У Света и Тьмы. Книга вторая. Агент Сатаны в Раю

Александр Черенов

Счёт выставлен – и надо платить. Форму оплаты назначает Сатана: командировка в Рай в качестве «засланного казачка» для выполнения спецзадания. Согласие жертвы не требуется – и та соглашается сразу. А тут ещё Сатана уверяет героя-жертву в том, что Администрация Рая – вполне приличные люди, с которыми можно иметь дело без опаски… если держишь ухо востро. Князь Тьмы многозначительно определяет предстоящее задание как ежедневный подвиг. «Подвиг разведчика»…

Глава четвёртая

Больше всех других вопросов меня занимал вопрос доставки. Себя, любимого. Это ведь — не на брюхе или перебежками «по измерению»! Вдруг разъединят с душой — или, что, там, у меня? А то — и того хуже: «шлёпнут» на время — а окажется навсегда!

…Я так и не понял, как мы добрались до рая. Это — как выключатель лампочки: р-раз — и она уже горит! Так и здесь: только что я стоял (висел, лежал, болтался) в иссиня-чёрном, густо пересыпанном звёздами междумирии — и вот уже здесь. Перед воротами рая.

Некоторое время я квалифицированно работал бараном. Тем, что подаётся в наборе с новыми воротами. Но если того поражало наличие оных, то меня — совсем наоборот.

«Комедия! Ворота — от чего?!»

И действительно: ворота были, а вот, то, к чему они должны крепиться, отсутствовало. Не было ни стены, ни ограды, ни забора какого-нибудь завалящего. Но, как человек тактичный — наученный жизнью — я благоразумно воздержался от вопросов. Мало ли, какими их сочтут?

Мимо «ничего», на котором висела одна створка ворот, я «промахнулся» случайно. Честное слово: случайно! Ничего своим телодвижением я сказать не хотел. Всего лишь оступился. И не без последствий. Я даже не понял, что случилось, когда некоторое время спустя увидел себя лежащим на тучке, работающей травой.

Наверно, я был настолько выразителен, что Мафусаил усмехнулся. Совсем не «прорабским» лицом. Прав я был, «однако».

— Извини, забыл предупредить. Препятствие — это не только то, что можно увидеть и потрогать. У нас — наоборот: препятствие — это то, что может увидеть и потрогать тебя. Если тебе не повезёт.

— Что это было?

Я уже пришёл в себя. Почти. Но, даже задавая вопрос, я старательно отводил глаза от того места, откуда меня что-то выставило.

— Разряд. Слабый разряд неисчерпаемой энергии Господа. В порядке предупреждения и учёбы. Если бы «забор» усмотрел в тебе что-либо ненормативное, то мне не понадобился бы даже веник с совком, чтобы «собрать» тебя.

У меня остановилось сердце. Если я сейчас — на волоске, то на чём же я буду висеть дальше?!

А Мафусаил уже прикладывал ладонь к двери. И не в какое-то «приёмное устройство» — а наобум Лазаря.

— Что, можно и так?! — изумился я. Само «приложение» меня не удивляло: в кино видел. «Про будущее».

— Рецепторы-анализаторы — по всей площади. Это — если ты предпочитаешь «живой контакт». А можешь лишь «предъявить» ладонь двери. С любого расстояния.

— И считает?!

— И считает, и идентифицирует. И определит, ты ли — хозяин руки.

И если и ты, то можно ли тебя впускать. То есть, с задания ты — или «погулять вышел». Да и то — шляются, тут, всякие… Каждый норовит проскочить «на дурничку». А рай — не проходной двор.

Я хотел открыть рот — но ворота меня опередили. По части открывания. Удивительно, но за невидимым забором, на пустом, казалось, месте, благоухал роскошный сад. Вот уж, действительно: чудеса — на каждом шагу. Или так: что ни шаг — то с фокусом. Мираж, какой-то. Но точно — не мираж.

— Проходи.

Подъархангел чуть отступил в сторону. Я растерянно оглянулся по сторонам.

— Ты чего?

— А как же этот…

Я защёлкал пальцами: забыл в самый неподходящий момент.

В данном случае — имя сторожа. Или, как его, там.

— Кто: ключник?

— Вот-вот: где Пётр? Где «тот самый»?

— Временно безработный.

Мафусаил почему-то не исполнился почтения к старцу.

— Зачем держать человека при таких воротах? Это всё равно, что приставлять повара к скатерти-самобранке.

«Вот тебе и прораб!»

— Пока — на подхвате, а там видно будет. Народу у нас много, а должностей — мало. Конкуренция и среди ангелов — не приведи, Господи. Что уж тут говорить о человеке? Пусть ещё скажет «спасибо», что не включили в хоровой секстет под руководством какого-нибудь серафима.

— А что?

Я не переставал изумляться, нырять сердцем в пятки и, виноват, «пускать шептуна». Хотя можно и не извиняться: от таких «делов» не только «шептуна пустишь» — осадной мортирой заухаешь!

— Адская работа! — посочувствовал мученикам провожатый. — «Ни минуты покоя, ни секунды покоя»! Как в той песне! За день посадишь горло, тебе его прочистят — и опять «в хомут». Петь «осанну».

Мафусаил испуганно оглянулся, и прошептал на ухо:

— Каторга. Сизиф по сравнению с ними — счастливчик.

«Да, парень — с головой. Надо быть осторожнее с языком… А в раю, оказывается, тоже есть мыслящий элемент. Не все рвутся в подголоски».

В дороге я то и дело вертел головой: пытался описать неописуемую красоту. Красота была не только неописуемой, но и первозданной. Сад был какой-то дикий, неухоженный, больше напоминающий то ли попытку окультуривания джунглей, то ли заброшенную усадьбу какого-нибудь магараджи.

В жизни я не видел такой красоты. Разве, что — по телевизору. В передачах «В мире животных» и «Клуб кинопутешествий». Лианы, бананы, пальмы, бамбук, гигантский папоротник, чудовищных размеров цветы наподобие раффлезии — и один сплошной одуряющий аромат. Как на юге. К такому ещё надо привыкнуть.

Я оглянулся назад: там, куда ни посмотри — чернильный мрак вечной ночи. А здесь было светло, как днём. И, что самое удивительное: я не увидел Солнца. А объяснение забыл. Хотя помню, что где-то оно давалось. Какое-то.

— Слава Божия, — улыбнулся Мафусаил. Но я не спешил зачислять его в телепаты. Телепатия была тут ни при чём: достаточно было лишь взглянуть на мою рожу. Но освежить память мою он помог.

«Точно: „Откровение“! Там слава Божия замещает собой и Солнце, и все осветительные приборы!»

Что любопытно: сияние исходило как бы ниоткуда. Источник его был везде — и, в то же время, нигде. Я мог поклясться, чем угодно, что «Слава Божия» «давала ток» не сверху. Не с неба.

«А что тут удивительного, если это и есть небо…»

— Ну, рай — только Первое небо. Ближайшая к Земле небесная обитель. За ним есть ещё небеса.

«А вот это уже нехорошо! Нет, не в смысле небес: угадал — или всё же читаешь мысли?!»

— Шаблон! — махнул рукой Мафусаил. — Ты не оригинален.

У меня отлегло от сердца. Я даже стерпел оскорбление.

Мы уже шли по какой-то аллее. Я бы даже сказал: по аллее, устроенной из лесной просеки.

— Да, одичал садик…

Я всё же не удержался от критики.

— Не мудрено: за столько времени.

Мафусаил не обиделся: ни за себя, ни за Господа. Только — откуда время в краю вечной жизни?!

Впереди что-то показалось. Я не мог ещё видеть, что, но почувствовал, как душа моя в очередной раз ухнула в пятки — и уже не торопилась обратно. Неужели…

— Сейчас ты предстанешь пред лицом Господа!

Как я ни готовился мыслями к встрече, но, услышав приговор, вздрогнул. Да и попробуй тут не вздрогнуть, если даже абориген Мафусаил задрожал всеми октавами своего голоса. Значит, было, от чего.

— «Предстать»? Надеюсь, не «в том смысле»…

Я настолько «взбодрился», что не узнал своего голоса…