Сыскари

Александр Смирнов

В истории СССР была похищена картина «Святой Лука», а в стране, где не было революции 1917 года, похищают несколько полотен известного художника-баталиста Василия Васильевича Верещагина. Кто стоит за этим преступлением? Вот именно это и должны выяснить сыщики маленького провинциального городка Череповец, а, чтобы дело не провалилось, к ним из Санкт-Петербурга направлен ротмистр Федор Гедеонов-Черкесский.(Чистая альтернативная история без попаданцев)

Глава II

13 августа 1989 года. Российская империя. Череповец.

Когда князь и исправник ушли, Ремизов и Бычков остались в коморке сторожа вдвоем.

— Это хорошо, что они ушли, — пробормотал Акакий Акакиевич, ставя свой чемоданчик на табурет, — по крайней мере, мешать не будут.

Михаил понимающе кивнул и извлек из фотоаппарата кассету с пленкой. Ему довольно много пришлось сделать кадров во дворе и на улице. Опасался, что некоторые могли плохо получиться. В итоге были засняты следующие места: во-первых, это панорамный снимок усадьбы. Причем, с трех ракурсов. Во-вторых, двор, где нашли труп сторожа. Затем самого покойного. Но и в этом случае одним кадром обойтись не удалось. Окурок папиросы фабрики «Товарищъ», что лежал рядом с урной. Ружье. После этого вошли в дом. Тут Михаилу пришлось сделать несколько снимков дверей. В его объектив попали все замочные скважины на первом этаже. Не зная, как другие, но Ремизов сделал вывод, что двери не закрывались, наверное, с тех самых времен, как тут был создан музей. Недопустимая оплошность, решил Акакий Акакиевич, но ничего не сказал, и так было ясно, что к такому выводу, пришли все полицейские.

В каморку сторожа они с Бычковым заглянули вовремя. В тот самый момент, когда Косолапов крутил в руках один из стаканов. Хорошо, что Акакий Акакиевич успел его остановить. Оставили бы пальчиков да усложнили работу. Вот теперь, когда они ушли, Ремизов облегченно вздохнул. Достал из чемоданчика масштабную линейку, измерительную рулетку, дактилоскопический порошок «Сапфир», магнитную и ворсовую дактилоскопические кисточки, светлую дактилоскопическую пленку и само собой перчатки. Михаилу, пока он тоже не наследил, сказал:

— Постой в дверях. Как все будет готово, скажу. Успеешь еще сфотографировать.

Осмотр начал Ремизов с окна. Убедился, что оно не было открыто. Еще на улице Акакий Акакиевич обратил внимание, что все окна в доме закрыты. Если бы вор уходил именно так, то хотя бы одно, но было бы распахнуто. И все же регламент заставлял убедиться, что они закрыты.

— Идеальная чистота, — проговорил Ремизов касаясь стекла рукой, — идеальная.

Подошел к столу. Взял в руки один из стаканов. Принюхался — чай. Посмотрел на свет. Отчетливо виднелись «пальчики». Вот только чьи?

— Будем надеяться, — прошептал Акакий Акакиевич, — что не нашего исправника.

Вернул на место и растянул между стаканами рулетку. Поставил картонки, извлеченные из кармана пиджака, с цифрами у каждого и подозвал Бычкова. Фотограф уже был готов к работе. Он щелкнул затвором с нескольких ракурсов. В кадр попали и стаканы и рулетка. Сфотографировал бутылку с пивом. Взглянул на Ремизова в ожидании нового указания.

— Доставай блокнот и записывай. — Велел Акакий Акакиевич. — Пока твой фотоаппарат нам не понадобится.

Михаил убрал камеру и извлек из кармана блокнот. Достал ручку и приготовился записывать.

— Значит так. На столе, — Ремизов потрогал столешницу, и добавил: — на дубовом столе два стакана и пивная бутылка.

Акакий Акакиевич взял в руки зеленую бутылку и посмотрел ее под светом лампы.

— На ней «пальчики». Скорее всего, принадлежат одному человеку. Пиво, судя по марке, «Калинкинъ⁸», произведено…, — он с трудом прочитал мелкие буковки, — Калинкинским пиво-медоваренным товариществом в Санкт-Петербурге. А что это значит?

Бычков удивленно взглянул на своего шефа.

— А то, Миша, что пиво это дорогое и не каждый может себе его позволить. Не иначе барин баловал своих служащих, — пояснил Ремизов. На мгновение задумался, а потом взял да и спросил: — Михаил, ты когда-нибудь пивал пиво «Калинкинъ»?

— Да, что вы, Акакий Акакиевич, я в основном местным «Степан Разин»⁹ балуюсь. Оно мне больше по вкусу. Пробовал и «Мюнхенское»¹⁰, и «Амстердам»¹¹, но лучше нашего череповецкого ничего не нашел.

— «Калинкинъ» лучше во всей империи. Он ведь до сих пор является поставщиком его императорского двора. Так что не каждый его себе позволить может.

— Думаете? — удивился Михаил.

— Ничего я не думаю, — отмахнулся Акакий Акакиевич, — а всего лишь констатирую факт. Оно ведь знаешь, сколько стоит?

Ремизов назвал стоимость. Фотограф от удивления присвистнул.

— Да и в городе его днем с огнем не сыщешь, — добавил Акакий Акакиевич.

Вернул бутылку на прежнее место. С помощью порошка, кисточки и пленки снял отпечатки пальцев. Сразу же их убрал в отдельный карманчик в чемодане.

Чай и пиво в стаканах наводили на размышления. Тут было одно из двух. Либо кто-то из них не пил (точно можно будет узнать после вскрытия трупа — кто именно), либо, что тоже было правдоподобно, что сторож (ну если он был, конечно же, один) отчего-то передумал, оставил чай и по какой-то причине переключился на более крепкие напитки.

— М-да. Вот пойми тут. Один человек тут наследил или уже несколько, — проворчал Акакий Акакиевич

Пока со стаканами возился, приоткрылась дверь и в проем просунулась ухмыляющаяся (так показалось Ремизову) голова князя Чавчавадзе.

— Ну, что тут у тебя, Акакий Акакиевич? — Поинтересовался Ираклий.

— Да немного осталось, — отмахнулся эксперт.

Чавчавадзе что-то ляпнул про городового и собаку. Ремизов удивленно на него взглянул и спросил:

— Шутить изволишь, ваше сиятельство? Мне, что больше заняться нечем?

— Да не шучу, Акакий Акакиевич, не шучу. Не до шуток сейчас. Вот изловим душегуба, вот тогда и шутить будем.

Выяснилось, что собачка с делом как-то связана.

— Хорошо, схожу, взгляну, — проговорил Ремизов, а когда дверь закрылась, продолжил осмотр каморки. — Точно сказать один он был или не один только после доскональной экспертизы и скажешь. На этом стакане, — он указал на тот, в котором был чай, — отпечатки четкие, на этом, — перст указующий был направлен на пивной, — размытые. Ладно, гадать на кофейной гуще не будем. Будем надеяться, что хозяин этих пальчиков в нашей картотеке обнаружится. Не дай бог, какой залетный господин.

Когда закончили, а Михаилу пришлось сделать еще несколько снимков, они вышли в коридор. Там, примостившись на лавочке, сидел городовой. Увидев их, он встал, вытянулся, словно это были какие-то важные шишки, а не штатные сотрудники полиции и произнес:

— Ваше благородие, его сиятельство просил, как только вы закончите с этим делом за мной проследовать.

— Что там еще? — Спросил Акакий Акакиевич.

— Нужно тут одну собачку осмотреть.

— Так это не ко мне, а к ветеринару, — попытался пошутить Ремизов, но городовому явно было не до шуток.

— Собачка та мертвая. И вполне возможно, что была убита этой ночью.

Эксперт удивленно взглянул на Бычкова.

— А вот это уже интересно. Думаешь, связана с нашим делом? — спросил Ремизов у городового.

— Так точно, ваше благородие.

— Ну, раз связана, тогда веди.

Вслед за городовым они вышли из дома во двор. Тело сторожа уже увезли, а на плитке остались только очертание и кровавые коричневые пятна. Городовой невольно перекрестился. Акакий Акакиевич только взглянул на место преступления и вышел на улицу. За ними увязались, было, зеваки, но Фрол Игнатьевич цыкнул и те отстали. Обогнули дом и направились к реке Ягорбе, но не дошли, а свернули на Дворянскую. Тут уже собралась ватага местных мальчишек. Второй городовой, явно вызванный для усиления, всеми правдами и неправдами пытался их разогнать.

— Плохо, очень плохо, — проворчал Акакий Акакиевич. — Небось… уже все следы затоптали.

Теперь, когда появился смотритель музея, дело пошло быстрее. В течение каких-то десяти минут они осмотрели первый этаж. Дольше провозились с дверью, где когда-то была комната горничной. От волнения старик все никак не мог подобрать ключ. В замочную скважину пихал ключ от своей квартиры. Пытался провернуть, но у него ничего не получалось. Наконец Ираклий не выдержал и спросил, действительно ли это тот самый ключ. Старик вытащил и посмотрел. Выругался.

— А вы не спешите, уважаемый, — проговорил князь, затем взглянул на дверь и полюбопытствовал: — отчего все двери в доме открыты, а эта — закрыта?

Смотритель вытащил из кармана другой ключ.

— Это подсобное помещение. Когда-то тут была комната нянечки Верещагиных, но когда дед Кирилла Андреевича создавал тут музей, он отдал его под бухгалтерию. Сюда посторонним входа нет.

— Понятно, — проговорил Ираклий. — А где у вас хранилище музейных экспонатов? — Поинтересовался он.

Князь прекрасно понимал, что, как и в любом другом музее, тут должны были существовать запасные фонды, чтобы время от времени обновлять экспозицию. Смотритель задумался, казалось, он впервые об этом слышал.

— У нас нет запасников, — проговорил Поликарп Федорович.

— А если вдруг понадобиться отреставрировать картину, что тогда?

— Тогда на стенку вершатся табличка, что произведение на реставрации. Картину барин отвозит в Санкт-Петербург в Русский музей.

Наконец смотрителю удалось открыть дверь. Полицейские вошли внутрь.

— Да тут, уважаемый, даже черт ногу сломает, — молвил князь Чавчавадзе, — выходит, вор и тут побывал. Вот только как он сюда проник, если дверь была закрыта?

В помещении царил беспорядок. По крайней мере, так считал Косолапов. Папки, бухгалтерские книги, тетради все это лежало где попало: на черном деревянном столе, на диване, на стульях, в шкафу, на подоконнике и даже на полу.

— Боюсь, что вы ошибаетесь, ваше сиятельство, — сказал Поликарп Федорович, — это стандартная обстановка. Тут всегда так.

— На вашем месте я бы выгнал бухгалтера, — не выдержал Косолапов. Серафим Григорьевич и сам не ожидал, когда в ответ услышал:

— А барин взял да и выгнал.

— Эвон как, — удивился исправник. Вот и появился первый подозреваемый. Правда фигура незначительная, но и ее исключать нельзя. — И как давно?

— Недели две назад. Барин не выдержал и рассчитал его. Даже считаться с тем, что он отменный специалист не стал.

— Любопытно, — проговорил исправник и сделал запись в блокноте. — Ревизию провели?

— Собирались, — молвил Поликарп Федорович.

Косолапов еще раз оглядел комнату и вновь спросил:

— А теперь, кто это все разгребать будет?

— Так нового бухгалтера барин уже на следующий день нанял. Ему его порекомендовал Алексей Гальской.

Алексей Гальской был предводителем местного дворянства. Его усадьба находилась на противоположном берегу реки Шексны, и попасть туда можно было только на пароме. Дворянин руководил местным футбольным клубом «Шексна» и параллельно являлся в нем голкипером.

— Назовите, пожалуйста, Поликарп Федорович, фамилии обоих бухгалтеров. — Попросил Косолапов.

— Вы думаете, что они… — молвил смотритель, прикрывая рукой рот.

— Не исключаю. Если вдруг обнаружится, что ничего в доме не пропало, то тогда…

— Мне кажется, сюда нужно направить Акакия Акакиевича, — произнес князь Чавчавадзе.

Смотритель назвал две фамилии. Косолапов записал в блокнот и поинтересовался адресами.

— Я на память не знаю, — проговорил Поликарп Федорович, — мне нужно посмотреть в книге.

— Хорошо, — молвил князь, — сначала осмотрим музей, а уж потом адресами займемся.

Чавчавадзе еще раз оглядел комнату и уточнил:

— Вы уверены, Поликарп Федорович, что тут ничего не пропало? При таком бардаке лично я бы не был уверен.

Старик обошел комнату. Хотел, было прикоснуться к бумагам, но князь его вовремя остановил и произнес:

— Я ещё раз хочу уточнить, Поликарп Федорович, тут точно ничего не пропало?

— Я не уверен, но вроде все в порядке.

— Будем надеяться, — проговорил князь. — На всякий случай все же нужно послать сюда Акакия Акакиевича.

Покинули помещение, вернулись в коридор. Ни городового, ни экспертов уже не было.

— Собачку пошли осматривать, — констатировал Косолапов.

Поднялись на второй этаж.

Начали с будуара. Только сейчас Серафим Григорьевич обратил внимание, что каждая комната в доме тематическая. Если гостиная была посвящена туркестанскому периоду творчества Василия Васильевича, князь даже обратил внимание, что среди эскизов был набросок «Апофеоза войны», небольшой такой двадцать на двадцать сантиметров, то в женской комнате он был связан с японцами. Вся мизансцена была сосредоточена вокруг изящного бюро-секретера и столика для рукоделия. В этой комнате, по замыслу отца Кирилла Андреевича, подчеркивался образ жизни женщины в конце XIX века. Именно в таких комнатах дамы проводили свободное от светских обязанностей время. Мать Василия Васильевича должна была заниматься рукоделием, чтением. Тут же она вела переписку.

Князю Чавчавадзе понравился удобный и весьма емкий бюро-секретер. С выдвижными ящиками и ящичками он произвел на сыщика неизгладимое впечатление. Именно о таком мечтала вот уже столько лет его супруга. Рукой коснулся туалетного столика, состоящего из комода на высоких ножках и зеркала. Тут же получил замечание от смотрителя, что касаться музейных экспонатов руками нежелательно.

— Прошу прощения, — проговорил князь. — К сожалению, пристанет отказаться на время от правил. Боюсь, что если мы сейчас обнаружим пропажу, то так или иначе, но нашим криминалистам придется снимать «пальчики». Вполне возможно, что вор тут наследил.

Он взглянул на стол, и спросил:

— А что это за стиль? Не встречал.

— Столик для рукоделия, — пояснил Поликарп Федорович, — украшен в восточном духе с японскими мотивами в сложной технике росписи по лаку.

Князь покачал головой. Э как, смотритель завернул по писаному, словно они не полицейские, а экскурсанты, пришедшие в музей поинтересоваться жизнью и творчеством Василия Васильевича Верещагина.

— То-то я погляжу, что почти все картины тут связанные с Японией. — Проговорил Косолапов.

— Обычно в дамской комнате мы заканчиваем экскурсию, — пояснил Поликарп Федорович, — Ведь именно во время русско-японской войны погиб Василий Васильевич.

Инспектор понимающе кивнул. Историю жизни знаменитого земляка знали почти все черепане. Кроме памятника, установленного напротив его дома, в городе в честь него были названы улица в Новом районе, городская публичная библиотека, созданная когда-то Иваном Андреевичем Милютиным, школа изобразительного искусства. Местные власти пытались вырастить еще не одного талантливого художника, но у них этого пока не получалось.

Смотритель обошел будуар.

— Ну, пропало тут что-нибудь? — поинтересовался князь.

— Нет. Все на месте. — Проговорил смотритель. — Картины перевешены и висят, как и висели всегда.

— Замечательно, — произнес Косолапов, — тогда не будем задерживаться и продолжим.

Прошли в столовую. Самая светлая и уютная часть в доме. В самом центре — раздвижной стол «сороконожка». Когда-то за ним собиралась многочисленная семья художника. Серафим Григорьевич на мгновение закрыл глаза и представил. Вот во главе стола Василий Верещагин, отец художника, напротив него в противоположном конце супруга. Лицом к окну Василий и Николай, а смотрящий на двери Александр. Даже показалось, что бренчат ложки и поблескивает в солнечных лучах фарфор. В углу застекленный шкаф-горка, в котором выставлена из фарфора, фаянса, стекла посуда.

Стены, как и во всем доме, украшены картинами. Центральным является портрет «Старухи-агаларки в национальном головном уборе». Между окнами «Раненый», «Черное море. Мыс Фиолент вблизи Севастополя». У голландской печки — «Отставной дворецкий» и «Афганец».

Кроме картин еще несколько фотоснимков, на одном из которых князь Чавчавадзе признал художника. Два других заинтересовали его больше.

— А это кто? — поинтересовался он у смотрителя.

— Брат Василия Васильевича Александр. — Разъяснил тот. — Должен сообщить, господа, что все вещи в столовой находятся на своих местах.

— Вы уверены?

— Уверен, ваше сиятельство.

— Тогда продолжим, — проговорил князь.

Бывшая детская. Всего несколько метров. Двери нет. Она просто мешала. Вход преграждала стойка с канатами. По ту сторону стояли манекены.

— Это одежда прошлого века, — проговорил Поликарп Федорович, — так одевались Верещагины.

— Костюмы настоящие? — полюбопытствовал князь.

— Нет. Сшитые, по старинным выкройкам, в местном ателье. Старые не сохранились. Вот и пришлось обратиться к мастеру за помощью. Спецзаказ.

— Уж, не у Алексея ли Петровича Скородумова? — спросил князь.

— У него самого.

— А ты, князь, откуда знаешь? — полюбопытствовал Косолапов, взглянув на князя.

— Так я же сам у него костюмы заказываю. Хороший мастер. Он у железнодорожного вокзала живет. Рекомендую.

Косолапов предпочитал покупать готовое платье, благо магазинов с его выбором в городе было предостаточно. Если и заказывал в ателье, так только полицейский мундир. Пошив униформы стоил довольно дорого, но зато готовое платье на нем сидело как влитое. Серафим Григорьевич не чувствовал в нем себя неудобно, а это при их службе очень важно. Темно-зеленый сюртук (цвета так и не поменялись, хотя были попытки) с воротником того же цвета и с красными кантами по борту, воротничку, обшлагам и задним клапанам — «листочкам». Брюки-суженки. Сапоги непременно со шпорами. Исправник вспомнил, что императоры, сначала Михаил, а уж затем и Константин категорически отказывались подписывать указ об отмене шпор, хотя лошади, как полицейская единица давно ушли в прошлое. Многим не нравилось, но пойти против государя-императора и заявить, что они в нынешней ситуации неудобны, никто не решался. Вот и приходилось офицерам щеголять со шпорами. Одно радовало, барышням это очень нравилось.

Косолапов невольно вспомнил мундир околоточного. Черные шаровары с красным кантом сапоги на твердом футере, с лаковыми голенищами. На голове фуражка: на околыше кокарда, на тулье герб. На белом хлопчатобумажном мундире из ластика — серебряный знак с гербом города и черный номер. И непременный атрибут любого околоточного (это требовал полицейский устав) — усы. У Сухарева на груди еще красовалась медаль «За усердие» с профилем государя-императора. Униформа околоточного, как впрочем, и городовых были фабричного изготовления. Вот только у околоточный сапоги юфтевые, да бляха, которая пристегивалась слева на груди. На ней указывался личный номер, наименование участка и название города. Как Косолапов помнил, у Фрола Игнатьевича была семерка.

Исправник взглянул на костюмы. Сейчас большую часть вещей, что были на манекенах, уже не носили. Котелок, так модный когда-то, оказался не востребованным уже в середине двадцатых годов. Можно, конечно, было встретить человека в такой шляпе, но это скорее исключение из правил. Фрак, который теперь одевали в основном на торжественные приемы. На женском манекене длинное, почти до пола, платье, из-под которого выглядывают остроносые бежевые сапожки. Шляпа широкополая с пером. С боку к руке манекена был пристегнут зонтик.

Засмотрелся исправник на фигуры обоих братьев и их матери. Невольно подумал, а действительно ли Верещагины были такими. Уже хотел спросить у смотрителя, когда его в реальность происходящего вернул голос князя, который успел задать свой вопрос раньше.

— Ну, что скажешь, Поликарп Федорович?

— Да, что тут скажешь, ваше сиятельство. Вроде все на месте.

— Все?

— Как есть все. Вон, даже золотые часы Николая Васильевича на месте.

Он указал рукой на карманные часы, что держал в руках один из манекенов.

— Точно золотые? — полюбопытствовал Косолапов.

— Золотые, — подтвердил смотритель, — но ведь не это, же главное. Были бы они даже позолоченными, они бесценны. Ведь с этими часами сам Николай Василевич хаживал. Тут один коллекционер всё нарывался их у барина купить, так хозяин ни в какую. Память и всё тут.

В правдивости слов Косолапов не сомневался. Антикварные вещи XIX века, и начала ХХ пользовались у коллекционеров повышенным спросом. Как-то раз он и сам заглянул в лавку, что была на Воскресенском проспекте. Загляделся. Подумал, было купить блюдце, якобы принадлежащее князю Мышкину, но когда услышал стоимость — не решился. Да тут зарплаты не хватит. С одной стороны и прогореть с такими ценами можно, но с другой… Были люди, которые готовы были платить за старинные вещи бешеные деньги. Вполне возможно, что именно такой вот коллекционер и заказал обокрасть дом Верещагиных.

— Я тут подумал, — проговорил Косолапов, — что вор наш вполне мог работать по заказу. Охотиться, так сказать, за конкретной вещью. Отчего и часы, позолоченные, не взял. — Так что нам нужно будет не только исполнителя, но и заказчика найти. Вот, что получается, князь, — посмотрел исправник на Чавчавадзе, — выходит, нам душегуба сего обязательно живым нужно брать.

— Получается так, — согласился Ираклий.

— Вот только что он украл? — Спросил Серафим Григорьевич.

— Думаю, что скоро узнаем. Поликарп Федорович, мы с вами весь дом осмотрели?

— Нет, ваше сиятельство еще кабинет остался.

— Тогда продолжим.

Косолапов уже давно отметил, что нужное всегда находится в последний момент. Бывает, что-то ищешь, ходишь, а оно, оказывается, под носом лежит. Обыскиваешь дом, а нужное в последней комнате. И Серафим Григорьевич поклясться мог, что если бы начали искать именно из той комнаты, где они вещь нашли, то в этом случае пропажи там не было. Вот и сейчас нашли место, откуда украли картины. Это был кабинет, когда-то принадлежавший не то отцу братьев, не то одному из братьев. Скорее всего, Николаю Васильевичу.

— Эх, надо было сразу сюда идти, — в отчаянии проговорил князь Чавчавадзе, — а так столько времени потеряли.

— Кто же знал, — проговорил Косолапов, — кто же знал, князь.

А ведь уже казалось, что кражи не было. Даже мысль проскочила, что это обычное убийство, но нет. Это стало ясно, когда смотритель открыл дверь кабинета. Неожиданно для всех он замер на пороге и прошептал:

— Что-то не так, господа!

— Что не так, Поликарп Федорович? — спросил исправник.

— Тут явно что-то не так. Точно сказать пока не могу.

Смотритель уже хотел, было, сделать шаг вперед, но князь остановил его:

— Одну минуточку, позвольте, но первым в помещение войду я.

Прежде чем войти в помещение, Чавчавадзе осмотрел дверь. Покачал головой и только потом, так ничего ни кому не сказав, вошел в кабинет. Огляделся.

Центральное место экспозиции занимали портреты. В основном это были эскизы, нарисованные карандашом. Сейчас даже невооруженным взглядом было видно, что не хватало, как минимум, двух. Кроме того, стул, стоявший у самого окна, был сдвинут. На столе беспорядок и пустые картинные рамы.

— Что же он наделал супостат, — проворчал Поликарп Федорович. — Да картинам этим цены нет…

— Ничего отыщем, — молвил Косолапов, понимая, что обычно половина таких вот краж оставалась не раскрытой. Проще было работать по убийству. Там подозреваемый сразу находился, а тут… Тут надо было подозревать любого. Неизвестно, какие мотивы двигали заказчиком.

— Ваше благородие, — раздался за их спинами голос урядника Лопухина.

Тот уже выполнил распоряжение и вернулся в дом. Он стоял у дверей и переминался с ноги на ногу. Исправник взглянул на Михаила и спросил:

— Ну, что там у тебя?

— Всех поставил на ноги. Теперь из города ни одна мышь не проскочит…

— Если не проскочила раньше, — проговорил князь, поправляя урядника, — надеюсь, мы успели.

Чавчавадзе аккуратно (стараясь не стереть «пальчики», если конечно такие имелись) за углы взял в руки раму и прокрутил ее.

— Что за картина была в ней? — поинтересовался он у смотрителя.

— Точно не могу сказать, ваше сиятельство, но мне кажется, что не хватает наброска «Лезгин Шаджи Муртуз Ага из Дагестана», — Поликарп Федорович указал на темное пятно на стене, — картина вот здесь висела.

— Дорогая картина? — спросил Косолапов.

— Да все произведения, что находятся в музее, цены не имеют.

— В определенном смысле — да, — согласился Серафим Григорьевич. — А что за вторая картина?

— Не могу знать, ваше благородие. Точно сказать может только барин.

Исправник еле сдержался, чтобы не выругаться. Барину ведь еще из-под Луковца нужно добираться. Косолапов взглянул на часы. Если Верещагин и приедет, то ближе к вечеру. Серафим Григорьевич мысленно прибавил пару часиков, понимая, что в пути могут возникнуть проблемы.

— Вот что, Миш, — проговорил Косолапов, — сбегай на Дворянскую улицу да узнай, не закончил ли Акакий Акакиевич. Пусть немедленно сюда идет. Проводишь…

Но выполнить приказ исправника Лопухин не успел. В дверь вошли эксперт и фотограф.

— Заждались? — с порога спросил Ремизов.

— Ты вовремя пришел, Акакий Акакиевич. Тут работка для тебя нарисовалась.

— Вижу, — поправил очки эксперт, оглядывая комнату

Покачал головой, проворчав:

— Уже натоптали.

Поставил чемодан на стульчик, что стоял у дверей (тут обычно сидел смотритель музея во время экскурсии) и стал надевать перчатки.

— Ну, а что там с собачкой? — спросил Косолапов.

— Что с собачкой? Застрелена собачка. С близкого расстояния, почти в упор.

— А пуля?

— Пулю извлекли. Да и гильзу, на удивление, нашли.

— Ну и что выяснилось? — поинтересовался князь. — Из какого оружия стреляли?

— «Вальтер». Точную модель можно определить только после лабораторной экспертизы.

— А мне казалось, что ты любую модель можешь по гильзе определить, — попытался Акакия Акакиевича поддеть князь.

— Так я и определил — «Вальтер», а уж, какая конкретная модель — это только в лаборатории.

— М-да. Не густо. — Вздохнул Косолапов. — Оружие распространенное.

Пистолеты, разработанные фирмой «Карл Вальтер Ваффенфабрик» были самыми популярными в мире. Немецкие самозарядные пистолеты считались надежными. Использовались в горячих точках наравне с «Токаревым¹²», как в регулярной армии, так и в так называемых «бандформирования». Пришли на смену устаревшим, в свое время, револьверу и маузеру. Вполне возможно и у местных бандитов пару-другую можно отыскать.

— Не густо, — повторил исправник, глядя, как Ремизов работает.

— Ничего, Серафим Григорьевич, прорвемся, — усмехнулся эксперт. — А сейчас попрошу вас мне не мешать. Михаил, ты перезарядил фотоаппарат?

— Да, Акакий Акакиевич.

13 августа 1989 года. Российская империя. Где-то в окрестностях Луковца.

Ожидание затягивалось. Пристав уже начал нервничать. Он то и дело поглядывал на часы. Евгений Васильевич заволновался, а что если Филиппу не удастся отыскать Кирилла Андреевича. Наконец, он не выдержал и позвал дворецкого. Тихон появился сразу.

— Мне бы позвонить в город, — проговорил Максимов.

— Следуйте за мной, ваше благородие, — молвил он.

Пристав поднялся по лестнице. Дворецкий открыл дверь и пропустил его в дом.

— Телефон находится в гостиной, ваше благородие, — добавил Тихон и ушел.

Евгений Васильевич гостиную нашел быстро. Первая комната от дверей. На пороге остановился и засмотрелся. Ему впервые удалось взглянуть на то, как живут заводчики. Присвистнул от удивления. Пристав такого увидеть, явно не ожидал. Телевизор, стол, у стены пианино. Рядом с дверью этажерка. На нижних полках книги, а наверху телефон в стиле ретро.

Увы, но до исправника дозвониться так и не удалось. Наконец, его соединили с дежурным по отделению. Дежуривший сегодня Иван Тютчев сообщил, что ни Косолапова, ни Лопухина нет. Максимов сделал вывод, что те все еще в музее.

— Хорошо, — приказал Евгений Васильевич, — тогда записывай. Мы с Егоровым застряли в имении Верещагиных. Сам хозяин находится на охоте и еще неизвестно когда вернется. К тому же наш «КаЗаВоС» сломался. Как придет исправник, передай.

— Будет исполнено, ваше благородие, — отрапортовал Тютчев. Максимов хотел, было повесить трубку, но дежурный поинтересовался — получится ли отремонтировать машину и не прислать ли механика из гаража?

— Много времени уйдет, Иван, — ответил Евгений Васильевич, — а техпомощь нам из Мологи вот-вот должна прибыть, благо до города всего каких-то полсотни верст.

Повесил трубку и только после того, как перезвонила девушка из АТС, покинул дом. Вышел на крыльцо и тут до него донесся шум двигателя. Со стороны ворот ехал пневмоколесный вездеход. Это явно была самоделка, так как подобных машин Евгений Васильевич в своей жизни не наблюдал. Удобная штуковина, как отметил он, разглядывая этого монстра, для сельской местности. Даст сто очков вперед «КаЗаВоСу», хотя внедорожник считался лучшим среди машин его класса.

— Богата земля русская Кулибиными, — прошептал пристав, поправляя униформу.

Вездеход был создан по специальному заказу Верещагина, и им явно сейчас управлял сам хозяин. Видно было, что Кирилл Андреевич возвращался с охоты. На нем был пятнистый камуфляж. В кузове сидел мальчишка, посланный за барином. У ног мальчугана лежало старое ружьё и трофеи.

Максимов обратил внимание, что при движении рама вездехода постоянно изгибалась, отслеживая рельеф местности.

Кирилл Андреевич остановил вездеход около беседки. Филипп тут же соскочил и куда-то умчался. Сорванец — одним словом. Максимов поддался искушению и подошел ближе. Машина его поразила еще больше. Видно было, что все четыре колеса у нее были ведущими, а конструкция рамы — ломающаяся. Особенно понравились Евгению Васильевичу шины — широкопрофильные низкого давления.

— Вот бы мне такой, — прошептал пристав.

С такими шинами и на болото сунуться не страшно и реку переплыть можно, а для него любителя клюквы да морошки самое то.

Верещагин слез с вездехода. Не обращая внимания на полицейского, прокричал:

— Семен!

Повар не заставил себя ждать. Появился тотчас. Поклонился барину.

— Возьми дичь, да пожарь.

— Хорошо, барин, — Семен, направился к вездеходу, взял пару уток и ушел в дом.

Кирилл Андреевич снял очки (существовала вероятность, что камушек, вылетевший из-под колеса, мог попасть в глаз) и направился к приставу. Протянул руку для рукопожатия и представился:

— Кирилл Андреевич Верещагин. С кем имею честь общаться?

— Евгений Васильевич Максимов — участковый пристав.

— Чем обязан визиту, ваше благородие?

— Преступлением, Кирилл Андреевич, преступлением.

— Что-то случилось серьезное? — поинтересовался заводчик.

— В один из ваших домов, — молвил Евгений Васильевич, — а конкретно в здание музея проник вор.

— А сторож?

— Сторож убит.

Верещагин изменился в лице, побледнел:

— Плохие новости принесли вы, Евгений Васильевич. Кто ж мог подумать, я ведь еще вчера с ним разговаривал. Семеныч все талдычил — крайняя смена. А вышла последняя.

— Аглая! — позвал Верещагин супругу. Затем взглянул на пристава и спросил: — Мое присутствие необходимо?

— Боюсь, что да, Кирилл Андреевич.

Верещагин вздохнул.

Охота, рыбалка и летний отдых (а ведь лето вот-вот закончится) псу под хвост. Вчера утром он с супругой приехал в имение. Первым делом озадачил прислугу, что обитала в его загородном доме. Построил всех по стойке смирно, а сам уединился в оружейной. Когда лесничий доложил, что в Тихой гавани он накануне видел уток, Кирилл Андреевич уже был готов. Отчего в этот же вечер, взяв пневмоколесный вездеход, выехал к озеру.

Верещагин предпочитал охотиться с чучелами и духовыми манками. Для этого Кирилл Андреевич любил использовать пять чучел кряковой утки коричневой окраски. Причем, приманка была намного темнее, чем живая кряква. Удобно тем, что чучело хорошо видно вечером.

Расположил чучела в кормовых местах на окраинах окон от ряски и тростника, в непосредственной близости от своего укрытия.

Вечером Кирилл Андреевич подстрелил парочку уточек и отправился на остров, благо вездеход мог плавать, в землянку. Выпил морковного чая да спать лег, а поутру опять в укрытие. Неизвестно, сколько он просидел в засаде, если бы не Филипп. Голос мальчишки, звавший его, заставил позабыть об охоте. Пришлось забыть на время о чучелах и отправиться к Фильке. Видно произошло что-то серьезное, раз мальчонка добрался в Тихую заводь. Когда расспросил, понял, что не ошибся. Поэтому сразу приметил на крыльце пристава.

— У Евгения Васильевича машина сломалась, милый, — проговорила барыня, когда её супруг после того, как ответил на вопросы Максимова, замолчал.

— Вот незадача. — Вздохнул Кирилл Андреевич, — моя сейчас в ремонте.

— Ой, — развела руки в стороны его супруга, — а я ведь уже пообещала Евгению Васильевичу, что мы его в город отвезем.

— Да уж незадача, — вновь вздохнул Верещагин, затем взглянул на пристава: — А вы, ваше благородие, когда-нибудь летали на геликоптере¹³?

— Ни разу, Кирилл Андреевич, — признался тот, не понимая, к чему клонит Верещагин.

— А на аэроплане?

— Бывало.

— Вы как переносите полеты на аэропланах?

— Да вроде нормально…

— Вот и замечательно. Подождите тогда меня несколько минут. Мне еще кое-какие дела нужно сделать, — он оглядел себя, — ну, и само собой, переодеться. Вот что, — проговорил он, обращаясь к супруге, — насчет Семеныча — отправишь в Киев телеграмму с соболезнованиями. Потом сходи в гараж и прикажи Виктору приготовить геликоптер.

Сказал и по лестнице вбежал в дом. Пристав проводил его взглядом. О том, что у Верещагина, как у любого предпринимателя, может быть личный геликоптер, он как-то не подумал. Евгений Васильевич мысленно выругал себя.

— Старею, — вслух произнес Максимов, — ох, старею.

Верещагин вошел в дом. Дворецкий тут же забрал у него ружье и унес. Кирилл Андреевич снял куртку, но прежде чем направиться в гардеробную, что была под лестницей, ведущей на второй этаж, пошел в гостиную. Сперва он попытался позвонить на домашний номер Теткина, но смотрителя на месте не оказалась. Девушка на АТС сделала несколько попыток, и в очередной раз спросила:

— Еще раз набрать, Кирилл Андреевич?

— Нет, не надо. Скорее всего, он в музее, а там телефона нет.

Верещагин уже собирался положить трубку, как вдруг его осенило.

— Вот, что Настя (так звали барышню, что дежурила сегодня на АТС) соедини меня с Санкт-Петербургом.

— Говорите номер, Кирилл Андреевич.

Верещагин назвал номер полицейского управления столицы, а так же фамилию чиновника, которому он хотел позвонить. Старый приятель еще по академии уже не раз обещался помочь ему, да вот только подходящего случая не подворачивалось. На том конце провода девушка попросила подождать минут десять. Этого было достаточно, чтобы переодеться.

Пока ждал, скинул камуфляж. Отыскал в шкафу потертые темно-синие джинсы, зеленую рубашку и кожаную курточку. Успел надеть как раз в тот момент, когда телефон неистово зазвонил.

— Телефон, барин, — доложил дворецкий.

— Сейчас иду, — проговорил Верещагин, хватая с полки плотный шлем. Геликоптер он поведет сам.

Вернулся в гостиную и взял трубку.

— Да. Слушаю.

— Столица на проводе, — проговорила Настя и добавила, — соединяю.

Что-то щелкнуло, а затем на том конце провода раздался знакомый голос.

— Князь Юсупов у телефона.

— Алексей Николаевич, — проговорил Верещагин, — это Кирилл Андреевич.

— Узнал, узнал. С чего это ты вдруг решил побеспокоить своего старого приятеля, да еще и звонить на рабочий номер. Али что случилось? Уж не вдовцом ли ты стал? — подшутил князь.

— Да бог с тобой, ваше сиятельство, — проговорил Верещагин, понимая, что отвлекает Юсупова от важных дел. — Меня, Алексей Николаевич, ограбили…

— Что вы говорите, Кирилл Андреевич, — сказал Юсупов, — а я-то чем вам могу помочь? Вам нужна полиция, а не я. Причем череповецкая полиция, — добавил он.

— Само собой, ваше сиятельство, да вот только я местной полиции не доверяю. Не найдут они вора. Вы бы уж посодействовали, Алексей Николаевич.

— Чем же тебе помочь, старый друг?

— Человечка бы, какого в помощь нашим сыскарям бы прислал, но толкового.

— Так у меня все толковые. Дураков не держим-с. — Юсупов вздохнул: — Ладно, посодействую, но помни ты у меня в долгу.

— С меня стакан водки и огурчик. — Пошутил Верещагин.

На том конце провода засмеялись.

— Ладно. Договорились. Стакан и огурчик. Тогда в конце сентября жди. Приеду к тебе…

— Я тебе знатную охоту организую.

— Так за этим и еду. А теперь извини — служба.

Семен с пакетом в руке вышел из дому на улицу и ушел за угол дома. Максимов вытащил из кармана часы и взглянул. Прошло уже полчаса, а Верещагин явно не спешил. Тут уж занервничаешь. Евгений Васильевич поднялся со скамейки и вышел из беседки. Начал расхаживать около крыльца в ожидании Кирилла Андреевича. Наконец, тот появился в дверях.

— Заждались? — спросил Верещагин. — Ничего, через полчаса будем уже в Череповце. Следуйте за мной, ваше благородие.

Кирилл Андреевич спустился и быстрым шагом последовал за угол дома, пристав только и успевал, что поспешать за ним. Только теперь Максимов оказался за домом.

Под навесом стоял мангал. Около него хозяйничал Семен. На столе лежал тот самый пакет, с которым тот несколько минут назад прошмыгнул мимо пристава. Повар увидел их и прекратил работу. Сказал, что-то поваренкам и те заняли его место. Направился к приставу и барину. Поклонился и протянул пакет.

— Как просили, барин, — проговорил он.

Евгений Васильевич не сомневался, что в пакете был бараний шашлык.

Подошла Аглая и сказала, что все готово. Кирилл Андреевич сообщил ей, что улетает в Череповец и не знает когда вернется.

— Если позвонит князь Юсупов, — добавил он, — сообщи, что я вернулся в череповецкий дом.

— Хорошо, любимый.

На мгновение Максимову показалось, что слова ее были неестественные и натянутые. В памяти для себя сделал небольшую отметку, вдруг эта деталь пригодится. Верещагин нежно обнял супругу и проследовал в дальний конец сада. Там в заборе оказалась калитка, ведшая на поляну, где возвышался геликоптер Сикорского¹⁴. Рядом стоял Виктор.

— Ты сегодня не летишь, Виктор, — проговорил Верещагин, — машину поведу я.

Шофер поклонился. Помог открыть дверцу двухместного геликоптера. Первым на заднее сидение забрался Максимов. Пристегнулся ремнем. Затем свое место занял Кирилл Андреевич. Виктор захлопнул дверцу. Помахал им и отошел на безопасное расстояние. Верещагин щелкнул тумблерами, и закрутились винты. Машина медленно стала подниматься в голубое небо.

13 августа 1989 года. Российская империя. Череповец.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

8

— «Калинкинъ» — тяжелое хмельное пиво, едва ли не попадающее в категорию ершей.

9

— «Степан Разин» Череповецкий пивоваренный завод. Находится на левом берегу Ягорбы.

10

— «Мюнхенское пиво» АО «Новая Бавария» Кушелево-Безбородько. Город Санкт-Петербург.

11

— «Амстердам» привозное из Голландии. Славилось своей крепостью. Из-за своей дешевизны можно было обнаружить в кабаках, где частенько после трудового дня отдыхали рабочие.

12

— Пистолет, разработанный Федором Васильевичем Токаревым, русским конструктором стрелкового оружия.

13

— то же, что вертолёт.

14

— русский конструктор геликоптеров/вертолетов Игорь Сикорский.