1095

Алексей Авдохин, 2021

Конец XI века. Христианский мир на пороге крестовых походов, но в народе все ещё сильна вера в древних Богов. Время, когда судьбы Европы и великой некогда Империи Ромеев зависят от того, устоит ли Русь под напором кочевников. Время, когда деревья были большими, люди искренними, а Боги справедливыми. Время, когда Русь становилась великой.

Глава 3

Красное фряжское вино было слишком терпким на вкус, вязало во рту. Ярослав Святославич, удельный князь Рязанский и Муромский, одним глотком осушил кубок и раздраженно отшвырнул его в угол шатра, серебряная чаша глухо ударилась о застеленный дорогими коврами пол.

На шум заглянул постельничий князя, Митяй, но Ярослав махнул унизанной золотыми перстнями рукой, и тот исчез, не осмеливаясь досаждать своему господину, в которого сегодня словно сам дьявол вселился — князь метался в бессильной ярости, срывая зло на всех, кто попадался ему под горячую руку.

С самого утра Ярослав не находил себе места и было отчего. Вот уже семь дней длится осада Любеча, а он так и не решился на приступ. А тут еще половцы, разграбив все окрестности города, снялись и ушли за реку. Разметав подушки, Ярослав поднялся, подпоясался мечом и, накинув на плечи серый походный мятель, вышел из шатра.

Свежий ветер налетел весело, растрепал его длинные светлые, в отца, волосы. Ярослав откинул со лба непослушную прядь и тоскливо посмотрел на так ненавистные ему гордые высокие башни Любеча, на неприступные стены, багряные в лучах заходящего солнца. Он плотнее закутался в плащ.

Вокруг шатра, поставленного на высоком холме, раскинулся стан его воинов. С ним остались около тысячи верных рязанцев и муромцев, да сотни три касогов из большой тмутараканьской дружины брата, Олега Святославича. Ярослав посмотрел направо, туда, где еще вчера, растянувшись до самого Днепра, горело множество костров, где стояли четыре тысячи половецких воинов молодого Итларевича, отправленного вместе с ним завоевывать западные рубежи Черниговского княжества. А где они теперь?

С самого начала осады небольшие отряды кочевников стали переходить на другой берег Днепра. Потом их становилось все больше, больше и наконец главные силы союзников покинули его. Такого не случилось, если бы войском командовал его старший брат Олег. Не случилось, если бы сразу пойти на штурм этих проклятых стен, но он все медлил, никак не мог решиться. И вот остался ни с чем. Без половцев о штурме нечего даже и думать, да и осаду придется снимать, не ровён час, защитники города перейдут от обороны к нападению. И самое обидное, что виноват во всем этом только он сам, он и его нерешительность. Вот и томился Ярослав Святославич от вынужденного бездействия и злился на всех, проклиная и алчных, жадных до грабежа половцев, и неуступчивых жителей Любеча, а больше всех самого себя. И было от этого особенно грустно.

Ярослав шел по готовящемуся ко сну лагерю, дружинники кланялись, приветствуя своего князя. Сзади, держась на некотором отдалении, следовали телохранители, во главе с громадным звероподобным Рудольфом, немцем, служившим еще его отцу.

Свежий воздух немного успокоил его. Сделав небольшой круг, проверив посты, Ярослав вернулся к своему шатру. С помощью Митяя умылся заботливо подогретой водой, вытер руки чистым рушником.

— Созови бояр! — коротко приказал постельничему. — Да подай меду! — при мысли о вине почувствовал горечь во рту. Как только его греки пьют?

В шатре было прибрано. Разбросанные подушки аккуратно сложены на постели, на небольшом столике чистая посуда, в том числе серебряный кубок. Уютно потрескивали в жаровне дрова, пахло благовониями — Митяй постарался. Ярослав усмехнулся, уселся на подушки к столу.

Собственно, чего он бесится? Он молод, богат, в отличие от Олега, у него есть свой удел. Ну подумаешь, ушел Итларевич! И что? Дался ему этот Любеч? Это Олегу нужна земля. Это ему нужны победы. Это его война! Еще неизвестно, каким соседом окажется брат.

— Все готово, княже, — вошел постельничий. Ярослав милостиво кивнул, Митяй негромко хлопнул в ладоши, и тут же забегали слуги, накрывая на длинный и высокий стол, который поставили взамен прежнего.

От аромата всевозможных не по-походному разнообразных яств у Ярослава потекли слюнки. Да, свежий воздух явно пошел ему на пользу, снова усмехнулся он, наблюдая, как слуга наливает в кувшин пахучий забористый мед.

Первым из бояр пришел Арнульф, старый воевода, немец, как и Рудольф. Отцу Ярослава, Святославу Ярославичу, Великому князю Киевскому и Черниговскому, служило много выходцев из Германской земли. Они пришли на Русь вместе с матерью Ярослава, Одой, а после смерти отца многие из них остались с младшим из Святославичей.

Арнульф был среднего роста, но крепкий и кряжистый, как старый могучий дуб. Лицо его, изборожденное шрамами и морщинами, было обрамлено короткой, аккуратно подстриженной бородой, длинные седые волосы заплетены в косы.

— Приветствую тебя, князь, — Арнульф почтительно поклонился, речь его после стольких лет жизни на Руси звучала почти без акцента.

— Здравствуй, Арнульф, — князь сделал шаг навстречу и обнял старика. Арнульф был для него не просто воеводой, он был его наставником, по сути, заменившим отца. Ярослав сам провел боярина к столу, усадил на почетное место, по правую руку от своего больше похожего на трон кресла.

Вслед за Арнульфом стали приходить и остальные бояре Ярослава: кланялись, отдавали мечи Рудольфу, бывшему еще и княжьим мечником, рассаживались на длинных лавках. Последним в шатер влетел чернобородый предводитель касогов Хажимет. Наконец-то все были в сборе.

Ярослав обвел взором сидящих за столом. От этих людей зависит очень многое. Эти люди — его опора, его надежда, его будущее.

Некоторые, подобно Арнульфу, ходили в походы еще с его отцом, других возвысил он сам. Все они не раз доказывали свою преданность, без колебаний выполняя волю князя. Но что они скажут сейчас? Ярослав, словно пытаясь прочитать мысли, заглянуть в душу, внимательно смотрел на своих бояр.

Вот, глубоко задумавшись, нахмурился старик Арнульф. Рядом с ним Игнатий, опытный воин, воевода Мурома. Этот смотрит в глаза князю открыто, без страха. Дальше сидят боярин Поздей с сыном Романом. Оба — лихие рубаки, отчаянные смельчаки, но под взглядом князя потупили взор, им не по сердцу эта война. Сверкает глазами из-под сросшихся на переносице черных бровей Хажимет. Рядом с касогом — воевода младшей дружины, боярин Петр — строг с гридней, скор на расправу, даже на князя своего смотрит сурово. Сопит, отдуваясь, грузный боярин Богша, угрюмо уставился на свои огромные ручищи. Ждет княжьего слова Творимир, воевода Рязани, прославленный воин, так же как и Арнульф служивший еще его отцу, ждут его слова бояре Дмитр, Вобей, молодой бесстрашный в сече Андрей Губа. Все они ждут, ну что ж, тянуть дольше нельзя.

— Бояре! — Ярослав гордо выпрямился во главе стола. — Я созвал вас, чтобы решить, как нам быть теперь, — князь помолчал, силясь унять вновь закипающую ярость. — Теперь, — руки, унизанные перстнями, с силой сжали резные рукояти кресла, — когда Итларевич оставил нас. Теперь, — в чуть хриплом голосе князя послышались отголоски свирепых бурь, — когда мы не можем продолжать осаду. Теперь, — Ярослав надменно, с вызовом тряхнул головой, — когда нам остается или отступить, или погибнуть, бросившись на эти проклятые стены!

Речь Ярослава произвела впечатление. Бояре с гордостью смотрели на своего князя, даже скупой на проявление чувств Арнульф и тот одобрительно кивнул головой, но никто не торопился высказываться первым. Наконец Творимир прервал затянувшуюся паузу.

— Видит Бог, — боярин сделал жест рукой, словно приглашая в свидетели всех присутствующих, — не наша в том вина, что половцы бросили нас здесь. И нет ничего позорного, если мы снимем осаду. С такими силами Любеч не взять.

— Верно! — поддержал боярина Игнатий. — Любеча не взять, даже если б Итларевич остался, а нас самих было бы вдвое больше.

— Да и не очень-то поганые горят желанием лезть на стены! Куда проще грабить да жечь мирные села! — боярин Поздей в сердцах стукнул кулаком по столу, испуганно вздрогнула посуда, опрокинулся один из кубков.

— Для штурма, — вмешался в разговор Арнульф, — нужны башни, пороки, лестницы. А для осады нужно полностью перекрыть все подступы к городу, в том числе по реке. Для того нужны ладьи, а их у нас нет.

— Посему об осаде, а тем более о штурме, и говорить нечего, — буркнул боярин Богша и снова уставился на свои огромные ручищи.

Бояре одобрительно зашумели, но тут поднялся сидевший до этого молча Хажимет. Касог исподлобья покосился на бояр, с укором, вызывающе посмотрел на князя. От взгляда этих пронзительных черных глаз Ярославу стало не по себе.

— Я хочу напомнить коназю, — негромко, с акцентом произнес Хажимет, — что коназ Олег Святославич ждет от нас взятия Любеча. И мы не можем снимать осаду без его позволения.

Взгляд, которым Ярослав одарил касога, мог, казалось, испепелить сами злосчастные стены Любеча, но Хажимет с честью выдержал его, лишь слегка склонив в ответ голову, отчего его черная борода смялась о широкую грудь.

— Позволь тебе напомнить, Хажимет, — в тон касогу с издевкой в голосе ответил князь, — что мой брат Олег Святославич, волею Господа нашего князь Тмутаракани и, возможно, — Ярослав ехидно сделал упор на этом слове, — Чернигова, а я — князь Рязанский и Муромский! — Он едва не сорвался на крик. — И своими полками распоряжаюсь сам! — Ярослав помедлил немного, больше никто уже не решался ему возразить. — Посему велю осаду с Любеча снять! — он гордо посмотрел на безнадежно опустившего голову Хажимета, на одобрительно кивающих бояр. — Завтра поутру, отправив гонцов к Олегу, спешно сбираться в дорогу. Мы возвращаемся домой!

— За нашего князя! — первым поднял кубок боярин Поздей. — Слава Ярославу Святославичу!

— Слава!!! — дружно подхватили бояре, звон кубков радостно оповестил о конце похода.

Ярослав, милостиво улыбаясь, с удовольствием выпил со всеми душистого меда, краем глаза заметил, как сверкнул глазами, затаив обиду, предводитель касогов. Ну что ж! Сегодняшний день подарил ему еще одного врага, зато сотни воинов останутся в живых, благословляя своего князя. Но самое главное даже не в этом, а в том, что, оставив в покое Любеч, он не наживет себе двух гораздо более опасных, чем гордый Хажимет, врагов. Врагов, на битву с которыми, битву не на жизнь, а насмерть, все время подбивал его Олег. Врагов, мысль о которых не давала покоя удельному князю Рязанскому и Муромскому с самого начала этого похода, этой чужой войны.

Превосходно вышколенные Митяем слуги бесшумно, словно тени, кружили вокруг стола, наполняли кубки, подносили новые блюда. Пир в княжеском шатре затянулся до самой полуночи.

* * *

Ольбер Ратиборович долго и внимательно разглядывал вновь вошедших — их было двое, лица их мерцали в свете факелов.

Первому на вид было лет сорок или чуть меньше. Среднего роста, скорее худой, нежели толстый. Длинные, с заметной уже сединой волосы, всклокоченная, тоже с проседью, борода. Серые глаза с хитринкой, с таким держи ухо востро.

Одежда незнакомца была самой простой, но добротной. Под черным мятелем петлицы плотной свиты, порты заправлены в отделанные тесьмой сапоги. На кожаном ремне в украшенных серебром ножнах короткий меч.

Второй вошедший был хоть и не моложе первого, но выше и значительно плотнее. Его движения были какими-то вяловатыми, но при этом от него так и веяло уверенной силой. Это ощущение только усиливали правильные, немного грубоватые черты лица и темно-карие проницательные глаза. Темно-русые волосы незнакомца едва доставали ему до плеч, борода и усы были аккуратно подстрижены.

Одежда этого русича обличала в нем человека если не знатного, то зажиточного. Его серый мятель с капюшоном был подбит мехом, зеленые сапоги богато расшиты, в руках незнакомец держал отделанную мехом шапку. Если первого из этих двоих Ольбер Ратиборович определил как гостя или богатого горожанина, то во втором и по осанке, и по длинному боевому мечу, видневшемуся из-под мятеля, боярин безошибочно распознал воина.

По его знаку дружинники подошли и разоружили незнакомцев. Только после этого Ольбер Ратиборович вышел из тени.

Подойдя, боярин еще раз присмотрелся ко второму русичу. Ему показалось, что он где-то уже видел его, и тот первым подтвердил эту догадку.

— Здравствуй, Ольбер, — раздался такой знакомый, низкий с хрипотцой голос.

— Ратша? — Ольбер Ратиборович подошел почти вплотную и наконец узнал его. — Ну здравствуй, друже! — боярин радостно рассмеялся, заключив Ратшу в объятия. — Какими судьбами в Любече? И кто это с тобой? — ослабив мертвую хватку, спросил он.

— Это Тихон. Гость из Новгорода, — представил Ратша своего спутника. — Мы плывем в Киев. А сам-то ты как здесь оказался?

— Это долгая история, — ушел от ответа боярин. — Эй! Верните им оружие! — дружинники отдали Ратше и Тихону мечи. — Идемте. Я думаю, твой друг не откажется от пары кружек пива или доброго кубка вина.

— Уверен, что не откажется, — Ратша подмигнул Тихону, — хотя сам бы я предпочел мед.

— Ну мед здесь тоже найдется, — Ольбер Ратиборович взял факел и повел их переходами замка. Следом, тоже с факелами в руках, звеня доспехами, шли дружинники.

Была поздняя ночь. Тьма уже давно окутала город, но в самом детинце да, похоже, что и во всем Любече, мало кто спал. В переходах замка тут и там встречались вооруженные воины с факелами, на башнях и стенах перекрикивались часовые. Вся эта летняя ночь была наполнена напряженным ожиданием.

За всю дорогу Ольбер Ратиборович не проронил ни слова. Наконец, когда Ратша уже бросил считать повороты и ступени лестниц, они пришли. Боярин толкнул тяжелую, окованную железом дверь и впустил их в просторную залу, ярко освещенную свечами и факелами, посреди которой за накрытым столом сидели несколько человек.

Ратша осмотрелся по сторонам. Сама комната размером и убранством своим более всего походила на тронный зал, разве что трона тут нигде не было. На стенах всюду были развешаны охотничьи трофеи, множество оружия. Люди, сидевшие за столом, также ели и пили, не снимая кольчуг и броней. Возле очага, не обращая никакого внимания на вновь вошедших, лежали, наблюдая за жарящейся на вертеле кабаньей тушей, две большие собаки.

Сидящие за столом оторвались от трапезы и почтительно приветствовали Ольбера Ратиборовича, хотя видно было, что все они тоже не простые дружинники. Один из них, высокий худой воин с суровым выражением лица, увидев Ратшу, оскалился, что, наверное, должно было означать улыбку.

— О! Так ведь это же Ратша Ингваревич! Каким ветром тебя занесло в Любеч, друг мой?

— Рад тебя видеть, Дмитр Иворович! — ответил воину Ратша. — Ветром северным, но я бы не сказал, что добрым.

— Как знать, как знать, — многозначительно произнес Ольбер Ратиборович. — Садитесь, — боярин указал Ратше и Тихону на свободные места. — Эй, кто-нибудь! Налейте меда гостям!

Слуга, оторвавшись от жаркого, наполнил кубки душистым пряным напитком.

— За встречу! — Ольбер Ратиборович поднял свой кубок. Все сидящие дружно поддержали тост. — Ну а теперь рассказывай! — выпив, не сказал, приказал боярин.

— Вряд ли я расскажу что-то новое, — Ратша обвел взглядом сидящих за столом воинов. — Мы видели половцев под Лоевом, но город держится. Поганые сожгли несколько деревень на том берегу. Вот и все, что мы знаем.

— Да, негусто… — явно ожидая услышать нечто большее, разочарованно протянул Ольбер Ратиборович. — Поганые были здесь еще вчера, — в свою очередь сообщил боярин. — Хотя на тот берег многие из них стали переходить с самого начала осады. Но сегодня утром за реку ушли почти все, остались только рязанцы Ярослава да касоги, всего около тысячи воев.

— Трусы! — Дмитр Иворович презрительно хмыкнул. — Им только деревни и жечь!

— А что Чернигов?

— Чернигов пал. Владимир Всеволодович сдал город Олегу, сам ушел в Переяславль. Но сеча там была знатная! — Ольбер Ратиборович сказал это так, словно вспомнил что-то приятное.

— Да, — поддержал своего товарища Дмитр Иворович. — Немало поганых побито под Черниговом, Олегу нескоро оправиться после такой победы!

— Много ли войска привел Олег?

— Много, — честно признался Ольбер Ратиборович. — Одних только половцев под восемь тысяч. Да в тмутараканьской дружине Олега около тысячи воев, и это еще не считая касогов, ясов, ковуев да рязанцев Ярослава. Говорят, — боярин покосился на Тихона, но решив, видимо, что новгородцу можно доверять, продолжил, — говорят, что Олегу помог сам Басилевс ромеев, Комнин.

— С огнем играют греки! — зло выдавил из себя Дмитр Иворович. — Забыли, как щиты русичей украшали ворота Царьграда!

— Хитры греки, хитры и многоумны! — в голосе Ольбера Ратиборовича послышалось невольное уважение. — Басилевс ромеев смотрит далеко вперед. Ему гораздо выгоднее видеть на севере грызущихся между собой, как свора псов, князей, нежели единую Русь, как во времена Святослава и Владимира.

— Да, — согласился Ратша. — Царьград вот-вот и сам падёт под натиском норманнов и сельджуков, а все норовит удержать в руках власть над миром.

— Ну ничего! — Дмитр Иворович воинственно насадил на длинный кинжал большой дымящийся кусок мяса. — Мы еще переломим хребет этим подлым грекам!

— Долго ли длилась осада Чернигова? — после небольшой паузы задал вопрос Ратша.

— Восемь дней, — ответил Ольбер Ратиборович. — Олег хорошо подготовился, у него были и осадные машины, и лестницы, но все равно он смог только посад пожечь.

— Добрых пять сотен положил под стенами! — не без гордости вставил Дмитр Иворович.

— Да. И положил бы еще больше, если б не мужи черниговские. Это они упросили Владимира Всеволодовича сдать город.

— Ежели б не они, — с досадой добавил Дмитр Иворович, — не видать бы Олегу Чернигова как своих ушей.

— А что же Великий князь? — не удержавшись, спросил Тихон.

— Великий князь? — Ольбер Ратиборович удивленно посмотрел на новгородца. — Пока это не касается его лично, Святополк вмешиваться не станет! — стараясь не смотреть на Ратшу, ответил боярин.

— Ну теперь-то это касается и его, — недобро усмехнулся Дмитр Иворович, — поганые жгут деревни на том берегу Днепра, а это уже земли Великого князя.

— Уверен, Святополк Изяславич уже сбирает полки, чтоб наказать Олега! — с уверенностью, которой у него на самом деле и в помине не было, выступил в защиту своего князя Ратша.

— Возможно, и так! — раздался громкий голос, и в комнату, придерживая рукой тяжелую дверь, вошел человек, при виде которого все сидящие за столом встали и склонились в почтительном приветствии. Ратша и Тихон поспешили последовать примеру остальных.

Перед ними со спокойной улыбкой на лице стоял сам князь Переяславский, Смоленский, Ростовский, Суздальский и до недавнего еще времени Черниговский Владимир Всеволодович Мономах.