Загадка Алатырь-камня

Александр Черницкий, 2015

Эта новаторская книга, словно прожектор, ярко освещает возникновение и возвышение на территории будущей России величайшего этноса раннего средневековья – гуннов. Одновременно книга повествует о многих эпизодах практически неизвестной жизни легендарного Аттилы – гениального вождя и полководца гуннов. Венчает роман восхитительная история мордовской принцессы Ильдико – загадочной любви Аттилы, ставшей после смерти грозного гуннского предводителя супругой знатного анта Межамира, одного из предков восточных славян, то есть русских.

Глава 7. Соединение разных кровей

Откуда взялось это название — гунны? Наука не предлагает ни одной вразумительной версии. На наш взгляд, финно-уграм сложно было выговаривать «хунну», совершенно чуждое по звучанию мокшанскому, эрзянскому и прочим угорским наречиям: попросту языки во ртах не «поворачивались» нужным образом. Да не суть-то принципиально название. Главное — в другом.

Первыми заметили отличия, как и положено было, мамки да бабки, причем как хунну, так и угрянки. Появившиеся в шатрах и срубах полукровки явно отличались от младенцев из числа чистых хунну и чистых мокшан или эрзян. Новорожденные гунны оказались заметно крупнее, прожорливее, выносливее, находчивее, ловчее, физически сильнее и смекалистей своих «чистопородных» сверстников.

А самое важное — маленькие гунны почти ничем не болели, в то время как в эпоху отсутствия педиатрии всевозможные болезни буквально выкашивали «чистопородную» малышню, что отнюдь не считалось чем-то уникальным. Да и что в младенческой смертности могло быть уникального, если даже в начале XX века православные батюшки сплошь да рядом указывали в приходских книгах в качестве причины смерти ребенка: «От кашля». Иными словами, еще каких-нибудь сто лет назад общедоступные здравоохранение, просвещение, гигиена были настолько убогими, что нельзя было ни уберечь ребенка от инфекции, ни вылечить его.

И еще важный момент. Мудрые православные батюшки недаром требовали, чтобы парни брали в жены девок из удаленных сел: так снижалась вероятность рождения неполноценных детей. Но в орде, которая порой веками практически не контактирует с другими племенами, от инбридинга удержаться очень сложно. То же касается и деревень, разбросанных друг от друга на огромных расстояниях, да к тому же в отсутствие приличных дорог.

Во II веке в затерянной среди чащоб Долине Ручьев произошло массовое соединение абсолютно разных кровей. Брачные узы объединяли, с одной стороны, людей, веками ведущих оседлый образ жизни в лесах, а, с другой стороны, кочевников, веками занимавшихся скотоводством в бескрайних степях да в предгорьях. Поэтому стали появляться на свет люди, очень мало похожие на своих старших «чистопородных» братьев и сестер. Вот только никому и в голову не приходило, что, невообразимо размножившись, новому крепкому народу сужден могучий пассионарный взрыв.

Но вернемся в конец далекого от нас II века новой эры. Другое наблюдение, сделанное женщинами, касалось интересов новоявленных гуннов: и мальчиков, и девочек неудержимо тянуло к оружию и лошадям, абсолютно к любым лошадям и к любому оружию. Когда метисы подрастали настолько, что взрослые позволяли им помахать настоящим мечом, пометать настоящие заершенные дротики, побросать настоящие арканы и пострелять из настоящих луков да арбалетов, эти дни запоминались как сплошное счастье.

«Наследные», потомственные кавалеристы — в седле с трех лет — сила неимоверно грозная, сравните ее хотя бы с казачеством, которое служило подлинной иммунной системой самодержавия. Пехотный пример аналогичного сравнения — янычары, с первых лет жизни воспитывавшиеся исключительно для войны.

Именно мышцам народившихся в финно-угорских лесах полукровок суждено было перекроить политическую карту Европы, изменить ход истории, исказить до неузнаваемости генотипы европейских народов.

Конечно, было бы заблуждением представлять жизнь эрзян, мокшан и примкнувшей к ним массы хунну идиллией беззаботных людей. В длинном переходе из Приаралья пали от усталости и бескормицы большинство овец и коз, которых гнали с собой хунну в качестве основного провианта. Добывать грибы, ягоды и лесную дичь степняки толком не умели, и это было основной причиной нелегких раздумий шаньюя Юйчугяня: чем кормить людей?

Каназор Арсян прекрасно понимал, что имеющегося поросячьего стада для внезапно выросшего народа явно не хватит. Тем более, что массу провианта поглощали свадебные столы: с обеих сторон подрастали девочки и тут же выскакивали замуж. Оставался единственный вариант: уграм предстояло обучить хунну оседлым способам пропитания.

Шаньюй и каназор провели на эту тему серию длительных разговоров тет-а-тет, если не считать толмачей — вихрастого Парамзу или кое-как подстриженного Нуята. Кстати, ежели надеть на него костюм с галстуком и очками, получится вылитый офисный планктон из современной Финляндии. Никаких широченных скул, иссиня-черных шевелюр и узких карих глаз — предки современных финнов практически не пересекались с хунну.

В конце концов предводители договорились об исправлении ситуации. И тут такое началось! С раннего утра и дотемна эрзяне учили дорогих сродников-гостей собирать чернику, крыжовник и землянику, желуди, мед и лещину, вишню, груши и яблоки, а также бортничеству и огородничеству. Хунну осваивали подсечно-огневое земледелие, учились сеять да убирать морковь и свеклу, ячмень и просо, горох и бобы, репу и брюкву, лук и чеснок. Арбалеты пошли в дело для добычи косуль и оленей, лосей и кабанов, глухарей и куропаток, лебедей и аистов.

Соответственно пришлось степным странникам перенять и меню угров. С маслом или молоком ели толстенные блины, мясо измельчали на начинку для пирогов, пили бражку да ритуальную пуре (не путать с пюре!) из смеси ячменя, меда и хмеля, которой сбрызгивали священные камни, дабы умилостивить богов. Непросто далась такая резкая перемена пищевой традиции кочевникам, которые веками ели почти одно лишь жареное на вертелах мясо: увы и ах…

Готовя пищу детям и мужьям, женщины-хунну не забывали о поросятах, изготавливая толкушками в корытах кормовые смеси. Одновременно степные женщины и мужчины учились пасти, благо были всеядны; по мере взросления обучали этому нехитрому занятию и ребятишек, чтобы высвободить старших членов семьи для более трудных дел. К тому же следовало приглядывать за курами, утками, гусями. А рыбная ловля? Уж этим-то мастерством хунну сызмальства не владели, даже о нем не слыхивали.

В общем, с одной стороны, эрзяне стали пользоваться для охоты мощным оружием хунну, а некоторые даже перебирались из деревянных домов в шатры: как правило, муж-хунну ставил шатер для своих угорских жен. С другой стороны, подрастающие гунны и взрослые хунну вели жизнь земледельцев, охотников, рыбаков и собирателей. А заодно заготавливали на полянах сено для лошадей и верблюдов, которые самостоятельно не умеют прокормиться в заснеженном лесу. Даже приготовление медовухи и кваса освоили степные пришельцы, пельмени научились лепить да запасать на зиму.

Неудивительно, что седую голову шаньюя Юйчугяня то и дело одолевали назойливые мысли. Отказ от привычного кочевого образа жизни представлялся ему слишком высокой платой за выживание с помощью тяжкого каждодневного труда. Степняки привыкли, мягко говоря, к несколько иным отношениям со временем.

Поэтому при первой же возможности шаньюй брал с собой пару десятков отборных воинов, Нуята или Парамзу в качестве толмача и наведывался то в одну, то в другую угорскую деревню.

Там Юйчугянь собирал стариков и беседовал с ними о… географии.

На цвет неба старый предводитель хунну не обращал при том никакого внимания.