Пойди туда, не знаю куда. Книга 2. Птичий язык

Александр Шевцов (Андреев), 2019

«Три вещи для меня определяют Россию, а отношение к ним – русского. Можно сказать, именно в них скрывается тайна загадочной русской души! Воздух, огонь и дорога! Нет русского, для которого бы дорога не была поводом для чувств. Иностранцы тоже могут сравнивать российские дороги со своими, но для них это не повод для переживания. Русский без чувства о русской дороге говорить не может! Когда Гоголь восклицает: «Какой русский не любит быстрой езды?!» – он говорит именно об этом отношении русской души к дороге. О воздухе России тоже ведь немало сказано. Иногда о нем говорят, как о просторе, и не очень понимают, что переживают при этом именно воздух Руси. И когда дым отечества нам сладок и приятен, это тоже переживание русского воздуха. Иногда же вообще не связывают свои чувства с воздухом, например, говоря о воле. Но стоит сказать: «Воля вольная!» – и ты видишь огромный простор, заполненный воздухом, в котором гуляют ветер, пули и сорви-головы!..»

Пища наша

Учитель кормил Нетота, предлагая ему разные блюда:

— Мяса? Вареного или копченого? Приправку положить? Вот с хренком. А вот с горчичкой. А такую ты не пробовал? Это из сыра сделана… Ты сыр будешь?

— Буду!

— Тогда не ешь мясо, сыр надо есть на чистый желудок. Чтобы вкус не перебивать. Сыр — вещь тонкая! Смотри, сколько тут у нас сыров. Если испортишь себе вкус мясом, не распробуешь сыры. Вот обычный, деревенский. В сущности, не сыр, а творог. А вот козий. Овечий. Вот с плесенью…

— С плесенью?!

— О, это не та плесень! Это съедобная плесень, она дает особый привкус и улучшает переваривание…

— Как плесень может улучшать переваривание?!

— Ты же охотник! С чего волк начинает есть кабана или лося?

— С брюха.

— Верно. Почему? Потому что он сам растительную пищу переваривать не может, а она нужна. Поэтому он сначала ест растительную пищу, переваренную другим животным, которое умеет ее переваривать…

Тут он вскинул голову, словно прислушиваясь, поднялся и пошел к окну. Как только он распахнул створки, в окно влетел Крук, грохнулся на стол и сходу принялся клевать сыр с плесенью, косясь на Нетота.

— Привет, — сказал Нетот, но Крук лишь буркнул в ответ что-то невнятное.

— Вот-вот! — воскликнул учитель. — Ты знаешь, сколько лет живут вороны?

— Сотню, — ответил Нетот.

Учитель что-то пробормотал Круку, и тот поскрипел в ответ.

— Сотню! — усмехнулся Учитель. — Мелко плаваешь. Крук вообще на тебя обижен, и на эти слова в том числе.

— В смысле? Что не так?

— Во-первых, ты не приветствуешь его, как полагается. Во-вторых, ты, на его взгляд, принимаешь его за ворону, а не за ворона!

— Ни за какую ворону я его не принимаю… — развел Нетот руки в знак искренности.

— Да ты ведь сам не знаешь, что делаешь. Вороны могут жить и сотню лет. Но те из них, что приобщены к Знанию, могут жить много сотен, а некоторые, — тут учитель приподнялся и почтительно склонил голову в сторону Крука, — и тысячи лет.

Крук скосил в сторону Нетота глаз, словно проверяя произведенное этими словами впечатление. Нетот действительно проникся, приподнялся и повторил тот поклон, что показал Учитель. Крук задрал клюв кверху, покашлял, потом, словно не удержавшись, склонил голову в ответном поклоне.

Учитель рассмеялся, наблюдая их общение, и в его сторону тут же полетела белая струя, а ворон принялся клевать свой тухлый сыр.

— М-да, — покашлял Учитель, стирая белые брызги с сапог, — неловко вышло. Надеюсь, мне будет предоставлена возможность исправить эту неловкость… Так вот, стало быть, ворон может жить сотни лет, а сколько лет живет овца?

— Десяток, — ответил Нетот.

— Если раньше не зарежут, пока мясо помягче. Кстати, зачем нужно мясо помягче?

— Ну, чтобы елось легче.

— А зачем хищникам выедать брюховину, ты уже понял. А вот зачем вороны мертвечину клюют, не понял?

— Э-э… Клюют и клюют…

— Наверное, им это просто нравится? Любят, когда пахнет тухлым…

Крук начал разворачивать свою пушку в сторону Учителя, и тот тут же протестующе выставил руки ладонями вперед.

— Действительно, — откликнулся Нетот. — А ведь я не задумывался даже. Да и никто не задумывался… Но тут должно быть какое-то объяснение, причем, важное!

Крук приостановил наведение главного калибра, склонил голову набок и с интересом уставился на Нетота.

— Ну да! — воскликнул Учитель. — Травоядные едят то, что хищники даже переварить сами не могут. Трудную пищу. И живут мало, зато плодятся хорошо… Хищники едят пищу полегче, но размножаются не так быстро, зато живут подольше…

— Как будто тут не случайная связь!

— Ну да. Верно. Ты сделал маленькое открытие!

— Можно подумать, до меня этого никто не замечал? — усмехнулся Нетот. Потом рассмеялся. — До меня! Ты все разложил, а я открыл! Можно сказать, ты разжевал и в рот мне положил, я только глотаю… — и тут его словно пробило, так что он даже есть прекратил. — И до сих пор усвоить не могу!

— Да ну?!

— Слушай… погоди… Я ведь не понимаю, что ты мне сказать хочешь! Я так хорошо все понимал! Каждое слово понимал! Даже спорить мог. А сейчас гляжу в себя: там пусто! Что ты сказать-то мне хотел?!

Учитель захохотал, а Крук вторил ему.

— Ладно, ладно! — замахал руками Нетот. — Я понял! Понял! Чем легче пища, которую ты ешь, тем дольше ты живешь! Если за тебя ее кто-то переварил, ты сможешь съесть даже то, что для тебя несъедобно! Поэтому надо научиться есть переваренную пищу…

— Может, научиться находить тех, кто ее для тебя будет переваривать? И сжирать вместе с ними! — и учитель с Круком снова захохотали.

Нетот тоже засмеялся, но уже не так легко.

— Действительно, волки съедают тех, кто для них переваривает траву, но живут не сотни лет…

— Да и трава у них в животах перестает перевариваться, поскольку овца съедена и больше не переваривает эту траву. Так что усваивается только то, что уже было переварено к этому времени. Остальное — лишнее.

Учитель с улыбкой прекратил разговор и принялся угощать Крука кусочками сыра. И оба они выглядели такими хитрыми, что Нетот начал чувствовать, что на него глядят без глаз. Это его завело, и он сделал какое-то внутреннее усилие, словно толчок или прыжок внутри себя, и дотянулся до чего-то плотного, что, тем не менее, уплывало из-под него:

— Погоди, погоди… Если ворон ест тухлятину и живет сотни лет, значит, это не вредно!

— Ну, кому как! — откликнулся учитель. — Ты же ешь овощи. Вот, кстати, не хочешь ли пареную репку с вареной свеколкой?

— Ну да! Я-то точно сдохну с тухлятины!

— Пищевые отравления мясом — самые опасные!

— А он не дохнет! Значит, у него желудок приспособлен!

— Да, но это не важно!

— Как не важно! Еще как важно! Я тоже так хочу! Но мне нужен такой желудок, чтобы не отравляться тухлятиной!

— Так ведь и медведь, и кабан, и даже волк могут пожирать тухлое. Вероятно, и ты можешь, если поработаешь над этим. Стоит ли оно того?

— А что стоит?

— Ну, скажем, понять, что же делает ворона вороном?

— Похоже, тухлое — это тоже переваренное. Только не овцой. Ведь любят же некоторые рыбку с душком!

— Точно, откликнулся Учитель. Северные народы именно так и едят рыбу. Как, по-твоему, почему?

— У них там травы мало! Они привыкли есть мясо и рыбу.

— Ну, резонно! Их тела легче переваривают мясную пищу, значит, и ты можешь развить в себе способность есть тухлое, словно наполовину переваренное. И будешь жить долго, как ворон!

— Сто лет? Так ведь человечий век и так сто лет. Кстати, почему? — Тут Нетота осенило, и он даже хлопнул себя по лбу. — Потому что мы знаем, как сделать пищу съедобной! Мы ее варим!

Учитель засмеялся, а Крук, который до этого вслушивался в мысли Нетота, облегченно принялся клевать сыр.

— Конечно, — продолжал бушевать Нетот, — можно научить тело есть тухлое, поскольку оно частично переваренное, а можно научиться варить пищу, и она будет вареной, и тогда ты живешь сотню лет! И все потому, что ты тратишь на переваривание пищи меньше сил?

— На переваривание и добывание, — поправил Учитель.

— Так, а почему тогда некоторые вороны живут тысячи лет?

— Ну, наконец-то! — улыбнулся Учитель. — Вот и добрались до настоящих вопросов! Может, спросишь его?

— Крук, — обратился Нетот к ворону. — А почему ты живешь так долго?

Ворон фыркнул, повернулся к Нетоту боком и принялся раздалбывать новый кусок сыра.

— Не отвечает? — посочувствовал Учитель. — Беда… Может, дело в пище?

— То есть?

— Может, ты усмотришь связь между собой и тем, что ешь?

— В смысле, что я ем, то я и есть?

— Именно!

— А как ее усмотреть?

— Ну, собственно, у тебя только два пути. Либо спросить об этом у Крука, либо задаться вопросом и ответить на него самому.

— А как я у него спрошу?

— Что, языков не знаешь? Ну, ты же понимал зверей!

— Так я тогда сам зверем был.

— Ты слышал, старина? — усмехнулся Учитель. — Он считает, что надо быть зверем, чтобы тебя понимать!

Ворон презрительно закашлял, развернулся к Нетоту задом, но пожалел лежавший между ними сыр и струи не выпустил. Однако Нетот понял всю меру презрения, которую тот выказал.

— Смотри-ка, что-то ты можешь понимать, и не будучи зверем! — воскликнул Учитель. — А тебе, вообще, не кажется это странным, что ты собрался идти за умом к зверям, а не наоборот?

— Наоборот?

— Ну, вроде как это ты носитель ума. Ты же человек!

— И это я должен понимать всех остальных? Раз я их перерос…

— Отведай варенья с сыром, — предложил тут Учитель. — А с салом не пробовал? О, удивительно сочетание, и, кстати, пикантное, но вкусное!

Нетот хотел отмахнуться от приставаний учителя, но тут нечто большое начало шевелиться в нем. Какое-то понимание. И когда он в него вгляделся, то осознал, что оно всегда было и шевелилось, но было столь большим, что он просто не замечал его, поскольку сам был слишком мелким, чтобы вмещать такое!

— Погоди, погоди! Это значит, что Крук жрет не мертвечину! Он ест что-то такое, что само по себе бессмертно! И становится бессмертным!

Крук выплюнул последний кусок сыра, Учитель вежливо кашлянул, Крук покосился на него, присел в легком поклоне, словно извиняясь, подобрал выпавший из клюва кусок, проглотил и молча уставился на Нетота. Учитель тоже молча ждал следующего шага мысли.

— А что может быть бессмертным? Какую пищу нужно есть, чтобы стать бессмертным самому?! — вдруг выкрикнул Нетот неприлично громко, но, кажется, в этом случае приличия больше не имели значения.