Парашюты над Вислой

Александр Усовский, 2020

Группа советских разведчиков выброшена на западной окраине Варшавы, в Кампиносской пуще, с целью изучения ситуации на правом берегу Вислы; в частности, разведчикам необходимо узнать, будут ли немцы оборонять столицу Польши или решат отойти на старую границу на правом берегу Одера и в Восточной Пруссии. Приземлившись в тылу врага, разведчики узнают, что Армия Крайова готовит восстание в Варшаве, с целью перехвата политической власти. Алексей Савушкин и его люди выясняют ситуацию, докладывают в Центр, присоединяются к отряду Армии Людовой на Жолибоже, затем попадают в Старе място польской столицы. Затем группа Савушкина, выполняя приказ командования, направляется к Магнушевскому плацдарму, выясняет силы немцев, противостоящих Красной Армии и Войску Польскому, после чего, вернувшись в Варшаву – получает приказ срочно отбыть в Словакию.

Глава третья

В которой главный герой убеждается в том, что «кому война — а кому мать родна» — не пословица, а руководство к действию…

В кухне повисло напряжённое молчание.

Пан Заремба пытливо глядел в глаза Савушкина — ожидая ответа; капитан же мучительно искал выход из создавшейся ситуации. Признаться? Сказать то, что передал «товарищ Збигнев»? А если это провокация? Если этот старик — никакой не Заремба, а «подсадная утка» гестапо, настоящий же Заремба сейчас сидит в подвалах СД в Варшаве? А если даже и Заремба — кто даст гарантию, что его не перевербовали немцы? Предполагалось, что они поживут у него дня три, присмотрятся — и только потом раскроют карты… а что делать теперь?

Старый поляк откашлялся и негромко спросил:

— Мучаешься сомнениями, капитан? — Помолчав, продолжил: — Понимаю. Тогда я скажу за тебя. Можно?

Савушкин молча кивнул. Пан Заремба, улыбнувшись, сказал:

— Семь парашютов сегодня ночью над Корейбовой пустошью. Два хлопцы, что в вас стреляли. Вы их отпустили — думая, что хлопаки побегут додому… Они вас довели до Серакува! — И улыбнулся, по-мальчишечьи широко и открыто.

Твою ж мать… А ведь ему тогда не показалось! Две серые тени в глубине леса… Вот же чёрт! Савушкин молча кивнул своему собеседнику — дескать, продолжай. Тот кивнул в ответ и продолжил:

— Вы могли быть и немцами — но хлопаки принесли вот это, — с этими словами поляк, подняв лежащий на полу мешок, достал из него банку из-под американского колбасного фарша. И продолжил: — Теперь твоя очередь, пан капитан…

Савушкин вздохнул.

— Ваша взяла, пан Заремба. Збышек передаёт вам привет и просит вспомнить хлеб и сало, что вы делили на позициях под Барановичами… в Люблинском пехотном полку пятнадцатой дивизии.

Поляк вздохнул.

— Был такой полк, и была такая дивизия… А сало мы делили из рождественских посылок. Наш полк считался «сиротским», бо Люблинщину немцы заняли в пятнадцатом году… И нам присылали подарки из-под Ижевска, там было много эвакуированных поляков, они стали «крёстными» нашего полка… — Помолчав, уже другим тоном продолжил: — Как я могу вам помочь?

Савушкин подумал и ответил:

— Сейчас я поеду в Ожарув, в фельдкомендатуру. Нам надо легализоваться. Ну а когда вернусь — мы всё решим. Договорились?

Старый поляк кивнул.

— Добже. Я пока покормлю твоих людей и нагрею воды — для мытья и стирки. Немецкий зольдат должен быть образцом порядка и дисциплины! — Иронично добавил пан Заремба. А затем, глянув в окно, выходящее на улицу — удовлетворённо произнёс:

— Машина комендатуры. Думаю, что за тобой…

Тут в голову Савушкина пришла одна мысль.

— Пан Заремба, у вас есть палка? — И показал, как опирается на воображаемую трость.

Поляк кивнул.

— Сейчас принесу. — Встал и вышел; слышно было, как он копался в кладовой, что-то упало, раздалось какое-то шуршание — после чего хозяин вернулся на кухню, торжественно неся в руках богатую старинную трость чёрного дерева, инкрустированную серебром, с серебряным же набалдашником.

— Вот! Подарил пан профессор Стефан Жеромский, в октябре тридцать девятого, когда я вывез его из Варшавы. Теперь он в Швеции, а его палка — здесь…

— Я возьму на время, попользоваться? Для немцев я ранен… — и Савушкин указал на повязку на голове.

Поляк пожал плечами.

— Бери, мне она пока не надо…

Знатная вещь… Ладно, надо озаботиться планом действий при негативном развитии событий. Ну, например, на тот случай, если его в комендатуре раскроют и застрелят — или, того хуже, насмерть споят шнапсом… Савушкин окликнул своего заместителя:

— Котёночкин!

Лейтенант тут же выскочил из дальней комнаты и застыл в недоумении — не зная, как отвечать. Савушкин усмехнулся.

— Можно не яволить. — Помолчав и дав лейтенанту время на осознание того факта, что они раскрыты — продолжил: — Я еду в комендатуру. Если к трем часам по варшавскому времени не вернусь — грузитесь и уходите в лес. Но недалеко. Наблюдайте за домом. Ну а если меня не будет и к шести — всё, аллес, командир группы с этого мгновения ты, и вы продолжаете выполнять задание уже без меня. Всё ясно?

Котёночкин обреченно кивнул.

— Так точно, товарищ капитан!

Савушкин улыбнулся.

— Не дрейфь, лейтенант! Вряд ли комендант меня разоблачит. Документы в порядке, я фронтовик, он тыловая крыса, у нас разная война. Фронтовик меня бы махом раскрыл, а с этим есть большой шанс легализоваться… Всё. Иди.

Савушкин встал, и, опираясь на трость, вышел во двор. У «опель-капитана», остановившегося у ворот дома, неспешно курил пожилой грузный дядька лет пятидесяти, в довольно нелепо сидящей на нём военной форме.

— Feldkommandantenbüro in Ozaruw? — строго спросил у него Савушкин.

— Jawohl, Herr Hauptmann! — толстый увалень попытался вытянутся во фрунт, но у него это очень плохо получилось.

— Hauptmann Weidling, die vierte Felddivisionen der Luftwaffe. Lass uns gehen! — и решительно открыл заднюю дверь. Водитель сделал было попытку выслужится — но, увидев, что чужой офицер мало внимания придаёт чинопочитанию, махнул рукой и сел за руль.

«Опель», выплеснув клуб сизоватого дыма в ворота пана Зарембы, развернулся и неспешно поехал по деревенской улице, пугая зазевавшихся кур и бешено раздражая собак. Машин они, что ли, не видели? — про себя изумился такой собачьей ярости Савушкин.

Что ж, первый экзамен на польской земле вот-вот начнется. И принимать его будет довольно пожилой, судя по голосу, обер-лейтенант фон Тильзе, Густав-Вильгельм. Пруссак — судя по фамилии, берлинец — судя по реакции на berlinerisch Савушкина, дворянин — судя по «фон». Что ж он, дожил до таких лет, а всё в старших лейтенантах ходит? Ему, Савушкину, всего двадцать семь, а он уже капитан… Ладно, это мы пропустим. Сам расскажет, если захочет. Теперь — о языке. Самая деликатная тема…

В своём берлинском диалекте он не сомневался. Всё ж три года интенсивной зубрёжки, под водительством коренного берлинца «товарища Ульриха». Как фамилия этого деятеля Коминтерна — они так и не узнали, ну да это и не важно. Одно плохо — немец тот был самого что ни на есть пролетарского происхождения, всю жизнь до убытия на фронт в августе четырнадцатого проживший в Моабите. Ещё тот райончик, до Шарлоттенбурга — как до Парижа по-пластунски… И лексика. Произношение — это не всё, есть ещё такой опасный момент, как местные идиомы. Попасться на незнании которых можно запросто. Берлинец — и не знает специфических берлинских выражений? Нонсенс. А маленькая ложь, как известно, рождает большое недоверие… Что в этом случае надлежит делать? Свести диалог к минимуму. Сославшись на слабое здоровье — чему доказательством послужит его перевязанная голова. Но и не переиграть — а ну как этот дворянин заставит его отправится с госпиталь? Где врачи с удивлением обнаружат под повязкой целый череп без признаков какого-то ранения…

Решено — ранение головы заживает и не опасно, но не позволяет вести длительные диалоги. На этом и будем стоять…

Теперь — его семейство. Вейдлинги. Кто они, чёрт побери, вообще такие? Знать бы хоть крупицу биографии своего «крестничка»… Ладно, биографию можно и придумать, невелика премудрость. Вряд ли этот фон Тильзе будет её изучать. Собственно, а зачем придумывать? Мать — врач-акушер, отец — инженер на авиационном заводе, сестра — студентка медицинского, брат — ветеринар. И не важно, что все эти люди — Савушкины, отныне они будут Вейдлингами! Из Берлина… И врать ничего не придется, и на противоречиях его никто в этом вопросе не поймает! Хотя нет, авиационный завод не пойдёт, чёрт его знает, есть ли в Берлине вообще авиазаводы. Пусть будет механический. Такой точно есть!

«Опель» довольно бойко катил на юг, лес вокруг то редел, обнажая за редким кустарником куцые поля, изувеченные чересполосицей, то снова густел и наливался зеленью. До Ожарува где-то километров двадцать, с такой скоростью за полчаса управимся…

Тут взгляд Савушкина наткнулся на странную купу срубленных деревьев, поначалу принятую за результат санитарной вырубки. Ещё одна, ещё, а тут целая группа из нескольких куп, какие-то странные серо-зелёные холмы неправильной формы, угловатые, без обычных покатых склонов… И опять купы срубленных берёзок… Они тут что, лес прореживают? Берёзовый? Зачем?

ТВОЮ Ж МАТЬ!!! Да это танки, укрытые срубленным берёзовым молодняком! И маскировочные сети, которыми накрыты колонны грузовиков!

По затылку Савушкина пробежал холодок. Танки, танки, танки… Грузовики — тентованные «опель-блитцы», тяжелые «бюссинги» — тягачи, артиллерия… Кюбельвагены с противотанковыми пятидесятимиллиметровками на прицепах… Снова тентованные грузовики… Да сколько ж их тут!?

Не меньше дивизии. Танков точно поболе сотни. Сотни три грузовиков. Солдат возле техники нет вообще, никакого движения вокруг грузовиков и танков не наблюдается. Это понятно, с высоты десяти тысяч метров вся эта музыка должна выглядеть тихим мирным лесом… или на какой высоте летают наши и англо-американские разведчики? Сверху всё это скопище техники не видно абсолютно.

Дивизия полнокровная, свежая. Вся техника — аккуратная, без привычных глазу повреждений от активной эксплуатации. Даже свежеокрашена! Надо зафиксировать… Где мы сейчас? Его Автомедон^[23] точно должен знать, чай, не в первый раз рулит по этим лесам…

— Soldat, wo sind wir jetzt?

Толстый увалень, тут же повернувшись, услужливо доложил:

— Vorbei am Dorf Izabelin, Herr Hauptmann!

Хорошо, так и запишем: на южной окраине деревни Изабелин на пространстве около четырех квадратных километров сосредоточена танковая дивизия. Свежая, в боях не участвовавшая. Знать бы ещё её номер… Впрочем, это ещё ни о чём не говорит. Одна дивизия, пусть даже танковая, в масштабах фронта — величина переменная. Одной дивизией больше, одной меньше… Тем более — не ясно, куда её предполагают направить. Наши ещё в Белоруссии, дай Бог, чтобы старую границу перешли… Но в любом случае, то, что немцы готовятся отходить к старым границам — далеко не факт. Танковые дивизии для отступления по лесам не прячут…

Ага, вот и Ожарув. Что ж, товарищ Ульрих, посмотрим, насколько ты был хорошим преподавателем!

Савушкин вышел из машины, потянулся, и, опираясь на палку и стараясь придать походке лёгкую неуверенность — направился ко входу в комендатуру. С этого мгновения он — гауптман Вейдлинг, офицер батальона снабжения четвертой авиаполевой дивизии люфтваффе, чудом избежавший витебского «котла» — в котором сгинули и его батальон, и вся остальная четвертая авиаполевая дивизия во главе с генералом Писториусом, да и весь пятьдесят третий армейский корпус…

* * *

Унтер-офицер полевой жандармерии, стоящий у входа на второй этаж комендатуры, не говоря ни слова, требовательно протянул Савушкину раскрытую ладонь. Понятно, нужны документы. Капитан достал солдатскую книжку с вложенными в неё командировочным предписанием и требованием на аппаратуру в плотном сером пакете. Пущай копается, документы у него в полном ажуре…

— Bitte. Kommandant — Büro zwölf^[24]. — бросил фельджандарм, бегло оглядев, даже не открывая, документы Савушкина, и возвратил ему обратно зольдбух и прочие бумаги. Однако! Экая тыловая небрежность… И что, субординация для фельджандармерии уже не обязательна? Нет, такого спускать нельзя! И Савушкин, изобразив на лице удивлённое ожидание, остался стоять на месте. Унтер, скрипнув зубами, выдавил из себя:

— Kommen Sie herein, Herr Hauptmann. Das zwölfte Kabinett^[25].

Вот так-то лучше! А то обнаглели, крысы тыловые, фронтовиков уже ни в грош не ставят…

Так, второй этаж, двенадцатый кабинет. Охраны нет. Глубокий тыл, кого им тут бояться… Хотя почему — «им»? Нам! Мы ведь теперь тоже немцы и оккупанты…

Ну, с Богом! И Савушкин открыл дверь в кабинет коменданта.

— Herr Kommandant, Hauptmann Weidling, die vierte Felddivisionen der Luftwaffe!

Сидящий за столом в глубине кабинета пожилой офицер поморщился, как от зубной боли.

— Hör auf, Ernst, gib nicht vor, ein Krieger zu sein. Immerhin, Ernst, habe ich recht?^[26]

Ого! Однако… Двух часов не прошло! Как-то слишком бодро они тут работают, как бы не наработали чего лишнего…

— Nur so, Herr Oberleutnant, Ernst!^[27]

Комендант покровительственно улыбнулся.

— Nun, ich — Gustav. Hoffe ich kann dir helfen^[28]… — жестом указав на стул у приставного столика, комендант продолжил: — Sag mir, was ist mit dir passiert?^[29]

Теперь главное — не спешить. Он — раненый фронтовик, слегка не в себе — что объяснимо, учитывая, что твориться в последние три недели на фронте группы армий «Центр»; берлинец, хоть и с провалами в памяти, желающий как можно надольше откреститься от фронта и прочих ужасов, но и в дезертиры не стремящийся. Обычный офицер, не герой, но и не трус, честно тянущий свою лямку в непонятно кому нужной войне. Вот так, пожалуй, будет правильнее всего…

Савушкин сел, зажав трость между колен и опершись на ней руками.

— Gustav, weißt du hier in Polen, was an der Ostfront passiert^[30]? — Спросил он у коменданта.

Герр фон Тильзе пожал плечами.

— Die Bolschewik kommen. Wir verließen Vitebsk und Bobruisk. In der Ukraine gibt es Kämpfe in Galizien. Gefällt dir nichts verpasst?^[31] — и улыбнулся.

Савушкин в изумлении даже поначалу не знал, что ответить. «Оставили Витебск и Бобруйск»? А то, что колонны немецких пленных все дороги в Смоленской области забили — это что, фунт изюму? Что дюжина ваших генералов уже в плену, а ещё столько же — вот-вот сдастся — это как? Захваченными немецкими пушками наши сапёры болота гатят! Хотя… Может, ему на всё это просто наплевать? И Савушкин согласно кивнул.

— Die Situation ist kompliziert. Wir verließen Witebsk am 23. Juni und zwei Tage später, an der Überquerung der Beresina, wurden unsere Fahrzeuge von russischen Flugzeugen niedergebrannt. Ivanen ging auf den Kopf!^[32] — Сейчас надо подпустить трагизма, желательно — со слезой…

Комендант в ответ лишь развёл руками.

— Das ist Krieg, mein Junge. Beim Heulen töten. Vor drei Jahren sind wir fröhlich und trotzig durch Russland gelaufen, jetzt sind sie an der Reihe…^[33]

А коменданту-то, похоже, наплевать на всю эту заваруху, полыхающую вокруг… Сколько ему сейчас? За полтинник? Значит, воевал в ту войну. И пережил на своём фронтовом веку всё, о чём рассказывал «товарищ Ульрих» на лекциях — эйфорию патриотизма первых августовских дней четырнадцатого года, ярость наступления, горечь от потери товарищей, и, в конце концов — осознание полный бессмысленности ежедневно пожирающей тысячи жизней кровавой мясорубки… Старый и мудрый человек — которого старшие товарищи пристроили на непыльную должность военного коменданта в тихой польской глухомани. Небось, и обер-лейтенанта получил ещё тогда, в пятнадцатом-шестнадцатом году. Да так потом и демобилизовался. А в тридцать девятом его призвали снова, и опять — обер-лейтенантом. Так и тянет лямку, равнодушно глядя на суету вокруг. Плевать ему на эту войну… Что ж, тем лучше!

— Gustav, kannst du das Hauptquartier unsere division? Was wird für uns bestellt? Sie verstehen, die Situation ist kompliziert…^[34] — И Савушкин посмотрел на коменданта с затаённым намёком на своё решительное нежелание получить быстрый ответ.

Фон Тильзе усмехнулся.

— Ich nehme an, es wird viel Zeit in Anspruch nehmen. Umzug, Adressänderung… Ich denke, Sie müssen drei oder vier Tage warten!^[35]

Савушкин кивнул.

— Wir werden warten. Wir haben genug zu essen. Aber wir haben Kraftfahrzeuge verloren…^[36]

Комендант снисходительно улыбнулся.

— Warum brauchen wir Landsleute? Ich werde dir helfen, Ernst. Ich habe einen Opel, der wegen einer Panne stehengeblieben ist. Sie unterschreiben es in Empfang — und gehen zu sich selbst!^[37]

— Aufschlüsselung? Ist es fehlerhaft?^[38]

Фон Тильзе махнул рукой.

— Genneke — du hast ihn gesehen, er hat dich zu mir gebracht — erst gestern hat er ihn repariert. Nimm es weg!^[39] — И с хитрым прищуром посмотрел на Савушкина. А затем спросил, как бы между прочим: — Eberhard Weidling-Sauckel, Mitinhaber der Stockerau Bank — nicht Ihr Verwandter? Sie sind aus dem brandenburgischen Weidling, oder?^[40]

Савушкин про себя улыбнулся. Тонкий и деликатный намёк; пожалуй, с этим фон Тильзе можно иметь дело… Как там говорил майор Дементьев, деньги ещё никто не отменял? Похоже, наш случай, к тому же благородство коменданта выглядело как-то уж совсем неправдоподобно. И Савушкин, многозначительно промолчав и интимно улыбнувшись обер-лейтенанту, открыл свою полевую сумку, достал оттуда пачку рейхсмарок и, отсчитав триста — деликатно положил их на стол коменданту.

— Ich bin dir unendlich dankbar, Gustav! Du hast gerade meine Gruppe gerettet!^[41]

Обер-лейтенант кивнул, взял пачку банкнот, бережно пересчитал их и, спрятав в бумажник, в свою очередь, исчезнувший во внутреннем кармане кителя — промолвил:

— Verdammt, Ernst, die Front hat deine Manieren im Gegensatz zu anderen nicht verdorben! Kontaktieren Sie mich, ich werde immer bereit sein, Ihnen zu helfen!^[42] — Затем, протянув руку, добавил: — Gib mir deine Reisezertifikate, ich werde meinen Stempel aufsetzen und sie dir ausstellen. Fünf Tage sind genug?^[43]

Савушкин кивнул:

— Genug davon. Wir werden uns nicht beeilen, wann sonst können wir uns in einem solchen Sanatorium ausruhen? Wald, saubere Luft, freundliche polnische Mädchen…^[44]

Комендант покачал головой.

— Nicht alles ist so wolkenlos. Seien Sie vorsichtig, aber das ist Polen…^[45]

Савушкин заинтересованно спросил:

— Partisanen? Armee des Landes? AK?^[46]

— Nein. Andere Organisation. Sie nennen sich^[47]… — Комендант наморщил лоб, щёлкнул пальцами, и, вспомнив, по-польски произнёс: — Bataliony Chłopskie!

Час от часу не легче, подумал про себя Савушкин. Какие ещё «батальоны хлопские»? Об эту польскую политику сам чёрт ногу сломит, честное слово… Ладно, надо пояснить герру обер-лейтенанту, что такое настоящие партизаны…

— Wir haben in Weißruthenien gekämpft. Es gibt Partisanen — hinter jeder Kiefer hatte, unsere Division manchmal nicht genug Kraft, um eine Landstraße im Wald freizuschalten…^[48]

Фон Тильзе кивнул.

— Ja, ich habe davon gehört. Monströser Albtraum. Diese Russen kennen die Regeln der Kriegsführung überhaupt nicht…^[49]

Ладно, пора закругляться. Печати на командировочных этот обер-лейтенант проставил, запрос в штаб четвертой авиаполевой дивизии отправит. Долго же он будет идти… — про себя усмехнулся Савушкин. И произнёс:

— Wo kann ich mein Auto abholen?^[50]

Комендант кивнул в сторону окна, выходящего во двор.

— Dunkelgrauer Opel-Kapitän. Cabrio.^[51]

— Benzin, Öl?

— Voller Tank, frisches Öl. In der Heizungsanlage — nicht einfrierende Flüssigkeit. Obwohl es jetzt nicht relevant ist…^[52] — достав из верхнего ящика стола ключи, комендант протянул их Савушкину. — In fünf Tagen warte ich auf dich.^[53]

— Nochmals vielen Dank, Gustav. Du hast mir sehr geholfen!

Обер-лейтенант небрежно махнул рукой.

— Es gibt nichts zu reden. Kein Essen mehr — ruf mich an, ich schreibe dir drei Dutzend Rationen…^[54] — спохватившись, добавил: — Ich habe den Schnaps vergessen!^[55]

Савушкин кивнул.

— Nächstes Mal! Außerdem kenne ich das magische polnische Wort… bimber!

Комендант улыбнулся.

— Ja, polnischer Mondschein ist ein erstaunliches Produkt. Aber Sie sind vorsichtiger damit!^[56] — И добавил: — Nun, ich wage nicht zu zögern! Gute Reise!^[57]

Савушкин вышел из здания и, обогнув угол, оказался во дворе комендатуры. Кроме давешнего «опеля», который его сюда доставил, там стояла пара мотоциклов с колясками, грузовик с двумя газогенераторными бочками за кабиной, пятнистый кюбельваген без правого переднего колеса, и довольно потрёпанный жизнью тёмно-серый «опель-капитан» с откидным верхом. Судя по всему, предназначающийся Савушкину. Что ж, а жизнь-то налаживается…

К Савушкину подошел уже знакомый шофёр.

— Herr Hauptmann, bringen Sie zurück?^[58]

Капитан отрицательно покачал головой.

— Danke. Ich bin auf meinem^[59]… — и кивнул на серый кабриолет.

Шофёр кивнул и молча отошел к своей машине.

Так, «опель-капитан». Хорошо, что Савушкину довелось управлять таким же авто под Корсунем. Там, правда, была стальная крыша, но откидная — даже лучше, чай, лето на дворе…

Савушкин сел за руль, завёл мотор — указатель уровня топлива, действительно, показал полный бак. Что ж, спасибо герру обер-лейтенанту! Трогаемся?

Стоп! Карта! Чёрт возьми, он ведь понятия не имеет, куда ехать!

Капитан оглядел салон — хрен там! Даже намёка нет на карту. Ладно, попробуем решить этот вопрос по-другому…

Выйдя из машины, Савушкин окликнул давешнего водителя:

— Genneke, hast du eine Karte?

Грузный водитель подбежал к «герру гауптману» и, виновато глядя чуть в сторону, ответил:

— Ich habe eine Karte, bin aber dafür verantwortlich^[60]…

Тон водителя вселил в Савушкина определенную надежду. Достав из бумажника банкноту в пятьдесят рейхсмарок, он протянул её Геннеке и, улыбнувшись, сказал:

— Tauschen Sie die Karte für dieses Blatt Papier aus^[61].

Водитель кивнул, сбегал к своей машине и приволок карту, вставленную в плексигласовый чехол.

— Nehmen Sie es, Herr Hauptmann, ich kenne dieses Gebiet schon auswendig^[62]… — и ловким движением руки выхватил пятьдесят марок из рук Савушкина.

Капитан молча улыбнулся, помахал Геннеке и, сев в свой «опель», выехал со двора комендатуры. Теперь — строго на север, в Серакув, ребята, небось, изнервничались до предела, да и старика Зарембу не помешает успокоить…

* * *

Что ж, подведём итоги. В целом день прошёл недурно, чистый убыток — триста пятьдесят рейхсмарок, месячный оклад командира роты. Это пассив. Зато в активе — легальные документы, подтверждённые местной фельдкомендатурой, машина с полным баком бензина и — налаженные отношения с комендантом. Что тоже — очень и очень недурно…

Первый этап операции прошёл успешно, они закрепились на месте, у них есть транспорт, надёжное убежище, достоверная, подтверждённая местными военными властями легенда, продукты и связь с Большой землёй. Это в плюсе.

Но есть два небольших минуса. Это расположенная на бивуаке за Изабелином неизвестная танковая дивизия с непонятным предназначением — которую крайне важно разъяснить; и неведомые ему Bataliony Chłopskie — от которых неведомо, что им надо ждать…

Ладно, утро вечера мудренее. Завтра начнём работать — заодно и узнаем, что это за хлопцы и в какие такие батальоны они сбились, и самое главное — зачем…

Примечания

23

В мифах древних греков возница Ахиллеса.

24

Пожалуйста. Комендант — кабинет двенадцать.

25

Проходите, герр гауптман. Двенадцатый кабинет.

26

Перестаньте, Эрнст, не изображайте из себя служаку. Ведь Эрнст, я прав?

27

Именно так, герр обер-лейтенант, Эрнст!

28

Ну а я — Густав. Надеюсь, я смогу вам помочь.

29

Рассказывайте, что у вас случилось?

30

Густав, вы тут в Польше знаете, что происходит на Восточном фронте?

31

Большевики наступают. Мы оставили Витебск и Бобруйск. На Украине идут бои в Галиции. Вроде ничего не пропустил?

32

Ситуация сложная. Мы покинули Витебск 23 июня, а уже через два дня на переправе через Березину наши автомобили сожгли русские самолёты. Иваны по головам ходили!

33

Это война, мой мальчик. На войте убивают. Три года назад мы шли по России весело и задорно, теперь пришла их очередь…

34

Густав, вы можете запросить штаб нашей дивизии? Какие будут распоряжения для нас? Вы понимаете, ситуация сложная…

35

Полагаю, это займёт достаточно много времени. Передислокация, смена адреса… Думаю, три-четыре дня вам придется подождать!

36

Мы подождём. Продовольствия у нас достаточно. Но мы потеряли автотранспорт…

37

Ну а зачем тогда нужны земляки? Я помогу тебе, Эрнст. У меня есть «опель», который оставили из-за поломки. Распишешься в получении — и езжай к себе!

38

Поломка? Он неисправен?

39

Геннеке — ты его видел, он привез тебя ко мне — вчера как раз его починил. Забирай!

40

Эберхард Вейдлинг-Заукель, совладелец банка «Штоккерау» — не ваш родственник? Вы ведь из бранденбургских Вейдлингов, не правда ли?

41

Я безмерно благодарен вам, Густав! Вы просто спасли мою группу!

42

Чёрт возьми, Эрнст, фронт не испортил ваших манер, в отличие от прочих! Обращайтесь, я всегда готов буду вам помочь!

43

Давай свои командировочные удостоверения, я поставлю свою печать и продлю их тебе. Пять дней хватит?

44

Достаточно. Спешить мы не будем, когда ещё мы сможем отдохнуть в таком санатории? Лес, чистый воздух, дружелюбные польские девушки…

45

Не всё так безоблачно. Будьте осторожны, все же это Польша…

46

Партизаны? Армия страны? АК?

47

Нет. Другая организация. Они называют себл…

48

Мы воевали в Белоруссии. Там партизаны — за каждой сосной, иногда сил нашей дивизии не хватало, чтобы разблокировать просёлочную дорогу в лесу…

49

Да, я слышал об этом. Чудовищный кошмар. Эти русские совсем не знают о правилах ведения войны…

50

Где я могу забрать мою машину?

51

Тёмно-серый «опель-капитан». С откидным верхом.

52

Полный бак, масло свежее. В системе отопления — незамерзающая жидкость. Хотя сейчас это не актуально…

53

Через пять дней я вас жду.

54

Не о чем говорить. Закончатся продукты — позвони, я выпишу вам три десятка рационов…

55

Я забыл про шнапс!

56

Да, польский самогон — продукт удивительный… Но вы с ним осторожнее!

57

Что ж, не смею задерживать! Счастливого пути!

58

Герр гауптман, возвращаемся назад?

59

Спасибо. Я на своем…

60

У меня есть карта, но я несу за неё ответственность…

61

Я меняю карту на этот листок бумаги

62

Возьмите её, герр Гауптман, я знаю эту местность наизусть…