Из записок Лаврентия Берии

Александр Семёнович Черенов

Стилизация под исторический документ – не изобретение автора. Пример: Маргерит Юрсенар и её «Воспоминания Адриана». И здесь автор предлагает как подлинный квазиисторический документ жанра мемуаров. Приданием художественному произведению формы исторического документа автор как бы передоверяет свои права эпохе, и она начинает вспоминать о себе сама. Роман основан на подлинных фактах биографии главы НКВД. «Полёт авторской фантазии» ограничен рамками того, что неизбежно вытекает из логики событий.

Глава одиннадцатая

16 декабря я добился утверждения Севы Меркулова в должности своего первого заместителя и одновременно — начальника ГУГБ. Теперь можно было не оглядываться на Ежова и «чистить ряды по полной программе». Первым делом я «раздал всем сестрам по серьгам»: замы Ежова Агранов, Берман, Бельский, Жуковский, Заковский и Рыжов должны были предстать перед судом «по совокупности трудовых достижений». Вообще-то, должен был предстать и Курский. Но до того как предстать, тот «преставился» — через приставление дула к виску. Да и Рыжова не получилось довести до заслуженной стенки: «ускользнул по дороге». Надеюсь — не в лучший мир, которого он не заслужил так же, как и те, кто «состоялся по части стояния у стенки».

Из «наследия» своего предшественника я оставил на посту только Чернышова. И не потому, что он, единственный из всех, не запятнал «белоснежных риз чекиста». Несерьёзно говорить об этом — при его-то должности начальника ГУЛАГа. Но ведь должность можно справлять по-разному — даже такую. Принимая решение об оставлении его не только в списках живущих на этом свете, я исходил из того, что из всех замов Ежова он, единственный, был человеком дела. Конечно, учитывалось и то, что он «не имел, не состоял и не привлекался». Мужик лишь принимал: сначала — контингент, а затем — меры к его трудоустройству. В политику он не совался, на трибуну не лез, в следственных кабинетах пистолет в качестве тупого твёрдого предмета не использовал, потому что и не появлялся там — какие могли быть к нему претензии?

В спешном порядке — уже надо было заниматься делом — я расставил на посты своих людей. А, что, тут, такого? Да, своих! А кого ещё я должен был расставлять? Так называть «старых большевиков»?! Так это именно их грехи я сейчас и должен был отмаливать! И, потом: какого чёрта я должен окружать себя чужаками, зная, что за результат будут спрашивать с меня?!

В том числе, и за результат не только своей работы, потому что начальник отвечает за всех и вся! Ну, как тот владелец источника повышенной опасности в гражданском праве. И, мало ли, что за рулём твоей машины сидит наёмный работник: машина-то — твоя, твоего парка!

Поэтому бывший зам НКВД Белоруссии Иван Масленников стал моим заместителем по войскам. Сергея Круглова я поставил Особоуполномоченным НКВД (следствие по делам сотрудников НКВД) — аналог управления собственной безопасности в спецслужбах капиталистических стран. В плане соблюдения законности — чрезвычайно ответственный пост, значимостью не меньше прокурора по надзору за следствием и дознанием. В Академии РККА я давно уже приглядел Виктора Бочкова, мужика с мозгами и совестью. И с тем, и с другим — в меру, конечно: в количестве, требуемом для надлежащего исполнения обязанностей. Его я планировал на должность начальника Главного Тюремного управления. Забегая вперёд, скажу, что я не ошибся в перспективах товарища: в августе 1940 года Бочков стал Прокурором СССР.

Конец ознакомительного фрагмента.