С днем рождения, Белый Свет! Истории, рассказанные неисправимым романтиком

Александр Хакимов (Бакинец), 2023

Как, по-вашему, можно назвать того, кто отогревал замерзающего тропического питона, тренировался на каскадера, посетил аномальную зону на Северном Урале, охотился на Каспии за водорослями и выискивал загадочных рыболюдей, отправлял в обычной бутылке письмо в будущее, всей душой стремился в Антарктику и мечтал о Марсе, планирует когда-нибудь взять интервью у жестокого каннибала в джунглях и у дикого кита в океане? Бог знает, как назовете его вы, но сам себя он именует «неисправимым романтиком». Он – это азербайджанский ученый-биолог, писатель и журналист Александр Хакимов. Все, им рассказанное в этой книге, происходит, как всегда, в Баку и основано, как всегда, на реальных событиях. Для широкого круга читателей.

Баллада о замерзающем питоне ^[1]

(святочный рассказ)

— Дядя, а дядя! — спросил меня как-то маленький мальчик. — А кем вы тут работаете?

— Я — террариумист, — гордо сказал я.

— Кто-кто?! — с ужасом переспросил мальчик. — Террорист?!.

Питон умирал.

До недавнего времени жизнь его протекала в общем-то сносно. Но вот питон почувствовал, что окружающий его воздух ощутимо похолодел, а пол жилища, всегда излучающий приятное тепло, вдруг остыл и сделался холоднее воздуха. Питон ощутил смутное беспокойство. Такого в его жизни еще не случалось. Тепло было всегда. А теперь воздух становился все холоднее и холоднее. Холод сковывал мускулы, от него коченел мозг. Уроженец джунглей Южной Малайзии, тигровый питон не был приспособлен к такой стуже. Он начал впадать в оцепенение, подобное сну. Однако сон этот вполне мог окончиться смертью, если температуру воздуха в террариуме не удастся как-нибудь повысить. И питон умирал. Надо было что-то немедленно предпринимать. Но что?

Мы все четверо стояли перед террариумом, растерянно и озабоченно глядя на замерзающего питона. Было темно и холодно. Повсюду были расставлены свечи, колебались язычки пламени. На всех нас было напялено множество теплых вещей. Дыхание вырывалось облачками пара — в помещении было всего плюс три градуса по Цельсию. Снаружи царил декабрь, канун, между прочим, католического Рождества (Мерри Кристмас!): завывал ветер, от порывов которого дребезжали плохо закрепленные стекла павильона, валил густой снег — одним словом, метель, редкая для Баку. Да уж, конец декабря 1997-го выдался необычайно снежным. И все бы ничего, но из-за аварии в восемь часов вечера во всем районе отключили электроэнергию. Мы, террариумисты, четыре мужика в возрасте от двадцати пяти до сорока лет, обремененные семьями и долгами, как раз закончили все дела в павильоне «Охрана природы», в народе именуемом «змеиной выставкой», и засобирались домой, а Кот, в смысле Костя, оставался сторожить… и вдруг бенц! Без света остались дома и предприятия, в том числе и наш павильон, быстро превращающийся в груду стылого железа. Погасли лампы над клетками, остановились аэраторы в аквариумах, остыли обогреватели в жилищах ящериц и черепах. Нахохлились попугаи в клетках, тесно прижались друг к другу обезьянки в вольерах. Нас, гомо сапиенсов, трясло так, что не только зуб на зуб — челюсть на челюсть не попадала. Но хуже всего приходилось питону, которого совсем недавно привезли из тропиков, это была его первая зима на чужбине; под его террариумом размещался мощный электрообогреватель, который теперь, ясное дело, не работал. И питон умирал.

И тогда мы решились, ибо другого выхода просто не видели.

Идея была проста, как мычанье: отогревать питона над импровизированной жаровней. Ее предполагалось соорудить из листа железа с положенными на него кирпичами, а снизу нагревать этот «мангал» пламенем ацетиленовой горелки, присоединенной к газовому баллону. Так и сделали. Вскоре все сооружение было готово, горелка зажжена. Теперь предстояла самая тяжелая, опасная и ответственная часть работы: всем нам следовало позвонить домой и сообщить родным, что мы опять не придем ночевать из-за проблем со зверями…

…Дальше было уже полегче. Наступая друг другу на ноги и оглашая воздух непечатными выражениями, мы выволокли питона из террариума. Шестиметровый змей был толщиной с человеческую ногу и весил около пятидесяти килограммов, но казался еще тяжелей оттого, что бессильно обвис на наших руках. Его голова свесилась до самого пола, тело было вялым и безжизненным. Мы растянули его в длину — каждому досталось где-то около полутора метров змеиного тела — и понесли в «реанимацию». Фика, он же Фикрет, немедленно сострил: «Тридцать восемь попугаев!», а Чина, Чингиз то есть, сказал злобно: «Скорее уж четыре ишака!» Сопя и чертыхаясь, мы дотащили питона до жаровни. Пламя горелки уже раскалило железный лист, кирпичи дышали жаром. Кто помолился, кто матюкнулся — и мы приступили.

«Оттаивать» питона пришлось по частям. Мы топтались у раскаленной плиты, держа над ней часть змеиного тела до тех пор, пока она, по нашему мнению, не согревалась до нужной степени, затем передавали друг другу очередные метры питона с тем, чтобы отогреть следующий кусок, ну и так далее. Нам стало жарко — раздеться-то не догадались, пот лил с нас ручьем, зверски хотелось курить, но все руки были заняты. Держать питона вчетвером не так уж и трудно, поверьте. Куда сложней держать его приблизительно на одной и той же высоте, да еще и следить, чтобы он не обжегся о горячие кирпичи. Питон-то не обжегся, зато Кот неловко коснулся коленом края раскаленного железного листа и взвыл. Неугомонный Фика стал рассуждать о преимуществах жареного или копченого питона перед питоном сырым; Чина зловеще сопел, периодически изрыгая чудовищные ругательства. Мне было не до гастрономических изысков и лингвистических тонкостей; просто очень хотелось спасти единственного в Баку, на тот момент, и очень дорогостоящего тигрового питона. И, кажется, нам это удавалось: змей начал подавать признаки жизни. По его телу время от времени стала пробегать слабая волнообразная судорога, голова приподнялась, из пасти выстрелил раздвоенный язык…

Мы хрипло каркаем «ура!!!» своими пересохшими глотками.

Еще одна судорога, длинная, тягучая. Снова выстреливает язык.

— Оживай давай, — говорит Фика. — Бандар-логи, знаешь, что? Они назвали тебя «желтой рыбой»…

— И еще «червяком», «земляным червяком», — подхватывает Кот.

— И тебе надо с ними разобраться, — подхватываю я. — «Бандар-логи, хорошо ли вам видно?»

— «Мы видим, Каа», — пискляво подхватил Фика, поперхнулся и закашлялся басом.

Шутки шутками, но в киплинговской «Книге джунглей» Каа, друг Маугли, — именно тигровый питон. Вернее, светлый тигровый питон, это подвид такой. Только не надо называть Каа удавом: удавы обитают в Западном полушарии, а в Восточном — питоны. Вы не видите разницы? А между тем она есть.

Настроение наше заметно поднимается. Змей-то и вправду оживает! Мы вновь и вновь передаем друг другу длинное и толстое питонье тело и держим его над горячими кирпичами, держим, держим, держим…

— Мсье, — тоном репортера спрашивает Фика у Чины. — Что вы обо всем этом думаете?

Чина немедленно отвечает, что именно он обо всем этом думает. В нашей компании нет неженок, мы те еще крокодилы с дубленой шкурой и острым языком, но от его ответа у меня темнеет в глазах, Фика на время теряет дар речи, а Кот обжигает о раскаленный лист другую коленку. От таких словес остолбенел бы даже одесский портовый грузчик. Питон, по-моему, и тот шокирован.

— Еще немного… еще чуть-чуть… — сипло напеваю я. Наш пациент уже шевелится вовсю. — Скоро у нас будет такой гарачий кавкасский питон, да…

— А он нас не передушит к едрене фене? — опасливо спрашивает Кот. — Как тех бандар-логов…

— Бандар-логи, хорошо ли вам видно? — зловещим голосом говорю я. — Подойдите ближе… еще ближе…

— Да ты что, — хрипит Фика. — Его еще неделю придется манной кашкой кормить… с ложечки…

Чина зловеще сопит, и мне кажется, что изо рта у него вырываются язычки пламени, как у дракона огнедышащего.

Питон возвращался к жизни.

…Он вернулся к жизни. А утром включили свет. Шестиметровое дитя тропиков водворили обратно в террариум, а гомо сапиенсы, галдя и разминая ноющие мускулы, полезли за сигаретами. Наконец-то можно было перевести дух. С чувством честно выполненного долга. Как говорил бургомистр в «Мюнхгаузене», «не скажу, что это подвиг, но что-то героическое в этом, безусловно, есть».

Дымя «Конгрессом», я смотрел в большое окно. Норд утих, и теперь над городом шел снег, все было белым-бело: и деревья, и скамейки, и дорожки… Снег низвергался с небес в свинцовую бухту, вдали сквозь пелену смутно виднелись телебашня и старая телевышка, торчащие по соседству.

Мне вдруг пришло в голову, что ситуация у нас сложилась точь-в-точь, как в святочном рассказе. Был когда-то в моде такой литературный жанр, лет сто — сто пятьдесят назад. Там суть сводилась к тому, что какой-нибудь зажиточный и вместе с тем благородный джентльмен в ночь перед Рождеством находил где-нибудь в сугробе босоногого малютку, готового вот-вот закоченеть, приводил бедняжку домой, отогревал, кормил-поил… Ну и за такое благодеяние данный джентльмен получал награду небес. У нас же этот сюжет трансформировался в нечто совершенно несуразное: четыре далеко не зажиточных джентльмена всю рождественскую ночь отогревали задубевшего питона; отогрели-таки; а насчет награды небес — всыпят нам дома жены и родители по первое число, вот и вся награда небес… Ну еще, может, начальство благодарность объявит.

Дома меня спросили, чем мы занимались всю ночь. «Питона растягивали, — ответил я, зевая. — А потом нагревали». Мне не поверили, посмеялись. Ну и ладно. Чина на такой же вопрос, заданный ему супругой, вообще брякнул с раздражением: «Чем-чем… Одну змею по кругу пускали».

Баку. Январь, 1998

Рассказ, который вы только что прочитали, написан на основе реальных событий, в нем нет ни грана выдумки — в середине 90-х случалось и не такое.

В 2010-м я переработал его в сценарий короткометражного игрового фильма «Зимние змееносцы» и предложил грузинам — они как никто умели и умеют снимать короткометражные комедии (а сценарий получился с юморком). Не срослось. Тогда я предложил сценарий европейцам — они жуть как любят тему спасения животных — но не срослось тоже. Бывает.

Я люблю все живое, иначе не стал бы биологом. За шестьдесят лет мне довелось иметь дело с самыми разными формами Жизни от микроскопических до таких, которых без домкрата не поднять и без лебедки не вытащить. Я жадно интересуюсь Жизнью — как реальной, населяющей наш с вами шарик сейчас или населявшей его в доисторические времена, так и гипотетической, имеется в виду — внеземной…

И квазиЖизнью, то есть как бы Жизнью, тоже интересуюсь.

Что я имею в виду? Сейчас узнаете.

Но начнем издалека…

Примечания

1

Рассказ написан при участии Таира Айдынова.