1945: Черчилль+Трумэн+Гиммлер против Сталина. Книга первая

Александр Черенов

25 апреля 1945 года советские и американские солдаты встретились на Эльбе и обнялись, как друзья и союзники. Но не всем это нравилось – и здесь Черчилль и Трумэн сошлись во взглядах с новым союзником – Гиммлером. Не успела закончиться Вторая мировая война, как на горизонте замаячила Третья…В романе нет вымышленных персонажей, событий и фактов. Основываясь на них, автор всего лишь представил, как могли развиваться события после Победы.

Глава пятая

— Садитесь, джентльмены!

Черчилль раздражённо махнул рукой в направлении густого табачного облака, которое он натрудил за пару часов размышлений в одиночестве. Министр иностранных дел Антони Иден и постоянный заместитель министра иностранных дел сэр Александер Кадоган «ушли в туман».

— Что у Вас, Антони?

Иден не стал раскрывать папку: не первый день в министрах.

— Форин-оффис подготовил меморандум, сэр.

— Для кабинета? — вынырнул из «облака» Черчилль.

— И для военных — тоже. Копия — Вашингтону, для ознакомления.

— Давайте!

Как в фильме ужасов, рука Черчилля высунулась «из тумана». Некоторое время премьер скользил глазами по листу, не забывая «в дороге» попыхивать сигарой. Лицо его было искажено гримасой, и трудно было сказать, вследствие чего: огромные сигары, не помещающиеся во рту среднестатистического курильщика, изрядно деформировали «портрет» и в отсутствие эмоций.

Наконец, бумага с меморандумом легла на стол, а сам Черчилль занялся любимым делом: стал прохаживаться за спинами дипломатов. Он и раньше был непоседой, а после того, как ему сказали, что и Сталин практикует аналогичные прогулки по кабинету, и вовсе «подналёг на километраж»: сравнение льстило.

— Мысли, конечно, здравые, джентльмены. Особенно — эта: «Будут ли русские, имея огромную армию, превосходящую англо-американские войска в Европе, довольствоваться оккупацией одной трети Германии?».

Премьеру не понадобились услуги «бумажного суфлёра»: процитировал по памяти — и не ошибся даже с запятыми.

— Чьего пера эта фраза?

Черчилль «просверлил взглядом дырку в облаке» в направлении Кадогана.

— Вы не ошиблись, сэр, — слегка тронул улыбкой губы постоянный заместитель министра иностранных дел. — Работа Уильяма Стрэнга, сэр.

— Узнаю стиль.

Черчилль усмехнулся, но человек, впервые увидевший его, ни за что бы об этом не догадался. И дело было не в умении сэра Уинстона демонстрировать или, напротив, скрывать, чувства, хотя по части обоих этих мероприятий он был непревзойдённым мастером. Но в серьёзных делах, не требующих игры, Черчилль был самим собой, и выдавал «на-гора» лишь то, что выдавалось природой, усугублённой опытом.

— Предложение о процентах — тоже его?

— Да, сэр.

Черчилль помолчал, словно ещё раз возвращаясь к тексту, и, пыхнув сигарой, вновь пустился в променад по кабинету.

— Конечно, с учётом доводов о силе русских и о том, что они — уже на пороге Европы, эти проценты объективно не являются чрезмерными. Тем паче, что это — не запросы русских, а наше… ладно, пусть «наше» — предложение. Сорок процентов территории, тридцать шесть процентов населения, тридцать три процента промышленности для русской зоны оккупации — это по-божески. Да на меньшее они и не согласятся. Если только…

Черчилль замолчал — и ушёл в себя вместе с очередной затяжкой.

Очередная пауза затягивалась — и Иден не выдержал.

— «Если только» что, сэр?

— Если только мы не поставим русских перед фактом.

–???

— «Берите, сколько даём, а не то…».

— У русских это называется «от щедрот», — усмехнулся Кадоган.

— Что это значит?

— Ну, в переводе, конечно, теряется «изюминка», но по смыслу: «мало».

— Не согласятся? — обработал его дымом Черчилль.

— Не дадут нам поставить вопрос в такой редакции, сэр.

— А, если мы не позволим им не дать нам?

Кадоган «поехал» не только глазами, но и всем лицом.

— Это чревато последствиями, сэр…

Премьер несколько раз прошёлся за спиной «оппозиционера».

— Мы стоим на пороге больших событий, джентльмены. И событий для нас совсем не радостных: большевизм — у ворот Европы.

— Согласен с Вами, сэр, — вздохнул Иден. — Но, к сожалению, мы не можем закрыть эти ворота: у нас нет ключей.

Черчилль покосился на министра — и принялся ещё энергичней перемещать сигару из одного угла рта в другой, не забывая по дороге использовать её целевым назначением.

— Информируйте Вашингтон о наших предложениях, Антони. Думаю, что у «дяди Сэма» будет особое мнение на этот счёт…

— Сэр: инициатива Лондона!

Клейтон положил перед госсекретарём расшифрованный текст «почтового отправления».

— Опять — что-нибудь насчёт поляков? — хмыкнул Стеттиниус, не отрывая глаз от бумаг, которыми был завален весь стол.

— Нет, сэр: насчёт зон оккупации.

— Насчёт зон оккупации?!

Госсекретарь немедленно оживился, тут же отставил бумаги «со стажем», и переключился на работу «с новенькой». По окончанию процесса ознакомления лицо его исполнилось… неопределённости.

— Не знаю, не знаю…

Стеттиниус забарабанил пальцами по столу, и «ушёл глазами за окно». Клейтон терпеливо ждал, когда шеф «вернётся».

— Соедините меня с военным министром! — «вернулся» госсекретарь. — Привет, Генри!

Тридцать три года разницы в возрасте не мешали ему обращаться к старику Стимсону, как к товарищу по детским забавам: Америка!

— Привет, Эдди! — жизнерадостно отозвалась трубка. — Что у нас новенького на фронтах борьбы с Советами?

Госсекретарь рассмеялся: военный министр не собирался изменять ни себе, ни своим взглядам.

— А вот, заглянете ко мне — ознакомлю с последними новинками.

— Уже лечу!..

… — Нет, Эдди, так дело не пойдёт!

Лондонская бумага выпала из рук Стимсона, и мягко опустилась на стол.

— Я, конечно, отдаю себе отчёт в том, что с русскими придётся делиться, но щедрость Лондона кажется мне чрезмерной.

— Полностью с Вами согласен, Генри!

— А я и не сомневался, Эдди! — ухмыльнулся Стимсон. — «Birds of a father flock together»! Говорят, у русских есть аналог этой поговорке?

Лицо Стеттиниуса растянулось в ответной ухмылке.

— Есть, Генри! Со слов Гарримана, русские в таких случаях говорят: «Рыбак рыбака видит издалека».

— Неплохо! — «прибавил в ухмылке» Стимсон. — Мысль — вполне цивилизованная и здравая. Не дураки, эти русские. Но всё равно мы не дадим им слишком много Германии!

— Полностью — «за»! В смысле — «против»!

Госсекретарь уже разворачивал карту.

— Ваши предложения, Генри?

Военный министр наклонился над картой, и несколько секунд изучал её: калькулировал возможности и сопоставлял их с желанием.

— Я предлагаю отодвинуть советскую зону, как можно дальше на восток. Примерно сюда.

Палец Стимсона решительно ткнулся в точку на карте.

— Так, и что мы будем иметь с этого? — моментально включил «мозговой калькулятор» Стеттиниус. — На нашу долю остаётся пятьдесят один процент территории и примерно сорок девять процентов населения.

— Браво, Эдди!

Впечатлённый арифметическими талантами госсекретаря, Стимсон восхищённо покрутил головой. Но Стеттиниус не стал «купаться в лучах славы», и тут же озаботился лицом.

— Всё это хорошо, Генри… Но чем мы подкрепим наши претензии?

— Военными доводами, конечно! — не стал раздумывать Стимсон.

Госсекретарь дополнительно прокис лицом.

— Но у русских они — не менее убедительные. Довод — на довод?

Стимсон перестал улыбаться: вопрос отнюдь не располагал к шуткам.

— Вы правы, Эдди: надо поспешать!

— Только «поспешать»?

Стеттиниус «поел» лицо военного министра предельно выразительным взглядом, подключив к нему и маневры бровей.

«Объеденный» Стимсон не уклонился от прямого взгляда, и включил свой: встречный и такой же прямой. Выразительность его блёклых глаз, недостаточную по причине шестидесяти семи лет, компенсировала достаточно выразительная усмешка.

— И опять Вы правы, Эдди! Тут действительно есть, о чём подумать.

— Я тоже думаю, что нам есть, о чём подумать! — ухмыльнулся Стеттиниус: каламбур получился «ничего себе». — Ну, а пока нам следует, так сказать, «во внеочередном порядке», обработать Лондон. В том смысле, что наше предложение должно стать нашим общим. То есть, их — тоже. В ЕКК мы должны выйти одной командой и с единым предложением. Там, в Консультативной Комиссии, нам с русскими не о чем консультироваться: мы должны поставить их перед фактом. Значит — только императив!

— Англичане не откажутся от своего куска пирога, пусть даже он наполовину чужой, — поморщился Стимсон. — Наверняка они будут претендовать на половину того, что остаётся нам обоим после русской доли в их редакции.

Стеттиниус улыбнулся.

— Конечно, будут, Генри. Но мы найдём, чем утешить Лондон. В конце концов, задача-то у нас — общая: не пустить «ивана» в Европу. Максимум — «приоткрыть дверь». Полагаю, что Черчилль понимает это не хуже нас, и вряд ли станет чересчур долго решать, какое из зол «злее». Он, конечно, не такой реалист, как мы, но мы сделаем из него реалиста. Как минимум, по части взглядов на Америку…

— Русские никогда не согласятся с таким грабежом!

Черчилль с раздражением отбросил в сторону «поправки» госдепартамента к меморандуму Форин-оффис.

— «Шкура неубитого медведя», — усмехнулся Кадоган.

— Медведь будет убит, и Вы это знаете не хуже меня, сэр Александер! — отрезал Черчилль. — Вы бы ещё сказали: «грабители не поделят награбленное»!

— Вернее, то, что ещё и не награблено, — под взгляд в стол уточнил Кадоган. Черчилль полыхнул в него взглядом — и Кадоган «уточнил уточнение». — Но Вы правы, сэр: русские не согласятся с нашим предложением.

— Оно — не наше!

Черчилля уже не требовалось заводить: сам себя «накручивал».

— И не станет нашим! Мы на эти проценты не подпишемся! Русские имеют право, в том числе, и моральное, как минимум, на треть Германии! В этом мы им отказать не можем, и не должны! Другой вопрос — Европа. Вот здесь нам придётся схлестнуться с Москвой.

— За столом переговоров? — осторожно вклинился Иден.

Черчилль сердито пыхнул сигарой, покосился на министра и промолчал.

— Что ответим в Вашингтон?

Предусмотрительный Кадоган не позволил затянуться паузе: молчание и без того было достаточно красноречивым — не хватало ещё вдаваться в подробности!

Премьер уставился глазами в пол, по-бычьи подавшись всем корпусом вперёд и вниз.

— Наше предложение остаётся в силе, а мы — при нём. Подготовьте ответ, Антони. Я полагаю, мне нет необходимости вновь перечислять те доводы, по которым мы не можем согласиться с американцами.

— Я тоже так полагаю, сэр.

Иден с достоинством встал со стула, и сдержанно поклонился…

… — Чёртовы англичане!

Стеттиниус ещё раз перечитал куртуазный ответ из Лондона. К сожалению, куртуазность не мешала уяснению главной мысли: Лондон настаивал на своём. И в обоснование своего афронта союзник приводил убедительные доводы. Не согласиться с ними госсекретарь мог только из упрямства, которое есть признак недалёкого ума. Но поскольку с умом у Эдуарда Стеттиниуса было всё «о`кей», он был вынужден согласиться — и с доводами, и с англичанами, с долей русских.

— Больше не имеет смысла тянуть с протоколом…

Решимость госсекретаря — по линии «капитуляции» — не поколебал даже «истерически-дружеский» совет бывшего американского посла в Москве Уильяма Буллита «не подписываться на подписание».

— Сэр, никакие соглашения с вероломным, атеистическим СССР невозможны! Если, разумеется, не приставлять им к виску дуло револьвера! Как до подписания, так и в момент! Они понимают лишь такой язык! И лишь тогда они способны на адекватное восприятие действительности!

Стеттиниус вздохнул.

— Вы правы, Билл — в стратегическом плане. Но Вы же знаете, что для достижения стратегического успеха нередко приходится идти на тактические уступки.

— Сорок процентов территории Германии — тактическая уступка?!

Буллит честно округлил глаза: бывший посол был честным и искренним… антисоветчиком.

— В сравнении с остальной Европой — да!

И госсекретарь настолько выразительно отработал в Буллита глазами и бровями, что глаза бывшего посла и действующего антисоветчика немедленно вернулись к норме. «Товарищ» понял всё — и всё, как надо…

Двенадцатого сентября сорок четвёртого года в ЕКК был подписан протокол о зонах оккупации в редакции Великобритании. Согласно этому документу, в советскую зону отходили сто семь тысяч пятьсот квадратных километров территории с населением восемнадцать миллионов шестьсот тысяч человек. География зоны выглядела следующим образом: Саксония, Тюрингия, Ангальт, Мекленбург, Бранденбург, Прусская Саксония, Западная Померания, Берлин. Американцам полагалось сто тринадцать тысяч сто шестьдесят четыре квадратных километра с населением в пятнадцать миллионов семьсот тысяч человек, в составе: Бавария, север Бадена, север Вюртемберга, Гессен, Гессен-Нассау.

Британцам досталось девяносто восемь тысяч восемьсот двадцать шесть квадратных километров «полезной площади» и двадцать два миллиона душ «иждивенцев». Черчилль хотел уже возмутиться несправедливым дележом территории, но тут американцы коварно «ткнули его носом» в цифирь населения. И британский премьер успокоился: превосходством каждой из сторон в отдельных «составляющих» обеспечивался паритет в целом. Тем паче, что и география зоны «не подкачала»: Ольденбург, Брауншвейг, Липе, Шаумбург-Липпе, Шлезвиг-Гольштейн, Ганновер, Вестфалия, север Рейнской провинции, Гамбург, Бремен.

Ну, и французам «отсыпали от щедрот»: какие-никакие, а союзники. Франции «отошло» тридцать девять тысяч сто пятьдесят два «квадрата» с населением в почти шесть миллионов человек (пять девятьсот пятьдесят). На карте это: юг Рейнской провинции, Саар, запад Гессена, четыре района Гессен-Нассау, юг Бадена, юг Вюртемберга, Баварский Пфальц, Гогенцоллерновские земли.

Как и предполагал Черчилль, Сталин удовлетворился сделанным Предложением, и не стал пугать соратников б`ольшим аппетитом…