Привет из прошлого. Или из прошлого с приветом

Алексей Аимин

Свой привет я посылаю вам из сравнительного недалекого прошлого – из 80-х и 90-х – двух переломных десятилетий. Но учитывая, что эти десятилетия были не только в прошлом веке, но и в прошедшем тысячелетии, звучит это и громко и значительно.Книга написана легким, доступным языком, что дает возможность читателю не обращаться к энциклопедиям, толковым словарям и другим справочным изданиям.Рассчитана на широкий круг читателей и покупателей, предпринимателей и народных заседателей.

ПРИВЕТ

ВТОРОЙ

ностальгический

Если уж чего и вспоминалось, то это детство. Пусть кто-то где-то и сочинял страшилки типа:

«Волосы седые на головке детской,

хорошо живется нам в стране советской!»,

На самом деле было все не так уж и страшно, а даже весело.

Во Владивостоке сухо,

А у нас дожди все льют.

Я сижу один под мухой,

По стеклу дождинки бьют.

Барабанят мелким градом,

Даже звон стоит в ушах,

Вспомнил я как мы с отрядом

Проходили в лагерях.

Там трубили нам горнисты,

То подъем, а то обед,

Наш вожатый выпив триста,

Вдруг ушел в «нейтралитет».

Мы ж оставшиеся двести,

Положили на язык,

Васька побежал к невестам,

Я ж задумался и сник.

Разошлись пути-дорожки,

Васька больше по бабью,

Я же в час по чайной ложке

Тихо думаю и пью.

Мысль поймал! Сижу довольный,

Дождик льет, а я впотьмах,

Тост поднял слегка фривольный:

За свободу в лагерях!

Говорят, что освобожденные рабы иногда тоскуют по своим цепям. Но это несколько иное. Да, нас застраивали в колонны, повязывали галстуки, учили песням, типа:

«И как один умрем, в борьбе за это».

Но мы тогда, совершенно не задумывались, зачем надо было «за это» дело умирать. Мы собирали металлолом и макулатуру, сажали деревья и переводили стариков через дорогу. Мы почти все были беззаботными у нас была вся жизнь впереди. Верили что будем жить при коммунизме, тем более Никита Сергеевич клятвенно к 1980 году его пообещал. Так что попасть туда в тридцать лет было совсем неплохо.

Правда, вначале 60-х мне пришлось не раз отстаивать часовые очереди за хлебом. Возможно, именно тогда на контрасте обещаний с действительностью в народе и родилась мысль, ставшая анекдотом:

«Коммунизм в отдельной стране построить можно. Только кто в этой стране будет жить?»

Тем не менее, с середины 60-х жизнь стала налаживаться. В магазинах появился не только хлеб, но еще и сыр, масло, мясо, колбаса. А в универмагах (универсальные магазины) образовались залежи безвкуснойодежды и обуви.

Организовались первые садоводства, где трудовой народ выращивал овощи, фрукты и ягоды. Не знаю как у кого, но у меня от того времени осталось устойчивое отвращение к варенью из черной смородины. Во-первых, я ужасно не любил ее собирать, а во-вторых, меня настойчиво кормили этим засахаренным продуктом, одновременно требуя за это хороших отметок.

В первый класс меня отправили в серой униформе, в которой присутствовали фуражка с кокардой и ремень. В школьный набор входили пенал с перьевыми ручками, чернильница и сине-зеленые тетради в клеточку и линеечку, где на обложке было написано:

Помни всегда, открывая тетрадь,

Что Ленин учился на круглые пять.

На уроках нам рассказывали о подвигах советских людей в гражданской и отечественных войнах и конечно же о пионерах героях. Среди последних образцом честности был Павлик Морозов, который, если кто подзабыл, откинув родственные связи «заложил» своего родителя. Помню, однажды я был здорово обескуражен, когда в разговоре на кухне при упоминании этого самого Павлика, сосед дядя Леша, процедил: «В семье не без урода». Но обдумывать такие заявления желания не было, ведь мозги у нас не так были повернуты, чтобы чего-то обдумывать. Видимо потому мы часто пересказывали внутри дворовые стишки с определенным подвохом, принимая их за чистую монету:

Хорошо, что наш Гагарин,

Не еврей и не татарин,

Не бурят и не узбек,

А наш советский человек!

Юность тоже прошла, а вернее просквозила с чувством первой школьной любви и жаждой новых открытий. Страна осваивала космос, кругом пели уже другие песни: «И на Марсе будут яблони цвести». Все это было пропитано огромным патриотизмом, которое продолжало в нас жить и в студенческом возрасте, когда вроде бы пора было принимать взрослые решения, но…

Как это было все давно,

о, Боже мой!

Когда нас призывали к коммунизму,

И словно на сеансе спиритизма,

Пред нами Ленин был всегда живой.

Нам говорили: — повернем мы реки вспять,

Сады посадим и в цветах утонем,

Америку конечно перегоним

И будем яблоки им с Марса поставлять

А нам же это было все до фени, —

Куда зовут нас представительные дяди,

У нас рубахи были все в губной помаде

За те года сейчас и платим пени.

Зовут вернуться, повернуть все вспять

Но мы уже давно умнее стали

На светлом прошлом зубы обломали, —

Жаль молодым вот все «до лампочки» опять!

Сейчас это большая ценность

Ностальгия

Временной ностальгии подвержены практически все. Сколько раз от нашего старшего поколения мы слышали:

«Вот в наши времена и утки были жирнее и девушки красивее».

К этому вполне можно добавить — и вода была мокрее, и водка крепче.

Первые ощущения, они всегда бывают самыми яркими и остаются в нашей памяти на всю жизнь, и первая любовь и первая рюмка. Трудности если и были, то не столько у нас сколько у родителей — во что нас одеть и чем накормить?

С начала 70-х до начала 80-х пошла спокойная размерянная жизнь с постепенным улучшением благосостояния граждан и заполнением малогабаритных квартир коврами и хрусталем. В программе «Время» нас уверяли, что мы живем правильно и чуть ли не лучше всех.

А и правда, выпить было можно, закусить есть чем, а что еще человеку надо?

Именно о тех застойных временах и ностальгировал мой знакомый в середине 90-х:

Однажды на голову что-то мне упало,

И неприятно было мне сперва,

Потом наоборот приятно стало,

Как будто бы чужая голова.

И будто снова я во временах застоя,

Я молодым себя и сильным ощутил.

И хоть и был на выходе с запоя,

Но ощущенье будто месяц я не пил!

Залез в карман — там рубль сорок восемь,

Да, на портвейн должно бы мне хватить,

Должок с соседа пять рублей испросим —

И погуляю! Чтобы вам так жить!

Куплю грамм двести докторской колбаски,

В томате кильку — тридцать три копья,

Пузырь московской — это ж просто сказка!

На опохмел оставлю два рубля.

Включу я телевизор черно-белый,

Под чмоканье генсека так идет!

Собрался было я идти на дело,

Но радио услышал — идиот.

Оно всем голосом гнусавым разъясняло:

Подорожало все с сегодняшнего дня,

И голова моя на место сразу встала,

А как задумано красиво было, бля…

наш руководитель «Застоя» причмокивал и любил целоваться

Ну, с водкой и килькой в томате перебоев не было. Правда с мясом происходила метаморфоза и на прилавках лежало «нечто». Вот как это обыгрывалось в анекдоте:

Встречаются два приятеля.

— Ты не знаешь, как теперь скот забивают на мясокомбинатах?

— Да вроде электротоком.

— А я думаю, гранатами подрывают, в какой магазин не зайдешь — одни головы да копыта.

Все, конечно, знали, куда исчезает остальное — под прилавок, откуда его можно было заполучить лишь знакомым мясника, или любому в обмен на услугу или за переплату. Такое положение наблюдалось больше в провинциальных городах, в Москве и Ленинграде дефицит был не так заметен, да и марку с трудом, но старались держать. Вот еще один анекдот того времени на эту же тему:

Одессит в Ленинграде читает вывески на магазинах «Ленмясо», «Ленрыба», «Ленмолоко».

— Я не знаю как там в Херсоне, но у нас в Одессе точно не разрешат «О де мясо», «О де рыба», «О де молоко».

Когда умер Брежнев, я сам видел, как люди плакали. Видимо многие чувствовали, что с ним закончилась определенная эпоха, жизнь пусть и монотонная, но предсказуемая. И они не ошиблись.

Оговорка радиокомментатора на похоронах Андропова:

«Все политбюро в полном составе идет к могиле» —

оказалась в какой-то мере пророческой.

После введения свободных цен у основной массы людей, простых тружеников и пенсионеров, подгибались коленки, в тот момент, когда они проходили мимо прилавков, которые быстро начали наполняться импортным ширпотребом. Народ не сразу осознал то, что было утеряно и еще пытался шутить:

Нет, ребята, я считаю, сгоряча

погребли мы Леонида Ильича!

Помер? Мало ли что помер! Что ж с того?

Вон другой Ильич лежит — и ничего.

Тот лежит Ильич, а этот бы — сидел,

оставаясь как бы вроде бы у дел.

И, насупившись, молчал бы, как живой,

покачнешь его — кивал бы головой…

Я не знаю, что за дурость! Что за прыть!

Лишь бы где-нибудь кого-нибудь зарыть!

Ни носков теперь, ни сахара, ни клизм…

А какой был развитой социализм!..

Евгений Лукин

Деньги теряли вес на глазах. Именно тогда тысячу рублей стали называть куском, ведь за нее в начале 90-х можно было купить только кусок колбасы. Люди стали все чаще жаловаться и на помутнение в голове и ослабление других частей тела. У меня это невольно зафиксировалось:

Сны меня давно не посещают —

Эротические, я имел ввиду,

И, похоже, что-то мне мешает —

Я грешу немного на еду.

То ли мне калорий не хватает,

Витамины может быть не те,

Ну а может что-то выгорает

Когда жарю на своей плите?

А когда откушав блин горелый,

(У меня же масло — дефицит),

Я невнятно ощущаю тело

И в глазах по странному рябит.

И за этой странноватой рябью,

Словно у Ван-Гога и Де-га

Не воспринимаю стать я бабью,

Не волнует грудь или нога.

А волнует то, что вымирает

Вся страна, хотя и нет войны,

И народ все больше забывает

Что такое эротические сны.

Кстати о хлебе и вине. Большая часть людей в начале девяностых ностальгировала именно по этим, в советские времена доступным по цене и самым необходимым продуктам. В одной из самиздатовских книжек провинциального поэта, я нашел этому прямое подтверждение:

В столовой ели хлеб бесплатно,

Стояли соль, горчица, перец.

Вино там пили аккуратно —

Нам в коммунизм хотелось верить.

Тем временем прилавки заполнялись бросовыми импортными товарами, имеющими броские этикетки и непомерную цену. Появившаяся на экранах телевизоров реклама помогала взгревать эти цены, но порой очень раздражала. В народе даже родились контр-рекламные отбивки:

«Упса» — хороший аспирин, —

Вот только после пучит, блин!

Хоть памперсов значенье велико, —

Зато без них ходить легко!

На сеновал ее, пожалуй, не зови —

Пока не купишь ей «Понтин Про-Ви».

Хоть каплю заподозрил, что ты трус, —

Купи для подстраховки «Олвейс — Плюс»!

Жаль поздновато завезли к нам «Бленд-а-Мед»,

Когда уже зубов здоровых нет.

Здесь надо немного оговориться. «Понтин Про-Ви» — шампунь, «Олвейс-Плюс» — женские гигиенические салфетки, ну а «Бленд-а-Мед» — зубная паста.

В киосках и ларьках появились не только шоколадные батончики «Сникерс» и «Марс», но и страшно дефицитные в советские времена коньяк «Наполеон» и ликер «Аморетто», причем по вполне доступной цене. Если в начале 80-х в Крыму я видел «Наполеон» по 36 рублей (10 бутылок водки), то здесь он соответствовал всего 2—3 бутылкам родного зелья.

На столах у простых тружеников по поводу и без повода появлялись пузатенькие пятизвездочные бутылки, с красивой этикеткой. И хотя на вкус он соответствовал среднему самогону, все делали вид, что пьют божественный напиток.

Но когда народ катастрофически обнищал тут-то и появился новый продукт — голландский спирт «Рояль».

Его производили по некоторым данным, в Польше. Повальное увлечение им, наблюдалось в 90-е годы прошлого века, когда водка была по талонам.

Конец ознакомительного фрагмента.