НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ГОРБИ. КНИГА ПЕРВАЯ

Александр Черенов

11 марта 1985 года в зале заседаний Политбюро министр иностранных дел СССР Андрей Громыко неожиданно предложил на пост Генерального секретаря ЦК КПСС кандидатуру Михаила Горбачёва. А что, если бы его голос оказался «гласом вопиющего в пустыне»?!Этот роман – о борьбе за власть, об исторической альтернативе Горбачёву, о том, чего могло не быть и что могло быть взамен. На пути Горбачёва к власти – и измене – стояли его противники во главе с Григорием Романовым. Интересная получалась история…

Глава седьмая

— Разрешите, Михаил Сергеевич?

Александр Николаевич Яковлев льстил Горбачёву: это тому надлежало испрашивать разрешения. Потому что сам Яковлев не только прежде Горбачёва был зачислен Вашингтоном в ряды «идейных столовников»… то есть, «борцов с коммунизмом», но и считался там политической нянькой предбудущего Генсека. Однако хитромудрый советник ЦК «хитромудро» же исповедовал верность Екклесиасту: «всему — своё время!». Придёт время — и он укажет Горбачёву на место… столовника позади себя. А пока следовало мудро подыгрывать «самодержавным амбициям» Горбачёва, которого лично «дядя Сэм», да ещё на конкурсной основе, из большого числа претендентов, утвердил на роль Герострата.

— Входи, Александр Николаевич.

Горбачёва не смущало, что он «тыкает» человеку, много старше себя. Точнее, он даже и не подумал смущаться, потому что такая мысль и в голову ему не могла прийти. Михаил Сергеевич, хоть и был де-факто хамом по рождению и проявлениям, в данном случае не хамил: как истинный партийный чиновник, он не умел говорить подчинённым «Вы».

С нижестоящими он обращался так же, как с ним самим обращались вышестоящие. Ну, так, как это и было принято в номенклатурных отношениях между товарищами по партии: «Я начальник — ты дурак! Послужи с моё — и, глядишь, когда-нибудь дослужишься до „Вы“… но только не от меня!»

Яковлев с папкой в руке переступил порог, и молча уселся за Т-образной приставкой к столу. Он и не собирался приступать к разговору: знал, что Горбачёву надо дать возможность продемонстрировать исключительную занятость, а заодно и самому немножко отработать «всяким», которые «ходят, тут!».

Наконец, Горбачёв оторвался от бумаги, с которой явно работал в формате «гляжу в книгу — вижу фигу», и с миной измученного непосильным трудом бурлака уставился на гостя.

— Ну, что у тебя?

Яковлев щёлкнул застёжкой папки, извлёк из неё несколько листов бумаги, и молча протянул их Горбачёву. Михаил Сергеевич — тоже молча — веером развернул их, словно карточную сдачу.

— Что это?

— Последние данные по Романову.

— Какого характера?

— Производственного.

— Отрицательного плана? — моментально обнадёжился Горбачёв.

— Увы! — упал духом — и прямо на надежду — Яковлев.

Михаил Сергеевич немедленно склонился над бумагами. Лицо его немедленно же выдало на самого себя всю гамму чувств… из одной ноты: секретарь ЦК был «убит»… производственными достижениями Романова. Цифры не радовали Горбачёва — потому что радовали всех остальных. То есть, они были субъективно плохи исключительно потому, что были объективно хороши. Романов с подшефными отраслями преуспевал — а, значит, по-прежнему, «коварно умышлял».

Горбачёв медленно разогнулся — и ещё несколько секунд качественно убивался отсутствующим взглядом. Наконец, тот «вернулся в присутствие» — и съехал на лицо Яковлева.

— Полностью согласен с Вами! — решительно простонал Горбачёв, от избытка минора даже забыв «хама в себе». — Что Вы предлагаете?

Двум соучастникам не требовалось «лирического отступления» для перехода от усвоения материала к плану действий. В этом отношении оба являлись верными последователями дедуктивного метода Шерлока Холмса: опускали цепь рассуждений — и сразу же давали вывод.

Александр Николаевич не мог — да не хотел — скрыть удовольствие на лице: Михаил Сергеевич опять «соответствовал». Ему даже благодарно подумалось: не забыть бы проинформировать Вашингтон. Пусть оттуда «зашлют конфетку» и «авансом погладят по головке».

— Я думаю, Михаил Сергеевич, что нам самое время обратиться к совету заокеанских друзей.

–???

— Не слишком разбирать дороги, которой мы пойдём… по Романову. В этом деле даже недостойные средства достойны!

Горбачёв задумался. Нет, не от избытка порядочности, каковой и на дефицит не набиралось: он всего лишь вспоминал, какие именно из недостойных средств они с Яковлевым ещё не использовали в светлом деле очернения Романова. Наконец, «что-то такое» промелькнуло.

— Вы хотите сказать…

— Именно!!! — решительно «захотел сказать» Яковлев, не позволяя делать то же самое Горбачёву.

— Но ведь это — даже не плагиат! — остался в рамках дедуктивного метода Горбачёв. — Это — какой-то самоплагиат!

Александр Николаевич снисходительно усмехнулся.

— Повторение — мать учения, Михаил Сергеевич!

Горбачёв не стал тратиться на встречный взгляд — и вместо этого нервически забарабанил пальцами по столу. Нет, не потому, что «и хочется, и колется»: потому, что второго дубля может и не быть. К сожалению, в политике — как и в остальной жизни — всё идёт сразу в эфир. Но, поскольку Александр Николаевич упорно «косил» под декабриста в контексте установки «во глубине сибирских руд храните гордое терпенье», Михаил Сергеевич вынужден был махнуть рукой:

— А-а — запускайте в работу!..

— Верно, Михаил Сергеевич! — просиял Яковлев. — «Кашу маслом не испортишь!».

— Испортишь! — неожиданно трезво оппонировал Горбачёв, обычно сходу предающийся безудержному оптимизму. — Только попробуйте не делать этого…

Единственно возможным переводом установки было: «Попробуй только сделать это!» — и, как «опытный переводчик», Александр Николаевич не мог не вздрогнуть. Ну, а Михаил Сергеевич мог «на первый раз» удовлетвориться промежуточным результатом: он не остался непонятым…

…Григорий Васильевич вдруг стал замечать, что при его появлении некоторые «андроповцы» чересчур старательно «приглушали звук», многозначительно косясь на «товарища и даже друга». На то, чтобы установить причину, много времени Романову не понадобилось. Только информировали его не в Политбюро, а «этажом ниже»: в Генеральном Штабе. Начальник Генерального Штаба Маршал Советского Союза Огарков, в кабинете которого шеф ВПК Романов бывал, почти как у себя дома, по-солдатски не стал заходить издалека.

— Григорий Васильевич, по Кремлю и «окрестностям» опять загуляла байка о твоём якобы «загуле» образца семьдесят четвёртого года.

Романов был слишком живым политиком для того, чтобы мертветь лицом. Но и безучастным к этой информации его лицо не могло остаться. Поэтому черты его ожесточились, и цветовая гамма уменьшила число составляющих: цвет серый начал преобладать.

— Горбачёв…

— Больше некому! — с готовностью согласился Огарков. — Не понимаю только, зачем ему понадобилось ворошить «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»? Нет свежих идей, что ли? Или новое — это хорошо забытое старое?

— Да, нет, — покачал головой Романов. — Похоже, ребята выкатили пробный шар. Хотят посмотреть на то, как я отреагирую. А, вот, я хотел бы посмотреть на то, как отреагирует Андропов!

Огарков махнул рукой.

— Насколько мне известно — никак.

Маршал выдержал паузу — и многозначительно, соблюдая при этом «правила техники безопасности», покосился на Романова.

— И — ещё раз по поводу «никак»: я никак не могу понять, что такое Андропов?

— Это не так просто понять, — утешил друга Романов, успокаивающе похлопывая того по плечу. — Я и сам — не всегда «в курсе».

— «И вашим, и нашим»? — двинул бровью маршал.

— Примерно так.

Рука Григория Васильевича переключилась с плеча маршала на подбородок хозяина, то ли выдавая его непритворную озабоченность, то ли иллюстрируя процесс размышлений. Обладатель множества граней — как и всякий человек-личность — Романов и сам был сразу же понятен только для непонятливых.

— Андропов, разумеется — коммунист. Это тебе — не Горбачёв, в котором, если и есть что от коммуниста — так это партбилет, да и тот — не в кармане пиджака, а в сейфе. Но Андропов — коммунист, если так можно выразиться, «с душком». С нехорошим «душком». С не нашим «душком». Не знаю, где он его набрался: то ли в Венгрии в пятьдесят шестом, то ли в КГБ за пятнадцать лет «знакомства с красивой жизнью» — но «душком» уже не попахивает, а разит! Для тебя, Николай Васильевич, разумеется, не секрет, что Андропов — ярый недоброжелатель Сталина?

— Не секрет! — немедленно осудил Генсека маршал, сам, как и Романов, иного мнения о Сталине.

— Но отношение к вождю — дело, как говорится, личного вкуса. Если, конечно, это не затрагивает основ. Вон, Долгих — тоже не из симпатизантов, но курса, в целом, придерживается верного. А есть и другие персонажи, вроде Горбачёва и Лигачёва. Я уже не говорю о Яковлеве. Но, если ненавистник Сталина Лигачёв — всего лишь из «обновителей социализма», то эти двое исходят говном не только при упоминании имени Сталина, но и при словах «коммунизм», «социализм», «большевизм», «Советский Союз»! Для них не Российская империя — «тюрьма народов», а СССР! Эти спят — и видят, как ввергнуть нас в пучину… мировой цивилизации!

Деятельная натура Романова не позволила ему усидеть за столом — и он отправился в путешествие по кабинету. Маршалу оставалось лишь провожать взглядом его маневры.

— К сожалению, Николай Васильевич, наш Генсек — не просто «коммунист либеральных взглядов». Он — партиец с червоточинкой и даже гнильцой! Подлинно большевистских убеждений у него не было и нет. Не знаю, что тому виной: то ли его полуеврейское происхождение, то ли извилины жизненного пути — но к своим семидесяти товарищ подошёл, как минимум, на треть, «господином»!

— Ну, это ты загнул! — снисходительно махнул рукой Огарков. — Андропов за социализм — горой!

— Горой, — не стал спорить Романов. — Вопрос лишь в том: за какой социализм?

— Не понял… — честно соответствовал заявлению маршал. Романов перестал «выписывать круги» — и склонился над Огарковым, приобняв того за плечи.

— Сейчас входит в моду утверждение о некоем «социализме с человеческим лицом».

Романов усмехнулся, и покачал головой.

— Как будто сегодняшний — с козлиной мордой!.. Да, так, вот: речь идёт не о «развитом социализме» и даже не о «социализме в основном». Речь идёт о «социализме» вроде того, что имеется сегодня в Англии, Швеции и так далее. Идейку эту побрасывают Яковлев и его подголоски из окружения Андропова. А наиболее активным проводником её — правда, на неофициальном, кулуарном уровне — является Горбачёв. С трибуны этот хрен клянётся «в верности заветам Ильича» — а, сойдя с неё, готовится закопать Ильича вместе с его заветами так глубоко, насколько бур достанет! И Андропов понимает это! Понимает — и ничего не делает! Прямо, как тот король из сказки Шварца, при котором душили его жену: «Может, всё обойдётся?». Хотя — только ли «этот король» — наш Юрий Владимирович? Может, он и не возражает против того, чтобы «душили его жену»?!

Романов отпрянул от изумлённого маршала — и «вернулся на круги своя»: пошёл по кругу. Огарков, в силу занимаемой должности весьма далёкий от тайн «мадридско-кремлёвского двора», лишь недоверчиво покачал головой. Ему не верилось — но не верить Романову он не мог. Романов был для него единственным человеком «сверху», кто говорил абсолютную правду «минус приветственный адрес Леониду Ильичу».

— Так, что, Николай Васильевич, ты — не единственный, кто не понимает Андропова, — вернулся к похлопыванию по плечу Романов. — Но для нас с тобой сейчас уже не это — главное. Главное — то, что Андропов попустительствует Горбачёву. Умышленно или нет — но попустительствует. Думаю, что эта «дохлая утка» насчёт Таврического «оживлена» не Андроповым, но с его ведома. Или хотя бы с молчаливого согласия.

— То есть, ты не станешь обращаться к Андропову? — догадался Огарков.

— То есть, я не стану обращаться к Андропову, — соответствовал догадке Романов. — И не об Андропове нам сейчас надо думать, Николай Васильевич, а о Горбачёве. И не в плане борьбы за власть: в плане борьбы за страну. Потому что в маленьком Горбачёве заложен большой потенциал разрушителя: ничего другого он делать не умеет. Это его умение, помноженное на его небольшевистские взгляды — бомба огромной разрушительной силы. А, если ещё к этому делу подключатся «товарищи из Вашингтонского обкома»?!

Огарков, молча выслушивавший «приговор» Романова, на последних словах встрепенулся.

— Ты и в самом деле полагаешь, что…

— «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»! — усмехнулся Романов. — И это я ещё сделал комплимент Горбачёву: этот тип — явно не «бином Ньютона»! Конечно, я не берусь утверждать, что он — «платный агент империализма». Но то, что он — агент, пусть и «внештатный», «платного агента империализма» — несомненно! Этот хрен даже опасней платного агента! Тот хоть работает «в объёме гонорара». А этого помани слюнявой конфеткой, погладь по головке — и он расшибётся в лепёшку… чтобы расшибить в лепёшку партию и страну!

Романов неожиданно рассмеялся.

— Чему? — «не включился» Огарков: слишком резкий переход.

— Да, понимаешь, вспомнил сказку: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!». Так, вот, в нашем случае, ничем русским и советским от Горбачёва и не пахнет. Я чую за версту запах гнилого…

— Капитализма?

— Нет: «коммуниста» Горбачёва!

— А почему другие этого не чувствуют?

Романов моментально потух: вопрос бил наотмашь, под дых и в челюсть. Григорий Васильевич обречённо уронил плечи, руки и всё остальное, что только можно было уронить не на пол.

— Чёрт его знает, Николай Васильевич… Сам не пойму… Ведь Горбачёв «понятен насквозь»! Ничего сложного в нём нет, кроме написанных спичрайтерами мудрёных фраз. Никаких собственных идей, никаких собственных мозгов: всё — «от дяди»! И, поди ж, ты: «заколачивает Мике баки»! Народ «покупается тоннами»! Или это — оттого, что хочет «покупаться»?!

— «Ах, обмануть меня нетрудно — я сам обманываться рад»?

Романов благодарно улыбнулся Огаркову: маршал в очередной раз демонстрировал свой явно не среднестатистический уровень. Две военные академии не помешали ему «образоваться» гражданским интеллигентом.

По этой причине Николай Васильевич резко выделялся из общей массы носителей погон с большими звёздами не только интеллектом, но и «лица необщим выраженьем».

— Именно так, дорогой Николай Васильевич. Болтовню этого демагога масса — в том числе, и партийная — по ошибке принимает «за глоток свежего воздуха». Свою ошибку она поймёт традиционно поздно — когда наглотается и задохнётся… «свежим воздухом».

— Ты хочешь сказать, что у него есть план ликвидации партии и развала страны?!

Романов даже не стал задумываться.

— Плана у него нет. Но у него есть идея-фикс! То есть, навязчивая идея. А план есть у заказчика из Вашингтона.

Челюсть Огаркова поехала вниз.

— Извини, что «опять за рыбу — деньги», но неужели ты и в самом деле думаешь, что Горбачёв — это…

Конец ознакомительного фрагмента.