Шестирукий резидент

Александр Рудазов, 2005

Он ужас, летящий на крыльях ночи! Он демон, скитающийся по самым темным закоулкам самых темных из миров! Он может вязать сразу три носка одновременно! А еще он постоянно слышит голос в своей голове, и это никакая не шизофрения… Не шизофрения, я сказал! Это верный напарник, всегда готовый помочь в трудный час. Правда, только советом. К тому же дурацким. Ах да, и еще один маленький нюанс. Если вам в руки вдруг попадет старинная книга из человеческой кожи и вы пожелаете вызвать демона Лаларту, чтобы он исполнил ваше заветное желание – полы помыть или соседа прирезать, – лучше про него забудьте. Он не придет. По уважительной причине – умер. Зато вместо демона явится именно он – Олег Бритва, тайный резидент Девяти Небес в Лэнге. Явится и пошлет вас куда подальше.

Глава 6

За головой последовало и все остальное. То есть — заспанная и взъерошенная девушка лет двадцати. Прическа «конский хвост», загорелое лицо, густо усыпанное веснушками, и ярко-синие глаза. Одета не в форму, как все здесь, а в тонкий свитер и юбочку.

Сначала я слегка офигел от такого результата раскопок. Потом заметил, что под бумагами скрывается еще и кушетка. Отсюда вывод — девчонка просто прикорнула, а ее зачем-то завалили макулатурой. Может, пошутили, может, прятали от кого-то, а может, для тепла.

— А-а-а-а-а-а-а-а!.. — широко зевнула девица, потягиваясь так, что едва не сбросила на пол настольную лампу.

Глядя на нее, зевнули еще пятеро, в том числе и полковник Щученко. Даже я с трудом удержался — зевота, как известно, крайне заразительна. Хотя вообще-то по-настоящему я зевать не могу, ибо не дышу.

— Доброе утро, спящая царевна! — приветливо дернул девушку за волосы майор. — Выспалась?

— Ай! — взвизгнула та. — Спасиб, дядь Паш, выспалась. Оа-а… а это кто?!!

Она-то меня еще не видела. И теперь рассматривала с широко раскрытым ртом и безмерно удивленными глазами.

— Дядь Паш, а я правда проснулась? — заморгала девушка, нерешительно касаясь меня пальцем.

Стандартная реакция. Человек, видящий меня впервые, обычно пугается или удивляется. Граждане здешнего Советского Союза отличаются редкостным бесстрашием, поэтому они удивляются, но не пугаются. А вот, например, в Дотембрии мне пугались, но не удивлялись — там верят в демонов и не считают их достойными удивления.

Девушку быстренько ввели в курс дела. А потом представили и ее саму.

— Это Ирка, моя племянница, — снова дернул ее за волосы Лукин. — У нее права есть, вот она вас и покатает.

— Ну-у-у-у… — запротестовала Ира.

— А вернешься — подпишу тебе практику, — пообещал майор.

— Правда?! — захлопала глазищами девица. — Не обманешь?!

— Не обманеть! — подтвердил Щученко. — Все КГБ, значить, проследить! А вы, товарищ Лукина, де, значить, учитесь?

— Сапрыкина, а не Лукина, — поправил майор. — По сестре племянница. В МГУ она учится, на дипломатическом.

— От как! — потер потные ладошки полковник. — А ведь там, значить, и с туристами работать учать?

— Ну, — настороженно согласилась Ира. — Немножко. А что?

— Воть, значить, будеть у нас свой эскурво… гид, — решил не рисковать с трудным словом Щученко. — Вы, товарищ Бритва, не горуйте, покажем вам нашу столицу, усе музеи и все, шо хотите! В Мавзолеи хочете сходить?

— Угу, — не стал возражать я. Ну а когда еще представится такая возможность?

— Смотри, Ирка, не подведи дядю-то, — в третий раз дернул ее за волосы Лукин.

— Дядь Паш, прекрати! — взвизгнула бедная студентка. — Ты мне всю прическу испортил!

— А ты не распускай такие вавилоны на голове! Стыдоба!

— Отличная прическа, последняя английская мода… — обиделась Ира.

— А шо это вы, товарищ Сапрыкина, на их клятую Британщину смотрите? — насторожился Щученко. — Ладно, когда мода наших французских или итальянских товарищей — оне тоже коммунисты. А Британщина или Американщина нам, значить, не указ! И вам, товарищ Сапрыкина, как комсомолке, это следовает понимать!

Ира шмыгнула носом, покосилась на треснутое зеркало, висящее над умывальником, торопливо разгладила лохмы и заново закрепила резинку. По-моему, перед полковником она слегка робела — все-таки чин не самый маленький! Да еще сам Щученко! Насколько я понял, о этом индивидууме тут ходят настоящие легенды, и связываться с ним лишний раз никому не хочется.

— Ну шо, поехали? — плюхнулся на мягкое сиденье «Интуриста» полковник, бережно прижимая к животу пухлый портфель. — Вам удобно, товарищ Бритва? Можеть, приказать шампанскую притащить?

Я односложно отказался, с любопытством рассматривая поданный автомобиль. Модель отличалась от той единственной, что захватила улицы всех советских городов — раритет. Немного напоминает «Роллс-Ройс» без крыши. Цвет — бледно-розовый, багажник спереди, а капот сзади. На нем торчат изогнутые водородные баллоны — видно, что устаревшая модель, такого анахронизма здешние автомобильные заводы не производят уже лет пять. Все перешли на поглотители.

Похоже, водитель из Ирочки Сапрыкиной не самый опытный. Несколько секунд она сидела неподвижно, явно проговаривая в уме порядок действий. Потом нерешительно протянула руку к кнопке дисплея. На экране появился план города с какими-то указателями, цифрами, стрелочками, точками… Судя по всему, изображение транслируется прямо со спутника.

Так же нерешительно Ира нажала на педаль газа, и автомобиль медленно тронулся. По крайней мере, в управлении он достаточно прост — коробка-автомат, педаль сцепления отсутствует… Есть регулятор скорости — Ира поставила его на сорок километров в час и спокойно отпустила газ — теперь машина держит постоянную скорость, не ускоряясь и не замедляясь. Еще есть устройство страховочного торможения — если в непосредственной близости перед «Интуристом» появляется препятствие, он автоматически останавливается. Точно так же реагирует на красный свет светофора или сигнал регулировщика — здешние «дяди Степы» не машут руками, а просто нажимают кнопку и посылают сигнал на страховочные тормоза ближайших машин.

Конечно, водитель может выключить это устройство, но за такое отбирают права.

— Наличие бензина в баках, значить, присутствует? — обеспокоенно перегнулся через сиденье Щученко. — Товарищ Сапрыкина, как с бензином-то?

— Бензина нет, — коротко ответила студентка.

— Як?! — возмутился полковник. — Совсем?! Да вы шо, товарищ Сапрыкина, совсем, значить, с катушек съехали — без бензину товарища из-за рубежа катать собрались?! Шо это за вредительство?! Заправиться немедленно!

— Бензина нет…

— Не-мед-лен-но!!!

–…потому что бензиновых машин не производят уже лет пятнадцать, — насмешливо растянула губы в улыбке Ира. — А водорода у нас под завязку.

Она постучала накрашенным ноготком по счетчику, на котором стояла цифра 97.32, обозначающая процент заправки баллонов. Щученко самую малость стушевался, но тут же нашел себе новый объект для придирок:

— А шо это у вас, товарищ Сапрыкина, ногти в какой-то, значить, гадости извозюканы? Шо это за поклонение капиталистическому Западу? Воть берите, значить, пример с нас с товарищем Бритвой — ногти чистые, ничем ненужным не испачканы! Так и должно быть у честного комсомольца. А вы зачем, значить, под проститутку маскируетесь?

Ира густо покраснела. Незамутненное сознание советской девушки воспринимало подобные слова едва ли не на уровне мата. Она нервно сглотнула и попыталась ухватиться за руль так, чтобы спрятать накрашенные ногти. Одновременно наш шофер пыталась одернуть юбку — не мини, но все же не слишком длинную, даже коленки можно разглядеть, если слегка нагнуться и скосить глаза (лично я скосил). Полковник вполне мог посчитать предосудительной даже такую ерунду.

Вечерело. Я прибыл в этот мир около полудня, но с тех пор прошло уже довольно много времени. Солнце клонилось к закату, вдоль улиц уже загорались фонари.

Я с большим любопытством осматривался по сторонам. В бытность свою человеком я в Москве не бывал — как-то не случилось. А вот за последний год посещал ее неоднократно. И теперь мне было очень интересно взглянуть на разницу между двумя городами.

А разница есть, да еще какая! К примеру, реклама. Здесь ее нет и в помине — ни одного рекламного щита, не говоря уж о неоновых вывесках. Афишные стенды скромные, неброские, без обычной для моего мира павлиньей пышности. В кино идут почти исключительно советские фильмы. Ну и, конечно, ленты из дружественных коммунистических государств — Франция, Италия, Испания, Югославия, Чехословакия, Турция, Индия, Китай…

Дороги в этом мире очень хорошие — наконец-то научились строить. Трамвайных рельсов и троллейбусных проводов нигде не видно — общественный транспорт, как и личный, сократился до одной единицы — электробуса. Такая, знаете, штуковина, похожая на английский двухэтажный автобус, но еще больше, с широкими крыльями и плавными обводами, похожий на пузатенькую ракету. Кондуктора отсутствуют — правительство уже сделало первый шаг к полному отказу от денег, предоставив своим гражданам бесплатный общественный транспорт.

Очередей я не заметил — Советский Союз ни в чем не испытывает дефицита. Магазины переполнены товарами, а цены весьма умеренные. Бомжей и нищих на улицах тоже нет. Впрочем, это как раз неудивительно — они и у нас расплодились по-настоящему только после перестройки.

Проезжая мимо кинотеатра имени Довженко, я наконец-то понял, почему все называли меня мудаком и принимали за альдебаранца. Там висела афиша — «Альдебаран — планета модаков». И было изображение одного из этих «модаков» — действительно, здорово похож на меня, особенно для неискушенного глаза. Хвоста нет, шкура не серая, а зеленая, да и похлипче на вид, но большинство людей на такие мелкие детали не обращает внимания. Судя по очереди в кассу (касса здесь располагается на улице), фильм пользуется большим успехом.

Кстати, это оказалась единственная очередь, которую я сегодня увидел.

Конечно, поименовали этих пришельцев исключительно неудачно — народ моментально изменил название на более привычное для русского уха. Но, судя по тому, что на афише инопланетянин изображен с маленькой девочкой на руках, дарящей ему букет цветов, эти модаки — существа дружелюбные.

Что ж, спасибо здешним киношникам — создали положительный образ, в который я очень удачно вписался. Если бы столь похожие на меня существа бегали по канализациям и всех жрали, ко мне наверняка бы отнеслись более настороженно.

— Обратите внимание, товарищ пришелец — знаменитое произведение искусства! — крикнула Ира. — Геркулес называется!

Я посмотрел, куда было указано — там стоял памятник могучему исполину с палицей на одном плече и львиной шкурой на другом. Скульптор благоразумно соблюл приличия, целомудренно загнув край шкуры так, чтобы она прикрывала пах. Геракл стоял угрюмый и брезгливо морщил нос, глядя на совершенно неподходящее ему окружение.

По-моему, он устал держать эту дубину.

— Геркулес — герой греческих сказок, совершивший двенадцать великих подвигов, — заученно затараторила студентка, наворачивая круги по площади. — Вечный труженик и помощник бедных, мужественный и храбрый, добрый и неутомимый! Побеждал злодеев и чудовищ, боролся с древними тиранами и рабовладельческим строем! Считается сыном бога Зевса и простой женщины Алкмены, был угнетаем глупым, коварным и трусливым царем Эврисфеем. Великий спортсмен, основатель Олимпийских игр! Этот памятник был построен в честь Олимпийских игр 2008 года, состоявшихся у нас в Москве!

— Могучий, значить, мужик был! — внес свою лепту в лекцию Ирочки Щученко. — Вона трицепсы какие! Сильней его, небось, только Ленин был, больше никто!

Улицы этой новой Москвы выглядели для меня совершенно незнакомо. Как-никак, Третий Потоп пощадил только четверть великой столицы, все остальное отстроили заново. Посетив набережную, я смог полюбоваться на небывалое зрелище — развалины старых зданий, все еще кое-где торчащие из-под воды. Большая часть, само собой, за семьдесят лет осыпалась или была уничтожена портовыми властями, но кое-где их даже реставрировали — памятники прошлого!

Рабан и Ира почти одновременно рассказали мне, что примерно такая же тенденция наблюдается и за границей — в Вашингтоне, например, из-под воды торчит макушка Капитолийского холма. И одноименное здание, бывшее некогда центром американской демократии. В целости и сохранности. Правда, использовать оное не представляется возможным — в часы прилива его захлестывают волны. Но Капитолий, тем не менее, бережно сохраняют в первозданном состоянии и даже украсили уменьшенной копией Статуи Свободы.

Увы, оригинал погиб навеки, скрывшись на дне океана. Великий памятник до сих пор пытаются поднять, но пока что безуспешно.

Остров, на котором теперь размещается Москва, получил вполне закономерное название Московия. С северо-запада и юго-востока к Московии примыкают еще два крупных острова, отделенные узенькими проливами. Настолько узенькими, что через них даже перекинули мосты. К северо-востоку простирается Русское море, окруженное множеством островов. Ну а к юго-западу — УДР, Украинская Демократическая Республика. Независимая (формально), но, тем не менее, коммунистическая. В Европе коммунизма избежали лишь Швеция, Норвегия и Британские острова — остальные страны превратились в сателлитов Советского Союза.

Кстати, в последнее время в правительственных верхах все чаще поговаривают о возрождении СССР в его прежнем понятии — как союза республик. Уже составлен черновой список будущих ССР — Украинская, Кавказская, Турецкая, Южно-Славянская, Чехословацкая, Французская, Итальянская, Испанская, Греческая, Германская, Польская, Румынская, Венгерская, Болгарская… Афганистан уже успел благополучно войти в состав Союза. Ведутся переговоры с Китаем — поскольку в этом мире Хрущев не приходил к власти, русские и китайские коммунисты остались друзьями. Сейчас товарищи Саулов и Вэнь Чэнкунь, нынешний лидер КНР (кроме Китая включающего в себя Корею и Монголию), как раз обсуждают вариант объединения двух сверхдержав. Британская Империя и США наблюдают за этим с дрожащими коленками — такой СССР очень быстро подомнет под себя весь мир.

— А це, значить, памятник Спартаку! — со знанием дела сообщил Щученко, когда мы подъезжали к Красной площади. Я с интересом осмотрел и эту статую. — Тоже известная личность — был рабом, потом гладиатором, потом революционным вождем, а потом, значить, стал целой футбольной командой! Во как!

Красная площадь выглядит совершенно иначе. Хотя бы потому, что была перенесена по кирпичику и выстроена на новом месте. Кремль порядком изменился — пользуясь случаем, его полностью перестроили. Куранты вообще стоят другие — те, старые, так повредили при перевозке, что оказалось проще сделать новые.

Но главное отличие, само собой — Мавзолеи. Четыре штуки.

Внутрь мы не попали. Не потому, что не разрешили — просто меня не согласились пропустить без очереди. Как и в кинотеатр, в эти усыпальницы тянулись длиннющие хвосты из людей, желающих посмотреть на покойных вождей. В том числе уйма иностранцев.

— У заграничных капиталистов ничего, значить, не брать! — поспешил предупредить Щученко. — Будут предлагать жувачки или конфеты — отплевывайтесь! Усе отравлено!

Так что я просто полюбовался на этот некрополис снаружи. Собственно, остальные три Мавзолея оказались точно такими же, что и первый, ленинский. Только вывески другие.

Ленин. Сталин. Берия. Важник.

Да уж… В этом мире коммунисты как пошли по одному пути, так с него и не сворачивали. Это у нас они зашли в тупик и в конце концов окончательно себя дискредитировали. А вот здесь получилось по-другому…

Конечно, это государство стоит на костях. Первые полвека советские вожди только и делали, что ссылали и расстреливали. Но где и когда было иначе? Соединенные Штаты выросли на спинах истребленных индейцев и порабощенных негров. Британия обогатилась, опустошив Шотландию во время Промышленной революции. Сейчас уже мало кто помнит, что такое этот самый «закон огораживания». Франция, Германия, Япония, Китай, царская Россия — всегда и везде происходило одно и то же. Почти все великие государства в буквальном смысле выросли на кладбищах. Рабан прав — нет лучшего удобрения, чем мертвецы…

— Товарищ Бритва, давайте уже, значить, ехать, — беспокойно заерзал Щученко. — Ненужное, значить, внимание к себе привлекаем…

Действительно, моя персона крайне заинтересовала любопытствующих зевак. Уже щелкали фотоаппараты, на меня откровенно пялились. Иностранцы особенно разволновались. По-моему, инопланетянина в открытом лимузине все эти туристы восприняли исключительно в качестве интересного аттракциона.

Кстати, зачем я вообще выдал себя за инопланетянина? Вечно меня заносит куда-то не туда…

— А ну, значить, пошли все вон отсюда! — буквально закрыл меня телом полковник. — Дело государственной важности, глядеть запрещено!

На его вопли никто не обратил внимания. Меня отлично было видно и с другой стороны — машина-то открытая. Вспышки щелкали все чаще и чаще.

— Товарищ Ира, гоните, гоните срочно куда ваши бесстыжие глаза глядять! — сердито пихнул ее линейкой в спину Щученко. — Немедленно прибавьте, значить, скорость, иначе буду судить за вредительство!

Ирина Сапрыкина и без того пыталась выехать. Но толпа обступала нас все плотнее. Ну еще бы — такое событие! Кажется, мне что-то говорили, о чем-то спрашивали, но в этом гомоне я не мог разобрать ни слова. Слух с огромным трудом вычленивал знакомые голоса полковника и шоферки — все остальные превратились в невнятный шум.

— Давите их, товарищ Сапрыкина, во имя КПСС! — приказал Щученко, встав на сиденье в позу Ленина на броневике. — Беспощадно давить усех подряд!

Само собой, Ира проигнорировала этот приказ. Она только размахивала руками, упрашивая зевак расступиться. А я вообще сидел молча — было интересно, как полковник выйдет из такой неловкой ситуации. Только запахнулся в крылья, как в плащ — очень уж часто щелкали фотовспышки.

— Шо ж вы, значить, не принимаете мер, товарищи мурзики?! — возопил Щученко. — Давно бочками по головам не били?!

Милиции на площади, само собой, было немало, но помощи от них ожидать не приходилось — в толпе было слишком много иностранных граждан. Постовые вежливо увещевали товарищей туристов разойтись и не мешать такому же, как они, туристу совершать экскурсию, но их усилия пропадали втуне.

Впрочем, они, по-моему, не слишком старались — полковник Щученко не вызывал особого сочувствия.

Кажется, он тоже это понял. Полковник сурово насупил брови, обтер потную лысину платком и зачем-то натянул противогаз. Внимательно рассмотрел обступивших нас людей в бинокль, а потом бабахнул из пистолета. В воздух. Грохнула его пушка так, что все невольно шарахнулись.

— Товарищ Сапрыкина, давите их, значить, всеми колесами! — вновь потребовал Щученко. — Хто, значить, не желаеть подчиняться приказам КГБ, тот есть коллаборационист и должен быть немедленно расстрелян по законам военного времени!

Это подействовало. Народ начал неохотно расступаться, и машина медленно выбралась на свежий воздух. Полковник не удержался на ногах и шмякнулся, застряв обширным пузом между сиденьями. Ира рулила одной рукой, а другой сосредоточенно листала какую-то книжку. К моему удивлению, это оказался толковый словарь Ожегова — девушка искала неведомое слово «коллаборационист».

— Вот так наше родное КГБ решаеть, значить, возникающие проблемы! — довольно уселся на прежнее место Щученко. — Впечатлены, товарищ Бритва?

— Угу. Слов нет, — честно ответил я.

— То-то! Вы бы видели, как я за границей функционировал! В разведке, значить! Лучший, значить, резидент был, так у себе и запишите!

Почему-то я усомнился, что Ефим Макарович был таким уж первоклассным резидентом. Может, конечно, это просто профессиональная ревность, но я при всем желании не мог представить его в этой роли. Очень уж заметный.

— Кто бы говорил, патрон… — хмыкнул давно не подававший голоса Рабан.

«В Лэнге я ничем не выделяюсь», — отпарировал я. — «А тут я не на работе».

Солнце клонилось все ниже и ниже. Я вежливо напомнил полковнику, что мне, вообще-то, хотелось посмотреть Политехнический музей. Тот немедленно приказал Ире в срочном порядке везти туда, куда желает уважаемый гость из-за рубежа. Та не возражала — даже обрадовалась. В прошлом году она писала курсовую как раз об этом музее, и в голове у нее до сих пор осталась масса полезных сведений.

— Музыку, значить, включить? — услужливо предложил Щученко, пока мы колесили по вечерней Москве. — Прослушайте, значить, концерт по завякам… заявкам трудящихся, товарищ Бритва! И обязательно выучите нижеследующую композицию наизусть — ее Пушкин написал еще при жизни!

Из мощных динамиков грянул хор. Песню я узнал сразу же, с первого же слова — ее трудно не узнать. Правда, имелись некоторые отличия — на первый взгляд незначительные, но если присмотреться…

Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки великая Русь,

Да здравствует созданный волей народов

Единый, могучий Советский Союз!

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,

И Ленин в грядущее путь озарил,

Нас вырастил Сталин — избранник народов,

На труд и на подвиги нас вдохновил!

Славься, Отечество наше свободное,

Дружбы народов надежный оплот,

Партия Ленина — сила народная,

Нас к торжеству коммунизма ведет!

Мы армию нашу растили в сраженьях,

Захватчиков подлых с дороги сметем!

Мы в битвах решаем судьбу поколений,

Мы к славе Отчизну свою приведем!

В победе бессмертных идей коммунизма

Мы видим грядущее нашей страны,

И Красному Знамени славной Отчизны

Мы будем всегда беззаветно верны!

Славься, Отечество наше свободное,

Дружбы народов надежный оплот,

Знамя советское, Знамя народное

Пусть от победы к победе ведет!

Щученко подпевал. Да не просто подпевал — он впал в натуральный транс, правой рукой отдавая честь, а левую прижимая к сердцу.

Хотя лучше бы молчал — слух у него отсутствует напрочь. А голос идеально подходит для того, чтобы орать и командовать, но крайне плохо — чтобы петь.

Хорошо хоть Ира тоже подключилась, и ее мелодичный голосок отчасти выправил положение.

Я пожалел, что не захватил гитару. Вот бы я им показал, что такое настоящий русский рок! Гимн отлично поется под грохот тяжелого металла — я уже пробовал. Правда, не с советским, а с российским, но мелодия-то у них одинаковая, верно?

— Как вам, товарищ Бритва?.. — спросил полковник, смахивая скупую слезу.

— Охрененно, — честно ответил я. — Только при чем тут Пушкин?

— Ну, он, значить, слова написал, — объяснил полковник. — Великий, значить, поэт был.

— Угу. Знаете, товарищ полковник, Пушкин, конечно, поэт выдающийся, но, по-моему, к гимну все-таки не он текст сочинял, — мягко поведал я.

— А хто же?

— Да вроде как Сергей Михалков. А музыка Александрова.

— А це хто такие?

— Товарищ полковник, а можно задать вопрос в целях повышения общей грамотности? — хитреньким голоском пропищала Ира.

— Конечно, можно! — пошел красными пятнами довольства Щученко. — Для то́го мы, ваши старшие товарищи, значить, и нужны — просвещать молодежь. Ежели не мы, дак хто?

— А какие у нас в стране еще были великие поэты, кроме Пушкина? — невинно спросила студентка.

Полковник задумался. Крепко задумался. На его широком лице явственно отражалась напряженная работа мысли — еще чуть-чуть, и будет слышно, как в голове вертятся колесики. Наконец он решительно ответил:

— Пушкин.

— Я же говорю — кроме Пушкина!

— И еще Ленин.

Ира открыла было рот, но так ничего и не сказала. В поросячьих глазках полковника отчетливо читалась угроза. Всякий посмевший усомниться в беспредельности талантов Владимира Ильича рисковал получить в зубы пистолетной рукоятью.

— Це было, значить, вступление! — сообщил Щученко, прибавляя звук. — Щас еще много чего интересного споють, слухайте внимательней, не раскаетесь.

Он оказался прав. Услышав слова следующей песни, я изумленно раскрыл рот — голос звучал поразительно знакомо. Этот хрип узнали бы девяносто девять россиян из сотни… Правда, звучал он немного по-другому — появились дребезжащие нотки, некоторые трещинки в звучании, но это несомненно был…

— Высоцкий?! — воскликнул я.

— Ага, — кивнула Ира, слегка притопывая ножкой в такт. Благо педали нажимать не требовалось.

— А он разве не умер?..

— Да вы шо, значить, говорите, товарищ Бритва?! — ужаснулся Щученко. — Да как ваш инопланетный язык повернулся такое сказать?! Народный артист, трижды лауреат, и вдруг умер! Кушайте, как говорится, шоколад! Да шоб он еще сто лет прожил!

— Ну он старый, конечно, уже… — вздохнула Ира. — В следующем году у него юбилей — восемьдесят лет будет… Вот, товарищ пришелец, возьмите программу — почитайте, кто еще выступает…

Я углубился в чтение радиопрограммы. Действительно, там имелся полный список всех выступающих. Сегодня исполнялось пятьдесят лет некоему Милявцеву, и в честь такого события устроили большой концерт, на котором должны были петь почти все современные звезды.

Похоже, этот Милявцев — крупная шишка…

Добрая половина фамилий звучала незнакомо. Сурович, Шестаков, Хвилиани, Крабова, Ковров — кто это такие? Но многие другие имена я узнал сразу же. Кобзон, Пугачева, Газманов, Басков, Лещенко, Расторгуев — кто же их не знает? Кстати, из динамиков как раз послышался голос Расторгуева — у него даже репертуар не изменился.

— Ира, а зачем вас бумагами завалили? — вспомнил я.

— А?.. Что?.. — Ирина не сразу сообразила, о чем я спрашиваю. — А, вы об этом… Да понимаете, товарищ пришелец, я там… ну… мне практику надо сдать, лето же кончается, семестр скоро…

— А где связь-то?

— Ну я не выспалась ночью, устраивает? Прилегла на кушетке… сама не заметила, как задрыхла… А Жорка, шутник… он все время так развлекается — дядя Паша с ним уже замучился… Да ладно — так даже теплее…

— А шо это вы, товарищ Сапрыкина, вдруг ночью не выспались? — как бы невзначай поинтересовался Щученко. — Ночью, значить, спать надо, а не по танцулькам шастать!

— А вы как узнали? — опешила Ира.

— Шо узнал?

— Что я на дискотеке была?

— О-па! — обрадовался полковник. — Так я шо, в самую, значить, точку попал? Це меня радовает! Буквально ткнул пальцем в небо и вот оно как вышло! Так-то, товарищ Сапрыкина, интуицию старого коня ничем, значить, не обманешь! И шо же это вы, значить, на этой дискотеке забыли? Це все есть коварные инсинуации буржуазного Запада — советский человек и комсомолец не нуждается в таких развратах и увеселениях, ясно вам? Вы комсомолка?!

— Да! — испугалась Ира.

— А непохоже! Ну-ка, дайте мне телефон председателя вашего парткому — я его, значить, пропесочу! И все КГБ, значить, пропесочить!

— Ой, не надо! — взмолилась бедная девушка, уже представившая этот ужас. — Не звоните Максу, пожалуйста, Ефим Макарович!

— Ага, Максим, значить… — вытащил из портфеля лист бумаги Щученко. — Фамилия?

— Соламатин… Ефим Макарович, да он тоже там был!

— Хде?

— На дискотеке! Мы с ним вместе там танцевали!

— О-па! — еще больше обрадовался полковник. Он внимательно рассмотрел девушку в бинокль и констатировал: — Настоящее гнездо разврата и подражания буржуазному, значить Западу. Це я удачно объявился — вот уже и дело сейчас заведем…

— Ну Ефим Макарович, ну пожалуйста, ну не надо дела! — побелела от страха Ира. — Это же просто дискотека — что тут такого?! Там все были!

— Хто?! Фамилии! Имена!

— Товарищ полковник, а вы не перебарщиваете? — постучал его по плечу я. — Разве советские законы запрещают в свободное время танцевать на дискотеках?

— А… неть, — задумался Щученко. — Но советский, значить, студент должен лекции писать и семинары рисовать, а не по танцулькам шастать!

— Так каникулы же! — возмутилась Ира.

— А… ну да… Ну вот шо, товарищ Ира Сапрыкина, я вас на первый раз прощаю, — неохотно разорвал листок полковник. — Раз уж товарищ Бритва за вас ходатайствует, дела заводить не буду. Но зато буду, значить, за вами приглядывать — вы у меня теперь в списке подозрительных лиц находитесь!

— А я и раньше в нем находилась… — проворчала Ира, поняв, что гроза пронеслась стороной.

— Це когда же успели?

— А помните — в прошлом году? Вы тогда в ГУМ приходили, а я тогда тоже к дяде Паше в гости зашла, а вы еще сказали, что у меня сережки слишком вызывающие, а дядя Паша сказал, что это бабушкины, а вы сказали, что хоть дедушкины?..

— Не помню… — озадачился Щученко. — Но поверю на слово. Видите, товарищ Сапрыкина, не зря я, значить, вас в список-то заносил — уже второй раз попадаетесь! Надо все-таки вас, значить, пропесочить… А шо это вы руль-то бросили?! — вскинулся он. — Вы, товарищ Сапрыкина, не саботируйте производство — взялись нас к музею везти, так везите! Нам здесь эти ваши глупые обиды, значить, не нужны!

— Так уже привезла… — покосилась на него Ира. — Вот он — Политехнический музей, как заказывали…