История на ночь

Александр Титов, 2022

Трогательное письмо от дяди вынуждает Алексея поехать в посёлок, где он провёл детство и юность. Ему предстоит встретиться с прошлым и многое переосмыслить. Первая любовь, окончившаяся глупым расставанием; дружба, которая оборвалась недоразумением. Алексею придётся многое осознать, возможно даже сойти с ума, потому что позади осталось слишком много ошибок, а они лишь дожидаются удобного момента, чтобы напомнить о себе.

Глава 4

В камине догорал тихий огонь и крохотные его язычки устало колебали тени на стенах. Едва слышно потрескивали угли, неспешно барабанил дождь по окну, но в этом тепле и уюте, когда самое милое дело закрыть глаза и отдаться миражам сновидений, уснуть не получалось. Ещё совсем недавно усталость наполняла веки тяжестью, гнала прочь все мысли, но теперь сама она исчезла бесследно.

Я лежал, тупо разглядывая потолок, и перебирал аргументы, почему не стоит завтра же утром уехать домой. Их было мало. Разве что постараться не слушать дядины наставления, да устроить себе перерыв в суетной городской жизни. Лучше будет не задерживаться в особняке и подольше гулять по посёлку. Может ещё кого-нибудь из старых знакомых встречу. Или с Настей поговорю. Почему бы и нет. Волнение спало и теперь это уже казалось не такой плохой идеей. Не буду же я с ней в постель прыгать.

За этими размышлениями я всё же уснул. В один момент узоры догорающего пламени превратились в яркие тропические цветы.

Снилось мне что-то странное. То, что видишь в тревожных снах после трудного дня. Свежая роса превращалась в битое стекло, жёлтое солнце пряталось за кроваво-красной луной. И люди. Кругом толпы людей. Знакомых и нет, старых и молодых, женщины, мужчины, дети. Все что-то хотели, о чём-то галдели, но их голоса сплетались в неразборчивый гул.

Внезапно всё это оборвалось на самом интересном, и я потерялся. Секунду видел лишь белый, ослепительный свет.

Маяк.

Первое, что пришло мне в голову. Я был совершенно уверен, что свет исходил именно от него. Но не успел опомниться, как от дикого грохота содрогнулась комната. Даже стёкла в окнах завибрировали.

И темнота заполнила всё.

— Не так. Не так. Не так! Всё не так! — раздалось чьё-то нервное бормотание.

Ужас охватил меня, приковал к постели и не позволял шелохнуться. Я бешено метался взглядом по комнате в поисках говорившего. До боли всматривался в бледные тени и пытался угадать в них незваного гостя.

Ночь обманывала. Представляла даже безобидные стулья в образе демонов из преисподней, а шкаф замещал им короля. В ужасе я готов был поверить и в это, да и голос никак не замолкал.

И вдруг сердце замерло, по телу пробежала ледяная волна. Там, в дальнем углу, ничем не притворяясь, не особо прячась, находилось нечто. Сгусток темноты, вобравший в себя всё зло, всю подлость и мерзость мира. Он пульсировал и переливался, тянулся ко мне сплетёнными из своей сути щупальцами.

— Опять не так! — бормотал голос. — Опять всё не так. Что ж ты такой упрямый? Ничего не видишь, ничего не слышишь.

Я попытался сказать хоть что-то — получился лишь хрип. Вторая попытка оказалась более успешной. Я собрался и через силу произнёс:

— Кто ты?

Голос замолчал, а вместе с тем замер и сгусток.

Новая вспышка света заставила зажмуриться. Маяк сделал новый оборот. Когда глаза получилось открыть, сгусток уже был возле кровати, но теперь его форма походила на человеческий силуэт.

— Какого хрена!? — потрясённо выдохнул я.

— Снова врёшь. Сам себе не веришь, но врёшь. Пойми наконец. Пойми!

Дикий рокот содрогнул весь дом. Я повернул голову к окну и увидел, как с улицы на меня смотрят белые, мелованные лица, а тела им заменяли извивающиеся тонкие щупальца.

Я заорал, что было мочи и рывком сел.

Наваждение растаяло, словно и не бывало. Дождь барабанил по стеклу, ветер завывал в щелях старого дома. И бормотание дяди в кабинете за стеной. Страх окончательно превратился в истерический смех, когда сверкнула молния и следом, с задержкой в несколько секунд, недовольно проурчал гром.

«Ну, конечно, маяк.» — мысленно упрекнул я себя.

Да и тени… Теперь, трезвым взглядом осмотрев комнату, я увидел, как много вокруг того, что спросонья можно принять за неизвестное существо.

Я расслабился и снова лёг. Вскоре стало ясно, что монотонное бормотание в соседней комнате бьёт по ушам сильнее грома. Если бы дядя иной раз не вскрикивал, я бы решил, что в стенах поселились мыши и активно работают над демографической ситуацией. Или, как думал пару минут назад, что кто-то пробрался в мою комнату.

Попытки улечься поудобнее и закрыть уши быстро мне надоели. К тому же созрела необходимость добраться до уборной. В конце концов я выбрался из тёплой постели, наощупь отыскал под кроватью тапки и пошаркал, хлюпая носом, в туалет.

В коридоре бормотание стало разборчивее. К нему прибавился шелест бумаги и счёт метронома. Дверь в кабинет дяди была приоткрыта, и из неё бил мягкий зеленоватый свет, тонкой полосой разрезая ночную темноту. Я беззвучно подошёл ближе и заглянул внутрь.

Святая святых Виктора Бурина хранила извечный творческий беспорядок. Множество книг, дешёвых и драгоценных, в кожаных обложках и в мягких картонных, бездарная беллетристика на один вечер и глубокие труды корифеев философии, психологии и десятка других наук. Всё это лежало, где придётся, потому что скудные два стеллажа были забиты под завязку, и тонкой брошюры с речью какого-нибудь великого правителя туда бы не влезло. Кипы книг погребли под собой диван, замуровали окно до самого потолка, лесенкой выстроились на стремянке, где на верхней ступеньке примостился глиняный горшочек с засохшим цветком. Даже стол, за которым работал дядя, и тот скрылся под книгами почти полностью. Остался свободным лишь небольшой пятачок, но его занимали исписанные бумаги. Дядя изучал их, случайно хватал первый попавшийся лист и гневно правил. Результат он почти всегда мял и отбрасывал в другой конец кабинета, подальше от глаз, приговаривая:

— Не так! И это тоже не так.

Во всей комнате горела лишь одна настольная лампа. Она гордо возвышалась на трилогии Ивана Ефремова и нависала круглым зелёным плафоном над черновиками дяди. Всё остальное пространство заполняло изумрудное свечение.

Дядя не заметил меня, слишком увлёкся работой в ритме модерато, и метроном не позволял отвлечься. Старая писательская привычка. Под мерный, неспешный стук думается лучше, и мысли не успевают закостенеть.

— Ты до сих пор не спишь? — спросил я.

Дядя вздрогнул и поднял голову.

— Стучаться разучился? — раздражённо спросил. — Герой никак не хочет идти по сюжету. Не знаю, что с ним делать. Шаг вперёд и два назад. Надо понять, что я упустил, что должен был вложить ему в голову, чтобы он наконец перестал врать хотя бы самому себе.

— Ты же его пишешь, — предположил я. — так сделай, как тебе надо. В чём проблема?

Дядя пристально смотрел на меня какое-то время, потом с тяжёлым вздохом отложил ручку и наставительно сказал:

— Видишь ли, Лёша, это и есть та самая причина, почему ты не стал настоящим писателем. Герои, они ведь живые люди. Это не просто безликие строчки текста. И от людей биологических они отличаются только тем, что душу в них вдыхает писатель.

Ещё мгновение и дядя мог с лёгкостью уйти в философские топи, и мне ничего не останется, кроме как заснуть стоя, прямо в дверном проёме.

— Как скажешь. — отмахнулся я от дальнейших его рассуждений. — Делай что хочешь, только потише пожалуйста, а то твоё бормотание спать мешает.

— Я постараюсь. — сухо ответил дядя.

Он был недоволен тем, что пришлось оборвать мысль на полуслове, ещё меньше ему понравилось то, что я указываю, как себя вести. Согласие его прозвучало холоднее, чем кафельный пол под босыми пятками, но это было приятным реваншем за вечерний спор.

Я сделал то, зачем выбрался из кровати и уже на обратном пути с жалостью отметил, что спать совершенно не хочется. А когда проходил мимо галереи неожиданно даже для самого себя решил убедиться, что таинственная картина всё та же и никак не изменилась.

На первый взгляд так оно и было. Та же дама с закрытой книгой на коленях и конфетой в руках, та же девушка, кормящая уток пока ребенок в коляске спит. Да и все остальные как-будто оставались на своих местах. Но глаза уцепились за одну странность. На заднем плане было всего два человека, и те очень далеко и едва различимы.

Холодок пробежал по спине, заставив удивлённо выдохнуть. Я стал судорожно вспоминать, чем занимались люди на первом плане ещё несколько часов назад. Спал ли так же безмятежно ребёнок, сидела ли дамочка с закрытой книгой или всё же её читала. Смеялась ли компания, чьи собаки терпеливо лежали в ногах. Каждая мелочь вдруг стала важной и изменчивой.

От поисков меня самым наглым образом оторвала музыка. Кто-то заиграл на рояле в гостиной и мелодия тоскливым мотивом растеклась по дому. Поразительный человек мой дядя Витя. Попросили его потише бормотать, так он на рояле решил размять пальцы.

Я спешно покинул галерею, спустился в прихожую, но дверь открыть не успел. Только прикоснулся к ручке, как мелодия оборвалась, раздался приглушённый девичий смех и всё стихло. Остались лишь шум дождя, да ненавязчивый ход часов.

В гостиной никого не оказалось. Темнота не прятала лишних теней, статуэтки не шевелились и покоились в привычных позах. А вот крышку клавиатуры рояля кто-то оставил незакрытой и это было странно. Дядя бы никогда не позволил себе такой вольности. Хотя возраст запросто мог изменить эту привычку, а здоровье заставило быть неаккуратным.

Я уже не сомневался, что здесь, в особняке, сойти с ума проще простого. Как только в детстве этого не замечал?

Прогоняя всякие размышления об увиденном, я закрыл крышку и вернулся к себе. Сейчас воображение и темнота могли сыграть со мной злую шутку, загнать в страх и окончательно лишить сна. Лучше оставить это до утра.

По пути задержался у двери в кабинет, но она уже была закрыта, а в щель снизу не проникал свет.