Оживший

Александр Шувалов, 2017

В свое время группа спецназа ГРУ подполковника Игоря Коваленко провалила ответственное задание и была расформирована. Оказавшись не у дел, ее участники вынуждены самостоятельно приспосабливаться к жизни. Сам Игорь устроился работать контролером в супермаркет. Однажды он случайно узнает на улице главаря террористов, на которого в свое время охотились спецназовцы и которого ошибочно считают ликвидированным. Коваленко понимает: экстремисты готовят террористическую атаку. Он спешит собрать свою группу и помешать «ожившему» боевику осуществить смертельную акцию. И даже не догадывается, что война уже давно ведется по другим правилам…

Глава 2

Не так уж и ошиблась сексуально оскорбленная дамочка Светлана, обзывая меня прапорщиком. Пятнадцать лет назад я действительно был им, правда, очень недолго.

В личном деле, хранящемся в районном военкомате, черным по-русски прописано, что я, Коваленко Игорь Александрович, 1974 года рождения, образование незаконченное высшее, призван в ряды российских вооруженных сил в 1993 году и уволен оттуда же в 2005 году в запас в звании подполковника с должности заместителя командира войсковой части… по тылу. Беглого взгляда на скупые строки характеристик и аттестаций вполне достаточно, чтобы осознать тот факт, что непобедимая Российская армия от расставания с вышеупомянутым офицером совершенно не пострадала, ибо в течение всей своей службы он только и делал, что пьянствовал, приворовывал да к тому же еще и постоянно попадался. Что-нибудь понимающего в военном деле человека, может, могло бы удивить, как же такой пьяница и ворюга умудрился в столь юном возрасте пролезть аж в подполковники, а могло бы и не удивить. В нашей армии сейчас никого этим не поразишь, сильно пьющие подонки, случается, взлетают много выше и стремительнее.

Я и в самом деле подполковник запаса, но прошу поверить: за все двадцать с копейками начисленных лет выслуги не украл ни единой солдатской портянки и не толкнул налево ни банки казенной армейской тушенки. Меня действительно выперли, но из организации, гораздо более серьезной, нежели службы тыла всех армий мира, вместе взятых. А в военкомате находится так называемое «третье» личное дело, то есть добросовестно скроенная и даже выдерживающая проверку «липа».

Как и многим другим, в восемнадцать мне совершенно не хотелось во солдаты, но у мамы денег на «отмазку» не было, а удачливый коммерсант-отчим как раз в то время вложил всю имеющуюся наличку в евроремонт новой, только что приобретенной квартиры в самом престижном районе нашего городка. Поэтому я уехал в Москву и там довольно быстро влился в одну охранно-бандитскую структуру. В то время страна была битком набита подобного рода мутными конторами с крохотным уставным фондом и очень ограниченной уголовной ответственностью за что-либо совершаемое. Порой невозможно было без микроскопа определить, где заканчивалась собственно охрана и начинался ничем не прикрытый бандитизм. И наоборот. Веселое было время, и мы все под стать ему.

Через год я ненадолго завернул домой, навестить маму с сестренкой, и в первую же ночь за мной пришли менты и люди в красивых защитного цвета мундирах. У еще тогда не перешедшего из бизнеса в политику маминого мужа лишних денег опять не оказалось, на сей раз он затеял строительство дома за городом у озера. Подозреваю, кстати, что именно он, по причине природной подлости, позвонил куда надо и сообщил о моем приезде.

Так я все-таки стал военным и попал в окружную бригаду спецназа: медицинскую комиссию привело в умиление состояние моего здоровья, а «покупателей» в погонах приятно поразило наличие у призывника Коваленко И. А. шести первых спортивных разрядов и аттестата об окончании английской спецшколы.

Через год меня перевели и, что интересно, опять в спецназ, но на сей раз в очень и очень серьезный. Вообще-то в нем должны были служить только офицеры, но к 1994 году их уже не хватало, кого выгнали, а кто плюнул и ушел сам. Вот и латали дыры солдатиками срочной службы.

— Назови мне, Коваленко, слово на букву «Т», — с ходу в лоб огорошил меня при знакомстве командир группы подполковник Волков — высокий, спокойный мужик, совсем седой в свои тридцать с копейками.

— Танк!

— Еще!

— Тринитротолуол!

— Слишком сложно. Еще!

— Тупица!

— Дошутишься, еще!

— Тихий!

— Тихий, говоришь? Ладно, пусть будет Тихий.

— Что будет, товарищ подполковник?

— Отвыкай обращаться по званию, здесь тебе не рота почетного караула.

— А как обращаться? — опешил я.

— Меня называй «командир», а с ребятами сам разберешься.

— А при чем тут Тихий, командир? — поинтересовался я.

— Это теперь твой позывной. Мои соболезнования, Тихий.

— По какому поводу?

— Сам скоро поймешь.

И я действительно очень скоро все понял, потому что попал в самый настоящий ад.

Целый месяц нас, троих срочников, Витьку Аргунова — позывной Дрозд, Димку Городова — позывной Синий и меня гоняли как распоследних сидоровых коз, пытаясь как-то вживить в состав группы. Потом я уразумел, что делалось это исключительно ради нас самих: сразу отсеять ненужных и дать шанс уцелеть оставшимся. Через три месяца после зачисления в группу и мне довелось побывать в деле. Не беда, что тогда я был, честно говоря, всем в обузу, зато вернулся на базу живым и не поцарапанным. Хотя и вусмерть перепуганным.

А поначалу все было, мягко говоря, очень и очень хреново. С первого же дня нас буквально придавило и размазало по окружающему пейзажу от непосильных физических и умственных нагрузок. Уставали мы настолько, что однажды втроем так и вырубились в столовой, даже забыв поесть. Думаю, что если бы мне в один прекрасный вечер пришла в голову мысль повеситься и разом покончить со всеми этими муками, то суицид не состоялся бы исключительно потому, что не хватило бы сил, чтобы поднять руки и закрепить брючный ремень на каком-нибудь сучке.

Еще очень страдало самолюбие. Все мы считались не последними бойцами у себя в бригадах. Очень, знаете ли, приятно было наблюдать, как «гестапо» (так мы промеж себя называли занимавшихся наравне с нами молодых офицеров из группы) по окончании ежедневной пытки как ни в чем не бывало шли пить пиво, играть в волейбол или с разрешения командира срывались на ночь к бабам.

Через месяц отсеялся Витька, в одно прекрасное утро он просто не смог или не захотел встать по подъему. Еще через две недели прошли контрольные итоговые учения, по результатам которых был отправлен назад в часть Димка Городов — самый мощный и выносливый среди нас троих. Правда, немного тугодум.

А я задержался в группе. Поначалу казалось, что ненадолго, а потом как-то втянулся. Меня даже начали осторожно похваливать.

— Нападай, Тихоня! — весело скомандовал щуплый на вид паренек Гоша Рыжиков — позывной Шмель. Лейтенант двадцати одного года от роду, самый молодой офицер в группе. Он всегда называл меня так.

Я шагнул вперед и тут же упал. Не совсем удачно заблокировал пинок по ребрам, перекатился, вскочил. Обозначил удар ногой по среднему уровню, а сам попытался пробить «двойку» в голову. Опять, черт, упал. Поднялся, увернулся от удара и, разорвав дистанцию, попытался взять захват. В итоге сам попался на зверский болевой.

— Молодец, — похлопал меня по плечу Гоша. — Растешь на глазах.

— Нашел молодца, — огрызнулся я, баюкая левую руку. — Уделал как дошкольника и еще издевается.

— Не скажи, — на полном серьезе возразил он, — сегодня ты, между прочим, не только защищался, но и даже попытался что-то изобразить.

— А толку? — скорбно спросил я. Зверски болели рука и задница, на которую меня несколько раз очень чувствительно посадили.

— Видел бы ты меня два года назад, — хмыкнул Гоша, — говорю, молодец, значит, молодец.

Со временем мы сдружились и даже несколько раз удачно сработали в паре. А в 1999-м Рыжикова задействовали в какой-то особо секретной операции, и он погиб. До сих пор не знаю, где, как и почему.

В середине 1994 года Волков отправил меня на две недели в отпуск. Я вернулся из него на три дня раньше срока и тут же написал рапорт. Получил звание «прапорщик» и был направлен в единственное оставшееся на всю страну учебное подразделение в Сибирь. Через восемь месяцев закончил ту учебку с отличием, единственным из пятнадцати человек, и мне по традиции предоставили право выбора дальнейшего места службы. Я выбрал группу подполковника Сергея Волкова — позывной Бегемот — и шесть лет с небольшими перерывами на учебу отбегал в ней. Сначала самым молодым и зеленым, затем старшим «тройки». Теперь и я уже был «гестапо» для кое-кого из молодняка.

В 2001-м, когда из Главного управления запросили одного человека для работы в недавно созданном спецподразделении, Сергей рекомендовал меня. На новом месте дела резко пошли в гору, спасибо Волкову. Через два года я стал командиром подразделения. В тридцать был уже подполковником с серьезным послужным списком и без единого проваленного мероприятия. К 2006 году не без основания рассчитывал получить полковника и возглавить второй отдел нашего управления, настоящую кузницу генеральских кадров (трое из четырех, командовавших в свое время им, стали генерал-майорами, а один — генерал-лейтенантом). Короче, любимец начальства, кум королю и сват министру. Судьба подшутила надо мной неожиданно и очень зло.

Та с треском проваленная операция в Южной Америке не только прихлопнула, как мухобойкой, мою до того успешную карьеру, но и поделила пополам жизнь на «до» и «после». Мое подразделение было направлено в одну тихую страну в Западном полушарии в распоряжение героя-разведчика Островского, не первый год работавшего в регионе. Поставленная задача была простой и ясной: захватить, а при невозможности захвата уничтожить одного славного человека, известного в определенных кругах как Режиссер. До сих пор помню кое-что из его биографии.

Чжао Шицюань, 1963 года рождения, русско-китайский метис, уроженец города Хайлар, автономный район Внутренняя Монголия, Китайская Народная Республика. Как все метисы, имел и русские фамилию, имя и отчество (Разгильдеев Алексей Федорович). В 1981 году вместе с семьей переехал на постоянное место жительства в СССР. В следующем году был принят на факультет режиссуры театрализованных форм досуга Института культуры города Улан-Удэ, в 1983 году перевелся в Московский институт культуры. В то же время попал в сферу интересов советских спецслужб и прошел довольно-таки серьезную подготовку. В 1989 году по время спецкомандировки пропал, как в воду канул.

Вынырнул он в середине девяностых и серьезно заявил о себе терактом в Северной Африке. Потом были Турция, опять Африка, теперь уже Западная, и Юго-Восточная Азия. Все до единой разработанные и проведенные им акции отличались доходящей до абсурда оригинальностью сюжета, четкой скоординированностью по месту и времени и отлаженной, как швейцарские часы, работой всех задействованных лиц. Сам он, к слову, никогда не нажимал на курок, зато имел в подчинении группу прекрасно подготовленных профессионалов. Руководил ими через немногочисленных доверенных лиц, которых время от времени заменял «по естественным причинам».

Артистичный прагматик, толковый психолог, прекрасный вербовщик, до предела обаятельный сукин сын. Тонкая, блин, артистическая натура. Всем этим он и заслужил в определенных кругах гордое погоняло Режиссер.

Абсолютно равнодушный к политике, работающий строго под заказ, исчезающий и вновь появляющийся внезапно, он превратился в настоящую головную боль для спецслужб многих стран. Его пытались поймать, но без успеха. В конце прошлого века он дважды отметился в России. Отработал и красиво ушел вместе со всей своей командой.

После долгожданного ухода на пенсию царя Бориски Кремль проветрили и освободили от стеклотары. Страна потихоньку начала жить по-новому. Спецслужбы наконец прекратили заниматься исключительно помощью Березовскому в святом деле борьбы с Гусинским и наоборот, а вернулись к своей основной работе.

В 2004-м нам повезло. Один ловкий парень смог законтачить с доверенным сотрудником Режиссера. Правда, он очень скоро куда-то делся, но следок-то остался. Мы обнаружили этого творца ровно через год в одной тихой латиноамериканской стране. Почему, спросите, тихой? Да потому, что там годами ничего яркого не происходило. Пришедшая к власти в конце девяностых группа высших армейских офицеров железной рукой навела порядок, разогнала легальную оппозицию и просто перебила всех революционеров, социалистов и прочих «истов». Тамошнее правительство, как и все другие в регионе, не питало особой любви к Соединенным Штатам, однако в отличие от соседей по континенту совсем не стремилось слиться в дружеских объятиях с Россией, напротив, упорно от них уворачивалось. Да, едва не забыл — эта страна никого никогда никому ни по каким запросам не выдавала. Мистер Чжао, он же Леша Разгильдеев, знал, где обустроить лежку…

Меня повезли на совещание прямо из аэропорта, не дав поесть и помыться с дороги. Полковник Вадим Островский, красавец, атлет и просто крутой до жути мужчина, рыл рогом землю и бил в нетерпении копытом.

— Работаем! — с места в карьер заявил он. Я сразу же почувствовал себя героем индийского боевика и стал ждать, когда же заиграет музыка, а мы оба пустимся в пляс.

— Когда?

— Сегодня ночью.

— Где?

— В его особняке. — И он выложил на стол один-единственный листок бумаги с какими-то каракулями.

— Что это? — Я ткнул пальцем в один из фрагментов так называемого плана.

— Ограда.

— А это?

— Дом, что, сам не видишь!

— Что вы знаете о датчиках и ловушках по периметру?

— Какие, на хрен, датчики? Ты бы еще о спутниках-шпионах спросил!

— Что известно о его охране?

— Всего пять или шесть человек, все с пушками.

— Так пять или шесть? И потом, где подробный план здания? Что находится внутри?

— Послушай, военный. — Он картинным жестом поднял на лоб темные очки и жестко посмотрел мне в глаза. — Если боишься, так и скажи. Дай мне пару своих ребят и топай пить пиво в гостиницу, я сам все сделаю.

— Давайте не будем торопиться, — предложил я, изо всех сил стараясь не сорваться на вульгарный мат.

Этот Островский мне сразу очень не понравился. Вообще-то такие рубахи-парни и супермены вызывают восторг исключительно у дамочек бальзаковского возраста и у той части руководства, которая судит о нашей работе исключительно по отчетам таких вот островских. А еще смотрит боевики по телевизору: Рембо в Афганистане или Настя Заворотник в тылу врага. Лично я, воспитанный на принципах разумной трусости, перед тем как засунуть куда-то голову или какую другую часть тела, стараюсь все-таки осмотреться. Ребят ему подавай, щас! За годы командования подразделением я не потерял ни одного человека и совсем не собирался нарушать эту традицию в угоду кому бы то ни было.

— И что ты собираешься делать? — хмыкнул он.

— Подумаю.

В следующий раз мы встретились через три дня.

— Ну что, — сурово спросил меня настоящий полковник, — подумал?

— Подумал, — не стал спорить я.

— Осмотрелся?

— Да.

— Ну и как тебе мой план?

— Никак.

Все это время мы с ребятами не спускали глаз с клиента, изучили систему его охраны и, к собственному удивлению, убедились в полном отсутствии как системы, так и самой охраны как таковой. Никаких камер, датчиков, растяжек, сигналок, медвежьих капканов и даже сусличьих норок. Пятеро, иногда шестеро сонного вида молодых людей, бездарно изображающих охранников и телохранителей. По ночам все они дрыхли, четверо на койках в караулке, а двое — сидя за столами в комнате на первом этаже слева от центрального входа. Как говорится, приходите, люди добрые! Именно по этой причине я решил в дом не соваться. Не люблю, знаете ли, заявляться туда, куда меня уж очень настойчиво приглашают.

— Тогда перехватим в городе, — предложил он и сам тут же устыдился сказанного. Какой, к черту, перехват на узких, забитых народом улицах. Даже если и цапнешь клиента, все равно не уйти. Да и полиции на автомобилях полным-полно.

— Дайте мне еще пару-тройку дней, я еще подумаю…

— А тебе не кажется, паренек, что ты слишком много думаешь?

— Думать надо как можно чаще, — выдал я одну из бесчисленных поговорок друга Сергея Волкова, бывшего опера ГРУ Сани Котова, — тогда это войдет в привычку.

— Скажи мне, сынок, — тут он попытался схватить меня за рукав, но я увернулся, — ты давно не получал по мордашке?

— Терпеть не могу махать кулаками, — сознался я, честно глядя в глаза товарищу полковнику, — но никогда не отказываюсь, если предложат.

На этой высокой ноте мы и расстались.

К следующей нашей встрече я наконец надумал.

— Что это? — недоумевающе спросил Островский, глядя на план.

— Французский ресторан «Мишель». Наш клиент регулярно здесь ужинает через день на второй — никогда бы не подумал, что русско-китайский метис так любит французскую кухню.

— И народу там небось как в родном метро поутру.

— Не сказал бы. — Я успел пару раз побывать в том самом ресторане и как следует осмотреться. Видел, кстати, нашего красавца, ужинавшего в компании жгучей брюнетки а-ля Кармен (охрана ждала его в машинах у входа), и даже послушал, как эти голубки воркуют. Голос Режиссера с тех пор врезался мне в память, вот почему я и вспомнил его четыре года спустя. Человеческий голос, как и отпечатки пальцев, строго индивидуален, изменить его никакими операциями невозможно.

— Вы собираетесь войти следом за ним?

— Нет, будем ожидать его в ресторане.

— Все равно мой план проще и эффективнее.

— Не спорю, но действовать будем по-моему.

Островский связался с Центром, Москва подумала и выдала соломоново решение: операцией по-прежнему руководит товарищ полковник, а место, время и порядок действий определяет командир подразделения, то есть я.

После этого он как-то очень скоро успокоился. Вдвоем мы быстро довели дело до ума. Товарищ полковник въедливо вникал во все детали и даже подбросил по ходу дела пару остроумных идеек, которые я с благодарностью принял. В итоге мы помирились, и он даже соизволил признать некоторые положительные стороны моего плана.

— Однако же удобно этот кабак расположен. — Островский ткнул ручкой в крупномасштабную карту. — Сколько до шоссе, полкилометра?

— Шестьсот пятьдесят метров.

— Плюс три дороги: к морю, национальному заповеднику и перевалу. Уходить будете вот по этой, угадал?

— Верно, — ответил я. У меня было несколько другое мнение касательно маршрута отхода, но такие интимные подробности я всегда предпочитал держать при себе, — угадали.

— Хрен успеют перекрыть. Молодец!

— Рад стараться, — гаркнул я, и мы оба расхохотались.

За полтора часа до прибытия клиента мы начали просачиваться в ресторан поодиночке и мелкими группами. Заняли позиции вокруг его излюбленного места, отгороженного от общего зала ширмочкой столика в углу. Сделали заказы, обозначили гастрономический энтузиазм и принялись ждать. Нас было шестеро, двое оставались снаружи, Островский со своими людьми ждал в условленном месте.

Минут за двадцать до приезда Режиссера я подал сигнал тревоги, как-то уж больно активно замельтешили вокруг моего столика сразу двое незнакомых мне официантов, крепких молодых мужиков. И потом, очень не понравились короткие, время от времени бросаемые в мою сторону взгляды дамочкой из несколько натужно веселящейся компании за столиком напротив. Смотрела, как будто брала на прицел. Мы схватились за пушки, и это нас спасло, к сожалению, не всех.

Как я понял, люди в ресторане собирались поступить с нами точно так же, как мы с тем Чжао: захватить, а в крайнем случае — уничтожить. Не успела мадам вскинуть ствол, как я всадил в нее две пули и перевел огонь на официантов. Сразу после этого к веселью присоединились остальные, и пальба в кабаке поднялась очень даже нешуточная.

И все-таки они нас не взяли. Мы положили всех их и ушли, забрав с собой убитых, Саню Коновалова, Петра Клименко и моего тезку, Игоря Павловского. Раненый в грудь Женя Сироткин вышел наружу сам и вырубился уже возле машины. У нас вообще не принято бросать убитых и раненых.

Домой мы добирались поодиночке. Я прилетел в Москву последним, потому что сначала возился с Женей, а потом, в нарушение всех инструкций, тупо вернулся обратно, чтобы закрыть вопрос с Режиссером самостоятельно. Напрасно вернулся, ждать он, естественно, не стал.

Зато меня с нетерпением ожидали в родной конторе. Бодро закрутилось служебное расследование, на горизонте замаячил трибунал. Из лучшего командира в управлении спецподразделения я быстренько превратился в самонадеянного упертого самодура, тупого непрофессионала, слона в посудной лавке. Рапорта Островского и, что самое обидное, моего собственного зама и приятеля, Кирилла Крикунова, документально это подтвердили. Я и не пытался оправдаться, потому что знал, что виновен, какие, к черту, могут быть оправдания у потерявшего троих бойцов командира. До конца разбирательства меня отправили на загородную базу, где я и провел две недели в отведенной мне комнате, лежа в койке и бессмысленно таращась в потолок.

До трибунала дело не дошло — в нашей организации не принято выносить сор из избы. Меня вернули в Москву, но дальше прихожей в родной конторе не пустили. Какой-то двадцать седьмой помощник начальника Главка в чине полковника сообщил мне через губу, что я уволен в запас, согласно собственноручно написанному три месяца назад рапорту и даже удостоен смехотворной пенсии.

— Вы же понимаете, Коваленко, — процедил он, вручая мне бумажный пакет с какими-то документами.

Все я прекрасно понимал. Здоровый и бодрый организм российской военной разведки просто-напросто исторг меня из своих плотных рядов, как изгоняют залетевшую и заразившую всю округу триппером монашку из святой обители.

Я взял документы и молча вышел. Так я стал отставным тыловиком и сразу же перестал жить, потому что жизнь — это что-то большее, чем вдохнуть-выдохнуть, поесть-попить, поспать, а потом проснуться, погадить и начать все сначала.

Кстати, о попить. Очень скоро выяснилось, что единственный способ избавиться от ночных кошмаров — это как следует залить в трюмы чего-нибудь спиртосодержащего. Или просто не спать. Вот так я и стал контролером.

Надеюсь, теперь вы понимаете, что почувствовал я, увидев Режиссера рядом и чуть ли не в обнимку с Островским — человеком, вместе с которым я должен был этого деятеля упаковать или просто упокоить. Наша случайная встреча (я ведь мог потопать к метро или плюнуть и сесть в машину к Светлане) — лишнее для меня подтверждение того, что ОН все-таки есть. А раз так, пусть пребудет со мной, чувствую, что ЕГО помощь мне еще ох как понадобится.