Три рассказа

Александр Сергеевич Родин, 2021

Рассказы описывают одну и ту же историю. Лирическое начало волнами затягивает в открытый океан главных вопросов.

Норма

Последние пару лет Володя уже не пытался как-то полезно занимать путь на работу. В какой-то момент он понял, что это единственное время побыть в настоящем. Таким, какой он есть для себя самого. Дорога туда занимала около полутора часов, а обратно домой — около двух. Почти три с небольшим часа по будням Володя был один на один с собой.

В дороге мысли неспешно перетекали из одной истории в другую и, периодически, совсем останавливались. Моменты, когда в голове случалась пустота, со временем наступали все чаще и каким-то странным образом стабилизировали вектор следующих рассуждений. Чем дольше удавалось вообще ни о чем не думать, тем быстрее и легче работала голова потом. Примерно пару месяцев назад, может быть, чуть позднее, он научился погружаться в такое состояние не спонтанно, а по желанию. Оставаться долго в такой пустоте было сложно, но даже несколько секунд позже давали хороший фокус и глубину картины мира.

Очередную остановку ума толкнула странная мысль. Он подумал о том, какой у человека совершенный организм, который без посторонней помощи может прожить от рождения до смерти. Родится самому и производить на свет себе подобных. Насколько эффективно самоуправляется и развивается эта огромная и непостижимо сложная система. И для этого ей достаточно просто не вредить. Не нужно помогать или поддерживать — просто не вредить. Процессы в теле, по сложности сравнимые с одновременной работой всех городов. При этом работают полностью автономно и не требуют к себе внимания со стороны сознания. Удивительно. Удивительно, что такая непостижимо сложная система в микроуровне допускает странные ошибки на макроуровне. Вот, например, раздражение. Почему человек раздражается, чтобы что? Как это ему помогает? Или вот чувство вины. Ничем не помогает, всегда только вредит. Как эволюция за миллионы лет вообще могла привести к такому совершенному организму и раздражению одновременно? Володя начал задавать себе такие вопросы еще в юности но до сих пор не нашел на них ответа.

Его размышления прервала очередная нахальная загадка в сообщении от знакомого. Володя не нашел разгадку и ничего не ответил, а для себя объяснил это очередной идиотской попыткой товарища показать себя умнее его и заметил, как микродоза унижения поднимает раздражение от живота к горлу. Еще через минуту товарищ написал правильный ответ. Раздражение раздвоилось на чувство вины перед товарищем и еще большее раздражение из-за того, что не ответил на школьный вопрос. Володя быстро отправил товарищу сухой смайлик, как бы подчеркивая, что на самом деле сразу все понял, но просто не счел нужным отвечать на такой банальный вопрос.

Ему было понятно, что раздражение было вызвано ощущением унижения, но непонятно, откуда тогда оно взялось. Ни вопрос, ни товарищ его не унижали. Совершенно точно он сам в своей голове унизил себя и сам же сопровождал все остальные реакции. Он наблюдал эту реакцию у себя и всех окружающих уже много лет. Даже думал, что понимает почему так происходит у молодых и просветленных сединой людей. Но каждая ситуация, с которой не мог справится вызывала у него либо агрессию, либо чувство вины. До работы оставалось еще как минимум один час и Володя решил проанализировать, внезапно ставшую очевидной мелкую деталь. Прежде чем отреагировать на какое-то неприятное событие — сначала он его принимал. Соглашался с ним. С тем, чем он внутренне не соглашался, никаких дурацких реакций вроде гнева или чувства вины не было.

Ему показалось прекрасной идеей вспомнить возраст, когда он отреагировал бы на вопрос товарища вниманием, а не самоунижением. Почему-то он подумал, что вроде бы раньше он не делал себя жертвой, а вот совсем недавно, все чаще, эта когнитивная ошибка стала шаблоном реакции на неудобную реальность. Сначала отматывая годы, а затем и десятки, отмоталось сорок лет и Вовочка отчетливо увидел себя маленьким.

Он был болезным ребенком. Болел он чаще, чем был здоровым. Частые ОРВИ иногда перетекали в осложнения на горло и легкие. Вся семья берегла Вову от любой угрозы. Он ощущал себя полностью защищенным родителями в этом непонятном и огромном мире. С момента как он себя помнил и до самой школы, бабушка хвалила его за то, что он хорошо поел, и ругала за то, что поел плохо. С пяти лет мама урывками пыталась научить читать к школе. Когда он складывал верно слог из трех букв, жарко его хвалила, стимулируя к дальнейшим успехам. Но к успехам у Вовы интереса не было. Ему было достаточно того, что он чувствовал себя хорошим без непонятных и трудных достижений.

В шесть лет появился отчим, который заботился по-своему. Приучая мальчика к дисциплине, он ругал его за нежелание делать зарядку по утрам, за ненормальное увлечение компьютерными играми, полное отсутствие интереса к чтению и математике. При этом тщательно показывал, как им доволен, когда Вова без помощи отжимался хотя бы один раз или правильно сложил два плюс семь.

В общем, родители, выставляя минимальную планку нормы для ребенка, тоже чувствовали себя хорошими. Просто, потому что так проще радоваться за себя и дитя.

Как и положено в хорошей семье, к семи годам мальчик делал зарядку, читал, считал до ста и пошел в хорошую школу. Преподаватели так же щедро ругали за проступки и так же щедро хвалили за ожидаемый результат. К концу первого класса Вова точно понимал, что он очень хороший, когда делает то, что от него ожидают, и очень плохой, когда у него что-то не получается. В третьем классе он уже не нуждался в надзоре. Он стал достаточно взрослым и сам назначал себя хорошим или плохим по своим результатам. Получив на школьной олимпиаде первую грамоту, стало понятно, что можно быть не просто хорошим, а вообще лучшим для всех сразу. В следующей четверти Вова заболел воспалением легких, из-за чего плохо подготовился и не вошел даже в призеры олимпиады по другому предмету. Как только он не стал лучшим в этой олимпиаде, он автоматически целиком всего себя назначил плохим. Он, Вова, человек — был плохим, потому что не получил грамоту. И от того, что он назначил себя плохим, он, под кальку бессознательно копируя поведение родителей, чуть сильнее почувствовал себя хорошим.

Он хотел быть хорошим, наказывая себя. И хотел быть хорошим, принимая эти наказания или назначая плохими других. Достаточно было сделать других плохими, чтобы самому на их фоне стать хорошим. От этой мысли Володя даже улыбнулся, вспомнив, как он, взрослый, умный и статный мужчина, обладающий властью, недавно назначил своего товарища плохим за неудобное сообщение только для того, чтобы самому оставаться хорошим. Володя прекрасно понимал, что все это правда, и в общем-то банально. Занятно было то, почему он сохранил эту детскую реакцию будучи взрослым. Нельзя сказать, что он всегда поступал так. В рабочих вопросах он считал себя образцом холодного расчетливого ума и уже давно не позволял эмоциям вмешиваться в принятие решений. В одном информационном контексте он был взрослым и полностью самостоятельным человеком, который брал ответственность за все что делал. В другом оставался школьником, неистово приспосабливающимся к среде.

В детстве он прекрасно научился делать себя плохим, если не соответствует внешней норме и не научился корректировать свои действия для достижения результата. Поразительно, но детское бессознательное желание быть хорошим для родителей и преподавателей руководит им по сей день в тех контекстах, в которых такое поведение не вызывало проблем. Рабочий информационный контекст давал быструю негативную обратную связь на нелогичные поступки. Внутренний контекст, в котором он всегда был только один, негативной обратной связи не давал и детские шаблоны ума тихонько жили и воспринимались как объективная реальность. Покупая подарок семье, он хотел быть хорошим мужем и отцом. Отпуская сотрудника в отпуск, ему было все равно что думают о нем сотрудники, ему важно было получить отдохнувшего бойца, который может приносить больше прибыли. Разговаривая со старыми друзьями, он опять хотел быть хорошим и очень зависел от их мнения. Наверное, подумал он, вместо наказаний, родители и школа могли бы корректировать его и учить как правильно. Научить решать задачу, а не оттачивать технологии приспособления. Но почему-то этого не делали. И почему-то он сам этого не сделал.

Водитель остановил большую чёрную машину перед входом в коренастый дом XVIII века с видом на северную стену Кремля и прервал рассуждения Владимира Сергеевича. Помощница искренней улыбкой встретила его возле лифта и напомнила про все важные дела на сегодня, пока они шли до офиса.

Владимир Сергеевич жил своей компанией. Сам был трудоголиком и подбирал себе таких же людей. Производственные задачи для его людей должны стоять выше личных. Профессионализм, преданность идее и лично ему — вот залог карьерного роста его подчиненных и успеха в его проектах. Так и только так можно добиться высокого результата, а любой другой результат считался недоработкой и вызывал у Володи физическое ощущение дискомфорта, а иногда даже боли где-то в горле, груди или животе. Однако, ожидаемый результат и победы обычно не приносили ни восторга, ни даже радости и всего лишь ненадолго снимали чувство постоянной неудовлетворенности.

Сегодня планировался самый обычный рабочий день. Несколько утренних летучек, одно увольнение и обед с будущими партнерами. Во второй половине дня, Владимир Сергеевич устраивал для себя часовой отдых. Пробегал по долгим личным ставкам на фондовой бирже, читал новости и смотрел развлекательные картинки. Картинки быстро переключали его от рабочих мыслей и останавливали бесконечный внутренний диалог с собой.

Пандемия служила поводом и для новостей, и для картинок, которые снижали градус серьезности обстановки. Он знал, что штамм вируса был опубликован в исследовании уважаемого канадского университета еще восемь лет назад. Что еще двадцать лет назад читал рассказ «Ухань 26» и сегодня ему казалось забавным, как мир во всем обвиняет бедных людей в самой богатой стране, которые неправильно приготовили несъедобных животных. Внезапная смена правительства в стране за несколько месяцев до пандемии тоже тихо намекала на неслучайность. Это был не первый случай в истории, когда политическое и финансовое напряжение в мире пытались решить без войны. Пусть будет ненастоящая мировая пандемия, чем настоящая третья мировая война.

Владимир Сергеевич прекрасно понимал что происходит на самом деле, как во благо работает «окно Овертона» и прекрасно умел пользоваться им сам. На какой-то из посиделок со своими сотрудниками он даже придумал пример про бегемота.

Допустим, вам нужно, чтобы люди считали бегемотов лучшими домашними животными. Пропаганда в лоб никогда не работает, пока еще люди не настолько глупы, но мы к этому уверенно идем. Чтобы пройти рубеж критического мышления людей, нужно взять в союзники их какую-нибудь фундаментальную потребность. Например, чувство собственной значимости. Тогда начать можно примерно так: «Мы все достойные люди и мы не можем оставлять без внимания животных Африки». Это не встретит отторжения и вообще останется без внимания. Но мы сделали первый шаг. Дальше, ссылаясь на предыдущий, уже принятый людьми «месседж», фокусируем внимание: «Бегемоты — самые обделенные вниманием животные. Они лучшее, что смогла дать нам Африка, но они так беззащитны и уязвимы». Возможно, люди обратят какое-то внимание. Ну, допустим. Пусть бегемоты уязвимы. Какие-же кругом дураки, размышляющие о уязвимости бегемотов. Люди смогут опереться на глупый мир, чтобы сделать себя умнее. На финал, ссылаясь на предыдущие два шага, выносим в массу идею: «Кто, если не мы, одомашнит этих животных, ведь иначе им грозит вымирание!»

Первые два шага по отдельности не являются абсурдными. Банальные вещи, которые кое-как смазаны желанием народа быть причастным к чему-то большему, чем они сами. Быть умнее чем большинство, а значит быть хорошими. Третий шаг просачивается как, якобы, логичный вывод из двух предыдущих и уже принятых. Очевидный софизм почти никто не заметит. В школах и институтах учат сдавать экзамены и никогда по-настоящему не учили думать. Даже в семьях всегда учили, что правда — это учебник.

Умение правильно разделить большое на малое — один из основных навыков главных людей. А если задачу не только разложить по шагам, а еще разделить эти шаги во времени, то без сопротивления можно внедрять в массы и конкретного человека любую идею. На этот счет есть даже анекдот про бензин, который каждый квартал немного дорожает: «Несмотря на падение цен на нефть, падения цен на бензин удалось избежать». Если бы бензин разом подорожал на 20% — это вызвало бы волну возмущения. А если за два года поэтапно подорожает на 30% — это люди воспримут как норму. Это не хорошо и не плохо, просто так устроена психика человека.

День закончился суетой и операционными задачами. По дороге домой Володя включил легкий массаж спины и уснул на заднем сидении своего автомобиля.

Ни на следующий день и даже ни через полгода Володя не возвращался к теме раздражения и чувства вины. Семья, работа, опять семья и опять работа не выпускали его из своего контекста. Через какое-то время он вообще забыл про свои рассуждения в тот день.

Владимир Сергеевич, как обычно, доехал до работы и поднялся до своего офиса. Первая половина дня прошла очень плавно, как он любил — без неожиданностей. После обеденного отдыха к нему подошла помощница и почему-то шепотом, почти минуту что-то говорила ему на ухо. Шеф почувствовал, что его руки холодеют и он попросил ее выйти. Почти одновременно произошли два никак не связанных между собой события, которые могли похоронить одним днем треть капитала компании и, возможно, его самого. Во-первых, самая перспективная компания по производству грузовых электрокаров, вопреки всем прогнозам, внезапно объявила себя банкротом. Во-вторых, была остановлена стройка одного из крупнейших газопроводов.

Как, где он ошибся? Почему не предвидел? Почему узнал последним? Он вспотел, сердце скомкалось в груди и пульс отчетливо ощущался верхним нёбом. Затылок налился свинцом и спазм из живота поднимался по пищеводу в горло. Дрожащими руками он кое-как достал свои таблетки, разжевал их и, не запивая, проглотил. Владимир Сергеевич скрывал от окружения свои панические атаки, это было плохо для бизнеса.

Немного придя в себя, он продиктовал помощнице письмо своим клиентам, перевел на нее все входящие с мобильного и поехал за город. Володя знал, что сначала нужно успокоиться. Ему нужна была долгая ровная дорога. Сколько он себя помнил, дорога всегда успокаивала его. В дороге приходили самые интересные мысли. В дороге он принимал самые сложные решения. Дорога давала отделение от повседневности, как полет на безмоторном планере на восходящих теплых потоках. Дорога становилась зеркалом, через которое можно на все смотреть со стороны, не погружаясь. Дорога делала его самим собой.

Сначала мысли потекли медленнее, потом замедлились еще сильнее и остановились совсем. Потеряв чувство времени, Володя наблюдал, как у него совсем нет мыслей. Он наблюдал, как уходят спазмы в стопах, животе и горле. Как уходит чувство безысходности, острого недовольства собой и ненависти к миру.

Первой пришла мысль о том, почему в этом состоянии все не так. Мир был такой же, он сам был такой же, но восприятие всего этого было другим. Без боли, без иллюзий. Что поменялось? Очевидно, что меняется что-то в нем, а не в мире или ботинках. Володя был предельно далек от религиозного, а тем более эзотерического опыта и всегда старался объяснить все рационально. Очень грубо, ум он воспринимал, скорее, как слаженную работу тысяч сложных программ, подобных тем, что делают его ребята для анализа рынков на основе свёрточных нейронных сетей.

Единственное, что могло поменяться, подумал он, — это его восприятие. То, как он сам оценивает и интерпретирует информацию. В этот же момент он предельно ясно понял, что никакого мира он напрямую не воспринимает. Существует проекция этого мира в его голове, которую он далее воспринимает как реальность. Ни он, ни кто-либо другой, не воспринимает мир напрямую. Мир воспринимался из отражения в его голове. Володя и раньше знал, что оценка мира происходит на основе ожиданий, но предполагал, что этими ожиданиями управляет не он, а некая объективная реальность, логика, если угодно. Сейчас стало понятно, что ожидания — это тоже встроенная в голову особая нейросеть. Результат ее работы можно было емко выразить всего одним словом — норма. То, что воспринималось как нормальное, не имело эмоционального окраса совсем. Независимо от морали, последствий, сложности содержания или исполнения то, что воспринималось нормальным, далее просто работало как его любимые часы. Вот, например, его месячный доход за последний год не падал меньше дохода успешного менеджера за десять лет. Это норма. Если доход упадет — это будет за пределами нормы и автоматически доставит боль. И вот тут не понятно: норма поддерживает боль или помогает ее избежать? А если норму убрать? Что если действовать, опираясь не на норму? А на что тогда?

Конец ознакомительного фрагмента.