Собака Баскервилей из села Кукуево

Александр Сергеевич Елисеев

Молодой амбициозный выпускник юридического факультета, рассчитывая получить неплохой старт дальнейшей карьеры, приезжает работать следователем в маленький провинциальный городок, где сразу погружается в дремлющую атмосферу глубинки и рутину процессуальной деятельности. Первое же дежурство сталкивает следователя с необычным убийством. А возвращаясь с работы поздним вечером через пустынный парк, герой повествования встречается с неожиданным и совершенно необъяснимым явлением.

5

— Зосимыч, ты из кабинета когда-нибудь вообще выходишь? — поинтересовался я, вернувшись на рабочее место и сняв куртку.

В коридоре меня уже ожидали посетители, вызванные накануне для допросов по безнадежным делам, принятым вчера к производству. Набрав по телефону номер уголовного розыска, я узнал у своего хриплого друга, что оперативники до сих пор не вернулись, и принялся за работу. После обеда, закончив со свидетелями, и вспомнив совет своего нового знакомого Баграмяна, я отравился в соседнее крыло, поднялся на второй этаж и, предварительно постучав для приличия в дверь, заглянул в кабинет, указанный мне дежурным. Вечно занятые срочными заданиями оперативники в этот раз на удивление были на месте.

Старший оперуполномоченный Выхин оказался высоченного роста мужчиной с широкими плечами и огромными руками, голова его была выбрита наголо, а крупные черты и суровое выражение лица, по-видимому, призваны были вселять ужас в криминальный элемент. Оперуполномоченный Мельников предстал эдаким сельским красавчиком, стройным брюнетом с вьющимися волосами, спадающими на лоб залихватской челкой, глубоко посаженные карие глаза словно сверкали удалью и бесшабашностью. Еще бы гармонь ему в руки, подумалось мне. Выхина звали Дмитрий, Мельникова — Николай. Мельников выглядел моим ровесником, возраст Выхина определить было невозможно, с равной долей вероятности ему могло быть и двадцать пять, и сорок пять лет. В довершение ко всему, Выхин имел глухой хриплый голос точь-в-точь как тот, что отвечал мне по телефону.

Ну уж нет, этот номер со мной не пройдет.

— Послушайте, Дмитрий! — строго сказал я (свои отчества оперативники не назвали). — Зачем вы изволили валять дурака и два дня по телефону уверяли меня, что вас с Мельниковым нет на месте? Что это еще за детский сад?

Выхин насупился и отвернулся к окну, отчего стал похож на школьника, которому поставили незаслуженно низкую, по его мнению, оценку. Мельников подскочил и заговорил быстро, нараспев:

— Ну что вы, това-а-рищ следователь! Вы пройдите-ка во-он к тому столику и трубочку то сымите!

Я подошел к столу в углу комнаты и снял трубку телефона, Мельников же поднял трубку на ближайшем к нему столе. «Але, ал-ле! Слуша-ю ва-ас!» — пропел он в трубку, а моя, параллельная, повторила все то же самое глухим и хриплым голосом в точности таким, как у Выхина. Потом ту же процедуру вслед за Мельниковым проделал третий находящийся в кабинете оперативник по имени Гриша. Эффект был аналогичный.

— Это я вам отвечал, — потупившись, басом произнёс Гриша, — не было их. Правда!

— Ладно! — я почувствовал себя в глупом положении. — Извините меня, показалось. Жду вас у себя в кабинете сегодня в пять часов. И, пожалуйста, без опозданий.

Постаравшись не смутиться окончательно, я покинул кабинет на плохо гнувшихся ногах и поспешил к себе.

— Адвокатша тут звонила вчерашняя, спрашивала, что и как, — сообщил Зосимыч по моему возвращению, и тут же без всякого перехода поинтересовался. — Ну как тебе наш Баграмян?

— Нормально вроде, вежливый.

— Грамотный мужик. Во всех смыслах, етима. Следователем пятнадцать лет отпахал. Зампрокурора второй год работает. В уголовном праве, в квалификации, что наш зампотех армейский в гайках, а тот любой диаметр на глаз определял. И в русском языке тоже сильно грамотный, не раз мне ошибки в постановлениях находил, — Зосимыч призадумался о чём-то своем.

Я не стал отвечать. Пытался собраться с мыслями, через час предстояло опросить «сладкую парочку» оперативников (фраза из рекламы, а не то, о чём вы могли бы подумать). Чувствуется, мамаша-адвокат настроена серьёзно, а значит, материал надо отработать так хорошо, как это возможно: грамотно, качественно и в срок. Ах, твою мать! Я совсем забыл, сегодня же истекает срок по безнадежным уголовным делам и по материалу о возможном нарушении техники безопасности. По уголовным делам я хотя бы произвёл несколько допросов и мог вынести на скорую руку постановление о приостановлении производства, а вот с материалом ситуация обстояла хуже — не успел сделать совсем ничего. Я схватил нужную папку и помчался к прокурору.

— Плохо это, очень плохо. Плохо это. Очень, — отозвался Валентин Степанович на мои объяснения. — Что ж ты, Сергей, надо было всё бросать и заниматься этим вопросом.

— Да когда мне им было заниматься, Валентин Степанович? Я ведь вчера только принял дела.

— Ну, допустим так. Что предлагаешь? — тихо строгим голосом спросил прокурор.

— Вообще, есть одна мысль. У нас на практике так делали в Самаре.

— Закон нарушать не дам, — брови прокурора Бугаева сошлись на переносице.

— Что Вы, Валентин Степанович, кто же вам предлагает закон нарушать! — почти закричал я, с показавшимся самому себе несколько театральным возмущением. — Я вынесу постановление об отказе, вы отмените, а постановление о возбуждении уголовного дела выносить не станете. Закон о таком случае умалчивает, а у меня будет еще десять дней. Конечно, наша кафедра уголовного процесса такую практику не приветствует, но где мы, а где кафедра.

— Нет, так не годится, — в голосе прокурора, однако, прозвучало некоторое сомнение.

— Да почему, Валентин Степанович? В любом случае, я сегодня не успею вызвать для опроса людей, пока позвоню, пока они придут, а у меня Выхин с Мельниковым на пять часов вызваны по материалу о сыне адвоката.

— Ну, добро, Сережа, — вздохнул прокурор, — выноси, но чтобы сегодня до конца рабочего дня постановление было у меня на столе, вместе с материалом.

— Будет сделано, не сомневайтесь!

И я умчался в срочном порядке печатать постановление, впрочем, особо не переживая. Писать заведомо плохой документ всегда намного проще, чем нормальный.

В пять часов вечера, минута в минуту, пришли на опрос оперативники, но в связи с новыми обстоятельствами пришлось продержать их в коридоре двадцать минут. Думаю, они сочли меня за жлоба.

«Следователь прокуратуры Средневолжского района Самарской области Виноградов Сергей Егорович отобрал объяснение от старшего оперуполномоченного отдела уголовного розыска РОВД Средневолжского района Самарской области Выхина Дмитрия Алексеевича, 1967 года рождения, уроженца…

…По существу заданных мне вопросов могу пояснить следующее…»

По существу заданных ему вопросов Выхин отвечал односложно и сдержанно. На некоторые из них вообще молчал или неопределенно пожимал плечами. Содержательная часть его пояснений сводилась к тому, что подробностей он не помнит, физического или психического давления ни на кого не оказывал вообще никогда, а остальное он, как уже говорил ранее, не помнит. Все мои попытки разговорить оперуполномоченного, а также объяснить, что эта информация необходима не лично мне или прокурору, а для вынесения правильного и обоснованного решения, не возымели никакого эффекта. Выхин по-прежнему молчал, сурово глядя на меня из-под тяжелых надбровных дуг своего бритого черепа, зажав где-то между коленями огромные руки и опустив плечи. Вся его поза уверенно заявляла собой: «Хоть режьте, хоть бейте, больше ничего вам не скажу». Испытывая огромное желание плюнуть на эту партизанскую позицию, возбудить уголовное дело, и уже в рамках его разбираться, было ли действительно совершено преступление или нет, я отпустил старшего оперуполномоченного восвояси и закурил.

Должен сказать, правовая концепция, утверждающая, что сначала надо возбудить уголовное дело, а разбираться уже в ходе его процессуальных действий, активно поддерживалась некоторыми профессорами правовых кафедр России, в том числе и моим научным руководителем диплома. В ней были свои определенные резоны, так, скажем, рассмотрение материалов по сто девятой статье для принятия решения о возбуждении уголовного дела, или отказе в таковом имело очень мало средств для сбора материала. Ну вызвал я, допустим, людей, ну опросил их, но они при этом не являются участниками процесса, а значит, откажись они давать объяснения, или наври мне, ответственности у них никакой. Кроме того, пока рассматривается этот материал, можно производить только отдельные следственные действия, то есть множество доказательств может быть безвозвратно утеряно. А если требуется запросить большое количество документов, привлечь специалиста для исследования узкопрофильного вопроса, провести ревизию, то как здесь уложиться в установленные процессуальные сроки: три дня, а в исключительных случаях десять?

Однако вынужден признаться, я эту позицию не разделял, ведь не секрет, что у нас в России отношение людей к человеку, который попал в поле зрения правоохранительных органов, далеко не объективно.

«Раз спрашивают, значит, виноват», «дыма без огня не бывает», «то ли он украл, то ли у него украли, но что-то неприятное там было», — вот далеко не полный перечень поговорок, которыми руководствуется народная молва. Следовательно, я должен, просто обязан приложить все усилия, чтобы если уж возбуждать уголовное дело, то по серьезным к тому основаниям, а не подвергать попусту человека нервотрёпке, процессуальным мерам пресечения, финансовым расходам на оплату услуг адвоката или ставить его репутацию под сомнение среди знакомых, коллег и даже соседей по дому. Поэтому с ещё большим усердием я приступил к опросу второго оперативника.

Николай Петрович Мельников, оперуполномоченный, двадцати трех лет, не женат, оказался куда более разговорчивым и свои объяснения давал в дружеско-панибратской манере. Наверное, сказывалась близость наших возрастов, а может быть, отсутствие в кабинете Зосимыча, который впервые за два дня куда-то волшебным образом подевался, бросив на произвол судьбы свои нескончаемые документы и банку с окурками.

— Понимаешь, этот Антон Скрябин нам давно известен. Кличка у него — Корявый. Живет в поселке Нефтяников за сто двадцать километров отсюда. Имеет условно два года за угон. Сюда они специально с подельником приехали на подельниковой «Ниве». Утром в семь часов подъехали к офису сбербанка, там этот Корявый машину директора филиала вскрыл, ну а мы с Выхиным в теме были, «десятка» — то новая, знали, кто навёл, и дату угона знали. Ну мы его прямо в тачке и хлопнули, ну, то есть, задержали, значит. Он там сидел, замок зажигания уже разобрал и ложкой машину пытался завести, есть у них, угонщиков, такой метод. Ну он, естественно, бежать, ну мы его мордой… то есть лицом на капот положили. Напарник его уехал, конечно, соскочит, понятное дело, доказательств никаких, мы и задерживать не стали, Скрябин не дурак на себя групповое преступление вешать, ну и одного его слова мало будет для суда-то. Ты сам посуди, на кой нам его бить-то, или пугать, когда его с поличным взяли прямо в тачке-то. Нету никакого смысла, ну! — Мельников немного нервно пригладил непослушный кудрявый чуб.

— Когда привезли в РОВД, что потом было?

— А что потом, оформили по всем правилам и поместили в камеру временно задержанных.

— Запись в журнале у помощника дежурного есть? Я ведь проверю.

— Проверяйте, ваше право, — от волнения Мельников в разговоре периодически переходил то на «вы», то на «ты». Вероятно, не мог взять в толк, как себя вести с новеньким и молодым прокурорским «следаком».

— Потом что было, допрашивали его?

— Нет, на фига он нам сдался, следователя ждали нашего.

Угоны относятся к подследственности милиции, и этими делами занимаются следователи органов внутренних дел.

— Что, неужели даже побеседовать с задержанным не хотели, информацией какой-нибудь разжиться, с пылу с жару, так сказать?

Мельников посмотрел на меня уже по-другому, если не с уважением, то, по крайней мере, как на человека понимающего, но отрицательно покачал головой:

— Ну, чего там было говорить с ним, мы ж его знаем как облупленного, и что мамаша его адвокатша, чуть что, такой хай ведь поднимет, ну! Связываться — себе дороже.

Это было больше похоже на правду, чем гуманность и мягкость нашей доблестной милиции и звучало вполне убедительно. Я дал прочитать листок с объяснением оперативнику, он расписался, указав, что с его слов записано верно и им прочитано, после чего мы распрощались, и я вызвал для дачи объяснений самого виновника торжества, любителя чужого автотранспорта, гражданина Антона Корявого Скрябина.