону и пять в другую. Хотя фраза — «помимо моего вагона» — не совсем соответствует действительности.

Как можно догадаться, немного поразмыслив, соседние вагоны, также являются моим вагоном. И если выйти на улицу и пройтись (хочешь налево, хочешь направо) до следующего вагона, а затем взобраться по решетчатым железным ступеням в тамбур, то сразу станет понятно, что находишься в том же самом вагоне, откуда только что вышел. На одной из холодных серых стен красуются когда-то кем-то выцарапанные на память: «Костя — Адлер — СУПЕР!». Причем безразлично, в какой по счету вагон заходить (третий, девятый или седьмой; первый или последний): результат всегда один и тот же. Вопреки здравому смыслу, я оказываюсь в своем вагоне исключительно посреди состава!

Убегать в сторону от моей вечной обители смысла тоже нет, потому что все происходит аналогично. В какую бы сторону я ни бежал, оставив позади уходящие в бесконечность рельсы, как только они скрываются за горизонтом или деревьями (в зависимости от той местности, в которой состав решил отдохнуть), впереди начинают виднеться очертания одинаковых, как братья-близнецы, вагонов. Все происходит так, будто я нахожусь на малюсенькой планете, и, куда бы ни побежал, все равно наткнусь на дожидающийся меня состав. Мне даже представляется целый мир, исполосованный железнодорожными путями на одинаковом расстоянии друг от друга. Если задуматься, как это все устроено, сразу мозги набекрень, а голова начинает гудеть. Тяжко целый мир уместить в голове одного человека.

В общем, так и живу! Одиннадцать вагонов и все, как один — мои. Правда, без тепловоза. Да он и не нужен — поезд ведь как-то движется. Но думать, как именно, вовсе не хочется. Я уже давно понял, что многое мне понять не дано — лучше просто принимать как должное. Что я с успехом и делаю, хотя иногда продолжаю экспериментировать.

Познавать окружающий мир вокруг иначе, кроме как опытным путем, возможности нет. Ведь мне вообще никто ничего не объяснял. Кто я? Что я здесь делаю? Почему проводник? Каким образом меняются книги на полке и снедь в холодильнике? И вообще, почему все происходит так, как происходит, а не иначе? На все эти вопросы еще предстоит ответить… Самому. Потому что спросить, в общем-то, не у кого.

На моем вагоне (как и на всех прочих) снаружи, приблизительно посреди, висит длинная белая табличка, служащая указателем маршрута следования. А поезд движется, судя по идеальной белизне таблички, из пустоты в пустоту. Там, где должен значиться пункт отправления — пустое место, затем идет жирный дефис (или тире, я не разбираюсь), чтобы вновь закончиться пустотой.

Каждый раз, когда я смотрю на эти пустоты, вместо которых должны быть какие-то названия населенных пунктов, мне до рези в зубах начинает хотеться… Очень-очень хотеться, чтобы на табличке что-нибудь было написано. Что — не знаю. «Самара — Рязань»? «Питер — Москва»? «Лондон — Воркута»? Не знаю.

Непонятно зачем, наверное, чтобы справиться с этим диким желанием, я пытался заполнить промежутки в табличке, написав названия каких-нибудь городов. Но всегда стирал, потому что они там попросту не смотрелись, будто эти пустоты отведены лишь для двух конкретных городов. Словно шифр такой — если я его подберу, вспомню или узнаю, какие именно названия должны там значиться, то смогу… Смогу… В общем, понятия не имею что будет дальше, но что-то будет обязательно. Должно быть!

Движение «из ниоткуда в никуда» — все равно, что топтание на месте. Топ-топ-топ.

В принципе, то, что я делаю, то, чем занимаюсь, мне нравится. «В принципе» — то же самое, что и «почти». То, чем я занимаюсь каждый день, как живу — мне нравится. Почти. Почему «почти»? Чего мне не хватает для полного счастья? Я уже думал над этим. Благо, было когда.

Со стороны может казаться, что я бешусь с жиру. Вроде бы всего хватает, а мне мало. Может, оно конечно и так, но… Не скажу, что все нужное у меня есть. Необходимое — да.

Вот, например, холодильник. Он всегда полон и, как источник с живой водицей, пока что иссякать не собирается. У меня есть возможность благодаря этому маленькому чуду получить все, что душа пожелает. Я еще давно заметил, что продукты, образующиеся в холодильнике, — именно те, которых мне хочется. Они, как книги или музыка, полностью подстраиваются под мои вкусы.

Иногда, когда живот лишь только-только начинает попрошайничать, я исподволь начинаю задумываться: «Чем бы подкрепиться?» Обычно еще сам толком не успеваю подумать, как было бы здорово впиться зубами в сочную, исполненную аромата специй куриную ножку вприкуску с жареной картошкой, приправленной зеленой смесью перьевого лука, кинзы, укропа и чеснока, как оказывается, что готовое блюдо в томлении дожидается меня за маленькой железной дверкой. Ну разве не чудо? Думаю, кто угодно захотел бы себе подобную вещицу.

И это я еще о хлебе не упоминал! Свежий, ароматный и, конечно же, горячий, будто только что из печи — рот наполняется голодной слюной от одного вида. Горячий хлеб из холодильника — нет, ну разве не маразм?!

Так что с едой у меня — никаких проблем.

Или если коснуться моего пристанища. Такое ощущение, что все в вагоне сделано под меня. Я сам по себе немаленький, но кровать еще больше — ровно такая, чтобы я как-то умудрился в ней разместиться (и очень даже неплохо). Проходы в коридоре и купе такие, что я великолепно прохожу в них, даже не стукаясь головой (и еще около двух сантиметров остается про запас). Над умывальниками не приходится скрючиваться в три погибели, а расстояние между стеной и туалетом такое, что мои колени не упираются.

Получается так, что все мое окружение, весь мой быт мало того, что не напрягает, так еще и радует! Этот вагон — будто дом родной! Именно так я его и воспринимаю.

А если рассмотреть мои обязанности, то тут уж точно жаловаться не на что. Все, что я должен делать и в чем заключается моя служба, можно пересчитать по пальцам. Если быть точным, то по трем.

Большой палец — пока солнце озаряет меня, я убираю каждый вагон, каждый уголочек, каждую пылинку, чтобы все сверкало. В темное время этим заниматься нельзя. Обычно с уборкой я справляюсь достаточно быстро, так что она даже не успевает надоесть.

Указательный палец — как только вагон остановился, я должен открыть дверь на улицу и опустить лестницу, предварительно протерев тряпкой все ручки, за которые полагается держаться при спуске. Выполнять эти обязанности мне также не трудно, а даже радостно, потому что поезд делает остановки довольно редко. В основном, я нахожусь в дороге и, конечно же, радуюсь каждому предоставленному случаю оказаться в новом месте. А места бывают разные. Ох, разные!

Средний палец — я должен разместить в обозначенном купе каждого, кто предъявит мне билет с номером моего вагона и пунктом прибытия. Ну, насчет этого мне вообще волноваться нечего — еще ни разу я не видел не то чтобы потенциального пассажира, какой-нибудь живой души, но и вообще следов присутствия других людей. Так что катать мне, увы, некого. Но пункт я этот выполнить обязан, конечно, если такая возможность вообще когда-нибудь подвернется.

Мне есть где спать, есть что есть, еще и работенка нравится — разве не сказка? Сказка, в принципе.

Мне нравится, как я живу, что делаю, да и вообще, жить здесь и сейчас неплохо… ПОЧТИ! Меня съедает изнутри незнание того, для чего или хотя бы для кого я это все делаю?! Кому оно надо?! Куда ведет мой путь?!

Эта бесцельность омерзительна. Одного лишь бессмысленного движения недостаточно. Не верю, что хоть кто-нибудь смог бы спокойно жить на моем месте — имея все необходимое для жизни, кроме понимания ее смысла.

Во мне все время сидит вопрос, противной занозой требуя внимания, даже когда я отвлекся и не думаю о нем. «А что дальше? Дальше-то что?!»

А дальше пока — ни-че-го.

Какой-то смысл, хотя бы какой-нибудь, я тщетно пытался найти в редких остановках. Когда с замиранием сердца открывал дверь, ведущую наружу, и опускал лестницу. Когда ждал пассажиров, которые. Ведь знал же, что не появятся, но все равно надеялся.

Такое же чувство, будто звонишь куда-нибудь и хочется, чтоб подняли трубку, а сам понимаешь, что рано звонить. Что еще там, куда звонишь, никого нет. Или уже поздно и все разошлись по домам. Это понимаешь, но все равно глупо, по-детски надеешься на везение, на случай, на Бога — «А вдруг!»

Долго пытался найти хоть какую-то для себя опору или горящий на горизонте маячок, но понял — здесь нет смысла, как нет и логики. Само мое существование нельзя вписать в какую бы то ни было систему. Я живу среди абсурда и хаоса. Более-менее упорядоченного, но все же хаоса.

Смысл лишь один — на закате, лежа в своем купе, слушать убаюкивающий перестук железных колес, как аккомпанемент из колонок бумбокса. Слушать и слышать, как звуки превращаются в напевы матери, склонившейся над колыбелью. Чувствовать, как мелодия становится частью твоей жизни, помогая примириться с абсолютным безлюдьем и абсурдностью мира, где реальна лишь железной дорога, бесконечно ползущая вперед.

Вот как-то так: просто живи, покачиваясь в такт вагонному перестуку. Вот и весь смысл.

Как-то на подставке для компактов нашел диск — просто какой-то сборник электронной музыки. На нем изо всех композиций особенно приглянулась одна. Даже не знаю, чем именно. Просто она, словно моя жизнь, наполнена пульсом железных колес. Я бы даже этот трек назвал гимном моих будней. В нем тоже выискался какой-то смысл. Под эту музыку здорово смотреть в окно — на удивительное разнообразие летящих пейзажей, на такой удивительный мир. Под Solaris Heights все увиденное становится необычным, нереальным, загадочным.

Бывает, могу не пойми от чего проснуться и лежать, прислушиваясь к ощущениям, что зарождаются в ответ на льющуюся мелодию (всегда перед сном ставлю диск на повтор). Затем медленно разомкнуть веки, и так же медленно, чтобы (не дай Бог) не спугнуть сон, сесть на кровать, приоткрыть рукой занавеску, застав за окном беспросветную тьму.

Открытое взгляду свидетельствует: я нахожусь где угодно, но только не в обыденной реальности.

Синие сумерки разбавлены кефирным туманом, что единой пеленой склеивает редкие деревья. Вязкая белая жижа словно засасывает клочки ночи, готовя место спешащему солнцу. Я, слившись щекой с прохладным стеклом, лениво и сонно гляжу в плывущую темноту. Даже не верится, что ко всему этому можно прикоснуться, потрогать шершавую кору деревьев. Запустить ладошки-лодочки в туман, и, зачерпнув пригоршню белой прохлады, умыться ею. Даже не верится! Как заклинание, ворожат мелодия и стук колес.

А когда мстительная природа начинает резать несущийся поезд острыми дождинками, оставляя на стекле тонкие полоски-шрамы, я чувствую, как на моей щеке, слившейся воедино с оконной прохладой, появляются все новые и новые порезы.

Сидеть вот так в темноте, прижавшись к холодному стеклу и слушать, как говорит со мной поезд — …Тук-тук… Тук-тук… — наверное, в этом весь смысл.

Остановка — дело достаточно редкое, если вообще не исключительное. Чаще всего между ними лежит безмерная пропасть сменяющих друг друга круговоротов света и тьмы.

Как по мне, так лучше уж ехать вовсе без остановок. Потому что все равно в них нет смысла — ведь никто не заходит! К тому же, мне больше нравится трястись на стыках, чем тупо стоять. Стук колес для меня стал родным, въелся в кожу и засел глубоко в голове. Без него начинаешь чувствовать себя неуютно. Но, видимо, меня никто не спрашивает.

Стоянки бывают разные. Иногда я только успеваю спуститься на твердую почву, как неизвестно откуда раздается гудок, сигнализирующий об отправлении, и тогда нужно «сматывать удочки». Стоит лишь взобраться в тамбур, как, пройдясь судорогой по вагонам, состав начинает движение. В других же случаях они могут продолжаться неизмеримо больше и даже надоедают. Большие остановки я использую для проведения экспериментов с вагоном.

Места стоянок тоже бывают самые разные — от болот и полей до горных вершин. Как-то раз я открыл входную дверь — и в лицо стал бить пригоршнями снега ледяной ветер, а под ногами разверзлась бездонная пропасть. Помню, поезд там простоял до рассвета, а я все думал о том, как буду падать в эту бездну. Ужас!

Я успел насмотреться на всякое. Но единственное, чего не доводилось встречать — это хоть какие-то признаки живых существ. Не то, чтобы человека — даже банальной белочки или вороны не видел! Ни домов, ни гнезд, ни дорог, ни троп — абсолютный ноль! Так что приходится довольствоваться общением с природой, чем я, собственно говоря, и занимаюсь.

Жаль! Редко так везет, чтобы посреди теплого океана! Да чтобы ни облачка на небе! Да целых три заката подряд!

И все же, любуясь этой красотой, чувствую себя отвратительно и мерзко! Не могу перестать думать: что будет, когда поезд вновь издаст тревожный клич и ринется в путь — опять трястись, не зная, зачем и куда?! От одной мысли об этом тошнит.

А еще во время последней уборки я заметил в одном из тамбуров пятно ржавчины. В прошлый раз его там не было. Я смотрел на него, исступленно пытаясь понять, откуда возникла уверенность, что это ржавое пятно — то же самое, что грызет меня изнутри. Как если бы вагон и я, каким-то образом были связаны. И эта бездушная махина могла чутко реагировать на все, происходящее со мной.

Я стоял на коленях с тряпкой в руках. Хотелось реветь. Но я зачем-то сдержался. Зачем? Ведь все равно никто не увидит. Наверное, решил побыть сильным. Чушь! Чувствую себя водой в гниющем болоте — застоявшимся без движения. Мне нужно… Я хочу…

Свет и тьма сменяют друг друга. Реки, мимо которых доводится проезжать, стремительно несутся к невиданным морям. Облака монотонно ползут по небосклону. И лишь я на месте. Даже не могу отчетливо представить настоящую скорость — но лишь прислушиваться и чувствовать. Это — словно воздух, вырывающийся из легких; словно кровь, струящаяся по венам; словно мышцы, напрягшиеся для рывка — все вокруг в движении. Лишь я один вне этого.

Я застыл. Я — камень, блеклый гранит, уже третий солнечный цикл расположившийся на крыше своего вагона, что зиждется на скатерти океанских волн, и любующийся закатом.