Тесинская пастораль. №6

Алексей Болотников

С идеей сбережения самобытного и национального в своей культуре, с любовью и нежностью к Отечеству, с гордостью за принадлежность к великой русской литературе издается сельский альманах.

Антон Филатов. БОМЖ, или хроника падения Шкалика Шкаратина. Книга вторая. Экспедиция называется…

Криминогенное повествование (в сокращении)

Герой нашего «криминогенного повествования» Евгений Борисович Шкаратин, неприкаянный скиталец, известный более своей кличкой «Шкалик», ищет отца. Так уж случилось: умирающая мама оставила семнадцатилетнему Женьке одно лишь сердобольное завещание, уместившееся в короткую предсмертную фразу: «Найди отца, сынок… Он хороший… не даст пропасть…». Завещание матери стало для Шкалика делом его жизни. Всего-то и слышал Женька Шкаратин об отце: «…Он не русский, а звали по-русски… Борисом. Фамилию не запомнила… Не то Сивкин, не то Кельсин… Китайская какая-то фамилия. А вот примета есть… пригодится тебе… У него мизинец на руке маленький такой… культяпый. Найди отца, сынок…»

Часть первая. Солнца и ветра брат

Глава первая. В поисках отца и министровой матери

Человек с плачущими глазами открыл дверь отдела кадров и пошел, молча пропуская Шкалика поперед себя. Уселся за свой стол, промокая мокроту лица тыльной стороной ладони. Осторожно, крадучись от посетителя, продышался, словно от бега трусцой, и указал Шкалику на стул.

— Что у Вас?

— Мне бы на работу.

Кадровик ещё на секунду отвлекся, превозмогая в себе внутреннюю тягость, невольно скривил губы, словно усмехнулся, и снова поднял глаза на посетителя.

— Ну-ну… и на какую работу Вы бы хотели?

— Не знаю. Мне всё равно.

— Документы?..

Шкалик выложил перед ним паспорт и трудовую книжку, выданную после второго курса в институте Геохимии. Кадровик мельком прочёл одиночные записи: «Принят коллектором… уволен…”. Бегло полистал паспорт, в котором содержательных записей было две, не больше. Ещё раз произнес загадочное «ну-ну» и переспросил:

— На что вы рассчитываете?

— Мне бы… — Шкалик не решался спросить о работе, соединённой смыслом со словом «геология». И лихорадочно мыслил, пытаясь найти ответ на прямолинейность… почти отказ… прозвучавшие в тоне вопроса. Он внезапно привстал, почуяв нужду покинуть этого человека в недоумении. Но тут же сел, сообразив скорую неизбежность таких встреч — не здесь, так там…

— Я бы мог коллектором… помбуром…

— А геологом? — новый вопрос ошеломил Шкалика. Издевается? Срывает зло за какую-то обиду? Мокрые глаза пожилого кадровика не смотрели на него, обдумывая что-то своё, тягомотное, возможно, собственный же вопрос. Он притянул за уголок папку, лежавшую поверх других, и отвлёкся на её содержимое.

— Геологом? Так… не закончил… отчислили за неуспеваемость. Но я в шахте работал… геологом.

— Где именно?

— В Горном Зерентуе, на практике.

— На полиметаллах? — уточнил, не отрываясь от бумаг.

— Да. У Зашихина… — зачем-то вспомнил фамилию главного геолога рудника.

— Почему же помбуром? Не уверены в полученных знаниях? Научим! У нас, знаете ли, школа… А знания дополучите, восстановим вас в вузе через год-два. Какие у вас соображения о будущем? — кадровик отодвинул папку и встал из-за стола. — Вы подумайте. Приходите через… — внезапно он замолчал на полуслове, словно нечто, пришедшее в голову, щёлкнуло, как тумблер на электрощитке, включив в нём некое озарение. Он вновь сел на стул, переспросил:

— Так что думаете? — и тут же перешёл в решительное наступление, повинуясь осенившей его идее — Будете работать, дадим жильё, подъемные. Вы женаты? Нет? Женим! Какие у нас девушки! Если дадите согласие, я сегодня же вас… — внезапно он схватил трубку телефона и стал крутить диск, будто обжигаясь о цифры. Но тут же бросил трубку и вновь схватил папку с бумагами. Впрочем, не за тем, чтобы углубится в её недра, но — сунуть в пухлый портфель. И туда же добавил вторую… третью папки, суетливо озираясь по комнате. Снова вспомнил о Шкалике:

— Вы где проживаете?

— Я? В общаге… нелегально.

— Жить негде? А ваше имущество, вещи?

— А… нету. — Шкалик скривил ухмылку на губах, не то сожалея о несостоятельности, не то глумясь над вопросом кадровика.

— А родители?

— А тоже нету. Сирота я… неприкаянная, — припомнил материнскую обмолвку. И в образовавшейся паузе, словно пытаясь сгладить кажущуюся неловкость, добавил: — Отец у меня хороший был. Ищу его…

— Стало быть — нету, — эхом повторил озадаченный чем-то человек. И, совсем уже строгим тоном, приказал — Пишите заявление! — но тут же нелепо замахал руками — Нет-нет, не сейчас, не здесь! Знаете что, молодой человек, кажется, Евгений Борисович?.. Если вы приняли решение, то у меня к вам предложение: сейчас же едете со мной к месту своей работы, там мы всё оформляем, получаете место для проживания и завтра же выходите на работу! Вы согласны? — таясь, он расплылся в ужасной улыбке, словно в предвкушении постыдного счастья от крамольного замысла. Так Иуда предвкушал счастье от сделки в тридцать сребреников… Но тайна кадровика, его внезапное озарение, едва скрываемые каменным лицом, не обрушили потолок и стены отдела кадров.

Шкалику перехватило дыхание, но он быстро закивал головой. Странная суетливость кадровика не озадачивала его. Но внезапность собственных грядущих перемен всё же взволновала до дрожи в руках.

— В шахматы играете? — спросил кадровик, на мгновение замерев и словно вновь озарившись прозрением.

— Я… без поражений… Противники слабые, — медля, ответил Шкалик, не понимая ход его мысли.

— Вот и замечательно! Едемте! Идите во двор, там нас ждёт белая «Волга», а я пока закрою кабинет и… Да, вот ещё что: с нами поедет… Точнее, это мы… поедем с начальником экспедиции Миркиным. На его «Волге»… Я сейчас спрошу разрешения… Вам не надо в туалет? Это там… — уже уходя, он показал рукой вдоль коридора. — Ждите у машины, Евгений…

Белая «Волга» начальника объединения «Востсибуглеразведка» Миркина, маленького человечка в черном суконном пальто, в черной же каракулевой папахе, надвинутой на антрацитовую черноту глаз, только что секундным взглядом пронзивших Шкалика, вышла на трассу вдоль Ушаковки и набрала ход. В машине молчали. Шофер и кадровик — в силу субординации, Шкалик — как человек, поражённый в правах. Миркин…

Его появление возле «Волги, цепкий взгляд, наторелая посадка в машину — деловитые и вальяжные телодвижения — в глазах Шкалика возвеличили фигуру начальника до памятника. Папаху в салон машины внёс с ювелирной точностью, ноги — словно в балетном па — легко и грациозно… Что-то распорядительное говорил шоферу, не глядя на него, но озирая окрестности.

Внезапно он слегка обернулся в сторону кадровика и укоризненно-резко произнес:

— Ведь можешь, Тюфеич, когда захочешь! Нашел специалиста в мгновение ока, стоило тебя по матушке приголубить. И не обижайся: у меня тоже нервы… Подавай им кадры — словно пирожки из печи. А у тебя — внеплановая текучесть! Ты мне статистику не порть! Работай! Кстати, где геолога-то взял? Что молчишь, студент? Откуда он тебя переманил? — и теперь уж обернулся на Шкалика.

Шкалик растерянно молчал. Кадровик выручил:

— Наш он, Яков Моисеевич. С политеха. Эти статистику не портят. Вот приедем, обустроим, с девушками познакомим. У меня на него большие надежды… В шахматы играет неплохо… Так, Евгений Карпович?

Шкалик смутился, но вида не подал и кадровика поправил:

— Борисович я… С политеха. Не подведу…

— Ах да, Борисович…

— Евгений, значит? А по фамилии?

— Шкаратин.

— Ну-ну, надеюсь ты не из тех, кто… — тут он на минуту замолчал. И все молчали.

— Дорога до Черемхерово долгая… — внезапно вновь оживился Миркин — А не расписать ли нам пулечку, мужички? Американку, на троих… Надеюсь, нынешние геологи политеха освоили преферанс?

— Нам запрещают… А я всегда… выигрываю…, — отреагировал Шкалик.

— Вот и отлично! — воодушевился Миркин — Но для начала позвольте предложить вам по мерзавчику, а? Нет возражений? — Миркин сунул руки в бардачок машины и тотчас же извлёк на божий свет набор хрустальных стопок… И следом за ними, повторив манипуляции, — плоскую бутылочку коньяка «Плиска». Ловким движением пальцев свинтил пробку с бутылки и стал плескать коньяк в рюмки. Протянул Шкалику, кадровику. Налил себе.

— За знакомство! — предложил тост.

Шкалик пребывал в странно-смятенном состоянии духа. Недавним утром он покинул общагу, твёрдо решившись прервать свою студенческую жизнь, предрешённую деканатом, направился на улицу Баррикад, в «Востсибуглеразведку», где, по слухам, платили наибольшую заработную плату. Подхватило его и мыслью о диапазоне поисков отца: новых людей, мест… Он ещё и ещё раз возвращался к этой мысли. Озарение прошибло до слез. Затаённая надежда на встречу с отцом, посеянная мамой, в политехе залегла на дно, словно сундучок с драгоценным кладом. Время пришло… Встреча с кадровиком, а чуть позднее — с начальником экспедиции Миркиным, эта ошеломительная езда в «Волге» в сторону неведомых миров — потрясали его переменами, от которых заходился дух. Что-то пугающе-странное таилось за всей этой цепью внезапностей. Знобило до дрожи.

«Памятник» Миркин на глазах изумлённого Шкалика обращался в свойского человека, не чуждого человеческих слабостей: преферанс, коньяк… Тюфеич, как эхо, вторил его напорам — резонировал. Он тоже испытывал подкожный озноб от захватившей врасплох внезапной мысли, пока коньяк не растворил его.

Из бардачка «Волги» Миркин достал колоду карт. Быстро стасовал и стал подавать карты в руки.

В ближайшие полчаса выяснилось, что они ехали «в Черемховскую ГРП по производственной надобности». Миркин — на вручение наград в честь грядущего праздника Великого Октября, а прихваченный им кадровик, который утром схлопотал нагоняй по вопросу текучести кадров, — на ревизию отдела кадров ГРП… Шкалик же, внезапно появившийся и представленный Миркину как «специалист с опытом», попал в машину лишь по стечению благоприятных обстоятельств. То есть разом решивший своим явлением все утренние разногласия Миркина и кадровика. Спасающий ситуацию «нехватки кадров» самым чудесным образом. И ставший вдруг краеугольным камнем потайного замысла кадровика, сидящего рядом, с трудом сдерживающего мандраж.

Всплыл при подъезде к Свирску еще один повод этой поездки. После третьего «плискания» коньяка Миркин бросил карты на пол-игре… И стал обсуждать с шофером дорогу, уводящую с трассы… Последняя поездка в Москву, встреча с министром Михаилом Ивановичем Щадовым, как выяснялось, прежде всего и спровоцировала надобность сегодняшней поездки для Миркина. Михаил Иванович, государственный человек, министр угольной промышленности СССР, иркутский земляк, вознесшийся по службе в первопрестольную столицу, не мог найти более эффективного способа решить небольшую семейную проблему. Миркин, в подчинении которого работала Черемховская партия, был, как нельзя кстати, командирован в столицу. Не была ли его московская командировка спроворена только лишь с этой целью?

Им предстояло свернуть с трассы в районе Свирска, паромом переплыть на ту сторону Ангары. Где-то далее лежала деревня Каменка и ещё далее — несколько домишек деревушки Бохан. В этих, забытых богом селеньицах, проживали сестра Тамара и родная мама Михаила Ивановича Щадова — Мария Ефимовна.,.

Снова Миркин сдал карты на руки. Но в машине трясло, и игра не клеилась.

Шкалик втянулся в езду, освоился в машине настолько, что уже называл кадровика Петром Тимофеевичем и Миркина Яковом Моисеевичем. Да и у шофера узнал имя собственное — Саша. Дрожь постепенно отпустила.

До Свирска домчали махом. На причале повезло, паром уже готовился к отчаливанию, загрузились и причалили вблизи самой Каменки. Переспросили дорогу на Бохан и покатили дальше почти по бездорожью. Преодолели речку Тарасу…

На дворе стояла поздняя осень, явившаяся с первыми холодами. Иней тянувшихся вдоль трассы линий ЛЭП и окрестных кустарников лесостепи здесь сменился на ярко-сверкающие, словно, бриллианты, куржаки колхозных заборов, кроны одиночных рощиц березняков. Да и те обильно осыпались под натиском полуденного солнца. Марии Ефимовны не оказалось дома — приболела. Матюгнувшись перед соседями матери министра, Миркин угрюмо молчал в машине до самой Каменки. Здесь нашли Тамару Ивановну. Пока Шкалик с Тюфеичем вслед за Сашей обивали пороги туалета, согбенно притулившегося к кособокому сараю, Миркин обнял пожилую женщину, радушно улыбаясь, справляясь о здоровье и житье-бытье. Посочувствовал по поводу болезни мамы, вручил столичные подарки. Тамара Ивановна, высокая костистая женщина, с обветренным лицом и по-домашнему тёплыми глазами, настойчиво приглашавшая в дом на обед и свежевыгнанную «кафтановку» и в конечном итоге расстроившаяся, обматерила дары приносящих чинов и обиделась до слез. Но Миркин выдержал все поползновения сестры министра. Откланялся! И покатили они дальше.

Шкалик вспомнил о тёплой общаге. Почему-то — о шахматах. Студенческая жизнь вдруг припомнилась во всей её благости и устроенности. Маячащее будущее всё же томило неизведанной тревогой. Он уже боялся новой внезапности, которая обрушит всю эту череду непреходящего счастья, словно оборвавшийся сон.

В ГРП Миркина ждали. Предупреждённые звонком из экспедиции, начальники ГРП, подглядывая в окно конторы, накрыли стол в кабинете Храмцова. Готовили торжественное собрание в актовом зале.

Завидев «Волгу», Юрий Михайлович сам выскочил навстречу Миркину. С широченной улыбкой, в неподдельном благодушии крепко пожимал руки всем приехавшим. Пожал и Шкалику и вопросительно посмотрел на Петра Тимофеевича…

— Это ваш новый геолог, Евгений Борисович, — представил кадровик свою протекцию.

— Очень-очень… ждали, — отозвался Храмцов, — будем рады сотрудничать.

Обнаружив в кабинете полный ажур в виде накрытого стола, Миркин деланно удивился. Однако тут же принялся ругать Храмцова по накопившимся бесконечным поводам. Храмцов, краснея и теряясь в присутствии подчиненных, не менее благодушно помахивал головой в ответ на все нападки шефа…

Сегодня рабочий день в ГРП срывался: специалисты, наслышанные о приезде высокого начальства, только и говорили о событии, иные пытались проникнуть в контору из любопытства, но торс завхоза Зверьковской, предупреждённой Храмцовым о возможном посягательстве на персону шефа, не позволял никому достичь результата.

Специалисты камеральной группы, геологи отделов и прочие обитатели конторы не высовывались из своих кабинетов. Однако и здесь в ожидании собрания работа не клеилась.

После собрание Шкалик оказался в числе приглашённых в кабинет Храмцова, где его изрядно накормили, пытались выспросить биографические нюансы, общались накоротке… В конечном итоге забыли, как о таковом.

Окончив командировочную обузу, Миркин с кадровиком сели в «Волгу» и отчалили, позабыв попрощаться со Шкаликом. Специалисты вскоре разошлись по домам. Оставшиеся в тесной компании, за изрядно объеденным столом в кабинете Храмцова, продолжали обсуждать визит высокого начальства.

Шкалик вышел во двор, поискал туалет. Случайно забрёл в дробильный цех… Познакомился со Светой Старцевой, дробильщицей, быстро обвыкся здесь и — попросился переночевать на её топчане, в тёплом углу. Света не возражала. Разговорившись с нескладной «золушкой», несмело поднимающей глаза, измученной рутинной и пыльной работой, да и нелепо складывающейся жизнью, Шкалик словохотливо рассказал ей о поисках своего отца и министровой матери.

— Чо ж он не заберет её в Москву? — Света задала Шкалику его собственный вопрос, висевший на его языке ещё с Каменки. Отвечать было нечего. Светка заторопилась домой, в садик за дочкой.

Весь последующий день Шкалик оформлялся в отделе кадров, знакомился с геологами, с рабочим местом и своими должностными обязанностями. Его приняли участковым геологом. Изначально кадровичка Волчкова замялась, рассматривая справку из политеха и трудовую книжку. Сходила к Храмцову, затем в бухгалтерию. Геолог Шкаратин оказался без опыта и более того — без законченного вузовского образования. Правда, справка поясняла, что он, «окончил четыре курса ИПИ по специальности «поиски и разведка месторождений». И «может занимать должности младшего геологического персонала», наравне с выпускниками геологических техникумов. А комментарии Петра Тимофеевича, подготовившего Волчкову к этим неожиданностям, убедили Храмцова и бухгалтера Татаринову «о полном соответствии, но с минимальным окладом в вилке». Но более всего её беспокоил вкрадчивый намек вышестоящего начальника, отлитый в странную фразу: «за этого геолога я постою…». Всех нюансов переговоров Шкалик не слышал и назначенную ставку принял как дар божий.

Конец ознакомительного фрагмента.