Волынская мадонна

Александр Тамоников, 2018

1944 год. На Волынь прибывает оперативная группа майора СМЕРШа Станислава Шелеста. Его задача – расследовать обстоятельства гибели партизанского отряда, воевавшего в этих краях против националистов. Шелесту удается найти чудом выживших участников последнего боя. На допросе одна из свидетельниц созналась, что это она привела отряд в засаду. Боевая партизанка и вдруг – предательница… Опытный оперативник чувствует, что женщина нарочно оговаривает себя. А что, если она действует по указанию бандеровцев? Майор решает использовать появившийся шанс и выйти на бандитское подполье…

Глава 3

— Хлопцы, хорош смеяться, — проворчал Нестор Кишко, натягивая на торчащие уши засаленную пилотку.

Горбацевич тоже хмыкнул, отвел глаза.

Хлопцы перестали смеяться. Теперь они ржали. Без хохота невозможно было смотреть на то, как бойцы УПА выряжались под советских партизан.

Хлопцы развязали два пузатых мешка, высыпали их содержимое в траву. Там были советские пилотки и мятые фуражки, гимнастерки, офицерские кокарды, солдатские звездочки. Нашелся даже отрез кумача. Петро Ломарь от большого ума тут же предложил пустить его на красный флаг.

— Ладно, хватит куражиться, — проворчал Горбацевич. — Все готовы? Строиться на поляне.

С той памятной ночи, когда вся Волынь — да и не только она! — обливалась кровью, прошло два дня. Немедленных акций возмездия со стороны поляков не последовало. Их отряды были разрознены и вряд ли могли противостоять УПА.

Польское население в Возырском повете фактически исчезло. Остались беженцы в лесах да на заброшенных хуторах. Патрули на дорогах периодически отлавливали поляков, пытавшихся пробраться на запад. Бандеровцы с ними не церемонились, отводили в лес и заставляли рыть себе могилы. Проблема состояла лишь в том, что закапывать их приходилось самим.

Остались не обработанными несколько сел, в том числе Подъяров к востоку от Росомача. Но на это местечко у Горбацевича имелся отдельный план.

Товарищ Глинский и его партизанская база не давали майору покоя. Он клещами вытащил из Жулебы фамилию агента, затаившегося в отряде, но что с того? Тот сидит на базе и выйти оттуда не может. На это нужна убедительная причина. Пользы с него как с козла молока, во всяком случае в ближайшее время.

Майор очень хотел бы выманить этих товарищей из леса, но как это сделать, представлял смутно.

Он знал, что жители Подъярова контактировали с партизанами, не только с польскими, но и с советскими. Они подкармливали их, снабжали одеждой, информацией.

Наблюдение за селом в последние дни ничего не дало. Партизаны там не появлялись, хотя, конечно, знали, что вытворяла УПА. Затаились, крысы, боятся справедливой мести.

Майор скептически разглядывал свое войско, построенное в две шеренги.

«Не верю!» — воскликнул бы Станиславский, да и хрен с ним.

Да уж, хлопцы выглядели очень мило. Драные фуфайки в самый разгар лета, кирзовые сапоги, пилотки и фуражки, украшенные пятиконечными звездами. Под ними нахальные физиономии. Одни лишь похабные ухмылки чего стоят!

— Лица сделайте попроще, — хмуро проговорил Горбацевич. — В село придем, никаких пошлостей, вести себя скромно, с достоинством, как и подобает советскому человеку. Звезды отцепить через одного, снять значки, медали. Чего вырядились как на парад? Заправиться, подтянуть мотню и шагом марш, куда я скажу!

Взвод переодетых карателей, ведомый лично Горбацевичем, вошел в Подъяров около одиннадцати утра. Село раскинулось среди жидких перелесков, на берегу вертлявой речки, которую при желании можно было перепрыгнуть. На востоке обрыв, море кустарника.

Липовые партизаны вышли из леса, шагали медленно, выставив немецкие и советские автоматы, озирались по сторонам. Пока им удавалось держать себя в образе.

— По-украински не говорить, — предупредил своих героев Горбацевич. — Не знаете его, так лучше молчите в тряпочку. Только по-русски и на суржике, словно мы с востока.

Тропа спускалась к реке, потом потянулась на бугор. В селе не брехали собаки, не орали петухи. За плетнями, заросшими бурьяном, не замечалось никакого шевеления.

Настоящих партизан, присягнувших на верность большевикам, тут точно не было. Воспаленная интуиция майора тут же почувствовала бы их.

Но село не пустовало. Дернулась занавеска в крайней хате, выглянула бдительная старушка. Из-за сарая выскользнул и зарылся в лопухи какой-то шкет. За оградой, увенчанной горшками, кто-то сидел и, наверное, таращился на чужаков так, что спина чесалась. Объявился на крыльце мужик в рваных портках, робко улыбнулся. Нестор Кишко, волокущий на плече ручной пулемет Дегтярева, приветливо помахал ему.

Бандеровцы миновали крайние хаты и направились к центру села, где стояло приземистое, явно не жилое строение. Это была управа.

Закачалась яблонька за кривым забором, возникла пожилая женщина в платочке. Она моргала, сжимала губы.

— Мать, немцы в селе есть? — на всякий случай поинтересовался Горбацевич по-русски, замедляя ход.

Женщина задумалась, смерила его взглядом, отозвалась по-польски:

— Нет у нас немцев. Да и не было никогда.

Кто бы сомневался. Не полезет доблестная германская армия в такую глушь, куда ведет единственная дорога, да и та покрыта болотной грязью даже в самую жару.

— А хлопцев из УПА когда в последний раз видели?

Женщина вздрогнула, перекрестилась на католический манер. Слово «немцы» она восприняла даже лучше.

— Не хотим мы их видеть, сынок. — Она сглотнула, быстро глянула на пилотку, украшенную звездой, и спросила: — А вы кто такие будете?

— Свои мы, пани, — отозвался Кишко, подойдя к ней. — Советские партизаны. Слышали про таких? Не бойся, мать, не обидим. — Он не удержался, плутовато подмигнул и продолжил: — Разве что сами по чарке нальете да покормите, а то проголодались мы страсть как.

Советских партизан здесь тоже не очень-то жаловали. Но поляки знали, что это было меньшее зло.

— А вы точно не будете грабить и последнее отнимать? — Женщина колебалась, с сомнением смотрела на ухмыляющегося Гаврилу Крытника, заломившего на затылок фуражку с синим околышем.

— Все в порядке, мамаша, мы свои, — проговорил Горбацевич и двинулся дальше.

Отворилась калитка, вышел усатый, наполовину плешивый мужчина в тонкой безрукавке до колен.

— Господи святый!.. — Он начал судорожно креститься. — Вы красные партизаны?

— Ослеп, дядя? — проворчал Кишко.

— А вы представитесь, товарищ? — поинтересовался Горбацевич.

— Да-да, конечно. — Мужчина волновался, мял руки, переступал с ноги на ногу. — Я Мачей Брумель, староста здешний. Это Ядвига, жена моя. — Он показал на худую женщину, которая выглядывала из-за поленницы. — Вон там Арнольд Бонкевич, писарь из нашей управы.

За соседней оградой поблескивали очки. Их обладатель тоже не мог похвастаться пышной шевелюрой.

— У него жена и трое детей. Иисус, как мы рады!.. — Он пытливо заглядывал в глаза командиру красных партизан, словно искал в них подтверждения своим словам. — Ведь ходят самые страшные слухи. А нам уходить некуда, у нас тут семьи, хозяйство. Да разве убежишь в наше время, когда повсюду такое?..

— Так, внимание, товарищи бойцы! — Горбацевич поднял руку. — Всем пройти к управе и там расположиться на отдых. Выставить посты. — Он дождался, пока все люди проследуют мимо, закурил.

Староста мялся, ухватился за штакетину, смотрел заискивающе.

— Разве вас не может защитить ваша Армия Крайова, товарищ? — спросил Горбацевич. — Где она, почему не приходит?

— Мы не знаем, — сказал Брумель, задрожал, как-то растерянно через плечо глянул на жену.

Та стояла с опущенными руками, лицо ее становилось мучнистым.

— Мы слышали выстрелы, взрывы, видели зарево от пожаров в ночном небе. Мы не знаем, где Армия Крайова, что происходит в округе.

— Хорошие новости кончились, дорогой староста, примите сочувствие. Бандиты из УПА уничтожили всех поляков в этом районе. Сожжены Клещинка, Карнопол, Бержец, Залесье-Торопецкое, Выжиха, Поросля, Росны. Признаться честно, меня немного удивляет, почему эти негодяи не спалили ваше село.

— Боже правый, не может быть! — Староста покрылся смертельной бледностью. — Что же происходит на этом свете? Ядвига, ты слышала? — Он обернулся. — Нам всем надо срочно уходить отсюда. Господи Иисусе, куда же податься? Они могут появиться в любую минуту. Послушайте, товарищ! — Староста вцепился в руку собеседника. — Вы же советские партизаны, обязаны защищать мирных людей. Вы спасете нас? А мы отдадим вам последнее, что имеем. Есть немного мяса, одежда, зубровка домашнего приготовления, несколько лошадей, телеги. Господи, да за что нам такое наказание? — Староста молитвенно сложил руки, устремил тоскующий взор в небо.

— Наверное, вы, товарищ, сильно нагрешили, — пробормотал Горбацевич.

— Что, простите?

— Нет, не обращайте внимания.

Постепенно вокруг них стали собираться люди. Подошли мужчины средних лет, женщина в длинной юбке и кожаной безрукавке.

Горбацевич покосился через плечо. Его отряд добрался до управы. Хлопцы держались в рамках приличия, стали располагаться на завалинке, доставать кисеты с махоркой. К ним тоже робко подходили сельчане. Зиновий Гузенко задумчиво всматривался в разрез на рубахе упитанной молодухи, которая пыталась завести с ним разговор.

— Мы слышали, к вам подчас захаживают партизаны товарища Глинского, — издалека начал Горбацевич. — Их база неподалеку, в Росомаче.

— Захаживают, случается, — подтвердил худощавый рябой поляк. — Четвертого или пятого дня были. — Он закашлялся, когда женщина в кожаной жилетке пихнула его локтем под ребро.

— А разве вы не из отряда товарища Глинского? — помедлив, спросил староста.

Он вдруг замялся, словно начал подозревать людей со звездами на пилотках в чем-то недостойном.

— Нет, мы из отряда товарища Бондаренко, — сказал Горбацевич. — С боями шли из-под Житомира. Сейчас обосновались там, в лесах. — Он неопределенно мотнул головой на восток. — У нас задание — соединиться с отрядом товарища Глинского, чтобы мощным ударом освободить уезд от фашистов и бандеровцев. Мы можем с ними встретиться? У вас ведь есть человек для связи с партизанами?

Селяне растерянно переглядывались. Горбацевич скучнел. Имелся бы у них связной, не стали бы скрывать. Слишком напуганы разгулом националистов.

— Нет никого, товарищ. — Брумель развел руками. — Эти люди сами приходят, когда им что-то надо от нас. Могут ночью появиться, а то и днем. На прошлой неделе из польского комитета самообороны приходили, но сказали, что не могут организовать нам полноценную защиту. Мало людей и средств. Да и кто мы такие для них? Всего лишь маленькое село на сорок дворов. Нас и осталось-то здесь всего полсотни. Одни уехали, когда еще была такая возможность. Другие недавно ушли да канули. Третьи в Армию Крайову записались. Вы нам поможете, товарищи? — Староста упорно давил на жалость. — Нам больше не на кого рассчитывать.

— Эх, товарищи!.. — Горбацевич укоризненно покачал головой. — Конечно, мы постараемся вам помочь. Но вы видите, как мало у меня людей. Они уставшие, голодные, у нас мало боеприпасов. Нам обязательно надо связаться с товарищем Глинским.

— А вы подождите несколько дней, и они придут, — проговорил рябой сельчанин. — В селе еще остались мужчины. Мы поможем вам наладить оборону. А если голодные, так мы вас накормим. Верно я говорю, панове?

Люди робко заулыбались, одобрительно зашумели.

— Да, конечно, о чем речь, — заявил Брумель. — Мы сейчас столы из управы выставим, рассадим ваших людей, женщины поесть принесут, вскроем запасы зубровки.

— Вот это добре, панове. — Горбацевич широко улыбнулся. — С этого и надо было начинать. За дело, товарищи! Почему стоим?

Его хлопцы уже с трудом удерживались в образе. Но ломать комедию, так до конца, чтобы смешнее было.

Хотя ничего особо веселого на горизонте не наблюдалось. Весь маскарад пошел насмарку. Нет в окрестностях Подъярова советских партизан, шифруется товарищ Глинский. Своего человека он в селе не держит, а Горбацевич весьма на это рассчитывал. Ладно, тогда надо хоть за столом посидеть нормально.

Расстарались поляки на славу, притащили столы, расставляли стулья. Суетились женщины, иные по случаю даже надели нарядные рубахи. Польки путались в юбках, тащили из домов чугунки с картошкой, мясо, курицу, рыбу. Мельтешили девочки-подростки, расставляли посуду, стаканы. Прихрамывал пожилой мужчина, нес здоровую бутыль с мутным содержимым. Ее появление самозваные советские партизаны встретили бурными овациями.

Как же приятно, когда непосильная служба приносит хоть какое-то удовольствие! Не сказать, что стол ломился от яств, но на прокорм полутора десятка человек хватило. Бандеровцы отложили оружие, жадно набросились на еду и выпивку. Горилка текла рекой.

Разбитной Павло Присуха опустошил второй стакан и уже лукаво подмигивал девчонке лет шестнадцати с длинной косой. Та скромно тупилась в землю, вымучивала из себя ответные улыбки.

Селяне мялись поодаль, переговаривались, смотрели на едоков с какой-то смутной надеждой. Здесь были дети, старики. Горбацевич прикинул на глаз — десятка четыре наберется.

— Панове, присоединяйтесь! — проговорил он. — Что вы там стоите как бедные родственники? Несите столы, стулья, садитесь рядом.

Мужчины робко смотрели на своих строгих женщин, присоединялись к пиршеству. Обстановка теплела, хотя кто-то из женщин и посматривал на бандеровцев со смутным подозрением. Принесли дополнительные стулья, посуду.

— Миленка, чтоб тебя, чего таращишься? — проговорил приземистый поляк со сплющенной головой. — Неси из дома все, что у нас осталось!

Этим людям решительно не хватало праздника. Пир во время чумы их тоже устраивал.

Захмелевший Петро Ломарь хлопал по спине такого же пьяненького собутыльника из местных, допытывался, почему тот сидит в селе, а не воюет с оружием в руках против злобных украинцев.

— Да не бойся, пан! — заявил он, наполняя очередной стакан. — Я тебя все равно уважаю, ты молодец, что не бежал из родного села в такое сложное время.

Горбацевич пил немного, украдкой косился по сторонам, но энергично подливал старосте. Брумель сначала мялся, отказывался, потом уселся со всеми, махнул стакан, за ним и другой.

— Признавайся, дружище, вы точно не имеете связей с партизанами? — допытывался Горбацевич. — Ты пойми, они нам очень нужны. Дело крайне важное.

Нет, эти добрые люди не могли ему помочь. Рады бы, да нечем.

Как-то незаметно веселье входило в раж. Советские партизаны стали позволять себе шуточки, не характерные для их роли, давали волю рукам касательно женского пола. Звучала украинская речь, разбавленная для приличия русскими словами. Сельские мужчины пока этого не замечали, слишком много спиртного в себя влили, но женщины насторожились.

Бойцы УПА наелись и напились. Теперь им хотелось чего-то другого.

— Панове, а где же танцы! — выкрикнул пьяный Кишко.

Из ниоткуда взялась гармонь. Поляк с постным лицом заиграл, заметно фальшивя. Все это звучало и смотрелось как-то жутковато. Поляк был немым, его бледное лицо пересекал давнишний шрам. Он сидел неестественно прямо, смотрел перед собой и растягивал меха.

Женщины танцевали медленный куявяк. Это зрелище трудно было назвать феерическим. Бледные лица, неловкие движения. Но бандеровцы хлопали им и снова тянулись к выпивке.

Павло Присуха потянулся к маринованному огурцу и как-то ненароком обнял девчонку с косой. Та втянула голову в плечи, но ничего не сказала. Он поволок ее к себе на колени, при этом чуть не обрушил половину стола.

Его боевые товарищи заржали. Отчетливо зафальшивила гармонь, остановились танцующие пары. Завизжала девчонка, оказавшись в охапке.

— Сиди, красотка! — прошипел Павло. — Кусаться не буду, обещаю.

Девчонка вырвалась, соскочила с коленей. Он с хохотом погнался за ней, обрушив-таки стол. Отпрыгнули, ахнули женщины. Девочка споткнулась, села в пыль. Присуха догнал объект своей неразделенной страсти, схватил под мышки, потащил в пустующую управу.

Это был сигнал к началу боевых действий. Бандеровцы улюлюкали, вскакивали из-за стола. Снова понеслась безудержная потеха!

Мать девчонки бросилась за ней. Гаврила Крытник обхватил ее поперек пояса, приподнял и отбросил. Женщина упала неловко, сломала ногу.

Кто-то опешил, застыл как столб. Другие бросились наутек.

Гармонь протяжно взвыла и заткнулась. Автоматная очередь порвала ее на куски, сбросила гармониста с колченогой табуретки.

Да, теперь все встало на свои места. Поддатые бандиты гонялись по пустырю за визжащими бабами. Падали, обливаясь кровью, старики и дети.

— Прекратить огонь! — крикнул Горбацевич через пару минут, когда стрелять стало уже не в кого.

Наступила тишина. Размявшиеся бандеровцы снова садились за стол, поднимали упавшие стулья. Не пропадать же добру.

Горбацевич потряс головой, прочистил пальцем ухо, в котором стоял звон.

Кругом привычная картина — разбросанные тела, лужи крови. Кто-то еще шевелился.

Икал, давясь кровью, писарь Бонкевич, зажимал рану на животе. Глаза его стекленели, но он видел, как подошел к нему командир этого вот партизанского отряда. Пуля встряхнула человека, оборвала икоту.

Царапал ногтями землю староста Брумель. Ранения в принципе были не смертельные. Одна из его рук даже сохранила подвижность. Он с тоской смотрел на Горбацевича и все еще не верил.

— Кто вы? — прохрипел староста, глотая кровь. — Вы не советские партизаны.

— Это очень тонкое наблюдение, — заметил майор. — Даю вам возможность угадать с трех раз, любезный. Ах, уже угадали. — Он выпустил всю обойму в голову старосты.

— Шабаш, Назар Иванович, погуляли, — проговорил Кишко. — Теперь пойдем обратно?