Три закона жизни

Александра Грашкина

Роман будет интересен и тем, кто скучает по старой доброй классике с глубоким смыслом, и любителям легкого жанра и приключений. На третий день проживания в племени главный герой встречает настоящую любовь и обретает злейшего врага. Только благодаря помощи новых друзей ему удается распутать сложные интриги и прийти к власти. Героям предстоит пройти через дружбу и предательство, любовь и ненависть, счастье и разочарование. Когда испытания позади, наступает неожиданная развязка…

© Александра Грашкина, 2020

ISBN 978-5-4498-0113-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая «Личная неприязнь»

«И вечный бой! Покой нам только снится…»

А. Блок

***

Факелы горели ярко, множество свечей отбрасывали неровный свет на стены просторной пещеры. Торжественная обстановка немного смутила Перси, но он сразу взял себя в руки — наступил день, о котором он давно мечтал. Сегодня он наконец скажет то, что давно готово слететь с его губ — великие слова!

Пещера уже заполнилась людьми. Все члены племени стояли по краям, а в центре рядом с большим факелом стоял вождь. Он ждал Перси, который с невольным трепетом в сердце приближался к нему. Перси видел устремленные на него глаза: завистливые, удивленные, ободряющие, сомневающиеся — тысячи лиц, рассматривающих его с интересом. Он был здесь новичком, его плохо знали, поэтому к тому, что его выделяли, относились с недоверием. Перси также не слишком хорошо знал обычаи этого племени, но, сравнивая их с традициями своего, не мог не признать их более гуманными и менее жестокими. Перси привык к безусловному подчинению, грубости и постоянному контролю, от которого всегда мечтал избавиться. Здесь же поощрялся усердный труд и послушание, хороших работников переводили на другие должности, как получилось и в его случае. Перси всего три дня работал в самой низкой должности — кладовщиком, но его труд и способности оценили по достоинству и перевели в инженерный корпус, а за прилежное поведение дали право выбрать любую девушку, чтобы назвать ее своей женой. Перси уже решил, кому предложит руку и сердце, и с нетерпением ждал начала церемонии.

Перси бросил быстрый взгляд в зал, туда, где стояла в тени его возлюбленная, потом перевел глаза на предводителя племени. Вождь ждал, когда люди успокоятся и будут готовы его слушать. Лицо Монтесумы оставалось очень спокойным, ни малейших признаков волнения или других эмоций нельзя было заметить. Он отвернулся от факелов, светивших ему в лицо, и заговорил:

— Итак, я хочу представить вам отличного работника, талантливого человека, чьи заслуги сегодня получат награду. За свой похвальный результат Перси получит право сейчас выбрать спутницу жизни. Готовы ли Вы сделать свой выбор?

Монтесума обернулся к Перси, и тот почувствовал, как у него сильнее забилось сердце. С первой минуты своего пребывания в новом племени он ощущал необъяснимый трепет при виде стройной, тихой, редко улыбающейся девушки, совсем еще юной на вид. Перси догадывался, что девушка отвечает ему взаимностью, но не мог поговорить с ней.

Оставалось лишь надеяться на удачу, и, стараясь выглядеть как можно более безразличным, Перси ответил:

— Я предлагаю ей руку и сердце и обещаю быть ей неизменно верным. Я выбираю Нинисель!

Произнеся заветные слова, Перси быстро взглянул в тень. Нинисель вышла из толпы, грациозная, как лебедь, и приблизилась к нему.

— Я согласна, — улыбнулась она.

Как сладок сей миг торжества! Оглушенный словами возлюбленной, Перси не замечал больше ничего вокруг. Он взял ее за руку и повел туда, где в тени стояли члены племени, провел по кругу и вышел наружу. Церемония закончилась, и молодая пара, согласно обычаю, выходила на короткую прогулку.

Перси и Нинисель, держась за руки, гуляли по темному двору — территории племени. Они скрылись от любопытных взглядов за деревьями, укрытые вечерней мглой и густыми ветвями. Перси не мог говорить: так он был счастлив.

— Я всегда ждала этого дня, — задумчиво проронила Нинисель.

— А я верил, то он настанет, — подхватил Перси.

Они посидели на упавшем дереве, потом вернулись в пещеру. Перси ждал, пока Нинисель заберет свои вещи и перейдет к нему в комнату. Затем молодая пара миновала множество коридоров, и наконец они остановились у входа будто в нерешительности. Внезапно услышав шаги, Перси обернулся. Перед ним предстал высокий смуглый человек со спутанными черными волосами — Перси узнал Гольмия из инженерного корпуса, который весь вечер смотрел на него с нескрываемой ненавистью. От удивления Перси на время потерял дар речи. Гольмий насмешливо улыбался.

— Гм, Перси, ты думаешь, твое счастье теперь надежно и вечно? Удача новичка. Я превращу твою жизнь в ад, можешь не сомневаться.

— Зачем ты подсматриваешь за нами? — Пораженный, Перси не мог подобрать нужных слов.

— Жаловаться идешь? Любимчик Монтесумы, берегись же!

Плюнув, Гольмий ушел. Перси хотел было бежать за ним, но Нинисель удержала его.

— Успокойся, Перси, пойдем в комнату. Он сразу возненавидел тебя, но сейчас забудь о нем. Мы с тобой вместе и счастливы — этого довольно.

И Перси последовал за женой, полный мрачных раздумий. Светлый день омрачился, и настроение окончательно испортилось. Так, за один вечер на третий день проживания в новом племени он обрел подругу жизни и заклятого врага.

***

Однообразная работа очень быстро утомляла Перси. Он сразу возненавидел кропотливый труд рабочего, мастерившего детали или ремонтировавшего сломанное оборудование. Теперь Перси изо всех сил старался перевыполнить норму, чтобы скорее получить желанное повышение.

На пятый день за один стол с Перси сел завтракать незнакомый ученый. Он представился как Лютеций и вкратце объяснил, что работает в научной сфере в высших кругах. Перси был заинтригован: что заставило такого умного высокопоставленного человека обратить на него внимание? Лютеций назвался его доброжелателем.

— Вы просто понравились мне, Перси, будем друзьями.

Перси не отказался: новый знакомый произвел на него самое благоприятное впечатление.

Через несколько дней заслуги Перси снова оценили, и он получил должность секретаря.

Стемнело, становилось прохладно. Элизабет продрогла и пожалела, что не взяла с собой накидку. Она плохо представляла, куда идет, но полностью полагалась на странного спутника, который уверенно вел ее в темноту. Элизабет знала лишь его имя — Гольмий; после ужина он взял ее под руку и велел следовать за ним, а теперь уводил куда-то в лес, далеко от пещеры, так и не дав объяснений. Элизабет доверилась ему интуитивно, как привыкла доверяться незнакомым мужчинам, и уже минут десять шла за своим новым другом в неизвестность.

Элизабет не ощущала ни малейшего беспокойства, хотя догадывалась, зачем он позвал ее. Она называла себя жертвой обстоятельств, почти рабыней Гольмия, хотя в глубине души понимала, что принимает добровольное решение. Все это, однако, не было для нее новым — а по-настоящему страшна лишь полная неизвестность.

Пещера племени давно уже осталась позади, и они углубились в лес. За деревьями девушка увидела маленькую лачугу, похожую на нору — крошечная комнатка без мебели, на полу был расстелен грубый жесткий ковер, тусклый фонарь отбрасывал неровный свет на деревянные стены.

Гольмий знаком пригласил Элизабет войти, она осторожно ступила на ковер и присела. Гольмий закрыл дверь широкой деревянной панелью и сел напротив, пристально всматриваясь ей в глаза, и впервые Элизабет ощутила волнение и первобытный страх подчинения. Здесь, вдали от цивилизации, в густом лесу она снова превратилась в слабую беззащитную женщину, бессильную противостоять натиску природы. Теперь они с Гольмием могли быть связаны одними лишь первобытными инстинктами. Минуту или больше длилось молчание, потом Гольмий медленно заговорил:

— Элизабет, послушай меня внимательно. Я позвал тебя сюда… впрочем, ты догадываешься, зачем я тебя пригласил.

Элизабет кивнула. Жесткое лицо Гольмия казалось ей даже красивым. Игра начиналась, как обычно, и первобытный ужас отступил. Теперь она в его власти навсегда; осталось задать лишь один роковой вопрос…

— Элизабет, я тебя не держу здесь силой. Ты мне понравилась, конечно, но, как видишь, я на тебе не женюсь. Никогда. Ты нужна мне для развлечения в долгие сырые вечера. Никогда не жди от меня большего. Ну же?

— Я согласна, — прошептала Элизабет, чувствуя, как попадет в привычный круг. Но Гольмий еще не кончил.

— Это еще не все. Ни одна девушка прежде не соглашалась с такими условиями, какие я предлагаю тебе. Но мне бы не хотелось услышать отказ.

Элизабет вздрогнула; страхи и прежние подозрения вернулись к ней снова. Опять она пожалела, что осталась одна рядом с сильным и страшным человеком в диком лесу.

— Ты не будешь иметь детей. Не вздумай пытаться спрятать их в лесу или заявить о наших отношениях. Ты вольна поступать с младенцами как угодно, но я тебя предупредил.

Элизабет побледнела. Гольмий внимательно смотрел ей в глаза.

— Итак? Я тебя не принуждаю, ты вольна уйти прямо сейчас, — равнодушно бросил он.

Элизабет всю трясло. Она в ужасе подумала о том, что ее ждет, и все же бессильна была отказать. Как сквозь сон девушка услышала свой голос, прозвучавший так отстраненно, как чужой:

— Я согласна.

— Даже на таких условиях?

— Да…

Мир перевернулся в ее глазах. Когда они уходили, Элизабет хотелось кричать, а Гольмий испытывал мрачное удовлетворение при мысли, что теперь ему не придется страдать от одиночества и душевной пустоты.

***

Лютеций вошел в зал. За столами уже сидели многие члены племени, но он искал своего нового друга.

— Как твоя новая работа, Перси? — улыбнулся Лютеций, садясь за столик. — Секретарем работать интереснее?

— Да, но ненамного. Почему-то все, с кем бы я ни заговорил, советуют мне воспользоваться своим положением, хотя я не собираюсь искать ничего секретного.

Лютеций беззаботно рассмеялся.

— По правде говоря, секретарь вряд ли имеет доступ к важным договорам, актам или законам, так что воспользоваться своим положением тебе не удалось бы даже при желании.

Друзья продолжали оживленно беседовать, когда к ним вдруг подошел Монтесума.

— Извините, что прерываю вашу беседу. Перси, зайдите ко мне в кабинет после ужина.

Крайне удивленный, Перси с недоумением смотрел ему вслед.

— Надеюсь, ничего серьезного? — озабоченно спросил Лютеций.

— Пустяки, скорее всего, хочет предложить мне сменить работу. Честно говоря, мне уже надоело писать скучные бумажки, — махнул рукой Перси.

Перси медленно брел по коридору. Он хорошо знал дорогу, однако не торопился встретиться с вождем. Хотя Перси понимал, что бояться нечего, он переживал из-за предстоящей аудиенции намного больше, чем сказал Лютецию. Перси не хотел понапрасну волновать друга, однако приглашение в столь поздний час показалось ему несколько странным.

Перед тем как войти, Перси пригладил волосы, несколько раз глубоко вздохнул и, наконец, собравшись с духом, постучал в дверь.

Деревянная панель отодвинулась сразу, и вождь пригласил его войти. Перси нерешительно переступил порог кабинета. Монтесума знаком велел Перси сесть на стул напротив стола, закрыл дверь и долго молчал, его внимательный взгляд, казалось, проникал в душу. Наконец он заговорил:

— Перси, я достаточно хорошо узнал Вас за несколько недель, которые Вы провели в нашем племени. Я вижу, Вы не понимаете, к чему я клоню. Не изображайте святую невинность: я говорю об исчезнувших из стола важных документах — утром они лежали на своем месте, а теперь их там нет.

Перси продолжал молчать.

— Вы знали, где они хранятся. Сегодня утром Вы были в моем кабинете. Как видите, все говорит не в вашу пользу. Итак?

— Я ничего не трогал в Вашем столе, сэр, — Перси чувствовал, что звучит неубедительно. — Мне нет никакой выгоды брать их, сэр. Я не ребенок, чтобы так глупо шутить.

— Где лежал секретный протокол о неразглашении договора с племенем латтов…

Перси не слушал дальше. В отчаянии он думал только «не верит и не поверит».

«Не поверит словам оправдания, но не могу же я не знать, где лежат бумаги, которые я перекладывал в другое место сегодня утром?»

Монтесума не кричал, не требовал ответа, и Перси похолодел: «Значит, все уже давно решено. Он осудил меня».

С трудом Перси ответил почти машинально:

— В верхнем левом ящике стола…

Как сквозь сон он наблюдал, как Монтесума отпер дверь, позвал охрану, которая тотчас вывела его из кабинета, и услышал прощальный крик Монтесумы:

— В рудники на обработку металлов на неделю!

***

Перси пришел в себя, только оставшись один в камере. Он огляделся по сторонам: в комнате не было ничего, кроме простой жесткой кровати; из окна в комнату лился лунный свет, освещавший грубую келью. Перси присел на краешек кровати и стал вспоминать свой разговор с вождем, но мысли путались у него в голове, и он не пришел ни каким выводам. «Произошла ошибка, вождь просто не разобрался в произошедшем, а я плохо оправдывался», — решил он наконец, однако таким объяснением не удовлетворился. Кроме того, он так и не решил, что же теперь предпринять.

Пока Перси мучительно размышлял, отворилась дверь, и к нему в камеру вошел охранник, который принес ему ужин.

— Что мне делать? — в отчаянии обратился он к охраннику.

— Прежде всего Вам следует поесть и выспаться. Не терзайтесь пустыми размышлениями понапрасну, а ложитесь спать. Сейчас это единственная разумная вещь, которую Вы можете сделать, а завтра Вас ждет трудный день.

Охранник поставил перед Перси еду и вышел.

Перси уснул не сразу и провел мучительную ночь. Он думал о Нинисель, которую не смог предупредить, о Лютеции, которого смело заверил, что ему ничего не угрожает, и о том, какое впечатление он произвел на Монтесуму. Вглядываясь в ночную темноту, Перси гадал, что ожидает его, какое наказание может выдумать изощренный в жестокостях ум вождя племени.

Утром, едва рассвело, его разбудил охранник, поставил перед ним завтрак, затем велел идти в подвал рядом с пещерой. Перси послушно пересек двор, выходящий в лес, и свернул к подвалу: вниз вела длинная шаткая лестница. Перси уже знал, что где-то в глубине подвала находится шахта, где работают огромные страшные машины, созданные причудливой фантазией инженеров и ученых, воплощение могущества интеллекта современного человека. Он сам еще совсем недавно мастерил детали и составные части таких машин, но ничего не знал об их устройстве и работе.

Охранник передал Перси надсмотрщику.

— Эй ты, парень, иди сюда! Вот твой участок и твоя работа, к концу дня все должно быть выполнено. И не вздумай просить помощи у других заключенных, не то тебе несдобровать!

Он кратко объяснил Перси, что нужно делать, и вышел. Работа оказалась крайне тяжелой и утомительной, ее всегда отдавали заключенным, а в их отсутствие ее выполняли машины. Лучшим, что мог придумать жестокий человек, было заставить человека работать как машина! Через полчаса Перси совершенно выбился из сил; с трудом проработав целый день, он не выполнил и половины нормы.

— И это все, что ты сделал! — закричал надсмотрщик, осматривая скромные результаты каторжного труда. — Да ты совершенно не старался! Так знай, что в следующий раз получишь вдвое больше!

Он наотмашь ударил заключенного по лицу. Перси вздрогнул, но не произнес ни слова. Молча, совсем без сил, он вернулся в свою камеру и упал на кровать. От усталости он даже не сразу уснул, болело все тело, а при мысли о том, что ждало его в течение всей недели, ему становилось еще хуже. Едва Перси заснул легким поверхностным сном, как тотчас был разбужен и снова отведен на работу.

Работы и в самом деле стало вдвое больше, а сил оставалось все меньше. Надсмотрщик снова кричал и бил его, но Перси было уже все безразлично. Странное оцепенение охватило его. За второй день он не сделал и трети нормы, а на третий день вовсе не смог приняться за работу.

— Почему ты ничего не делаешь? — закричал надсмотрщик. — Притворяешься больным, бездельник! Меня не обманешь!

Лицо его, перекошенное от злости, теряло свои очертания, расплывалось и исчезало в наплывающем на глаза тумане. Надсмотрщик ударил его, Перси упал на землю и потерял сознание.

Когда Перси очнулся, было уже темно. В камере царил полумрак, лишь тусклая свеча отбрасывала неровный свет на потолок, и огонек плясал по стенам комнаты. Незнакомый человек склонился над ним.

— Лежите спокойно и не волнуйтесь. Вам скоро станет лучше.

— Кто Вы и что со мной случилось?

— Небольшое переутомление, непростая ведь у Вас работа. А я врач, меня зовут Мейтнерий.

Перси пытливо всматривался в лицо врача, пытаясь понять его оценку произошедшего, но врач смотрел на него равнодушно и доброжелательно, и Перси понял, что он видит в нем лишь пациента.

— Вы устали, я сейчас оставлю Вас, только ни о чем не переживайте и не волнуйтесь, в Вашем состоянии это вредно. Я навещу Вас завтра вечером.

— Я останусь в постели?

— Да, конечно, работать Вам сейчас нельзя.

Перси вздохнул с облегчением — хоть одна хорошая новость за день! Как только врач ушел, к Перси зашел охранник.

— Поешьте и отдыхайте.

— Разве уже вечер?

— Да. Пора ужинать.

Оставшись один, Перси собирался подумать обо всем, но не успел — сон окутал его раньше, чем он успел это осознать.

***

Весь день Перси скучал. Вставать ему не разрешали, да и сил все равно не было, и он не мог ничем себя занять; обстановку камеры он уже знал наизусть, все события последних дней улеглись в памяти, но он так и не придумал, что делать и как оправдаться перед вождем. В нарушение всех правил охранник по имени Палладий, уже успевший сдружиться с Перси, несколько часов просидел у постели больного и, как умел, развлекал его беседой и рассказами о своей жизни. Он поведал Перси все, что знал о надсмотрщике и враче.

— Жестокий безжалостный человек с каменным сердцем, — сказал он о первом из них, — готов на любые крайние меры, чтобы в точности исполнить приказ. А врач, напротив, замечательный человек, очень добрый и отзывчивый. Уверен, он сделает все возможное, чтобы Вы дольше оставались в постели.

Вечером к больному пришел Мейтнерий.

— Очень хорошо, — сказал он, осмотрев Перси, — однако вставать Вам я категорически запрещаю, еще один день Вы должны провести в постели. Если завтра к вечеру Вам станет лучше, можно будет выйти на прогулку, но ни в коем случае не возвращаться к работе.

Перси обрадовался, увидев, что предсказание охранника действительно сбывается. Огорчало его лишь то, что еще один день предстоит невыносимо скучать. Однако на следующий день Палладий сообщил Перси о предстоящем визите Монтесумы, и тоску Перси как рукой сняло. Посещение вождя могло сулить ему большие перемены, как хорошие, так и дурные, и со временем Перси все ярче представлял возможный разговор и думал, что скажет наконец в свое оправдание. Около четырех часов дня Палладий оставил Перси наедине со своими страхами и смутными надеждами дожидаться прихода вождя.

Монтесума не опоздал. Он вошел уверенным шагом, не спросив разрешения, присел на краешек кровати и равнодушно спросил:

— Как Вы себя чувствуете? Мейтнерий описал Вас как тяжелобольного, и я решил проведать Вас сам.

— Неплохо, — ответил Перси.

— Мой долг — навещать больных и страдающих. Я не собираюсь принуждать Вас работать, теперь я и сам вижу, в каком Вы состоянии. Хочу Вас порадовать: раз сегодня Вам разрешили выходить, то знайте: во дворе Вас ожидают друг и жена. Они так настойчиво добивались свидания с Вами, что я решил разрешить.

— Спасибо, сэр, я действительно рад.

Перси тотчас позабыл о своем положении. Его искали, добивались встречи, он не оставлен! Да, Лютеций и Нинисель теперь — единственное его утешение.

— Я рад, что Вам стало лучше, поправляйтесь скорее. Идите же, друзья Вас ждут.

Перси не пришлось повторять дважды. Еще раз пробормотав слова благодарности, он бросился во двор. Друзья действительно ждали его. Нинисель шагнула ему на встречу и крепко обняла.

— Что с тобой случилось? Меня официально оповестили, что ты в тюрьме, но я так и не узнала, что произошло.

Перси кратко поведал им о случившемся.

— Странно, что Монтесума так ничего и не сказал тебе сегодня, — задумчиво произнес Лютеций. — Может, тебя скоро оправдают? Он получил новые сведения?

— Не знаю. — Перси вдруг почувствовал страшную усталость. Все же он еще не совсем поправился, и Лютеций, заметив, что другу тяжело, отошел, оставив их с Нинисель наедине. Она стеснялась присутствия постороннего, хоть и близкого человека, и держалась скованно, теперь же девушка могла дать волю своим чувствам.

— Возвращайся скорее, — прижалась Нинисель к мужу, — мне так тебя не хватает. Я без тебя так одинока. Все косятся на меня и спрашивают, что с тобой. Приходи скорее.

— Не грусти, любимая, я уже скоро вернусь. Меня отпустят, ведь я невиновен, и мы заживем, как раньше, даже лучше.

Перси погладил Нинисель по ее шелковистым волосам.

— Прощай, дорогая, до встречи!

Перси долго смотрел вслед уходившим друзьям, и сердце сжималось сладостной мукой. Пользуясь свободой, Перси долго гулял по двору и, лишь когда стемнело, повернул обратно.

Он не спеша шел к тюрьме мимо шахты. Ему вдруг стало любопытно, закончились ли дневные работы. Перси заглянул внутрь — никого не было; удовлетворенный, он продолжил свой путь. Прямо перед ним на земле лежал человек с ножом в спине, рубашка окрасилась свежей кровью. Он был мертв. Даже не видя его лица, Перси понял, что перед ним — надсмотрщик.

Ужас овладел им до такой степени, что он уже почти не контролировал себя. Перси отшатнулся от убитого, отошел в сторону, осмотрелся, но рядом никого не было. Стемнело, люди давно разошлись, и звать на помощь было некого и незачем. Не контролируя себя, Перси бросился в комнату, вбежал и с трудом проговорил:

— Там на земле… во дворе… надсмотрщик… с ножом…

Мейтнерий и Палладий бросились к нему, но Перси упал на кровать; туман застилал глаза. Последние проблески мыслей исчезли в водовороте сознания, и мир погрузился во мрак.

После пробуждения Перси вновь ощутил страх и отчаяние, которое развеяла встреча с друзьями. Теперь он с трудом вспоминал, о чем они говорили; все вытесняло убийство — убийство, которого он не совершал. Но кто поверит ему? Ведь именно с ним особенно жестоко обращался в последнее время надсмотрщик. Что Монтесума решит — страшно даже предположить, а Палладий — фактически он обманул его доверие. Чувствуя, что проваливается в бездну мыслей и воспоминаний, Перси невольно застонал.

— Вам плохо?

Услышав заботливый голос, Перси открыл глаза; перед ним стоял Мейтнерий.

— Как Вы себя чувствуете? Впрочем, судя по Вашим вздохам, это вопрос излишний — вижу, Вам все еще очень плохо.

— Доктор, — начал Перси.

— Меня зовут Мейтнерий, — напомнил он. — Я Ваш друг. Цените мое расположение к Вам, ведь врачи не могут отдавать предпочтение тому или иному пациенту. Врачи, как и вожди, и судьи не имеют права помогать кому-то по дружбе, между тем я на Вашей стороне.

— О чем Вы говорите? — едва слышно спросил Перси.

— Ваша судьба еще не решена, но я постараюсь сделать все, чтобы смягчить наказание.

— Когда придет Монтесума?

— Вероятно, сегодня вечером, если Вы сможете его принять.

— Вечером? — удивился Перси. — А сейчас…

— Утро, но Вы можете спать спокойно, если чувствуете себя уставшим.

— Нет, я хочу поговорить с вождем!

— Тогда потерпите немного, вечером он навестит Вас, а сейчас я должен идти. Желаю удачи!

— Мейтнерий, я никого не убивал!

— Охотно верю, но Вам предстоит объяснять это не мне, а Монтесуме, а он, боюсь, как раз уверен в обратном.

Врач вышел и велел Палладию посидеть с больным.

— Я никого не убивал, — воскликнул Перси, — но меня наверняка обвинят в смерти надсмотрщика.

— Сочувствую, но ничем не могу помочь. Надейтесь на справедливость вождя.

— Что меня ждет?

— Самое худшее — принудительные работы в течение пяти-шести месяцев, если Вас признают виновным, но, возможно, Вас оправдают, не переживайте заранее.

Перси тяжело вздохнул. Легко им всем утешать, ведь не их ждет шесть месяцев настоящего ада. Впрочем, на родине бы с ним расправились без суда и следствия намного более жестоко, и рассчитывать на чью-либо справедливость там было бы совершенно бессмысленно.

Визита Монтесумы Перси ждал с еще большим нетерпением, чем в прошлый раз. Он горел желанием оправдаться, но когда отодвинулась панель, Перси тотчас забыл все приготовленные фразы, и страх снова овладел им.

— Ну, Перси, боюсь, Вы не скоро оправитесь после этого потрясения, — вождь старался говорить как можно более доброжелательно. — Крайне неприятное происшествие, не правда ли? Расскажите мне вашу версию произошедшего.

— Сэр, я не убивал надсмотрщика, хотя он и жестоко со мной обращался! Уверяю Вас, после свидания с друзьями я просто гулял.

— Я прошу Вас об одном: представьте мне свою версию, и поменьше эмоций, пожалуйста.

Он внимательно выслушал Перси и сразу встал, собираясь уйти.

— Сэр, поверьте, я ничего не сделал. Я знаю, что Вы мне не верите…

— Напротив, я верю Вам отчасти. Мне тоже не кажется, что преступление совершили Вы, однако других вариантов у меня все равно нет. До тех пор, пока мы не разберемся с этим делом до конца, Вы останетесь здесь. Надеюсь, неопределенность не продлится долго.

И Монтесума ушел, оставив Перси одного, бессильного повлиять на решение своей судьбы.

***

Хотя официально об убийстве не говорили, слухи быстро распространялись, и к концу дня о нем уже знали все. Те, кто сначала был доброжелательно настроен по отношению к Перси, теперь резко изменили свое мнение и считали, что ошиблись в нем. Сочувствие к новичку и удивление его успехам сменилось презрением и осуждением нахального выскочки, негодяя, вора и убийцы. Нинисель тоже приходилось нелегко: часть общественного осуждения коснулась и ее. С ней не разговаривали женщины, за спиной постоянно перешептывались и сплетничали, и все показывали пренебрежение, не скрывая злорадства. Нинисель терпела все молча, и Лютеций не раз удивлялся ее стойкости и мужеству. Сам он старался скрывать их дружбу, чтобы не давать лишних поводов для пересуд. Нинисель понимала, что со временем разговоры прекратятся, люди найдут другой предмет для обсуждения, но отсутствие рядом любимого и неизвестность усиливали ее горе.

Так прошло несколько дней, но ничего выяснить не удалось. Монтесума рассказал все Лютецию и Нинисель, повергнув их в еще большее уныние. Нинисель проплакала всю ночь, но на утро выглядела спокойной, как обычно. Друзья уединялись в лесу, где продолжали обсуждать все и искать пути решения проблемы. «Должен же быть какой-то выход, — говорил Лютеций, — неужели мы бессильны избавить друга от несправедливой клеветы? Ведь это абсурд!»

Лютеций, кроме того, заметил, что Нинисель вызывает в его душе какое-то странное волнение. Он боялся его и тщательно скрывал. Нет, он должен просто помочь другу, естественно, он сочувствует его жене, убитой горем, но кроме долга, как Лютеций с ужасом отмечал, его томило желание помочь Нинисель, обрадовать ее, спасая Перси.

На исходе четвертого дня, когда напряжение дошло до крайней степени, и друзья уже начали впадать в отчаяние, за столик к Лютецию сел незнакомый молодой человек.

— Разрешите представиться, меня зовут Лоуренсий, я художник. А Вы друг Перси, верно?

— Да, а что Вы хотите?

— Поймите, я искренне сочувствую и Вам, и Вашему другу, и хотел бы помочь ему оправдаться.

— Что?

— Тише, я не хочу, чтобы нас слышали.

Действительно, за соседним столиком Гольмий со своими друзьями мрачно поглядывал в их сторону и прислушивался к их разговору.

— У меня есть неопровержимые доказательства невиновности Перси, — продолжал он, понизив голос, — но говорить об этом сейчас рискованно. Этот человек, который так пристально смотрит на нас, — его враг?

— Да. Он ненавидит его с первого дня их встречи.

Лоуренсий многозначительно взглянул на Гольмия, потом наклонился к Лютецию и прошептал ему что-то на ухо. Лицо Лютеция просветлело.

— Неужели? Просто чудо! Да Вы неоценимый свидетель! Немедленно сообщите обо всем Монтесуме.

— Конечно, я поговорю с ним завтра утром.

— Нет, что Вы, нельзя терять ни минуты. Нам могут помешать. Пойдем сейчас, я провожу Вас.

Лютеций с беспокойством взглянул на Гольмия, но враг уже отвернулся и со скучающим видом смотрел в другую сторону. Между тем, как только Лютеций и Лоуренсий встали из-за стола, он тоже оставил своих друзей и незаметно выскользнул из пещеры.

***

Гольмий, однако, вовсе не собирался разрушать планов друзей Перси. Он уже понял, что проиграл, и теперь предстояло лишь с достоинством выйти из игры. Вместо того чтобы строить планы мести, он шел в лес развлечься перед неизвестными трудностями.

Элизабет ждала его в пещере. Она как обычно встретила его немного испуганным взглядом и робкой лаской — девушка видела, что Гольмий чем-то омрачен или сильно взволнован, но опасалась расспрашивать. Вместо того она старалась исполнить каждую его прихоть, изо всех сил пыталась отвлечь, но Гольмий не замечал ее стараний, поглощенный своими мыслями. Полулежа на ковре, Гольмий заговорил:

— Меня ждут трудные времена. Нам предстоит долгая разлука. Пообещай хранить мне верность.

— Обещаю, Гольмий.

— Помни наш уговор: если ты хотя бы даже намекнешь кому-то о наших отношениях или раз изменишь мне, я тебя убью.

Элизабет в ужасе взглянула на Гольмия, надеясь найти на его лице опровержение своих страшных слов, но не увидела и тени улыбки; Гольмий думал о своем и готовился к чему-то ему одному известному. И ей вдруг стало по-настоящему страшно — девушка чувствовала, что Гольмий от своих слов не отказывается. Если этот дикарь пригрозил ей смертью, он не остановится даже перед этим. И все же он имел над ней большую власть — Элизабет не смела возразить, чувствуя, что теперь навсегда связана с ним таинственными нерасторжимыми узами.

За четыре дня неизвестности, терзаний, времени мучительного страха и самых нелепых предположений Перси окончательно поправился. На работы его не посылали, судьба еще не решилась, и Перси сидел взаперти в ожидании страшного приговора. Шести месяцев исправительных работ он не выдержит, конечно, но бежать он тоже не мог, кроме того, здесь его удерживали новые привязанности: Лютеций и Нинисель.

Перси особенно тяготила невозможность самому изменить ситуацию. Он привык рассчитывать лишь на свои силы, и руководствоваться здравым смыслом, изредка он слушал голос своего сердца, но не верил в чудеса, хотя и полагался на удачу. Перси знал, что удача редко отворачивается от него, но все же теперь ему решительно не везло.

На пятый день утром к нему в камеру без предупреждения пришел Монтесума.

— Вы поправились? — спросил он.

— Нет, — быстро ответил Перси.

Вождь слегка улыбнулся.

— Напрасно лжете, молодой человек. Я пришел отпустить Вас. Вы свободны.

— Что?

— Вы свободны, выходите, — повторил Монтесума. — Надеюсь, Вы рады?

— Конечно, — Перси все еще не мог поверить своему счастью. — Значит, все объяснилось? Вы нашли виновника?

— Да, и я думаю, друзья Вам все сами расскажут. Идите к ним скорее, они ждут Вас с нетерпением. И постарайтесь не приносить больше таких дурных вестей. Идите же, сейчас время завтрака, Вы еще успеете присоединиться к ним. А я должен просить у Вас прощения за причиненные неудобства.

Перси вернулся в пещеру так быстро, как только мог. Он действительно успел к завтраку; когда он проходил по пещере, все взгляды были прикованы к нему. Нинисель привстала со своего места и бросилась к нему навстречу.

— Дорогой, наконец-то ты вернулся. Иди скорее за стол, там тебя ждут друзья.

Она ушла за столик, а Перси последовал в другую половину пещеры к Лютецию. К его большому удивлению, рядом с другом сидел незнакомый молодой человек с приятными чертами лица и задумчивым взглядом.

— Вот кому ты обязан своим спасением, — сказал Лютеций, — его и благодари.

— Пустяки, не стоит благодарности. Не будем говорить говорит об этом. Я лишь выполнил свой долг.

— А кто Вы?

— Лоуренсий, художник.

— Разве в этом племени есть художники? — удивился Перси. — Я думал, в наши дни уже нет служителей искусству.

— Ты прав, но для Лоуренсия сделали исключение, — ответил Лютеций. — Его картины Монтесуму восхищают. Впрочем, мы еще успеем поговорить обо всем, а сейчас давайте есть и отдыхать.

Перси с жадностью принялся за еду, после завтрака они с Нинисель вышли на прогулку, потом вернулись к себе в комнату и оставались там до вечера.

***

Перси был так счастлив, что на время забыл обо всем. Целый день он провел как во сне, и не хотелось просыпаться, и лишь когда пришло время выходить на ужин, Перси заметил, что Нинисель боится спускаться в зал.

— В чем дело? — удивился он. — Теперь тебе нечего боятся, ты со мной. Я смогу защитить тебя.

Нинисель ничего не ответила. Перси с удивлением обнаружил, что его появление не произвело фурора, намного большее внимание отдали Нинисель. Перси не стал придавать значение косым взглядам, но все же неприятно удивился, заметив, что Гольмий неотрывно смотрел на Нинисель, пока Перси не повернулся в его сторону. Друзья вскоре присоединились к нему.

— Монтесума велел зайти к нему, — сообщил Лоуренсий.

— Нам нужно поговорить, — прервал его Лютеций, — в укромном месте.

Перси предложил пойти во двор после ужина. Между тем Монтесума подошел к Гольмию, наклонился к нему, и Гольмий тотчас отставил тарелку и вышел вслед за ним.

— Вот кто настоящий преступник, — рассказал Лютеций и в ответ на удивленный взгляд пояснил:

— Потом все расскажу.

Уже стемнело, и во дворе можно было поговорить совершенно безопасно. Вчетвером вместе с Нинисель друзья вышли во двор.

— Не нравится мне все это, — начал Лютеций, — Гольмий, очевидно, ненавидит тебя. Сначала он украл документы, а обвинили в этом тебя. А потом воспользовался случаем и убил надсмотрщика.

— Как он мог все это сделать?

— Насколько я понимаю, во дворе никого не было, поэтому он смог выбрать подходящий момент. К счастью для нас, Лоуренсий его видел, но сначала не связал все увиденное воедино.

— Но откуда Гольмий мог узнать про надсмотрщика?

Лоуренсий развел руками.

— И у стен есть уши.

— Да, я спасся просто чудом. Но я не понимаю, зачем ему нужны какие-то бумаги вождя?

— Перси, понимаешь… Гольмию не по душе твой стремительный карьерный рост. Как правило, он предвещает… нет, это я потом скажу, беседа не из приятных. Главное — вы с Гольмием претендуете на одно место.

— Или на одну девушку, — улыбнулся Лоуренсий, — Карьера — недостаточный мотив для столь изощренных и рискованных путей устранить соперника. Нинисель — действительно жемчужина. Разве вы не замечали, какие пламенные взгляды он бросал на нее все время?

Нинисель покраснела.

— Право же, я никогда не давала повода…

— Ему и не надо никаких поводов. Сердцу не прикажешь. Ты ведь заметила его внимание?

— Конечно.

— Этого он и добивался.

Перси молчал, подавленный обилием неприятных новостей.

— Поэтому он и воспользовался убийством, чтобы… устранить тебя на некоторое время.

— А что насчет карьеры? Неужели что-то еще плохое?

— Как правило, вожди приближают к себе талантливого и исполнительного человека, чтобы его в нужный момент использовать. Например, отправить в другое племя верного человека.

Перси застонал. Радость исчезла бесследно, и как сквозь туман он услышал слова утешения Лоуренсия:

— Иногда они делают их советчиками!

— Не бойся, Перси, я всегда буду с тобой, не страшись будущего, ведь мы будем вместе, — прошептала Нинисель.

— Бояться надо не смерти, а слабости, — бодро и уверенно сказал Лютеций. — Наш долг — предупредить тебя об опасности, чтобы ты был готов к худшему.

— Спасибо, — усмехнулся Перси, — я готов к битве. А пока буду жить и брать от жизни все, что можно.

— Не увлекайся. Я предупредил тебя вполне серьезно, будь начеку.

— Хорошо, а теперь мне пора идти к Монтесуме. Раз уж начал, так выпью чашу до дна.

Однако у Монтесумы его ожидал теплый прием.

— Я еще раз прошу прощения за причиненные страдания. Теперь Вы сами увидели, что вожди тоже могут ошибаться. Завтра я восстановлю Вас публично, Вы получите повышение.

Монтесума помолчал.

— Между прочим, должен заметить: враг у Вас очень жестокий, но и друзья замечательные, такая преданность встречается нечасто. Они сделали для Вас все возможное, будто для самих себя.

На короткое мгновение вождь показался Перси взволнованным; в его глазах мелькнуло странное выражение, впервые что-то человеческое отобразилось в его глазах, но лишь на долю секунды. Вскоре оно сменилось прежним ровным вежливым выражением.

— Кстати, должен сказать пару слов о Вашей новой должности — мне кажется, Вы вполне могли бы стать руководителем. Я назначу Вас начальником инженерного корпуса, будете подчиняться непосредственно главному инженеру.

Перси пытался соединить воедино то, что слышал от друзей и Монтесумы, но в итоге так ничего и не понял. Сомнений его повышение не решило, и он не был уверен ни в мнении друзей, ни в покровительстве Монтесумы. «Время покажет, — решил Перси, — единственное, в чем я могу быть уверен, так это в том, что у меня появился шанс отдохнуть от Гольмия».

Монтесума сдержал свое слово и на следующий день за завтраком публично извинился перед Перси за несправедливое обвинение. Хотя его доброе имя было теперь восстановлено, Перси попрежнему чувствовал неловкость и обрадовался возможности перейти работать в другое место к незнакомым людям.

Коллектив ему сразу понравился, рабочие охотно его слушались, а начальник оказался не очень строгим и снисходительным человеком.

— Я сам еще недавно был начальником корпуса, поэтому хорошо Вас понимаю, — объяснил он.

Перси нравилось руководить. Впервые он прикоснулся к власти, пусть и небольшой, и она пробудила в нем интерес к независимой жизни. Он быстро разобрался во всех тонкостях работы, и помощь начальника ему вскоре уже не требовалась.

За целый месяц спокойной однообразной жизни Перси успокоился и стал постепенно забывать о несправедливом обвинении. Гольмий сидел в тюрьме, Перси его не видел и потому спокойно наслаждался жизнью и обществом друзей.

Лоуренсий оказался очень интересным собеседником, и через пару месяцев знакомства Перси понимал, почему для этого умного, внимательного и наблюдательного человека Монтесума сделал исключение. Художник мог по нескольким чертам определить характер человека, сразу оценивал настроение, открытость собеседника и его расположенность к беседе и легко мог найти подход к любому человеку. Он отлично понимал людей и умел с ними ладить. «Неоценимый человек», — сказал о нем Лютеций, и Перси не стал спорить. Он чувствовал себя обязанным Лоуренсию за свое спасение и начал подолгу общаться с ним, но вскоре они стали близкими друзьями и проводили вместе все свободное время.

***

— Ты не забыл, какой сегодня день? — спросил за завтраком Лютеций.

— Положим, забыл. Это меняет дело?

— Ты совсем расслабился. Сегодня истекает срок, и Гольмий вернется.

— Если он еще жив, — усмехнулся Перси. — Во всяком случае, думаю, сейчас он едва ли сможет строить мне козни.

— Будь осторожен, Перси, — заметил Лоуренсий, — Не забывай, что у него остаются союзники, они тоже могут быть нам опасны. Блотон — силач, которому стоит лишь дунуть, чтобы тебя не стало, и это вполне заменяет ему ум, а Уилви… Особенно остерегайся Уилви, он коварный человек, под стать нашему Монтесуме, и язык за зубами держать умеет, сразу не поймешь его намерений, а с виду — святая невинность.

— Чему быть — того не миновать, — беззаботно рассмеялся Перси, — я, конечно, буду предельно осторожен и внимателен. Кстати, какая должность у Гольмия?

— Такая же, как у тебя. Он небольшой начальник, по крайней мере, был им до заключения.

— Его не понизят?

— Не думаю, — ответил Лютеций. — У него в подчинении много людей, и он может попытаться склонить их на свою сторону.

— У меня тоже немало людей, которые беспрекословно меня слушаются.

— И во всех ты уверен, как в самом себе?

Перси оставил последнее замечание без ответа.

Вечером, едва Перси переступил порог зала, к нему навстречу вышла бледная Нинисель, явно взволнованная, с покрасневшими глазами.

— Гольмий вернулся, — сообщил Лютеций, — он оскорбил ее.

Кровь бросилась Перси в лицо.

— Где этот мерзавец?

Гольмий уже сам шел к нему навстречу. Он почти не изменился с их последней встречи, только немного похудел и выглядел утомленным, казалось, общая усталость проникла во все черты его лица, и немного изменилась походка, но в остальном он был прежним, и его глаза сверкали так же враждебно.

— А, Перси, спешишь на помощь любимой жене! Имей в виду: я ее пальцем не тронул.

— Словами порой можно задеть намного сильнее. Если ты еще раз скажешь о Нинисель хоть слово, я тебя убью, как собаку.

— Спорный вопрос, — насмешливо улыбнулся Гольмий, — во всяком случае, вызов принят. Посмотрим, кто кого.

Гольмий отошел, а Перси друзья почти насильно усадили за стол.

— Успокойся, остынь. Вот видишь, мы тебя предупреждали, Гольмий ни перед чем не остановится.

Гольмий за своим столиком шептался о чем-то с Уилви. Он так низко наклонился над столом, что спутанные пряди густых черных волос скрыли лицо; они с Уилви совещались, и Перси почувствовал прилив жгучей ненависти: Гольмий вернулся, и кончилась спокойная жизнь. Все начиналось сначала.

Вечером Перси долго не мог уснуть. Его одолевали сомнения и смутное беспокойство; пролежав без сна около получаса, Перси быстро оделся и бесшумно выскользнул из комнаты, оставив Нинисель безмятежно спать. Нинисель ждала ребенка, и Перси чувствовал к ней особую нежность. Он представлял, как она будет заботливо склоняться над малышом, счастливо улыбаться и рассказывать ему о простых, но всегда милых заботах. Их ждало светлое будущее.

В коридоре тускло горел свет — на ночь его всегда приглушали. Перси осторожно вышел из спальни и направился к выходу в надежде, что глоток свежего воздуха вернет ему утраченный душевный покой. Внезапно Перси услышал голоса в противоположной части коридора и остановился: в одном из говоривших он узнал Монтесуму, второго он не знал.

— Вероятно, но это не объясняет, — говорил незнакомец.

Не устояв перед искушением, Перси подошел чуть ближе и спрятался в углу.

— Вы хотите сказать, — перебил собеседника Монтесума, — что грядут большие перемены?

— Нас ждут тяжелые времена, Нобелий прав.

— Мне надоело слушать бред и сказки этого старика. Я держу его не для того, чтобы постоянно слушать поучения и постоянно узнавать, где я ошибся — счет своим ошибкам я могу вести сам. Вы убеждали меня, что Нобелий — мудрейший философ, и его ценные советы во многом помогут мне, но пока я еще не услышал ни одного ценного указания, зато узнал, что я плохой вождь и самонадеянный человек. Он рекомендует мне окружить себя преданными людьми, но в то же время не советует верить людям на слово. Глупый и противоречивый старик!

— Мое мнение о нем расходится с Вашим, сэр. А о чем Вы говорили во время последней встречи?

— О, он рассказывал мне о гибели нашего мира, предрекал конец света. Я заметил, сейчас это стало очень модным. Кроме того, он упомянул наше секретное оружие.

— Так он знает о нем?

— Скорее подозревает. Он много рассуждал о том, что мы сами себе готовим гибель использованием такой сложной техники, от которой зависим, без нее мы не сможем ни воевать, ни даже просто жить. Нобелий считает, что мы очень уязвимы — у нас нет ни сильных воинов, ни преданных рабов, и без машин мы бессильны. Уничтожь все оружие — и мы обречены. Его бесполезно убеждать, что техника надежно спрятана, что о ней знает лишь горстка преданных людей: главный инженер, главный механик да мы.

— А сам он будет нам предан?

— На словах — да, но я ни в чем не уверен, Рутений…

Перси слушал разговор, затаив дыхание. Ему стало интересно узнать, о ком шла речь и кто таинственный собеседник вождя. Однако дальнейшее поразило его еще больше.

— Я, разумеется, ни слова не сказал ему об украденных документах, однако…

— Так их взял Гольмий? И Вы не нашли их?

— Нет. Я не знаю. Я склонен думать, что их украл не Перси и не Гольмий, и не кто-то из далеких о политики людей. Это мог сделать лишь тот, кто хорошо понимает их ценность.

— За что же Вы тогда наказали невиновных в краже?

— Во-первых, они теперь далеки от искушения вмешиваться в мои дела, особенно Перси, он ведь чужой человек, я его планов не знаю. Во-вторых, это послужит уроком и для других.

Голоса приближались, и оставаться в укрытии становилось опасно. Перси бесшумно прошел вперед по коридору и вышел на улицу. Услышанное так потрясло его, что теперь совсем расхотелось спать. Такой подлости от вождя Перси никак не мог ожидать.

На свежем воздухе ему стало немного легче, голова прояснилась, и даже немного захотелось спать. Тишина и безлюдье успокоили его возбуждение, и Перси решил вернуться в пещеру.

Перед ним возникла тень. Силуэт загородил проход в пещеру. Огромного роста мускулистый человек зажал ему рот и толкнул, Перси ничком упал на землю, а силач стал избивать его ногами и руками. Перси сопротивлялся, как мог, но скоро понял, что здесь он бессилен. Вдруг удары прекратились, и Перси с трудом поднялся на ноги. Нападавший убегал, и все же в последний момент он оглянулся, чтобы в последний раз посмотреть на свою жертву. Если он хотел остаться незамеченным, то ему это не удалось — лунный свет осветил его лицо, и Перси узнал силача. Перед ним был Блотон.

***

На следующее утро Перси долго и путано объяснял друзьям и перепуганной Нинисель, что произошло ночью.

— Мы ведь тебя предупреждали, а ты опять не послушался, — упрекнул друга Лютеций. — Зачем тебе понадобилось идти гулять ночью одному? А насчет разговора могу сказать лишь одно: ты услышал то, что знать не положено.

— Да, но теперь я уже слышал и не могу не думать об этом.

— Перси прав, — сказал Лоуренсий, — теперь уже поздно жалеть о содеянном. Радуйся, что остался жив. А по поводу разговора могу сказать лишь одно: Монтесума ведет большую игру со сложными правилами, которая называется политикой. Конечно, многие вещи имеют совсем иное объяснение, ведь ему приходится учитывать множество самых разных людей и событий. Теперь ты сам убедился, что он хитрый и коварный человек, поэтому будь осторожен, если тебе придется с ним сталкиваться.

Перси пришлось удовлетвориться таким объяснением. Большего он от друзей не добился, несмотря на многочисленные расспросы. Что-то убеждало его, что друзья знают больше, но не хотят ему говорить, и решил отложить расспросы до более удобного случая. С Нинисель же ему не хотелось делиться своими страхами и проблемами — она совершенно ушла в себя, в свои личные переживания и надежды. Она жила внутренней жизнью, которая казалась ей куда более важной, чем мысли мужа о политике и месте в мире. Все пройдет, он забудет о своих делах, а в ней сейчас совершается чудо — вечное чудо появления новой жизни! Ведь это намного важнее какой-то политики. Временами она ласково спрашивала Перси:

— Как ты думаешь, кто у нас будет? Мальчик или девочка? А ты бы кого хотел больше?

Перси машинально улыбался, отвечал ничего не значащий вздор, о котором забывал через минуту, и снова погружался в свои размышления о подслушанном разговоре.

Нинисель настойчиво просила Перси прогуляться с ней вечером, как раньше, и он согласился, чтобы не расстраивать жену. Они вышли на улицу; Нинисель нежно улыбалась — она чувствовала себя абсолютно счастливой. Здесь, рядом с ней, был сосредоточен весь ее мир, и он теперь так же улыбался вместе с ней.

— Помнишь наш первый день, нашу первую прогулку?

Перси отвлекся от своих размышлений и предался счастливым воспоминаниям.

— Да, отлично помню. Мы гуляли здесь по двору, а потом сидели вон там на упавшем дереве.

Они присели на пенек.

— Здесь мы сидели обнявшись и говорили разные милые глупости…

— Отчего же глупости? Я и сейчас люблю тебя так же.

— И я, — вздохнул Перси.

Он держал жену за руку и старался отогнать неприятное ощущение дежавю. Так же он стоял тогда с друзьями, полный надежд, веры в свое освобождение, безмятежно смеялся и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, и совсем скоро все переменилось. «Нет, так я сойду с ума, я никогда не дам себе возможности радоваться, нужно перестать ждать плохого».

Перси и Нинисель возвращались в пещеру. У входа Перси остановился: почему-то в коридоре, ведущем в их спальню, было совсем темно. Не горела ни одна лампочка. Хотя они возвращались позже обычного, ночью в коридорах никогда не выключали свет совсем.

«Странно, отчего нет света?» — пробормотал Перси. Нинисель доверчиво взяла его под руку.

— Идем, видишь, там вдалеке свет? Это наша комната. Уходя, мы чуть приоткрыли дверь. Давай смелее, я буду держаться за тебя.

Перси неуверенно пошел на свет. В конце концов, он ведь идеально знает этот коридор. Неприятное предчувствие не исчезало, но Перси уверенно шел вперед. Их комната была уже совсем близко, когда внезапно нога зацепилась за что-то, и он потерял равновесие. Боль от удара, дикий безотчетный страх, крик совсем рядом — испуганный, особенно громкий в мертвой тишине коридора крик Нинисель.

Очнулся Перси в своей комнате. Над ним склонилось заботливое лицо Мейтнерия.

— Как Вы себя чувствуете? — он положил Перси на лоб влажную повязку. — Лежите спокойно и не волнуйтесь.

— Я упал?

— Над полом натянули тоненькую веревочку и приклеили к стене. Неудивительно, что Вы упали — ведь в коридоре вывернули все лампочки.

— А Нинисель? Где она?

— С ней все в порядке, она пока без сознания, но скоро очнется.

Что-то в голосе врача, однако, насторожило Перси.

— Что с Нинисель? Скажите мне правду!

— Ваша жена скоро поправится, но ребенок…

— Она потеряла ребенка?

Перси покраснел от бессильной ярости и сжал кулаки.

— Я убью Гольмия!

— Тише, не бросайтесь чудовищными обвинениями. Откуда Вы знаете, кто это сделал и зачем? Вам лучше просто отдохнуть и побыть с друзьями.

— Я знаю, — прошептал Перси. — Знаю, что говорю.

— Вам придется провести в постели несколько дней, — невозмутимо продолжал врач, будто не расслышав последних слов Перси, — я передам вождю, что Вы нездоровы, а причину объясните ему сами, когда поправитесь.

Едва за Мейтнерием закрылась дверь, Перси вскочил на ноги, но резкая слабость заставила его снова лечь. Друзья привели к его постели молодого рабочего из инженерного корпуса, Перси сразу узнал его.

— Дармштадтий?

— Вы правы, сэр.

— Он услышал ваши крики, позвал врача и помог отнести вас в комнату, — пояснил Лютеций.

Дармштадтий добродушно и немного застенчиво улыбался.

— Рад был помочь. Вы всегда нравились мне, Вы прекрасный начальник.

Когда Дармштадтий наконец вышел, Перси с неудовольствием сказал, откинувшись на подушку:

— Надеюсь, вы не собираетесь снова заводить разговор о Монтесуме, политике и прочем. Я устал от всего этого.

— Именно об этом мы сейчас и будем говорить. Перси, ты ведь сам понимаешь, как важно сейчас собирать преданных людей! Разве ты еще не убедился, что Гольмий на все готов, чтобы тебя уничтожить?

— Да, я это понимаю, но все же не желаю сейчас говорить об этом. Пусть хоть весь мир вверх дном перевернется! Я устал от политики, от страха за свою жизнь! Мне все это надоело. Оставьте меня в покое хотя бы на день.

— Перси очень устал и пережил большое потрясение, дадим ему отдохнуть, — согласился Лоуренсий.

И друзья оставили Перси одного, а он метался по кровати, проклинал Гольмия и в бессильной ярости грозил кулаком невидимому врагу.

***

Прошло больше недели, Перси и Нинисель поправились и вскоре перестали говорить об ужасном происшествии. Стоило Перси начать проклинать Гольмия, Нинисель начинала плакать, и Перси стал избегать даже упоминания его имени. К счастью, посещение Монтесумы было коротким, он ограничился лишь официальными вопросами о самочувствии, и Перси решил, что вождь составил свое мнение насчет случившегося. Постепенно все возвращалось на круги своя, жизнь становилась спокойнее.

Первый удар обрушился на него через неделю, за завтраком. Холодно и вежливо, ничего не выражающим тоном Монтесума попросил Перси зайти к нему в кабинет. Нехорошее предчувствие шевельнулось в душе у Перси, но он и виду не подал, что разволновался, а напротив, тотчас согласился.

Теперь вождь особенно тщательно проверил, не подслушивают ли их, крепко запер дверь, прошелся по комнате и наконец сел напротив Перси.

— Я не стал разговаривать с Вами раньше, решил дать вам возможность спокойно выздоравливать, а я как раз все обдумал и теперь пришел к окончательному заключению. Вы умный, порядочный человек, Перси, и отлично справляетесь с любой работой, которую Вам поручают. Я хочу сделать вам одно предложение, советую его принять. Останьтесь со мной в качестве личного секретаря. От Вас потребуется лишь послушание, беспрекословное выполнение всех моих требований и умение хранить тайну. Мне кажется, Вы вполне подходящая кандидатура.

Перси в отчаянии размышлял, как ему поступить. Он ожидал чего угодно, но не этого, и сильно растерялся. Возможно, поддержка Монтесумы действительно даст ему хоть какую-то защиту, но ведь, согласившись, он подвергает себя страшной опасности, более того, он обречен.

— Зачем я Вам нужен, сэр?

Перси ждал крика, бурной реакции, но Монтесума остался невозмутимым, как статуя.

— Повторяю: мне нужен честный и исполнительный секретарь. Вы кажетесь мне подходящим человеком.

Началась внутренняя борьба.

«Скажи уже что-нибудь, да или нет, только быстрее», — говорил сам себе Перси.

«Нужно отвечать, а я не могу».

«Да или нет? Сейчас закрою глаза и перестану думать, пусть язык сам выносит мне приговор».

Монтесума терпеливо ждал, как хищник, караулящий жертву; гнетущее молчание лишало Перси способности трезво мыслить.

«Пора прекращать глупую игру. Если никто из нас не произнесет ни слова в течение минуты, я закричу и выбегу из кабинета».

В неестественной, звенящей тишине Перси трижды вдохнул и выдохнул и едва слышно прошептал:

— Нет.

Монтесума усмехнулся. На долю секунды в его глазах появилось человеческое выражение — участия ли, насмешки — но оно тотчас сменилось привычной маской равнодушия.

— Вам выгоднее согласиться, Перси. Если Вы станете моим секретарем, я обещаю, что защищу Вас и Вашу семью от Гольмия.

Видя, что Перси колеблется, вождь продолжал:

— Соглашайтесь. Ваше сопротивление бессмысленно. Если я захочу, то заставлю вас подчиниться.

Пери стало не по себе: взгляд вождя стал жестким и равнодушным, и Перси наконец ответил то, что так давно хотел услышать от него вождь:

— Да, я согласен работать секретарем.

Монтесума удовлетворенно откинулся на спинку стула.

— Вот и хорошо, теперь мы пришли к соглашению. Я пока отпускаю Вас, придете завра, тогда и поговорим. Я сейчас очень занят, а завтра все обсудим. Возвращайтесь в инженерный корпус и передайте дела новому начальнику.

Перси не терпелось поговорить с друзьями, однако сообщить им о внезапной перемене в своей судьбе он смог лишь вечером.

— Нам придется зайти к тебе, Перси, — предупредил Лоуренсий, — мы все равно не найдем во дворе укромного уголка. Нинисель еще не вернулась, мы можем спокойно поговорить.

Он кратко сообщил друзьям о своем назначении, и они не на шутку встревожились.

— Держи нас в курсе, нам придется собираться у тебя — только здесь мы можем беспрепятственно говорить обо всем. И подумай о союзниках — верные люди тебе сейчас очень пригодятся.

Вошла Нинисель, и друзья тотчас распрощались. Оставшись одни, они сели, обнявшись, и долго молчали. Их объединяло сейчас общее горе, но, кроме того, Перси замечал в глазах жены какую-то особую тайную грусть, но старался не расспрашивать ее ни о чем. В последние дни Нинисель часто просила его не говорить в ее присутствии о Гольмии, и Перси оставалось лишь гадать, как он так жестоко оскорбил ее и что именно сказал.

Ночью ему опять не спалось и снова захотелось выйти во двор, но он помнил свою неудачную прогулку в прошлый раз и решил не искушать судьбу. Однако, кроме драки с Блотоном, он ведь еще подслушал один очень интересный разговор, который не переставал волновать его… Что, если он еще раз прогуляется по коридорам пещеры и услышит что-нибудь проливающее свет на все эти странные обстоятельства? Перси на цыпочках вышел из комнаты и направился в сторону кабинет Монтесумы, поминутно оглядываясь, прислушиваясь и стараясь ступать бесшумно. Он крался, как вор, и приятное возбуждение все сильнее охватывало его. В коридоре было тихо, и таинственный полумрак превращал его опасное, с риском для жизни, приключение в увлекательный сказочный сон.

Услышав шаги, Перси замер. Он плотнее прижался к стене, которая оставалась в тени, и с нетерпением ждал. Минута показалась ему вечностью, прежде чем он увидел человека. Все его деланное спокойствие тотчас исчезло — рядом прошел Гольмий.

К счастью, он был поглощен своими мыслями и ничего вокруг не видел; он остановился в смежном коридоре и, очевидно, кого-то ждал. Действительно, вскоре к Гольмию приблизился незнакомый член племени. Они обменялись краткими фразами, затем каждый из них протянул другому листок бумаги, прочитав, они тщательно подышали на листки и спрятали их; Перси следил за ними, затаив дыхание: Гольмий вышел из пещеры, а его союзник вернулся туда же, откуда пришел. Небрежно сложенный пополам листок выпал из кармана у Гольмия, но он этого даже не заметил.

Едва шаги смолкли вдали. Перси вышел из своего укрытия, поднял листок и поспешно развернул его, но его ожидало разочарование — листок был совершенно чистым. Перси, однако, спрятал его в карман и незаметно вернулся к себе в комнату.

***

В пещере-норе тускло горел свет. Гольмий сидел на полу, поджав ноги, а Элизабет лежала на ковре. Едва слышно, дрожащим от слез голосом, она говорила:

— Понимаешь, у нас будет ребенок.

— Вижу, — Гольмий отвернулся. — Я тебя предупреждал.

Элизабет украдкой смахнула слезу.

— Гольмий, пожалуйста, позволь мне оставить этого ребенка. Я бы могла поселить его здесь.

— Ты с ума сошла! Он нас выдаст, и наше укрытие тоже. Кроме того, если ты будешь часто отлучаться, это заметят.

— Я стала бы уходить тихо и незаметно. Потом беременность все равно не скроешь.

— Нет. Избавляйся от ребенка.

— Ты позволишь мне по крайней мере самой решить его судьбу?

— Да, можешь сделать с ним все что годно. Если тебе будет легче от мысли, что он умер от голода в лесу, можешь бросить его там. Можешь утопить его или задушить.

Элизабет громко всхлипнула и изо всех сил вцепилась в платок.

— Гольмий, пожалуйста!

— Хорошо, учитывая твою нежную и ранимую душу, я умолкаю. Ласковые и покорные женщины любят душевный покой. Кстати, а как ты объясняешь свои внезапные исчезновения на целую ночь?

— Никто ни о чем меня не спрашивает. Чуткие и добрые женщины заботятся обо мне, особенно Нинисель.

Взгляд Гольмия сразу стал жестким. Он весь напрягся, и Элизабет с удивлением наблюдала за переменой в его лице. Исчезла самоуверенная развязность, и он хриплым голосом прошептал:

— Нинисель? Она заботится о тебе? До чего же странными бывают встречи! Ты считаешь ее своей подругой?

Элизабет кивнула.

— Да будет так! — наигранно рассмеялся Гольмий.

Следующим утром Перси решил рассказать Монтесуме о своей находке.

— Сэр, прошлой ночью мне не спалось, и я вышел в коридор прогуляться…

Он осекся, вдруг вспомнив о первом подслушанном разговоре, но лицо вождя оставалось бесстрастным, и Перси продолжил:

— Я увидел Гольмия и его союзника.

И Перси подробно пересказал Монтесуме всю ночную сцену.

— Вот тот листок, который я подобрал с пола.

Монтесума задумчиво осмотрел его, поднес к свету, потрогал бумагу.

— Но здесь ничего нет, — возразил он, — на бумаге нет следов царапин.

— Но ведь я отчетливо видел, как они читали текст, — начал Перси, но вождь поднял руку и прервал его.

— Самое вероятное предположение — писали карандашом, ведь мягкий графит не оставляет следов на бумаге. Кроме того, его легко стереть. А при помощи ластика можно составить даже отдельные слова, и потом действительно придется «подышать» на листок, чтобы уничтожить написанное.

Перси стоял как громом пораженный.

— Гениально! Как же я сам до этого не догадался!

— Вам просто не хватает опята, — чуть улыбнулся Монтесума. — Пора приступать к работе, я сейчас объясню Вам, чем нам предстоит заниматься.

Перси не слушал. «Ну, Гольмий, посмотрим, кто кого. Я смогу достойно ответить на вызов. До сих пор мы лишь шутили, но теперь начнем бороться по-настоящему. На моей стороне власть и поддержка вождя, и я наконец тебя уничтожу».

И, уверенный в собственных силах, Перси принялся за работу, не переставая размышлять о великой борьбе, безжалостной и суровой, борьбе до победного конца.