Дно разума

Алексей Атеев, 2010

Темны и таинственны недра человеческого сознания… Какие только черные желания не бушуют там, какие низменные страсти не кипят! Иногда, прорываясь на поверхность, они заставляют человека совершать дикие поступки. Правда, происходит это нечасто – людей сдерживают рассудок, нравственные устои, воспитание, обстоятельства и многое другое. Но если вмешивается магический талисман – старинная монета с полустертой латинской надписью, – жизнь может обернуться кошмаром. Эту монету на свою беду нашла на кладбище маленькая девочка, а затем талисман попал в руки вора. И черная сила начала набирать обороты…

4

Слухи и домыслы о событиях, произошедших в доме № 2 по улице Красных Галстуков, довольно быстро распространились по окрестностям. Достигли они и ушей Сергея Александровича Севастьянова — профессора местного педагогического института, который, кстати, находился неподалеку.

Нужно заметить, Сергей Александрович весьма интересовался подобными вещами. Да что там интересовался! Лучше сказать: увлекался до самозабвения. Дело в том, что кандидат наук Севастьянов преподавал на физико-математическом факультете и был сугубым материалистом, членом партии и ни в какую чертовщину не верил, однако, как и у многих людей науки, у него имелся свой пунктик — всякого рода таинственные события он стремился объяснить исключительно с рациональной стороны, то есть либо проявлениями природных сил, либо намеренными действиями человека. Сергей Александрович являлся деятельнейшим членом общества «Знание», читал лекции, занимался общественной деятельностью и был на хорошем счету в горкоме партии. Кстати сказать, будучи активным безбожником, он вел серьезную антирелигиозную пропаганду и, если так можно выразиться, «нес в темные массы свечу знаний».

Приведем наиболее яркий пример его богоборческой деятельности. А случилось все так. Неподалеку от Соцгорода, на Правом берегу, располагались остатки казачьей станицы. Станица называлась Железной, как и гора, напротив которой она находилась. Некогда Железная, заложенная в эпоху Елизаветы Петровны и пережившая пугачевский бунт и Гражданскую войну, была большой и шумной, гремела в округе своими ярмарками, но к началу тридцатых годов стала невольной жертвой индустриализации. Громадному заводу и строившемуся при нем городу требовалась вода. Много воды! Реку, на берегу которой стояла Железная, перегородили двумя плотинами. Участь станицы оказалась незавидной. В результате затопления она на три четверти ушла под воду. Понятное дело, часть домов была перенесена на Левый берег, часть раскатана и поднята выше, но станица, незыблемо просуществовавшая почти двести лет, в одночасье превратилась даже не в поселок, а в захудалую деревеньку. И название у нее изменилось. Ее стали пренебрежительно именовать Старой Железкой. Положение дел несколько поправило строительство в Старой Железке психиатрической больницы. Отдельные жители бывшей станицы, особенно представительницы женской части ее населения, стали нянечками, санитарками, а некоторые и сестрами. Больница поддержала умирающий поселок, вдохнула в него новую жизнь, пускай и «с сумасшедшинкой», но все-таки жизнь.

В пятидесятые годы в Старой Железке случилось «чудо». Неподалеку от поселка забил святой ключ. В степи, особенно возле реки, встречалось довольно много родников, но этот ключ появился в таком месте, где отродясь не имелось выходов подземных вод. К тому же возле святого ключа была обнаружена старая, почерневшая икона Богородицы. К источнику потянулся народ, в основном пожилые люди. Прошел слух: мол, вода в нем чудотворная. Кого-то она излечила от артрита, кому-то помогла при мочекаменной болезни. Верующие, и не только из поселка, но и из Соцгорода, приезжали к источнику, молились возле него, набирали воду в разные емкости вплоть до ведер и растаскивали по окрестностям. В довершение событий, настоятель в ту пору единственной городской церкви, отец Иоанн, примчался к источнику и освятил его. А это уже в глазах городского руководства стало чрезвычайным происшествием. Возле источника на скорую руку воздвигли крошечную часовенку, в которой водрузили найденную икону. И снова имело место чудо. Из глаз Пресвятой Девы вдруг покатились натуральные слезы, но не водяные, а из пахучего мира.

Однако, прежде чем начать репрессии, «компетентные органы» подключили к расследованию всех этих сверхъестественных явлений науку, а именно упоминавшегося выше товарища Севастьянова, тогда совсем еще молодого аспиранта. Очень скоро в местной газете «Соцгородской рабочий» был опубликован фельетон за подписью «Скородило» под названием «В ожидании «чудес», в котором высмеивалось происходящее возле «святого» источника. Следом появилась уже научно-популярная статья непосредственно Севастьянова, растолковывавшего населению, почему вдруг, ни с того ни с сего, в степи забил ключ и откуда на иконе взялись слезы. Ключ явился результатом прошедшего в окрестностях Старой Железки сильного ливня, а слезоточивость иконы произошла из-за микроскопических полостей в старом дереве, куда с помощью обычного шприца было закачано миро. Все оказалось очень просто. «Доверчивые граждане стали жертвами самого обычного жульничества, которое процветает в недрах православной церкви» — такими словами заканчивалась статья.

Результатом газетных выступлений явилось лишение отца Иоанна священнического сана; источник скоренько засыпали, пригнав несколько самосвалов с землей; а в отделе пропаганды и агитации горкома КПСС прошло совещание под названием «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения в городе». Сергей Александрович вскоре стал кандидатом наук, а храм закрыли ввиду отсутствия настоятеля.

С тех пор прошло много лет, однако Сергей Александрович Севастьянов так и остался главным борцом с религиозным мракобесием в Соцгороде. Он, например, разоблачил юродивую Марфушу, известную своими прорицаниями. Марфушу отправили в «Старую Железку» (так в народе именовали психиатрическую больницу). На страницах все той же городской газетки он заклеймил главу баптистской общины Еремея Сковороду как растлителя несовершеннолетних. В результате было заведено уголовное дело и Еремей загремел в места не столь отдаленные. Перечислять «подвиги» Севастьянова можно было бы долго. Но одного было не отнять у Сергея Александровича. Исследователем он оказался весьма кропотливым, цепким, вникал в каждый даже малозначительный фактик, справедливо считая, что в серьезном деле мелочей не бывает.

Был Севастьянов невысок ростом, весьма плотен. Имел небольшую лысинку и нос уточкой. Довольно приличных размеров живот выпячивал вперед. А на окружающих взирал строго и как бы с подозрением. Так не очень умные люди стараются придать своей персоне как можно более значительный вид.

И вот Севастьянов узнал о событиях на улице Красных Галстуков. А случилось это так.

— Сергей Александрович, вы в курсе, что творится в нашем районе? — как-то спросила его коллега по кафедре Анастастия Степановна Лыкова. — Между прочим, по вашей части.

— А что именно творится? — заинтересовался Севастьянов.

Дама вкратце сообщила о том, что читатель уже знает.

— Говорите, шкаф прыгал?.. — со смешком переспросил Севастьянов. — И посуда летала? Невероятно! Сами-то вы это видели?

— Нет, не видела. Но соседи в один голос твердят…

— Ах соседи! А они-то сами присутствовали при сих делах?

— Присутствовали.

— Интересно… Очень интересно! И кто проживает в заколдованной квартире?

— Одна пенсионерка.

— Вы ее знаете?

— Видела пару раз.

— И какое впечатление производит? Богомолка?

— Я бы не сказала. Обычная тетка, каких полно. Мужа потеряла в войну. Работала всю жизнь…

— То есть вы хотите сказать, она не могла все это подстроить?

— Какое там! Зачем ей это?

— Ну мало ли… Может, прославиться захотела. Или секту какую создать. Люди разные бывают. Как говорится, в тихом омуте черти водятся.

— Маловероятно. Да и как она могла подстроить подобное?

— А люди что говорят?

— Одни про нечистую силу толкуют. Другие — про электрические поля… И то обстоятельство, что дом старой постройки, вспоминают.

— А вы сами как объясняете?

— Не знаю я, — твердо заявила Анастасия Степановна. — И так и этак размышляла. Ничего толком не вырисовывается. Поэтому к вам и обратилась. Вы же у нас специалист по подобным вещам.

Сергей Александрович не заметил скрытой иронии, прозвучавшей в словах Лыковой. Он думал.

— Случаев полтергейста в нашем городе до сих пор не зафиксировано, — наконец изрек Севастьянов.

— Чего-чего?

— Полтергейста! Полтергейст на немецком — шумный дух. Так за рубежом называется явление, о котором вы сейчас рассказали.

Поскольку Севастьянов был проверенным товарищем и истинным коммунистом, да к тому же активным членом общества «Знание», то он имел доступ к некоторым иностранным изданиям, которые читал в оригинале. Поэтому он знал, о чем говорит.

— Однако мне рассказывала одна старушка, — продолжил он свою «лекцию», — что в тридцатых годах нечто подобное имело место в бараке на Пятом участке.

— Что вы говорите? — удивилась Анастасия Степановна.

— Да. Правда, это непроверенный факт.

— И чем дело кончилось?

— Времена тогда были суровые. Вмешался НКВД. Семейство, где происходили чудеса, арестовали… И все прекратилось.

— А семейство? С ними-то что случилось?

— Бог знает. Это не важно. Нужно разобраться с нынешним случаем. Где, говорите, живет эта тетка?

— В доме № 2 по улице Красных Галстуков. Только ее сейчас в квартире нет.

— А где же она?

— Перебралась к дочери на Правый берег, от греха подальше. Пока, говорит, квартиру не освятит поп, ноги моей в ней не будет!

— Вот! А вы утверждаете, что она не религиозна!

— Я ничего не утверждаю. Я просто рассказала вам об имевшем место случае в соседнем доме.

— Ага. Давно это случилось?

— Позавчера. На Родительский…

— Это в День поминовения усопших. — Севастьянов на минуту задумался. — Тогда понятно! — изрек он.

— Что вам понятно?

— Побывала эта тетка на кладбище. Надо думать, поддала… Ну и решила устроить маленькую мистификацию.

— Ничего себе маленькую! Там же, в квартире то есть, все перевернуто. Да и каким образом она смогла заставить летать ножи и вилки?

— Швыряла, должно быть.

— Они парили в воздухе.

— А вы видели?

— Еще раз повторяю, нет! Но мне рассказывал очевидец. Человек, которому я полностью доверяю.

— Хм… Придется сходить туда и попробовать разобраться.

Когда Сергей Александрович, использовав «окно» между лекциями и практическими занятиями, явился в дом № 2 по улице Красных Галстуков, на недавние события там ничего не указывало. Погода стояла теплая и солнечная. Деревья уже распустились, и только что появившиеся листики радовали глаз свой яркой зеленью. Перед домом в прошлогоднем песке копался одинокий неухоженный малыш, сопли которого свисали аж до подбородка. В деревянной беседке дремал подвыпивший молодец, а у подъезда на скамейке сидели две престарелые гражданки и тихо о чем-то беседовали. Севастьянов присел напротив и взглянул на теток. Те оглядели его, казалось, с некоторым подозрением.

— Хотел потолковать с вами, мамаши, — после приветствия сообщил Сергей Александрович.

— Потолковать? О чем это? — спросила та, что была постарше.

— А о том, что тут у вас случилось.

— А вы, извиняюсь, кто таков будете? — продолжала гражданка. — Из милиции, что ли?

— Нет, не из милиции.

— Из газеты?

— И не оттуда.

— Тогда, мужчина, мне непонятно, с какой стати мы с вами должны толковать?

— Я — профессор из педагогического института, — заявил Севастьянов.

— Профессор?.. — с недоверием переспросила женщина. — А доказать можете?

Сергей Александрович извлек служебное удостоверение и протянул недоверчивой гражданке.

— Ага, так… Севастьянов… профессор кафедры прикладной физики… — Она с уважением посмотрела на Сергея Александровича. — Изучать нас пришли, профессор?

— Не вас именно, а просто хотел поподробнее узнать, что здесь случилось?

— Это у Дуськи-то, — сразу поняла, о чем идет речь, словоохотливая гражданка. — Могу рассказать… Своими глазами зрела… И не я одна. Вот, Клава тоже наблюдала…

Вторая женщина молча кивнула.

И первая стала повествовать о событиях, с историей которых Севастьянов уже в общем-то был знаком. Однако из речей словоохотливой гражданки вырисовывалась значительно более живописная картина. Столовые приборы: ложки, ножи, вилки, а кроме них еще тарелки, кастрюли и сковороды порхали не только на кухне, но и в комнате. Мебель вообще творила чудеса. Кровать поднялась в воздух и кружилась по квартире наподобие вертолета. Шкаф бился о потолок.

Севастьянов с интересом выслушал неизвестные для себя подробности происшествия, потом спросил:

— А сейчас в той квартире что происходит?

— Сейчас? А чего сейчас? — Женщины переглянулись. — Ничего там не происходит. Как Дуська оттуда удрала, все и успокоилось. Родня ее приходила. Дочка с мужем. Порядок там навели. И на этом все кончилось. Вновь в нашем доме тишина.

— А какова, по-вашему, причина?

— Это событиев, что ли? Причина… — Женщины опять переглянулись.

— У меня такое мнение, — заговорила та, которая доселе молчала. — Дом-то наш где построен?

— А где?

— Да на могилках!

— Чего ты такое говоришь, Клава? — воскликнула словоохотливая гражданка. — Какие тут могут быть могилки?

— Уж не знаю, какие. Только они имелись.

— Дом этот построен в начале тридцатых, а до этого здесь была голая степь, — не сдавалась словоохотливая.

— А тебе-то откуда знать? — спросила Клава. — Ты сюда после войны вселилась. Я же помню. В сорок седьмом или в сорок восьмом… А я на его строительстве работала. И не только его. Всей этой улицы Красных Галстуков. Не спорю, степь тут была голимая. А это место возвышенное. С него все окрест видно было. И город, и завод… Так вот, как начали котлован под дом копать, кости из земли и полезли.

— Чьи кости? — спросила словоохотливая.

— Бог знает. Одни говорили: тут киргизы своих хоронили, другие: мол, в Гражданскую тут побитых закопали. Темное дело.

— И много костей выкопали?

— Да не так чтобы очень. Но кости точно человечьи.

— И чего из этого выходит?

— А того! День-то какой тогда был? Родительский! Вот они, мертвяки эти, и дали о себе знать. Неприкаянные лежать. Никто о них не помнит. Кто они такие, чего… Вот и напомнили.

— А я думаю: никакие это не мертвецы, — заявила словоохотливая. — Просто дом наш повело. Весна. Земля оттаивает. Вот стены и гуляют.

— Гуляют! Ну ты даешь, Степанида! Чего ж они раньше не гуляли? Ты хоть одну трещинку видела? Нет их и не могет быть. Тогда строили на века. Тридцать пять лет дом простоял. Разве это срок?! Да и построена улица, считай, на скале. Земля оттаивает… Чепуха.

— Если это мертвецы, то почему только у Дуськи в квартире колобродят? — не сдавалась словоохотливая Степанида.

— Вот уж не знаю. У нее спросить надоть.

— Скажите, в вашем доме имеется подвал? — прервал полемику Севастьянов.

— А как же! Имеется, само собой. Только в нем, кроме старого хлама и мышей, ничего нет.

— Может, вода просочилась?

Но обе гражданки замахали на него руками.

— Никакой там воды нет, — веско заявила Клава. — Ни воды, ни трещин… Все в целости стоит.

— А в квартиру этой Дуси… Как, кстати, ее фамилия?

— Копытина, — в один голос ответствовали соседки.

— В квартиру гражданки Копытиной как можно попасть? На предмет ее осмотра… — обратился к словоохотливой гражданке Севастьянов.

— В квартиру-то Дуськину?.. Да как же без хозяйки?

— Да где же ее искать?

— У дочки она нынче живет. Сюда, говорит, нога моя не ступит, пока поп не явится и не освятит помещение. У дочки, конечно, жить можно. В двухкомнатной-то квартирке.

— И где же эта дочь проживает?

— На Правом. Хотите узнать адрес? Да ради бога.

И словоохотливая Степанида тут же выдала координаты нынешнего места обитания хозяйки квартиры, в которой творились странные вещи, словно бывала там каждый день. Оно оказалось совсем рядом с домом, в котором проживал Севастьянов. Как уже отмечалось, Сергей Александрович отличался чрезвычайной цепкостью в своей исследовательской деятельности. И он решил немедленно продолжить изыскания. «Заодно и пообедаю дома», — мысленно решил он, взглянув на часы. До начала практикума оставалось порядочно времени.

Прощаясь с соседками Дуси Копытиной, профессор сообщил им, что еще появится здесь, возможно даже сегодня, и пошел к остановке трамвая. В вагоне он удобно расположился в одинарном креслице и принялся равнодушно таращиться в окно на знакомые до мелочей виды. Ничего интересного не наблюдалось. Трамвай спустился с горы и покатил вдоль усеянного лачугами склона Карадырского хребта. По другую сторону полотна тянулась однообразная бетонная стена, отгораживавшая завод от остального города.

Сейчас, в спокойной обстановке полупустого вагона, он анализировал рассуждения соседок Копытиной и выделил главное. Нигде, кроме ее квартиры, странных событий не происходило. Значит, ни о каких физических явлениях, типа просадки фундамента дома или деформации его стен, речи идти не могло. Но и о влиянии на происходившее неких потусторонних сил тоже рассуждать не приходилось. Если эти неприкаянные мертвецы (тут Севастьянов невольно рассмеялся вслух, обратив на себя внимание пассажиров трамвая) решили о себе напомнить, то почему именно этой самой Дусе? Значит? Значит, все это подстроила сама Копытина. Но зачем?! Вот на этот вопрос и предстояло ответить. В голове Сергея Александровича уже стали оформляться наметки еще не сформировавшегося фельетона. Севастьянов чувствовал: фельетон должен получиться отменным.

Он довольно быстро нашел нужный дом, а потом и квартиру. На его звонки долго никто не открывал, наконец за дверью послышалось старческое шарканье.

— Кто там? — услышал Сергей Александрович.

— Профессор Севастьянов, — назвался он.

— Какой еще профессор?! Никого нет дома. Уходите…

— Я по делу.

— По какому еще делу?! Ничего не знаю. Нету никого.

— Откройте, я все объясню.

— Не надо мне твоих объяснений. Убирайся, откуда пришел.

Севастьянов топтался на месте, не зная, что предпринять дальше. Он понимал: открывать ему не собираются, однако и уходить, не пообщавшись с Дусей, он не желал.

— Ваша фамилия Копытина? — пытаясь нащупать нужный тон, продолжал взывать он.

За дверью молчали, однако он чувствовал: Дуся стоит и слушает.

— Ну откройте же!

И вновь тишина.

— Дяденька, вам чего здесь надо? — услышал он за спиной девчоночий голосок.

Сергей Александрович поспешно обернулся. Перед ним стояло круглолицее, курносое существо лет двенадцати и с любопытством взирало на него.

— Я хотел поговорить с твоей бабушкой, — сообщил Севастьянов.

— О чем?

— О том, что произошло у нее в квартире.

— А вы кто? Из газеты?

— Нет, я профессор… Из педагогического института… Интересуюсь подобными вопросами.

— О! Профессор! Ну тогда конечно.

— Ты, Наташенька, документики у него проверь, — послышалось из-за двери. — А то мало ли кто по подъездам шастает. Может, он ворюга какой…

— Конечно-конечно… — Севастьянов достал из внутреннего кармана пиджака красненькую книжечку и протянул девочке.

— Точно профессор, баба, — сообщила Наташа.

За дверью вновь молчали.

Девочка достала ключ, щелкнул английский замок…

— Проходите, — предложила Наташа.

На пороге стояла невысокая старуха в застиранном халате. Седая голова ее была всклокочена, поросячьи глазки грозно поблескивали, на лице написана угроза.

— Чего надо? — сердито спросила она.

«С такой нужно держаться вежливо и как можно солиднее», — соображал Севастьянов. Поэтому он, хотя и был со старухой одного роста, взглянул на нее свысока и веско произнес:

— Уважаемая Евдокия… Извините, не знаю, как вас по отчеству…

— Васильевна, — буркнула Дуся.

— Уважаемая Евдокия Васильевна. Я уполномочен городским обществом «Знание» разобраться в событиях, произошедших в вашей квартире.

Дуся искоса посмотрела на неожиданного посетителя. Видимо, портфель, шляпа, а главное, выдающийся вперед солидный животик произвели на нее некоторое впечатление.

— Ладно, — наконец сказала она. — Можно и поговорить. А вы и вправду профессор?

Севастьянов сунул ей под нос удостоверение.

— Верю, верю… Идемте в залу, там и потолкуем.

Они вошли в стандартно обставленную комнату с диваном-кроватью, двумя хлипкими креслицами и высоким торшером на тонкой ножке. Одну из стен украшал ковер зубодробительных оттенков. Имелся тут и телевизор марки «Рубин». Дуся указала на одно из кресел, сама же опустилась на диван-кровать, Наташа устроилась рядом.

— Так вы, значит, хочете узнать про то, как у меня в доме обстановка колобродила?

— Именно так.

— Ну так задавайте ваши вопросы.

Севастьянов достал из портфеля объемистый блокнот, снял колпачок с авторучки и приготовился записывать.

— Итак, с чего все началось?

Старуха принялась рассказывать о происшествии. Излагать свои мысли связно она толком не умела, а возможно, просто растерялась. Поэтому перескакивала с одного на другое, то забегала вперед, то возвращалась назад. В общем, Сергей Александрович ничего для себя нового не узнал. Более того, он понял: Дуся вряд ли могла самостоятельно инсценировать произошедшие в ее доме события.

— Скажите, как вы думаете, почему это все случилось именно у вас? — спросил Севастьянов.

— Сама не знаю… Думала, думала… И так, и сяк прикидывала… Не пойму. Раньше ничего подобного не наблюдалось. Ну на кладбище была… Поминала отца с матерью. Все — чин по чину. За упокой мужа, на фронте убитого, хоть он и не здесь схоронен, тоже выпила. Вроде никого не забыла… Но, видать, кого-то все же пропустила. Вот он мне и нагадил.

— И кто же это, по-вашему, мог быть?

— Ей-богу, не знаю!

— Ну хорошо. А можно мне осмотреть вашу квартиру?

— Как это?

— Внутри побывать. Поглядеть: что там да как?

— Да ничего интересного там нет. Дочка все прибрала.

— Хотелось бы все-таки посмотреть.

— Пока батюшка стены святой водой не окропит, я туда ни ногой! Мало ли… Возможно, эта нечисть только затаилась…

— Но ведь с дочерью вашей ничего не случилось.

— Она с Мишкой ездила… С мужиком со своим. А мужика он, должно быть, боится.

— Да кто боится?

— Нечистый дух. Табачищем от Мишки разит, а нечисть табачного духа не переносит. Это точно.

— Как же быть?

— Это на предмет поглядеть? Ладно. Наташа, — обратилась она к внучке, — своди профессора ко мне на квартиру.

— Поехали, — охотно согласилась девочка.

— Прямо сейчас?

— Конечно.

Донельзя обрадованный Сергей Александрович любезно попрощался с Дусей, выразил надежду, что они еще увидятся, и поспешил на улицу, весело, как школьник, размахивая портфелем. Дорогой он и Наташа почти не разговаривали, и только когда девочка отворила дверь Дусиной квартиры, Севастьянов, осененный внезапной догадкой, спросил ее:

— А во время… этого самого ты здесь присутствовала?

— Ну да.

— Все видела?

— Естественно.

— И кто это все натворил?

— Не знаю точно.

— А какие-нибудь предположения у тебя имеются?

— Само собой.

— И какие же?

— Мне кажется, это я всему причиной.

— То есть как?!

— Мы когда с бабушкой вернулись с кладбища, она сразу спать улеглась, поскольку выпивши была. Ну а мне скучно… Я ходила по квартире… ходила, ходила, а потом…

— Что потом?

— Захотела плохого.

— Плохого?!

— Ну да.

— Как же это понимать?

— Не знаю, как объяснить… Я как бы пожелала, чтобы это сонное царство немного… как сказать… немного ожило, что ли. В движение пришло. Ну оно и пришло.

— А каким образом это у тебя получилось?

— Вот не знаю. Захотела, и получилось.

— Ты что-то подобное и раньше проделывала?

— Только мысленно.

Севастьянов во все глаза взирал на Наташу.

— Объясни, как это тебе удается?

— Не удается, а один раз удалось. Больше не получалось.

— Но как?!

— Не знаю. Получилось, и все.

— Врешь, наверное.

— Зачем мне врать? — Наташа как будто обиделась.

— Ну… Возможно, прославиться хочешь.

— Вот уж нет…

Севастьянов не знал, что и подумать. Слова девочки звучали в высшей степени фантастично. Как понимать это «захотела»? Телекинез? В западных журналах он встречал информацию о подобных случаях. Но у нас?.. Хотя и в Советском Союзе имелись люди, владеющие такими способностями. Например, Нелли Кулешова. Он читал о ней в журнале «Наука и жизнь». Но способности Кулешовой изучают физики и психиатры. Ее исследуют в специальном научном центре, а здесь… И потом, девочка утверждает: получилось всего лишь раз… Но это практически невозможно. Как это так: способностей к телекинезу не имелось, а потом они вдруг появились! И снова исчезли. Чепуха!

Не желая больше продолжать этот странный разговор, он занялся осмотром квартиры, но ничего интересного не обнаружил. Было заметно: тут действительно что-то происходило. Уборка произведена наспех, следы недавнего разгрома лезут в глаза. Мебель хотя и поставлена на свои места, но следы от ножек не совпадают с их нынешним положением. То же самое и со столовыми приборами. Одна ложка валяется под батареей, другая закатилась под кровать. На полу ножками шкафа и кровати содрана краска.

— А я знаю, отчего это все получилось, — вдруг заявила доселе молчавшая Наташа.

— Интересно послушать, — вскинул на нее взгляд Севастьянов.

— Я на кладбище нашла монету… Старинную…

— И что же?

— Вот она, монета эта, все и устроила.

— Каким же образом?

— Наверное, она волшебная.

Севастьянов усмехнулся.

— И где же эта монета? — улыбаясь, спросил он. — Покажи?

— Я ее променяла, — сообщила Наташа.

— Променяла… Зачем же, если эта монета может творить чудеса?

— Я, когда меняла, не знала, что может. Это теперь до меня дошло.

— Кому же ты ее променяла?.. И на что?..

— На жевательную резинку. Хорошая резинка, между прочим. Целый день жуешь, а она вкуса не теряет.

— А равноценным ли был обмен? — все так же улыбаясь, поинтересовался Севастьянов.

— Теперь мне кажется, что нет. Хотя…

— Что «хотя»?

— Мне кажется, эта монета может творить только плохие дела.

— Плохие?

— Ну да.

— Почему же?

— Я не сумею правильно объяснить, только мне так кажется.