Папа подарил мне оленя

Александр Шкурманов

Лео – юный бунтовщик-романтик. Он мечтает о великом, однако тратит время впустую на бесконечные вечеринки с друзьями. Однажды он влюбляется в свою загадочную соседку Алису, мать-одиночку с пятилетним сыном. Ее внезапная болезнь ставит Лео перед дилеммой – сохранить привычный образ жизни или измениться, взяв ответственность за воспитание ребенка. Пытаясь разобраться в себе, сделать правильный выбор и разгадать тайну Алисы, Лео обращается к образу из детства.

2

Странный этот период — конец августа. Вроде ещё тепло, даже жарко, а день уже короче: ты только задумал пройтись с друзьями по аллее, поедая мороженое или попивая холодное пиво, а золотистый цвет предзакатного солнца уже окутывает город словно лёгкой паутиной. Как будто смотришь триллер, где все герои ещё веселятся, но ты-то знаешь, что неминуемо вылезет маньяк-убийца и разрушит всю идиллию. Так же и с августом: все наслаждаются летом, весь город будто в безмятежном танце, но пройдёт каких-то несколько дней — и все будут кутаться в пальто и куртки, стараясь спрятаться от серости сентября с его холодным дыханием. Но пока — август, пусть же лето сыграет в полную силу свои финальные аккорды!

Велосипеды с невозмутимой лёгкостью обгоняют пешеходов, всё тонет в сладкой ленивой неге. Люди возвращаются из отпусков, заполняют свои профили в соцсетях миллиардами фотографий морских путешествий, видео с прогулками по лесам и горам, всюду встречаются весёлые отдохнувшие лица. Город после знойного июля оживает, бары, кафе и рестораны обновляют меню и дизайны сайтов, вывесок, клубы освежают плейлисты, витрины магазинов меняют своё содержимое. Нет, город ещё не готов к плотной работе и серьёзности, но приступает к ним постепенно, еле дотрагиваясь. Раз — и начинают свою работу какие-нибудь курсы, два — и вам приходит сообщение, что спортзалы готовы вас принять после летнего отпуска, три — утром через открытые окна вас будит крик и смех детей, спешащих в школу или детский сад. Всё оживает, одаривая друг друга бодростью и свежестью.

Вот и Лео, отдыхавший весь июль и пол-августа, теперь спешит на своём велосипеде на курсы в художественную школу, чтобы преподать урок живописи своим юным подопечным. Они же, в свою очередь, преисполнены вдохновения и впечатлений от поездок с родителями в разные концы света. Так с новой энергией после каникул они приступают к занятиям. Лео, как и любой преподаватель в этот августовский час, готов выслушать все их занимательные рассказы о летних путешествиях, необычных местах, экзотической еде и тому подобное. Можно ли сказать, что эти рассказы так уж интересны для Лео? Конечно же, нет, но, будучи человеком творческим и эмоциональным, он найдёт в них много вдохновения для своего преподавания и новые идеи для изобразительного искусства своих учеников. Пока же он особо не думает обо всём этом, изо всех сил стараясь успеть к началу занятия, обгоняя прохожих, автомобили, минуя деревья и фонарные столбы.

Но Лео повезло, он практически не опоздал. Спешно припарковав велосипед, наш герой пулей вбежал в здание. Художественная школа, в которой он работает, занимает весь первый этаж четырёхэтажного жилого здания, имея вход со стороны дороги. В ней было три класса — два для живописи и один для скульптурного мастерства, небольшая приёмная и зал с кухней, где обычно проходили небольшие выставки и вернисажи творчества учеников школы. Оба класса живописи работали в три смены, класс же скульптуры ограничивался двумя занятиями в день. Помимо Лео и Тома преподавали искусство две девушки — Лу и Марго. Все они, за исключением Лео, были профессионалами своего дела, то есть учились, либо уже окончили художественную академию. Лео в эту компанию попал случайно: год назад он делал татуировку у мастера, который оказался парнем Марго. Разговорившись и поняв, что Лео срочно нуждается в работе (а Лео всегда и во всём нуждался срочно — будь то поиск работы, соседа, идеи для гулянки и всё тому подобное — уж таков его характер), он позвал его на вечеринку, где познакомил с Марго и владельцами художки. Этим владельцам — 38-летнему художнику-графику и его жене-ровеснице — принадлежали две школы в городе, и они оба предпочитали работать во второй, чем дарили необычайную вольницу Лео и его коллегам. Посмотрев на той вечеринке несколько его работ, они незамедлительно приняли решение взять Лео в штат. Подобный поворот судьбы в своё время вызвал удивление у многих друзей и знакомых — ведь кто мог подумать, что инфантильный мечтатель Лео со своими художествами смог зацепить профессионалов. Тем не менее вот уже год, как Лео преподаёт, хотя за этот год ему доверяли только десятилеток. Более младшей группы в этой школе не было — группа от шести до десяти была на полном попечении владелицы школы. В то же время взрослые группы были в руках Лу, Марго и Тома. Несмотря на то, что Лео безумно хотелось заниматься с учениками постарше, его просьбы будто никто не слышал, постоянно обещая другую группу в будущем. Тем не менее время шло, и его ученики прикипели к своему чудаковатому преподавателю, который всегда вбегал в класс, на минуту опаздывая, с перекошенными очками, рюкзаком на одном плече и развязанными шнурками. То же самое повторилось и сейчас: когда Лео оказался в здании, он слышал, как Том уже начал свой урок у старшей группы, и нос к носу столкнулся с Лу и Марго — девушки работали в основном днём и пили кофе с Томом до начала вечерних курсов, а потом шли по домам либо спешили по каким-то делам.

— Привет, Лео, и пока, хорошего урока! — обычная их фраза, которой они встречали запыхавшегося Лео.

— Привет, девчонки, и пока. Был рад вас видеть!

— Увидимся где-нибудь!

— Непременно!

Последнюю фразу он буквально прокричал, добегая до класса.

— Всем привет! Поздравляю с началом занятий. Очень рад вас всех видеть! — отбарабанил он.

— Мы тоже, Лео!

— Привет!

— Как отдохнул летом?

— Спасибо, очень хорошо, но в городе. А вы как?

— Я был у бабушки

— А меня в летний лагерь отправили.

— А мы…

— Ой-ой, всё очень интересно, но мы не успеем начать урок. Давайте после занятий каждый расскажет, где был, за чашкой чая, окей? — поспешил прервать шум и гам Лео.

— Давай! — хором прокричали дети.

— Итак, есть ли у нас в группе кто-то новенький?

Новеньких не было. «Ну и хорошо, — подумал Лео, — так будет проще, сразу перейдём к цветопереходу».

— А есть ли у нас в группе отсутствующие?

И таковых не оказалось, на радость Лео. Он не сильно любил повторяться и объяснять предмет по два раза. Это как с картиной, объяснял Лео: есть подлинник, а есть копия. Первое объяснение — всегда лучше, ведь это подлинник. Тем, кто пропустил занятие, достаются копии. Вроде то же самое, но не так круто, как оригинал. Да и копировать гораздо скучнее, чем творить, поэтому каждый раз, когда группа была в полном составе, сердце Лео охватывала радость.

— Что ж, дорогие мои, сегодня мы с вами приступим к очень сложной теме, но одновременно очень интересной — цветопереходу. Помните, как в прошлом году многие из вас, если не все, испытывали проблемы, когда нужно было в одном предмете перейти от одного цвета к другому?

Дети смущённо кивнули. Ещё бы — никому не хочется громко сознаться в своём несовершенстве, тем более детям.

— В мае вы меня забросали кучей вопросов о том, как нарисовать море на закате, когда было множество цветов и оттенков у воды. Сегодня мы постараемся решить эту проблему. Хоть море мы рисовали акварелью, но достаньте пастель, мы начнём с неё.

Ученики послушно полезли в свои рюкзаки и мешки и достали пастель с альбомами. У двоих пастели не оказалось, и Лео выдал им школьные запасы. Порывшись в кладовой, Лео нашёл шар, один полюс которого был зелёный, другой — жёлтый, и цвета плавно переходили друг в друга, так что экватора было не различить. Обычный резиновый мячик, на самом деле, с которым так любят играть собаки на прогулке. Этот мячик и предполагалось нарисовать детям, тренируясь в цветопереходе. На демонстрационном мольберте он изобразил то, что имел в виду, объясняя в деталях технику. Затем попросил детей повторить рисунок в своих альбомах, себе же выкроив время для интернет-серфинга.

— Лео, посмотри, я правильно делаю?

Это задавала вопрос Мария. Она была прилежной ученицей, с задатками таланта и в то же время неуверенности. Талант перерастал в технику, неуверенность — в кучу вопросов, на некоторые из которых даже Лео не был в состоянии дать ответ. Заметив, что Лео помогает Марии, о помощи попросил её сосед по парте, а затем сосед соседа, и так всему классу вдруг оказалась необходима поддержка и консультация учителя. Про интернет на некоторое время пришлось забыть.

Наконец, справившись с простым мячиком, Лео нашёл своим ученикам более сложное задание — фотографию замёрзшего на морозе окна, в которое светило солнце и где белый, синий и серый имели градиент и плавно перетекали друг в друга. Эту фотографию теперь требовалось изобразить ученикам. Лео раздал каждому из них по своей собственной копии изображения и дал понять, что те, кто не справится с рисунком на уроке, вынуждены будут закончить его в качестве домашнего задания. Таковы уж были правила школы. На следующий урок дети будут демонстрировать свои художества и решать, у кого работа получилась лучше всех, присвоив победный балл. Тот, у кого будет больше всего баллов к Рождеству, получит бесплатный билет от школы в художественный музей. Собственно, ничто так не мотивирует к труду, как возможность приза, пусть самого пустякового, но наличие приза увеличивает мотивацию до небес, если, конечно, уподобить мотивацию дереву, которое растёт, питаемое стимулами.

Дети стали рисовать, а Лео прохаживался по рядам, помогая и подсказывая тем, кто делал ошибки или нуждался в его помощи. Всего через каких-то шесть-семь лет эти повзрослевшие дети займут его квартиру и квартиру его соседей. Всего через так немного времени они будут определять течение жизни и будут нуждаться в работе, тусовках, музыке, косячках и дешёвом бухлишке с приятелями. На их нынешних лицах ещё толстым слоем лежит невинная застенчивая детскость, но скоро она сойдёт, и взгляд их наполнится серьёзностью, первым цинизмом и первой болью утрат и поражений. Очень скоро жизнь им преподнесёт первые болезненные уроки, а также и по-взрослому приятные уроки. Они станут большими, они станут такими, как Лео, Лу, Марго, Том, Маттиас, Лола, Жозеф, Карло и другие. Они их заменят. Но они — не другое поколение, они что-то среднее, поэтому и разница между ними и друзьями Лео будет не так бросаться в глаза. Сейчас они восторгаются Лео и считают его своим старшим приятелем. Приятелем, который взрослый и крутой, который поможет, подскажет, пошутит. Через шесть-семь лет он станет для них старпёром, время которого безнадёжно ушло, хотя Лео в тот момент будет всего-то чуть около тридцати. Жизнь, ты слишком скоротечна, момент, ты слишком беспощаден. Но урок уже подошёл к своему завершению, поэтому — прочь, долой томные мысли! Впереди ещё две недели августа, впереди ещё вся жизнь!

Дети стремились побыстрее покинуть класс. Лето есть лето, а дети есть дети, и даже любимое хобби, такое, как рисование, не может надолго задержать их в помещении. Даже обещанный рассказ от Лео о его, в общем-то, скучно проведённом лете остался забытым и ненужным. Через пару минут класс опустел, и Лео стал собирать свои вещи обратно в рюкзак. Вдали коридора он слышал, как прощается со своими более взрослыми и умелыми учениками Том, а значит, вскоре можно будет поговорить о том о сём за чашкой кофе. Зайдя в комнату с кухней, Лео и занялся его приготовлением, щедро насыпав ароматной смеси с кофемашину.

— Кто у нас здесь? — раздался жизнерадостный возглас Тома, — неужели сам учитель года вернулся?

— Здорово, мужик, как же я скучал! — за этими словами последовал вполне искренний брохаг.

— Как ты, старик?

— Отлично, но лето у меня, по всей видимости, выдалось гораздо скучнее твоего, — вздохнул Лео.

— Охотно верю. Ты даже себе представить не можешь, какой отменный вышел трип! Брюссель, Амстердам, Лилль, Париж, за ним Мадрид, Порто с Лиссабоном и ещё неделька в Италии. Я за всю свою жизнь столько не путешествовал, как за это лето! И везде — тусня! Самые крутые люди Старого Света, старик, кого я только не встречал! Телефон просто ломится от новых контактов, а значит, все следующие месяцы до следующего лета они будут приезжать сюда, к нам, и наши тусовки выйдут на новый уровень. Просто улёт! Тебе точно понравится!

— Вижу, ты весь вдохновился этой поездкой.

— Не то слово! Я будто другим человеком вернулся. Новый взгляд на вещи, новые идеи. Я уже выдал Джо задумку переделать клуб, а завтра я иду помогать Марго с её садом, сделаем там что-то типа опен-эйра до самой зимы, но самый прикол — мы поставим там импровизированный тату-салон! Можно будет мутить новые татухи прямо во время вечеринки. А послезавтра будем украшать внутренний дворик Лу — хозяин дома уже дал согласие на гирлянду, лежаки и пространство для огня.

— Это всё звучит абсолютно восхитительно, ты собираешься переделать весь город, а всего-то поездил по старушке Европе.

— Я не просто поездил, я соединился с нею! Теперь все эти хостелы в старых домах, студенческие клубы, маленькие пабы, арт-пространства стали частью меня. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но дороги назад нет. Том вернулся, детки, готовьте ваши штанишки к приключениям!

— Ха-ха, ну эти твои фразы остались неизменными, чему я нескончаемо рад

— Классика всегда должна быть в мужчине. Кто-то носит костюмы с галстуками, кто-то не может вылезти из дизельного авто, а Том классичен своими знаменитыми крылатыми фразами. Есть занятие для старости — написать книгу с полным перечнем всех моих афоризмов, которые уже будто нараспев повторяет весь город.

— Старость никогда не придёт, мужик! Не могу представить тебя старым.

— Хочешь сказать, я вне времени?

— Что-то типа того. Ты — как твоя неубиваемая клетка на всех твоих рубашках вместе с велосипедной шапкой: хоть в начале двадцатого века носи, хоть в конце двадцать первого — всё будет нормально. Поэтому зашли тебя сейчас в молодые годы Боуи — никто ничего необычного не заметит.

— Не в такие уж и древние времена ты хочешь меня заслать. Я бы с удовольствием слетал в двадцатые — джаз, золотые времена!

— Даже и там твои странные усы будут вполне уместны. К сожалению…

— Мне показалось или кто-то лопнул от зависти?

Растительность на лице была большой проблемой Лео. В мечтах он видел себя то с пышными хендлбарами, то с мощной ламбертовской бородой. В реальности же кожа покрывалась только еле заметной эспаньолкой и ни на что другое, увы, не соглашалась. Неоднородность растительности на его лице, наверное, выдавала неоднородность его отношения к ней у других людей, что выражалось в перепадах от жгучей зависти к обладателям густых бород и усов к постоянной насмешке над нелепостью форм, которую эти самые обладатели придавали этим самым бородам и усам. Том же перепробовал всё — за год он мог спокойно отрастить и сорокасантиметровую бороду, и сбрить её, оставив усы, завив их в самую замысловатую форму. Подобные метаморфозы вызывали дикий восторг у девушек и неоднозначную реакцию Лео, который проклинал себя за неимение подобного природного дара. Однако же природа, будучи заядлой шутницей, лишила Тома волос на голове и в то же время наградила Лео пышной шевелюрой. Поэтому Том уже несколько лет подряд носит не снимая велосипедную шапку, а Лео же отрастил себе волосы до плеч, стараясь этим привлечь к себе внимание. Однако же перемены бород и усов Тома были более эффектными.

— Нет, я не завидую. Просто пытаюсь намекнуть, что раз у нас в городе начались перемены в тусовочной жизни, то пора уже и отказаться от этого жуткого хендлбара, — пожал плечами он.

— Это заявление звучит справедливо, не скрою. Однако если на наших новых вечеринках бочка с пуншем вдруг превратится в машину времени, мне нечем будет щеголять в середине двадцатых.

— Ох, уверен, ты как-нибудь выкрутишься. Смог же ты как-то найти популярность в нашем нелепом времени.

— А ты продолжаешь считать наше время нелепым?

— Конечно же! Не будешь же ты спорить с тем, что мы превратились в поколение копировальных машин. У нас всё копии и миксы копий — музыка девяностых вперемешку с одеждой шестидесятых. Вот, очки, зацени, — Лео дал Тому свои новые солнцезащитные очки. — Как думаешь, какой год?

— Год этак 86-87-й, — протяжным голосом завсегдатая блошиных рынков ответил Том.

— Год сегодняшний.

— Та ну! Слишком удачная копия.

— Это М. Б. делает в своей мастерской.

— Выглядит супер.

— Ещё бы! Ведь это ж копия под восьмидесятых, а раз копия, то, значит, круто.

— Не соглашусь. Мы не копируем, мы вдохновляемся. Не помню, кто сказал, но история не повторяется — она рифмуется. Мы берём лучшее из старого и даруем дух нового. Только так может существовать культура, понимаешь? Ренессанс, неоклассицизм, неоготика. Ты можешь себе представить ар-деко, не вдохновляйся его создатели Реймсским или Кёльнским собором?

— Это немного другое. Вдохновляться — не значит копировать. Вот если бы в тридцатые всё застроили копиями Реймсского собора, было бы жутко. А так, взяли пару линий и форм, но это всего лишь десять процентов. Остальное — новые идеи. А мы что делаем? Девяносто процентов копии и десять — новой идеи. Так быть не может, — возмутился Лео.

— И где же выход, друг мой? — спросил его озадаченный Том.

— В революции.

— Когда начинаем свержение власти?

— Хоть сегодня! Не могу больше терпеть власть копии и подделки. Долой примитивизм, да здравствует новая культура!

— Ты слишком долго смотришь на «Ютьюбе» политические баталии, — вздохнул Том.

— Они меня вдохновляют. Для меня преступно бездействовать. Разве ты не чувствуешь в себе энергию битников и хиппи? Разве тебе не хочется смести со стола весь этот сервиз ширпотреба и неоригинальности? Мне вот кажется, что современная культура кормит нас одним и тем же блюдом уже много-много лет. Музыка не меняется кардинально, литература эволюционирует, а должна революционировать. Про архитектуру я вообще молчу.

— В твоих словах есть истина, но кто твои товарищи по революции? Не будешь же ты сметать массовую культуру в одиночку? У Гинзберга с Берроузом и то друзья были, — продолжал ехидничать Том.

— А ты разве не со мной?

— Дружище, я лишь Том, великий тусовщик, но не более.

— И ты думаешь, этого недостаточно?

— Сделать революцию в клубах, барах и опен-эйр вечеринках? Хороша будет такая революция.

— Она должна быть везде! Полная перемена сознаний. Новая музыка, новые слова, новые движения. Меняйся, мужик, меняй других. У тебя есть влияние! Просто тусить уже недостаточно, нужно переворачивать этот мир!

— Повешу лампочки во дворе у Лу — вот моя революция. На всё остальное у меня очень простой ответ — лень. Не могу и не хочу с ней прощаться, так что извини. А от тебя слишком веет максимализмом.

— А ты знаешь, я хочу пронести максимализм сквозь годы. Да, я хочу быть таким инфантильным, легкомысленным романтиком-революционером, который пишет странные картины, как меня обычно называют. А разве не такими были те же самые Гинзберг с Берроузом? А Керуак? Чувак колесил по стране, бухал и тусил, а его короновали королём поколения. И не будь он безбашенным максималистом, разве знали бы мы какого-то Керуака? Сколько таких было в их время? Тысячи, сотни тысяч, даже миллионы. А пятерка человек сменила весь ход времени.

Было видно, что пламенная речь Лео о максимализме битников зажгла что-то в Томе. Он задумчиво вглядывался в окно, но глаза его горели, будто речь шла о настоящей революции, и Том чувствовал себя соратником Кастро, когда тот так же вдохновенно обещает ему новый мир, лишь только они доплывут до Кубы на ветхом судёнышке с такими же студентами-романтиками.

— Решено! — громко сказал Том, резко повернувшись в Лео, — я буду участвовать в твоей революции!

— Ура! Новый мир! Ты уже не за горами, — воскликнул Лео.

— Итак, каков план?

— Для начала нужно сделать супервечеринку для Мэта и Лолы.

— Ах да, я забыл совсем. Он писал мне, что хочет нечто подобное устроить, ещё когда я был в отпуске. Но в чём революционность, мой друг? Вечеринка не предвещает никакого большого действа. Стандартная «прости-прощай» для старых друзей.

— Всё так, за исключением того, что за дело взялась Лола. Мне кажется, она наконец-то решилась на большую муть.

— О-го-го! А не разыгрываешь ли ты меня? — воскликнул Том.

— Вовсе нет, мужик! Будут Дрены, будут Марго, Лу, будет много кто ещё. Весь движ — у Дренов!

— Звучит как что-то нереальное.

— Мэт ещё, конечно, в раздумьях, типа нужно посоветоваться с Лолой и всё такое, но то, что произошёл тектонический сдвиг, — бесспорно. Так что, дорогой Том, эта вечеринка будет самым подходящим местом для начала революции!

— Это точно, это точно. Сколько ж они собираются пригласить человек, раз гулянка у Дренов?

— Изначально они вообще хотели в «Стрекозе» закрытую тусовку на двадцать пять человек, но теперь, думаю, сможем взять и все пятьдесят.

— Если вечеринка закрытая, то будет немного не то. Нужен масштаб, нужны свежие лица, — задумчиво ответил он Лео.

— Я уже пригласил тут одну Фиону… — начал было Лео.

— Одну? — оборвал его Том. — Ещё раз услышу что-то подобное — оставлю тебя делать революцию самому. Ладно, я позабочусь о народе. Будет то что надо!

— Спасибо, мужик!

— Революция так революция! Кстати, а неплохое названьице для вечеринки?

— О да! Но думаю, что это сильно революционно для Лолы, прости за тавтологию.

— Извинения приняты, — наигранно высокомерным голосом ответил Том. — Окей, за название и теги я тоже берусь. Что ещё, что ещё… Оформление! Чтоб я лопнул, если позволю Дренам, или тебе, или ещё не дай бог Мэту оформлять заведение! Всё на мне, короче!

— Ахах, это круто, чувак.

За разговорами о предстоящей революционной вечеринке Лео чуть не забыл о главном, что необходимо было обсудить с Томом.

— Да, Том, — начал он, но остановился, так как лицо Тома опять излучало озабоченность и задумчивость. Какие только вихри мыслей не носились сейчас в его голове! Поездка, которая так впечатлила Тома, уже в прошлом, а лучшая вечеринка города ещё пока в будущем, и Тому стоит больших усилий построить мост в своём сознании между двумя этими событиями.

— Говори, — оторвался от своих мыслей Том.

— Тут такое дело: раз Мэт сваливает, мне нужен новый сосед, ты не знаешь никого, кому бы срочно нужна была хата? Срочно — потому что я максимум смогу дотянуть до середины сентября.

— Дай подумать, дай подумать… — ответил Том, добавив к своим глубоким измышлениям ещё одну нагрузку. — Хм… ты ж понимаешь, я отсутствовал и мало кого знаю с такой проблемой. Но вроде Алиса искала жильё.

С этими словами Том полез в телефон, чтобы найти в нём сообщения от Алисы. Как бы ни старался при этом вспомнить какую-нибудь Алису Лео, но припомнить он не мог.

— Да, точно! Ей нужна квартира, но на полгода, пока она не разберётся со всеми делами. Она типа сваливает из города вскоре, какие-то семейные проблемы. Ты же помнишь её?

— Честно говоря, ума не приложу, кто такая…

— Здравствуй! Ты её видел, такая блондинка с короткой стрижкой, мы тогда ещё тусили в «Греге».

— Так это она? Я не знал, что её зовут Алисой, странно, что мы не познакомились.

— Ты чего-то стеснялся и решил накатить, но быстро опьянел, и Мэту пришлось увести тебя домой. Удивительно, что ты всё это забыл.

— Да уж… — неловко и коротко ответил Лео.

— Ладно, написал я Алисе, она как раз готовится к переезду и к началу сентября приедет.

— Окей, хорошо.

— Больше пока пообещать никого не могу, так как ещё каникулы и всё такое, но если кто-то найдётся, то дам знать.

— Добро, мужик, спасибо, ты сильно меня выручил! — вздохнул с облегчением Лео.

— Не за что! Отплати мне тем, что ты действительно не потеряешь свой максимализм, смешанный с инфантильностью. Иначе без них ты превратишься в самого скучного мудака на земле.

— Да брось ты!

— Ахах, ладно, пора уже валить отсюда и закрывать школу.

— Да, пора идти.

Погасив свет, Лео и Том вышли из школы, заперев двери. Взяв каждый по своему велосипеду, они попрощались и разъехались в разные стороны: Лео — домой, а Том — на какую-то маленькую вечеринку к каким-то малознакомым ему людям. Стоит ли знать хорошо людей, которые тебя приглашают, если ты — местная знаменитость? Вопрос этот волновал кого угодно, но только не Тома.

Лео катил не спеша и двинулся в первую очередь к супермаркету. Вечером он планировал продолжить рисование или почитать книжку, но и то и другое лучше делать на сытый желудок, и желательно имея при этом бутылочку красного вина или крафтового пива. Супермаркет, в который он вошёл, был переполнен покупателями, а это означало бессмысленно потраченные полчаса жизни, проведённые в ожидании своей очереди. Набрав в корзинку всего необходимого, Лео стоически занял своё место в веренице таких же голодных и обречённых людей. Выбор был сделан в пользу чёрного пива местного пивзавода, — недорого и вкусно. В очереди же Лео обнаружил пару-тройку знакомых и, перекинувшись с ними парочкой в общем-то пустых фраз, незаметно для себя достиг кассы. Расплатившись, он погрузил свои приобретения в багажник велосипеда и поехал дальше, к своему дому.

В голове играла песня, ненавязчивая мелодия с не менее ненавязчивыми словами, где-то ненароком услышанная, однако авторства, равно как и обстоятельств, при которых песня была услышана, Лео припомнить не мог. Вместе с песней в голове снова появился сюжет его неоконченной картины. Удивительно, как наш мозг умеет выдавать серьёзные вещи на основании совершенно банальных и порой несвязанных друг с другом явлений, запахов или звуков: вот ты заходишь в кондитерскую, и тонкий аромат марципана возвращает тебя к рождественским каникулам, и ты вдруг вспоминаешь, как обещал какому-то знакомому приехать в гости к Новому году. И хоть на дворе уже и лето, но абсолютно тривиальный запах марципана бросает тебя в пот от твоей собственной необязательности, беспамятства и невежливости. И уже забыта цель прихода в кондитерскую (ведь не за укорами совести ты же сюда пришёл!), а ты и на пирожные смотреть не можешь, всё думаешь, обиделся ли тот твой знакомый на такую бестактность с твоей стороны или же нет. Короче говоря, загадка ещё та этот мозг. Но не успел Лео окунуться в потоки своей фантазии, как за поворотом оказался его дом, и он, пыхтя, тащит свой велосипед и продукты на последний этаж, к своей квартире.

Поставив велосипед у стенки, он услышал что-то до боли знакомое, буквально шорох, мимолётный звук, который вдруг одарил его теплом старых добрых времён. Хотя, с другой стороны, не таких уж и старых, ведь последний раз подобное случалось в конце весны, а до этого продолжалось целый год: Лео возвращался с художки, а дома его, вместо спокойного, тихого и безмятежного вечера с книжкой или кинцом, ждал бурлящий океан жизни, состоящий из новых треков, заразительного хохота Маттиаса и каких-то новых знакомых, которых по доброте душевной Маттиас вёл в их квартиру. И вот уже нужно распрощаться с приятной мечтой о тишине чтения, запиваемого травяным чаем, и нужно готовиться к вечеринке, с кучей бухла, непрерывным потоком музыки, шаржами, селфи, горой чипсов и сэндвичей, а затем — к совместному походу в какой-нибудь бар или клубешник, и так до утра, до первых лекций в университете, где будет безумно тяжело справиться с похмельем и сонливостью.

С переездом Маттиаса это всё осталось в прошлом, с чем Лео уже смирился, однако теперь он замер у входной двери, ведущей в квартиру, где очень и очень явно звучали разыгрываемые за дверью сцены из прошлого — громыхающая музыка и непопадающий ни в какие ноты голос Маттиаса, пытающегося подпеть новой песне. За дверью раздаётся запах чего-то горелого, будто бы снова, как и несколько месяцев назад, Маттиас забыл про сыр в духовке, и теперь от него осталась лишь чёрная сажа.

На то, чтобы оставаться снаружи, не было никаких сил, поэтому Лео поспешил открыть дверь и ворваться в ожидающую его кутерьму, сам не понимая, почему всё это решило возродиться вновь. На кухне, как он и предполагал, был Маттиас, в комнате Лео орали колонки (так как Лео больше смыслил в технике, чем его друг, то и колонки у него были лучше, чем у Маттиаса, поэтому музыка всегда играла из комнаты Лео, а устройства Маттиаса пылились, пока наконец не переехали в новую квартиру, где Лола загружала их работой по выдавливанию звуков плаксивой попсы). Маттиас не заметил прихода Лео, поэтому продолжал подпевать песне, старательно пытаясь спасти уже сгоревшее нечто, отчасти напоминающее рагу. Кроме же Маттиаса, как заметил Лео, в квартире никого больше не было.

— Эй, старик, что случилось? Лола тебя выгнала или ты решил порадовать меня своими кулинарными шедеврами? — крикнул ему Лео.

— Ха, не дождёшься! — ответил Маттиас, сделав музыку тише. — Лола пошла к какой-то подруге на день рождения. Там всё равно девичья обстановка, поэтому я метнулся сюда, чтобы забрать свои пластинки, ну и пива с тобой бахнуть.

На столе стояли несколько бутылок пива разных сортов и бутылка недорогого рома. Маттиас редко пил пиво только с пивом, в его понимании это было бессмысленно, поэтому пенящемуся напитку часто составляли компанию его крепкие друзья — ром, вискарь или на худой конец водка. «Гулять так гулять», — пояснял в таких случаях Маттиас. Однако с появлением в его жизни Лолы дни трезвости стали случаться всё чаще и чаще, плавно переходя в недели и дальше, возможно, в месяцы.

— Блин, мужик, я очень рад этому! Как в старые времена прям, — оживился Лео, — у меня тут салат, чуть фруктов, салями, ну и пиво тоже есть.

— Отлично! Старая добрая вечеринка!

— Старая добрая вечеринка! Кто-то ещё придёт?

— Я никого не звал. Да и не хочу пока. Ещё нагуляемся, а сегодня — только я и ты.

— Понятно, влияние Лолы даёт о себе знать всё сильнее, — съязвил Лео.

— Ты слишком критичен к ней. Да и я своё отгулял, — вздохнул в ответ Маттиас.

— Мэт, тебе же только двадцать пять, всё лучшее — впереди.

— Мне уже двадцать пять, всё лучшее — позади. Теперь меня интересует домашний уют, стабильность и всё такое.

— Смотри рюши не начни носить, бабулька!

— Эх, Лео, Лео, ты слишком инфантилен, повзрослеешь — поймёшь.

— Звучит по-стариковски, как ни крути. А у нас с тобой, между прочим, и года разницы нет в возрасте. Сечёшь, да? Твоя душа стареет, а это уже приговор.

— Я перехожу к лучшей жизни, серьёзной взрослой жизни. Но я не меняюсь внутри, посмотри — я всё тот же, я всё ещё твой дружище Мэт.

— Хотелось бы верить.

— Не сомневайся, всё супер, всё идёт как надо. Кстати, рагу хочешь? Если убрать эту гарь, то вполне нормально.

Оба засмеялись на этой фразе и открыли по бутылке пива.

— За тебя! Чтоб ты не менялся!

— За нас тогда уж!

— Окей.

И они оба сделали по большому глотку пива, за которым последовали несколько молчаливых мгновений, прерываемых музыкой в комнате Лео. Группа Wolf Alice сквозь пространство и время распространяла басы своей Silk. Маттиас первым нарушил молчание:

— Видел, ты начал новую картину, вроде неплохо получается.

— Да, буквально сегодня стартанул, но пока нет конечной идеи, так, полёт мыслей.

— Но что же ты тогда хочешь изобразить, если не знаешь своей конечной цели? Знаешь, я давно уже пришёл к выводу, что это главная проблема современного абстрактного искусства — оно не несёт в себе конечную цель. Как кто-то может понять твоё произведение, если ты не знал, что творишь? Отсюда все эти недопонимания, догадки, мол, «а может, это вечернее небо?» — «да нет, это просто тарелка супа». То есть может быть всё что угодно, и попробуй разбери. Не поступай так, дружище! Ты талантливый чувак, не поддавайся на эту фигню с абстракцией и отсутствием смысла.

— Вот ты загнул! Конечно, ты же знаешь, что я не поклонник многих явлений в современной культуре, но живопись даёт мне надежду! В каждом произведении есть идея, и полёт мыслей вовсе не означает её отсутствие. Ты не задумывался, что, может, цель современного искусства вовсе не показать статичное явление — вот, мол, дом, а вот — дерево, а показать динамику — смотри, вот дом, перетекающий в дерево, и думай-гадай, почему так.

— Это идиотизм. Извини, но по-другому не скажу. «Дом, перетекающий в дерево», надо ж такое выдумать!

— Это просто пример.

— Вот с музыкой всё понятно

— С музыкой всё то же самое, — парировал Лео. — Жанр потерялся, потерялся и смысл текста, осталась форма, динамичная форма, которую мы воспринимаем. Если бы музыка была статична, то мы не далеко ушли бы от кантат Моцарта. А так у нас есть разнообразие жанров, и всё потому, что у нас есть динамика форм.

— Это не динамика. Вот в чём динамика этой композиции?

— А ты разве не слышишь? Тоже мне, эксперт-музыкант! Начало — будто из космоса, будто летит комета или метеорит, середина — что-то земное, обыденное, ритмичное, концовка — вот она сейчас играет — будто уносит нас обратно с грешной земли. Неужели непонятно?

— Нет, это только твоё мнение, старик. Моё мнение — композиция вполне простая и… как ты говоришь? Статичная, вот! Двое в тёмной комнате, за окном — ночь большого города, фонари горят и носятся редкие машины. Они вдвоём, но между ними ничего не происходит. Постепенно он кладёт свою руку на её руку, она прижимается к нему, он приобнимет её другой рукой, она — его в ответ. Ничего не происходит больше — всё те же двое, всё те же фонари за окном и пустая тёмная комната, никакой динамики и космоса. Надо ж было такую чепуху сказать — кометы с метеоритом!

— Ну-ну, и что дальше? Дальше возникает ритм, это что — секс, по-твоему?

— Началось! Где ты тут секс услышал? Лёгкий поцелуй — вот и весь ритм, это ритм сердца, чувак! Эх, давно ты живёшь одиночкой, совсем не понимаешь элементарных романтических штук.

— Звучит, знаешь, как?

— Ну, скажи, как!

— Как блевотно-клубничное суфле! Лёгкий поцелуй. Чувак, там ритм! Р-И-Т-М, там нет лёгкости, а потом ритм спадает, это как, по-твоему? Он её легко поцеловал и убежал? Бред, согласись! Динамика, масштаб, полёт — вот что там.

— Слишком банально. Услышал чуть разные темпы — и давай про космос сочинять. А представь, что ты смотришь кино, и всё та же сценка — лёгкое прикосновение, взаимность, потом поцелуй, взаимность — и дальше уже всё понятно по сюжету, так ведь? И дальше уже не нужно показывать, навязывать сцену, все всё поняли, за исключением, быть может, тебя. Камера отдаляется, они целуются, темп спадает. Как тебе, а?

— Ладно, сдаюсь, звучит убедительно, — согласился Лео, который уже потерял нить разговора.

— Слишком просто сдался! — возмутился Маттиас.

— Лучше дай мне ещё пива.

— Может, лучше ромчика?

— Окей, давай его.

Маттиас разлил ром по стаканам и разломил шоколад. По его восторженным глазам победителя диспута читалось, что он хочет продолжения беседы в том же духе и на ту же тему.

— Возвращаясь к твоей картине…

— О нет, пожалуйста, перестань! Мы не найдём компромисс.

— Найдём, найдём! В споре рождается истина. Вот смотри, старик, ты начал с улицы — довольно странный ход, не находишь? Неужели улица у тебя — центральный сюжет? Уверен, что нет, если ты ещё совсем с катушек не съехал. Просто твоя голова пустая, в ней нет новых идей, и ты начал рисование с такого банального сюжета, как улица. Кто твой центральный персонаж? Это он или она? Как выглядит? Чем занимается? Каково его предназначение для картины? В чём вообще смысл? Куча вопросов, чувак, а ответов — ноль! Улица — и всё! И ещё кривая такая, типа абстрактная. Стоит ли вообще рисовать с отсутствием задумок?

— Вот ты любишь судить о книге по обложке, а о картине — по первым мазкам. У меня идея есть, Мэт

— И в чём же она? Мне пока не ясно.

— Что-то засело у меня в голове, будто из прошлого, есть какой-то образ, который я хочу поймать.

— Это ещё типа до твоего переезда сюда?

— Да, что-то оттуда, из глубины. Я не помню, что конкретно, есть только какие-то краски, оттенки, даже формы нет. Вот помню эту улицу, и на ней были какие-то эмоции у меня, совсем детские, элементарные эмоции, а какие — хоть убей, не вспомню.

— Так надо было сначала вспомнить, а потом рисовать. Салют!

— Салют! Вот что мне в тебе нравится и злит одновременно — твоя противоречивость.

— Если нравится и злит, то противоречия в тебе, старик, — ответил Маттиас, выпив ром залпом.

— Ну вот опять. Ты можешь быть философом, рассуждать о таких темах, в которых остальные просто падают от переизбытка мудрости, а потом — бац! — и всё сводишь к каким-то таким простым вещам, настолько глупым и неуместным, что другие люди не понимают, что произошло. Как? И всё? Философия кончилась? Серьёзно? И в чём же суть? Поэтому тебя мало кто понимает.

— Мне достаточно, что меня понимает Лола и пара-тройка самых близких друзей.

— Я тебя порой тоже не понимаю…

— Это всё потому, повторю ещё раз, потому, что ты витаешь в облаках, ты слишком легкомысленный и мечтательный. Да, меня некоторые недопонимают, потому что они думают тривиально: вот началась философия, значит, ею всё и закончится. Многие почему-то думают, что дальше в речи будет всё только сложнее и сложнее. А тут — на тебе! И старик Маттиас всё вынес на поверхность — вот вам правда-матка, кушайте с аппетитом!

За этими словами Маттиас разлил по ещё одной порции рома и разбавил его долей апельсинового сока. Вечер переходил в серьёзную стадию, что не могло не радовать Лео, который ощущал себя вполне счастливым за этими пьяными философствованиями со старым другом, в их старой квартире, слушая музыку со своих колонок. «Как же это офигенно», — думал про себя Лео, сидя на кухонном столе и попивая ром с соком, вглядываясь в вечерний августовский пейзаж за окном. Солнце уже катилось к горизонту, свет естественный становился всё тусклее, а свет искусственный — от старого абажура, купленного на какой-то блошиной распродаже, — становился всё ярче и теплее. Всё источало блаженство. Воистину, кто не любит вечеров на кухне, тот не любит и саму жизнь. Маттиас тем временем залез на подоконник, где лежала для удобства огромная бесформенная подушка канареечного цвета.

— Кстати, Мэт, — вспомнил вдруг Лео, — ты так и не ответил по поводу вечеринки. Написал, что подумаете, и на этом тишина.

— Ах да, забыл, замотался. Да, мы в принципе не против.

— Это как-то прозвучало… будто тебе пофиг. Ребята просто в нетерпении — Дрены, Том, я ещё одну девушку пригласил, по которой вроде Дрен-младший сохнет…

Но на Маттиаса эти слова будто бы не имели воздействия, он неожиданно погрузился в какие-то мысли, которые были недоступны Лео.

— Ты знаешь, — начал он, — я очень хочу эту вечеринку. «Переезд Мэта», офигеть событие, конечно, но это всё же событие, которое стоит отметить. Мы так много праздновали что-то и отмечали, что уже и не припомнишь, в честь чего это всё проводилось и вообще, был ли повод.

— Повод как обычно — друзья, хорошая компания, вечер выходных, ну и так далее, сам же в курсе. А тут реально нужно отметить. Просто необходимо! А ты чего-то включил тормоза.

— Да, да, я всё понимаю. Но Лола… Ты же понимаешь, она не сильно вписывается во всю нашу тусовку. Но я сделал выбор — я выбрал её, а значит, мне нужно разделять её увлечения, её тревоги, её сомнения. Она не сильно хотела масштабно гулять, предлагала ограничиться тихим ужином человек на пять…

— Серьёзно? Мне казалось, что она наоборот решила принять твою компанию и хочет эту вечеринку.

— Не совсем. Она хочет, чтобы это была моя последняя такая масштабная вечеринка. Конец так конец, дальше — новая жизнь. И я её прекрасно понимаю, она имеет право на такие взгляды.

— Но не будешь же ты просто так меняться только потому, что того захотела Лола. А она сама меняется? Отношения предполагают взаимность.

— Всё сложно, старик, всё сложно. Знаешь… Все эти пьянки и гулянки — это было весело, правда. Я очень ценю нашу компанию и люблю вас всех. Но есть в жизни что-то настоящее. Что-то совсем иное, чем все тусы. Вечеринки и празднования — они будто бы суррогат жизни, искусственные и кичливые. Все друг перед другом чего-то строят, пытаются понравиться, пытаются выставить себя в выгодном свете. Обсуждают друг друга, обсуждают вещи, которые абсолютно пустые. С Лолой всё не так. С ней я нашёл ту настоящую жизнь. Домашний очаг, как бы банально это не звучало.

— Ну, дружище, — протяжно ответил Лео, долив себе и Маттиасу выпивку, — меня сильно огорчают такие мысли. Другая жизнь, настоящая жизнь…

— Нет, ни в коем случае это не упрёк. Повторюсь — я очень вас всех люблю, ребята. Даже больше — Лола вас тоже любит, правда. Просто нужно меняться, нужно уходить от этой… этой подростковости, что ли…

— Ну в чём тут подростковость, Мэт? Старые друзья собираются в компании, чтобы отвлечься от бытовой суеты, работы, учёбы, стрессов, обсуждают то, что выходит за рамки их обычной жизни. Музыка-кино-искусство-политика-кулинария. Ходят совместно на курсы, на барбекю, на фестивали. Это то, что делать нашу жизнь менее пресной, то, что делает её ярче. Ну вот женишься ты, ну вот пойдут дети — что ты им сможешь передать? Домашний очаг? Шторы с рюшами и бледно-голубые обои? Да они пошлют это всё и вас с Лолой, едва им исполнится пять! Вот у меня на курсе детки — дети, Мэт! Им десяток лет, а они соображают, что к чему, их не купить разговорами про карьеру и стабильность. Им нужен импульс, им нужно творчество, выход энергии! Ты понимаешь, какие у тебя будут проблемы в общении с твоими же детьми, если вместо импульса ты будешь их тормозить и говорить, что главное в жизни — спокойствие и уют?

— Я надеюсь, они меня поймут.

— Не поймут, чувак, ох не поймут! И ты сам себя не понимаешь, это всё — самообман. Лола — спокойный человек, флегматик, у неё другие биоритмы — это всё объяснимо, за это я её не критикую. Но то, что она хочет подстроить под себя весь мир, я понять не могу, ну никак!

— А не того же самого хочешь и ты? — парировал Маттиас.

— Нет, я хочу, чтобы ты оставался собой, Мэт, а я — собой. А Лола — собой. И чтобы мы терпели друг друга и не кидались фразами про «инфантильность» и «искусственность». Искусственно ты пытаешься быть тем, кем не являешься, чувак. Прими себя, ты — весельчак, у тебя куча друзей, ты чуточку неуклюж, противоречив, да-да, и не спорь со мной, ты — рубаха-парень, ты простой, но ты и философ, ты мало что шаришь в искусстве, но зато ты офигенен в дискуссиях, ты уболтаешь любого. И тут нечего стесняться, тут нечего ограничивать. Ты — Мэт и всегда будешь им. Не надевай маску, которая тебе не подходит.

— Эх, Лео…

— Что? Слишком максималистичен?

— Да, именно это слово.

— Ну, тогда валяй, пробуй перестроить себя и посмотри, что получится. Флаг тебе в руки!

— Знаешь, вот будто что-то стукнуло меня по голове…

— Иначе и не скажешь!

— Подожди, не язви. Вот что-то стукнуло, и я оглянулся — а что у меня есть? Да, есть друзья и всё то, что ты перечислил. Но это всё годится для вечера, а что днём? Кто я такой вообще? По сути же дела — абсолютно серый, незаметный, как и многие. Я пытаюсь прыгнуть выше головы, пытаюсь выставить себя этаким философом, как ты выразился. Но ничего из этого не выходит. Тусовка — дело хорошее, но и у любой тусовки есть начало и конец. Вот заканчивается вечеринка — все идут по домам, и ты можешь быть хоть сто раз крутым парнем, это уже никому не нужно — всё, время вышло, пора спатки. Вот это я понял, когда увидел Лолу. Помнишь же, она остановилась и пыталась сама починить свой велосипед. Она понятия не имела, как он вообще устроен, но она пыталась. С ней никто не говорил, с ней никто ничего не обсуждал — новые тенденции в литературе вообще были тогда не к месту, только она и её поломанный велосипед. Хрупкая девушка, пытающаяся исправить что-то в технике, будто пытающаяся что-то исправить в своей жизни. И тогда у меня случился этот удар. Я вижу её и понимаю: всё, что было до этого момента, все эти бестолковые дискуссии были ничто! А вот она — жизнь! Настоящая жизнь, настоящая проблема, и настоящее желание эту проблему решить. Нет никакой мудрости, заумных словечек, новомодных трендов — всё банально. Будто бы глоток прохладной воды из ручья, когда ты пил до этого колу. Что-то другое, что-то исходное, что-то настоящее. Да, именно — настоящее. Я тогда не мог удержаться. Лола немного неказиста, близорука, неуклюжа, как и я, но она — настоящая. При всей моей любви к вам, при всей моей любви к нашим барам, клубам, посиделкам, концертам, она — существительное. Всё остальное — прилагательное. Это как картина в раме. Рама может быть дорогой и старинной, но если картина — дешёвая репродукция, то это просто смешно и нелепо. А вот настоящая картина хорошего мастера может украсить собой любую раму. Это вопрос выбора приоритетов, старик, вопрос — что важное в жизни. Я нашёл ответ на этот вопрос, надеюсь, найдёшь ты. Тусовки — дело хорошее, но они круты только тогда, когда в жизни есть что-то более ценное, чем тусовки.

— Так в том-то и дело, чувак, — продолжил дискуссию уже изрядно подвыпивший Лео. — В том-то и дело! Должен быть баланс, должна быть гармония. А когда ты одно заменяешь другим, в чём гармония? Ты раму меняешь на картину — разве это круто? Совершенно не круто, но ты поступаешь именно так. Не бросай нас, мужик, обещай, что не бросишь. Пусть будет Лола, пусть будет её дурной вкус, пусть будет всё то, на что ты променял нашу квартиру, но не бросай друзей. Не бросай себя, я бы сказал. Обещаешь?

— Обещаю. И что касается вечеринки — да, мы проведём её, она будет, старик!

— Ура! Это то, что я хотел услышать! И к чему была вся эта философия?

— Я лишь хотел, чтобы ты меня понимал, чтобы ты не обижался, когда что-то идёт не так, как было раньше. Жизнь продолжается, всё меняется, поэтому не нужно становиться на пути перемен, прими их, и тогда всё будет зашибись!

— Ладно, считай, я тебя понял.

— Ахах, мужик, люблю, когда ты соглашаешься со мной.

Оба они были уже пьяными, оставался ром, но никто его больше не хотел. Вечер постепенно сменялся ночью, и в домах напротив один за другим загорались огни светильников. Что-то магическое было во всём этом, что-то зачаровывающее. Жизнь ещё бурлила за окном, но постепенно остывала, всё больше окон озарялись тёплым жёлтым светом, всё меньше велосипедов и машин проносилось по брусчатой улице. Оба друга молчали, думая о чём-то и будто бы читая мысли друг друга. Так бывает, когда всё вокруг вдруг становится приятно тёплым, безмятежным. Ночные бабочки стали биться в окно, всё сильнее становился гул сверчков, всё пьянее были мысли.

— Слушай, Лео, а у тебя остался ещё тот косяк, который тебе Сэм отдал?

— В портсигаре.

— Не хочешь?

Лео задумался на мгновение — ради чего было это предложение? Только ради того, чтобы чуть порадовать его после столь тяжёлого разговора? Или Маттиас всё же хотел продолжения их скромной вечеринки? В любом случае было понятно, что домой он не спешил и мог провести часок-другой в своей старой, уже теперь бывшей квартире. Было также понятно, что травка с алкоголем одурманят сознание до тошноты, и приятная атмосфера вечера закончится крепкими объятиями унитаза. Всё это было ясно и очевидно даже вполне выпившему человеку. Но была не была!

Лео полез за косяком. Старый металлический портсигар прямоугольной формы был его сокровищем ещё со школьных лет — когда-то подростком он откопал его возле какого-то заброшенного дома и сразу нашёл ему применение для своих первых в жизни сигарет. На его внешней стороне были изображены шахматная доска с фигурами — должно быть, он принадлежал какому-то мастеру шахмат или даже гроссмейстеру, по крайней мере, так хотелось верить Лео. Портсигар раскрывался книжкой, и внутрь помещалось ровно двадцать сигарет — в основном самокруток, которые Лео по нехватке денег крутил, сидя на скучных лекциях или за чашкой кофе после обеда. Но был у портсигара один секрет — одна из его частей содержала двойное дно, куда легко могли скрыться несколько косячков. Как много друзей и знакомых одалживали у Лео сигареты, и как мало из них знали об этой тайне, когда вытягивали обычную табачную сигарету из портсигара.

В последнее время по непонятно какой причине Лео стал редко дымить косяками и держал один про запас, который ему подарил Сэм — его хороший приятель, живущий на первом этаже. Сэм слыл специалистом по каннабису, но Лео не знал, сколько ему лет, чем он занимается по жизни, сколько скурил травы и какие наркотики он ещё не пробовал. Зато прекрасно знал, что Сэм — очень щедрый человек и никогда не зажмёт косячок никакому из своих приятелей. Маттиас же, хоть сам и не прочь подымить травкой, был что-то вроде как на ножах с Сэмом с недавних пор и даже не мог назвать Лео причины их ссоры, несмотря на все расспросы, и Лео объяснял их отношения обычной антипатией. Странная вещь эта антипатия, нелогичная — вроде как и нет повода, но вот не нравится человек, и хоть тресни! И ходишь-думаешь, а что ж в этом человеке не так, и понять не можешь — природа так устроила, возможно, даже и к лучшему. Поэтому когда Маттиас жил в одной квартире с Лео и они хотели покурить косяк, то к Сэму всегда шёл Лео. Так и завязалось приятельство между ними.

Достав из секретного отдела портсигара косяк, Лео распалил его, сделал пару втягов и передал Маттиасу. Тот задумчиво продолжал вглядываться в уже наступившую ночь. Лео отметил про себя, что за весь вечер его друг ни разу не потянулся к телефону, чтобы сообщить как-то о себе Лоле. Возможно, у них размолвка, подумал Лео, или они так договорились — каждому из нас нужно время на себя, ведь эгоизм также свойственен человеку, как и альтруизм, хотя мало кто себе в этом признаётся. Кто-то уезжает на рыбалку за город, а кто-то идёт к другу немного выпить и покурить.

Каннабис непросто лёг на алкоголь, и вместо ожидаемой лёгкости оба почувствовали какой-то невидимый груз, который тянул вниз. Говорить не хотелось, хотелось лишь, чтобы этот момент тянулся вечность. Музыка остановилась, да и смысла в ней не было, так что ничто не нарушало тишины. Тишина обволакивает, приглушает, утихомиривает страсти. Нет ничего целебней тишины. Но Лео её нарушил.

— Знаешь, Мэт, — начал он, — я рад, что ты пришёл сегодня. Мне действительно это было нужно. Ты… Большое спасибо тебе, короче!

— Всегда пожалуйста, — коротко ответил ему Маттиас.

— Знаешь, в этом мире так всё сложно… деньги, работа, отношения, да всё! И так не хватает старых друзей порой. Чтобы как в детстве, чтобы всё было просто и понятно. Горка, песочница и всё такое прочее.

— Понимаю, — опять без лишнего многословия откликнулся Маттиас.

— Мне тебя будет не хватать, чувак. Но знай, что я очень за тебя рад.

— Спасибо тебе, и мне тебя будет тоже не хватать.

Лео сполз на пол, будто всё та же невидимая тяжесть пригвоздила его к паркету. Спиной он упёрся к стене. Через минуту сполз с подоконника и Маттиас. Он примостился рядом, сделал глубокий затяг и передал Лео косяк, от которого оставалось совсем чуть-чуть.

— Мне так хорошо, Лео, как не было хорошо уже давно. Новая жизнь, все дела, но мне есть что вспомнить. Спасибо тебе, что был всё это время рядом. Ты — мой брат, которого у меня никогда не было.

— Тише, тише, Мэт, не нарушай тишины. Насладимся ею. Прощальная тишина в этой квартире для тебя.

— Точно, чувак.

— Забери косяк, я больше не буду.

— А тебе не плохо уже?

— Мне хорошо, Мэт, мне очень хорошо.

— И мне тоже. Чертова тишина, как она прекрасна!

— Ты прав, чувак, ты прав.

Лео уснул, совершенно забыв, что ему должно быть плохо. Плохо от выпитого, скуренного, но ещё больше — от тяжести его молодой жизни. Как легко быть в двадцать пять печальным и страдать от этого. Уныние преследует тебя по стопам, и тебе ничего не стоит поймать его, и всё тебя угнетает, и всё разоряет твою душу. Ты молод, но ты несчастен — это знает каждый, кто хоть чуточку задавался вопросами о смысле своего бытия в этом возрасте. Этими вопросами, конечно же, задавался и Маттиас, который докуривал косяк, уныло вглядываясь в стену, и который через несколько минут незаметно для себя уснул тут же с Лео на полу. Рано утром Маттиас покинул свою бывшую квартиру, унося свои последние пожитки и оказав при этом помощь Лео в перемещении на диван. Он не стал окидывать прощальным взглядом свой бывший дом, будто пытаясь спасти себя от сожалений. «В путь, к новым горизонтам», — подбодрил он себя, справляясь с похмельем. Солнце же уже вовсю врывалось в окна, роняя на пол золотые свои лучи. Новое утро, новое начало.