Ничей

Алексей Борисов, 2023

Нулевые в России закончились после «рокировочки» в сентябре 2011 года. Больше развилок не было. Страна двинулась навстречу тому, что многие склонны считать ее судьбой… Но большое обычно видится на расстоянии. Живя внутри эпохи, сложнее понять причины и следствия, а главное – спрогнозировать последствия. Герой романа примеряет на себя образы чиновника, политтехнолога, журналиста. По иронии судьбы учится у тех, кого презирает, и чувствует, что становится похожим на них. Бежит вперед, чтобы только оставаться на месте. Развязка наступает в один день с историческим заявлением, сделанным на властном «Олимпе». Содержит нецензурную брань.

Глава третья

Взять девочку

Я пил утренний кофе и листал газеты. Все наши договорные материалы вышли в срок. Корреспонденты и обозреватели разных изданий примерно в одних и тех же выражениях сообщали о том, как областной парламент бьется за интересы малоимущих, незащищенных и многодетных. Везде и всюду в скобочках стояли названия депутатских фракций, среди которых с гигантским отрывом лидировала «Ядрёная Россия». Венчало эту картину наше приложение к «Ленинскому знамени».

Здесь редактор Колобков превзошел сам себя, взяв необъятное интервью у спикера Хрюшникова. Меня, разумеется, предупредить о самом факте беседы никто не соизволил. Даже сквозь строчки на газетной бумаге было видно, как расстилался берущий перед дающим. Основополагающие, ключевые фразы спикера Колобков особо выделил жирным шрифтом — дабы мысль начальника гарантированно дошла до сознания масс. На фото Виталий Иванович, нахмурив брови, зрил, очевидно, как Радищев, сквозь целое столетие.

Брякнула «вертушка».

— Да, — сказал я.

— Алексей Николаевич, ну как же так получилось? — горестно завела свою песню Римма Васильевна, первый референт Хрюшникова.

— Что получилось? У кого?

— Кто же такое фото Виталия Ивановича выбрал? Неужели у вас ничего лучше нет?

— Вы интервью имеете в виду?

— Конечно!

Я посмотрел оценивающе. Подстричь бакенбарды перед съемкой спикеру явно не помешало бы. Да и краешек воротничка загнулся вверх. Не фонтан.

— Да, Римма Васильевна, неважное фото.

— Просто ужасное! Как же так, Алексей Николаевич? У нас же фотограф есть в штате, куча снимков с прошлого раза должна была остаться…

— Остались, Римма Васильевна. Все целы.

— Почему тогда это выходит?!

Я постарался придать своему голосу как можно более скорбное звучание.

— Приложение мне больше не подчинено, Римма Васильевна. Всем, что его касается, единолично ведает Колобков, и он же напрямую докладывает Валентину Юрьевичу.

— Забегалову?

— Да.

— О Господи! — Римма Васильевна бросила трубку.

Я продолжил чтение. О надвигавшихся выборах в Госдуму газеты писали мало. За их конечный результат явно никто не переживал. Один «Негоциант», известный своей критической направленностью, поднял следующую выборную тему и сделал вывод, что шансы мебельного магната Колыхаева стать мэром далеко не бесспорны. Партайгеноссе Митрофанычев, по оценке газеты, хотел бы видеть на этом посту своего союзника. Кого персонально, обозреватель «Негоцианта» пока не брался предположить. По мнению журналиста, в офисе «Ядрёной России», в отличие от вице-губернатора Кобякова, еще не пришли к консенсусу. А губернатор, досиживая остаток второго срока, лавировал между разными властными группировками.

Зазвонил мобильный.

— Привет! — это был Андрей Челноков из «Негоцианта».

— Легок на помине, — отозвался я.

— В смысле?

— Читаю как раз вашу газету.

— Это приятно.

— Тебе комментарий нужен?

— Не совсем, — Андрей замялся. — Скорее узнать кое-что хочу.

— Про спикера?

— Нет, про тебя.

— А ты про меня до сих пор что-то не знаешь?

— Слухи есть, что ты в отставку уходишь, а пресс-службу реформируют.

Я усмехнулся.

— Бедная пресс-служба. Сколько ее можно реформировать?

— Это правда или нет? — профессионально спросил Андрей.

— Таких сведений у меня нет, — ответил я.

— А если будут? — продолжал напирать коллега.

— А если будут, тебе первому скажу.

— Ловлю на слове, — оживился Андрей.

— Вот и славно, — заметил я. — Теперь у меня возник вопрос. Откуда дровишки?

— Не могу сказать, — заерзал мой собеседник. — Сам понимаешь, у нас в парламенте свои источники.

— Депутатские?

— Не пытай! Не выдам всё равно.

— Ну и не выдавай. Позвоню, если в отставку соберусь.

День в парламенте обещал быть нескучным. Внутренне готовый к любой гадости, я бодро занялся бумажной текучкой. Надо было списать кучу давно отработанных документов, возвышавшихся отдельной стопкой на столе. Наши делопроизводители мне уже плешь проели, напоминая о них. По этим бумажкам «наверху» тоже делали выводы об эффективности работы службы. Я расписался уже раз тридцать и столько же раз собственноручно вывел: «В дело», когда заскрипела дверь, и отчетливо пахнуло перегаром.

— А, Андрей Павлович! — безошибочно определил я.

Вид у корифея был еще тот.

— Меня тут никто не спрашивал? — осторожно осведомился Карлов после обмена приветствиями.

— Уборщица интересовалась, — сказал я.

— Уборщица?

— Ну да. Проветривала у вас.

Андрей Павлович вздохнул и потрогал себя за виски. Лицо его исказилось похмельной мукой.

— Не любишь ты меня, Алексей, — произнес он печально. — А я к тебе всегда хорошо относился.

— Экспертизу-то провели?

— Какую экспертизу? — не понял Карлов.

— Творческо-лингвистическую. Или как она у вас называется? Колобков собирался.

— Я в библиотеке вчера весь день просидел, — заявил Андрей Павлович. — Виталию Ивановичу статью готовлю.

— Статью? — мне стало любопытно. — О чем же?

— О реформах местного самоуправления в России. От Сперанского и Столыпина до наших дней.

— Обалдеть, — искренне сказал я. — И куда она пойдет?

— Это потом будет решено. Может, даже в Москву.

Проводив крепкого публициста до его кабинета, я заглянул к Витюше и Наталье. Витюша бойко набирал какой-то текст, а Наталья сидела, погруженная в себя. Перед ней на столе одиноко белел какой-то список, весь в исправлениях и зачеркиваниях.

— Кому грустим? — спросил я, подойдя поближе.

— Алексей Николаевич, это кошмар какой-то! — пожаловалась Наталья. — Никто не хочет на радио выступать.

— На радио?

— Да! Сегодня в обед еженедельный эфир, «Парламент у микрофона». Час целый. Я всех обзвонила раз по пять, и бесполезно.

— А ты говорила, что выборы в Госдуму на носу, что Виталий Иванович лично список выступающих утвердил?

— Говорила и повторяла даже! Ничего не помогает.

— Какая у нас фракция на очереди?

— «Ядрёная Россия», конечно.

Я посмотрел на часы. Ситуация приближалась к критической. Депутаты бегали от микрофона, как призывники от военкомата. Выступать в прямом эфире на радио стабильно не хотел никто из них, кроме пары-тройки записных ораторов и недобитых оппозиционеров. Но оппозицию велено было подвинуть на период после выборов.

— Ты у Ростика была?

— Конечно. Его тоже все посылают.

— Мама родная! За них государство платит, а они про свои достижения рассказывать не хотят, — вырвалось у меня.

Сотрудники молча ждали распоряжений.

— К Филейкину твой Ростик не подходил?

— Филейкин в отъезде, — сверившись по списку, объявила Наталья.

— Агитирует селян, что ли?

— Нет. Он на соревнованиях по метанию молота. Под девизом «Ядрёная Россия — сильная Россия».

Мне стало нехорошо. Депутат Филейкин в таких случаях был последним резервом.

— Может быть, Жуликову предложить? — подал голос Витюша.

— Жуликов по графику после Нового года, — отрезал я. — Наташа, звони всем по шестому разу. Если будут отнекиваться — пугай спикером и партийной ответственностью. Скажи, что политсовет принял соответствующее решение.

— А он правда принял?

— Неважно. Филейкина ты набирала?

— Ростик сказал, что он, возможно, сегодня вернется.

— Если сегодня, то шанс есть. Московский поезд уже пришел. Позвони на мобильный. Если мобильный выключен, тогда на домашний. Если упрется, сразу докладывай мне, сам ему перезвоню!

Поставив задачу, я вернулся к своей нужной документации.

Оставалось расписаться на последнем листе, когда в дверях нарисовался Домашевский. Я ему совершенно искренне обрадовался, ибо канцелярщина уже надоела мне хуже горькой редьки.

— Как себя чувствуете, Семён Маркович? С больничного вышли?

— Пойду завтра анализы сдавать, — Семён Маркович покрутил в воздухе какими-то бумажными огрызками. — Может, в больницу придется лечь.

— Не надо в больницу. Вы нам тут нужны.

— Кому я тут нужен? Речи за отдельных трудящихся писать?

— За кого это?

— За Карлова. Тут вчера искали его, с ног сбились. Так и не нашли.

Домашевский сел и принялся теребить точилку из настольного набора.

— Ты с Хрюшниковым виделся?

— Виделся, — кивнул я. — Вроде без последствий.

— Жуликов не успокоится, — предупредил Семён Маркович. — Он человек мстительный и высокого мнения о себе.

— Разве я против его мнения? Пусть будет.

Я посмотрел в окно. Собак не было, предприниматели со своими трусами продолжали стоять. Полгода назад спикера ужасно возмутил факт незаконной торговли, да еще сомнительным товаром, и Виталий Иванович потребовал разобраться. Малый совет образовал рабочую группу. Возглавить ее поручили Жуликову. Группа раскидала запросы по инстанциям и провела несколько заседаний под протокол. Активный вице-спикер сам спускался к торгующим и говорил про возможную ответственность перед законом. Тем не менее, изгнать их с территории нашего храма не получилось.

— Семён Маркович, а как вообще вышло, что Хрюшников меня решил назначить? — внезапно спросил я.

— Кем назначить?

— Начальником пресс-службы. Тогда, в позапрошлом году. Без крыши, без протекции. Ничей ведь был человек.

— Этого я до сих пор не понял, — помедлив, ответил Домашевский. — Да, ты не аппаратный человек, не из их обоймы. Кто его надоумил? Ума не приложу.

— Неверное было решение?

— Почему неверное? Нормальное. Ты сильный журналист, у тебя свежий взгляд на вещи. Номенклатурной выучки, конечно, не хватало, но это дело наживное.

— Ну и как, справляюсь?

— Справляешься, конечно. Службу организовал? Организовал. Порядок навел? Навел. Скандалов не допускаешь? Не допускаешь. Спикера нашего в народе узнавать начали… А почему ты спрашиваешь?

— Пытаюсь понять кое-что. А какие были реальные альтернативы?

— Реальные? — Семён Маркович опять помедлил и оставил в покое точилку. — Ну, про Скотникову ты сам знаешь.

— Знаю. Забегалов ее двигал?

— Да.

— Почему же не продвинул?

— У Виталия Ивановича свои резоны. Забегалов и так своих людей везде расставил.

— Хрюшников думал, я буду служить персонально ему?

Домашевский выразительно глянул на потолок, потом на стационарные телефоны.

— А, да пускай слушают! — я махнул рукой. — Что же, обманулся Виталий Иванович?

— Почему обманулся? Разве ты не его линию проводишь?

— Его, конечно. Чью же еще? — сказал я выразительно и громко.

— Ну вот, — Семён Маркович по-отечески посмотрел на меня, — значит, и волноваться не надо. Держись и работай.

— Ну а что говорили тогда всё-таки? Кого еще советовали назначить?

— Пожалуй, никого конкретно, — подумав, сказал Домашевский. — В секретариате, правда, одно время носились с идеей взять какую-нибудь девочку с телевидения, желательно смазливую. Чтобы сидела на пресс-конференциях рядом с Виталием Ивановичем.

— Украшением стола?

— Можно и так сказать. Чтобы за внешним видом следила, за галстуками, рубашками.

Я фыркнул.

— Последишь за ним, как же! Он значок депутатский на съемку надевать не хочет. С боем навязываю каждый раз.

— Не заводись. Держись и работай! — повторил бывший лучший, но опальный пресс-секретарь.

Время шло, а ситуация с эфиром не прояснялась. Члены господствующей фракции категорически не желали рассказывать о том, сколько всего сделано ими для счастья народного. Один из них чуть не довел Наталью до слёз. От интервью этот крепкий хозяйственник наотрез отказался, заявив ей, что прежде обязан согласовать свой шаг с главой района, где находится его избирательный округ.

Наконец откликнулся депутат Филейкин.

— Виктор Никитич, рад вас слышать! — истово сказал я. — Вы со щитом или на щите?

— Со щитом, конечно! Чистое первое место, — с удовольствием сообщил Филейкин.

— Мы про вас заметку в наше приложение дадим, — посулил я. — Жаль, фото нет, как вы молот бросаете.

— Меня коллеги из Мосгордумы снимали, — сказал депутат.

— Отлично! Тогда поставим прямо в следующий номер. Я Колобкову скажу.

— Спасибо, Алексей Николаевич, — поблагодарил зам лидера «Ядрёной России».

— Не за что. А вы нас не выручите, Виктор Никитич?

— Что от меня требуется, Алексей Николаевич?

— Всего-навсего на радио выступить. Там всё уже готово, только вас ждут.

— Продолжительность выступления? — уточнил Филейкин.

— Ровно час.

— Тематика?

— Всё о деятельности фракции. Последние решения и новейшие законы. Национальные проекты и забота об отечественном производителе.

— Понял. Сколько времени на подготовку?

— С учетом дороги часа два, — я внутренне сжался.

— А другие мои коллеги?

— Все в командировках, Виктор Никитич, — уверенно ответил я.

— Выступлю, — ответил депутат.

— Огромная вам благодарность от лица пресс-службы!

«Спорт действительно дисциплинирует», — подумал я.

До обеда еще позвонил Бутурлин. Поинтересовался у меня, когда же будет официальный ответ на скандальную заметку про Забегалова. Я сказал, что непременно будет, пусть готовят место на полосе. Андрей ответил: «Почитаем сначала». Потом осторожно, придерживая дверь, заглянул Власьев.

— Сегодня мероприятие, Алексей Николаевич, — проговорил он со значением.

— Мероприятие? По плану нет ничего.

— Это важнейшее государственное мероприятие, особое, — подчеркнул зам управляющего делами, наслаждаясь собственной интонацией.

— Чей-то визит?

— Нет. Митинг в поддержку президента.

— Что-то случилось разве?

— Общественный комитет «За третий срок» призывает всех прийти и проявить гражданскую зрелость, — как будто по написанному оттарабанил Власьев.

— Мы как-то освещаем? — уточнил я.

— Про освещение не знаю, мне это не поручали, — быстро ответил он. — Моя задача другая: все работники аппарата обязаны быть.

— А работа как же?

— Всё в законное обеденное время. Общий сбор на площади, каждый руководитель ведет свое подразделение.

— Возражения не принимаются? — спросил я.

— Никаких возражений. Базары и магазины отменить, — строго сказал Власьев. — Сейчас, конечно, не советское время… время другое… но всё равно все обязаны явиться. Это нетрудно за такую зарплату.

Про зарплату — это, по-моему, был его собственный экспромт.

Площадь была до самых краев заполнена митингующими. Организованно явились труженики бюджетной сферы — учителя и врачи. Вслед за ними, тоже колоннами, подтянулись студенты вузов с деканами. Плакатов и транспарантов видно нигде не было. Государственное мероприятие, судя по всему, готовилось в такой жуткой спешке, что нарисовать их просто не успели. Висела одна лишь растяжка — далеко впереди, на борту грузовика, служившего трибуной: «План Утина — в жизнь!»

Явившиеся — точнее, их представители — уже добрых полчаса клялись в верности этому плану и стремлении выполнить его до конца. Клялись, на мой взгляд, несколько общо и расплывчато. Спроси их, в чем же состоит план — вряд ли ясно ответили бы. Партайгеноссе Митрофанычев с багровым лицом выслушивал клятвы. Рядом с ним в кузове топтались местные общественники из комитета «За третий срок». Во главе их стоял вечный кандидат в депутаты господин Борискин, он же президент губернской федерации дзюдо, державший сеть бензоколонок.

Делегация парламента расположилась возле театра оперетты. Ораторов слышно было через пятое на десятое: работали всего два динамика в другом конце площади. Поэтому аппаратчики в основном и не слушали, а говорили друг с другом о своем. Женщины судачили о покупках, мужчины — о футболе. Обсудив с соседями шансы сборной России в отборочном цикле и контракт Гуса Хиддинка, я пошарил глазами по толпе и узрел неподалеку своего коллегу из городского Совета. Пресс-секретарь Коли Ухова смотрел на происходящее, рассеянно улыбаясь.

— Что это вы улыбаетесь, Юрий Львович? Какие могут быть смешки в реконструктивный период? — подойдя, спросил я.

— Как тут не улыбаться? Раньше хоть порядка больше было.

— Правду говорят, что твой шеф пойдет в мэры?

— Штаб создан, — сказал Юра. — Только, по-моему, денег пока нет.

— А что же друзья-бизнесмены, не делают взносы?

— Им гарантии нужны. Деньги-то не маленькие.

— Миллионов семь «зеленью»?

— Я слышал насчет десяти, — заметил коллега.

— Каких гарантий хотят друзья Коли Ухова?

— Официальной поддержки от «Ядрёной России». Чтобы конференция приняла решение, как положено по уставу.

— Товарищ Кобяков может заблокировать, — предположил я.

— Еще как может! Он Колю просто ненавидит. Там ведь Колыхаев денег уже отсыпал кому надо. Для него и семь, и десять миллионов — мелочь.

— Ну, не мелочь, конечно, — усомнился я, — хотя мужчина он небедный. А что же Митрофанычев, поддерживает твоего спикера?

— Кажется, да. Но их разве поймешь до конца? — пожал плечами Юра. — И потом, своих бабок у него тоже нет.

— В Москве ищет?

— Похоже. Само собой, в обмен на собственность. У нас тут еще есть что приватизировать: не все муниципальные предприятия розданы. Да и те, которые розданы, можно обратно изъять.

Митинг бурно захлопал.

— Финиш, — констатировал пресс-секретарь. — Пора по кабинетам.

Толпа рассасывалась стремительно. Кто-то, видимо, еще надеялся попасть в магазин или на рынок. Из обоих динамиков грянула песня «Мои мысли — мои скакуны».

Выступать публично я не люблю. По-моему, люди, выступая публично, частенько несут такую пургу, что уши вянут. И получается это не всегда из-за безграмотности или бестолковости говорящего. Просто докладчик вольно или невольно пытается понравиться аудитории, подстроиться под нее. В итоге происходит то же, что на море — с эскадрой, которая движется со скоростью самого тихоходного судна. Оратор тоже ориентируется на некоего усредненного человека, а его в реальной жизни не существует.

Но тут случай был особый. К нам в парламент пришла целая делегация будущих политологов и работников пресс-служб, тоже будущих. Их уже провели — где шагом, где рысцой, а где галопом — по всем отделам, и они теперь надвигались на наше подразделение. Витюша успел предупредить меня о приближении студентов, и я, дав указание рассадить их в малом конференц-зале, тихо сосредотачивался перед тем, как направиться туда же.

Конечно, полноценно настроиться мне не дали. Следующим визитером оказался депутат Пичугин. Носитель самых элегантных костюмов, обладатель маникюра и педикюра, четко по графику навещавший солярий, Иван Григорьевич управлял комиссией по сдерживанию тарифов естественных монополий. Тарифы в нашей богоспасаемой губернии росли так же, как и в других регионах. Комиссия, однако, ежегодно отчитывалась перед избирателями о проделанной работе, и по отчетам выходило, что сражалась она, не щадя живота своего.

У самого Ивана Григорьевича был свой бизнес, к нашему краю имевший весьма отдаленное отношение. Пичугин львиную долю времени проводил в зарубежных поездках, из которых возвращался всё более загорелым. Был он тоже выходцем из партийной среды, знал вдоль и поперек местное начальство и всегда нормально с ним ладил. В молодости Иван Григорьевич слыл красавцем и щеголем. Сейчас, на шестом десятке, уже стало ощущаться, что молодость его осталась позади, но парламентский лев противостоял переменам, как мог.

Люди, посещавшие увеселительные заведения города, не раз видели его в обществе юных спутниц. Симпатичных журналисток, являвшихся на брифинги комиссии по сдерживанию монопольных тарифов, Иван Григорьевич, не сдерживаясь, провожал маслянистым взглядом. Наиболее грациозным из них он предлагал выехать в подшефный район, дабы лучше ознакомиться с плодами его трудов. Там же, в районе, на высоком берегу великой русской реки, стояла депутатская заимка — с баней, караоке, массажной кроватью и спутниковым телевидением.

Когда выборы только состоялись и шла раздача слонов, Пичугин, вроде бы ни в чем не нуждавшийся, дрогнул и тоже вступил в борьбу за кресло. На спикерское сиденье он, конечно, не претендовал, ибо там всё давным-давно было согласовано. А вот, по его собственному выражению, стать «хотя бы замчиком» сильно хотел. Не раз и не два видели Ивана Григорьевича у порога первой приемной… Увы, карта легла по-другому. Места вице-спикеров уплыли вдаль. Пичугин обиделся, но вида не подал. Терпеть, ждать и не делать ничего против ветра его научили еще в рядах ВЛКСМ.

— Алексей Николаевич, надо бы с вами вопросик один решить, — мягко произнес депутат.

— Для вас всегда, Иван Григорьевич, — откликнулся я.

— У меня интервью брали для одной программки, — как-то неуверенно продолжил Пичугин. — Нельзя ли посмотреть, что они там выпустят?

— Вы какие-то спорные вопросы поднимали?

— Да как вам сказать…

— Говорите, как есть, Иван Григорьевич. Здесь все свои.

Пичугин посмотрел куда-то вбок, на оконные жалюзи.

— Понимаете, там корреспондент спрашивал про перестроечные времена.

— Ну и что?

— Да я тогда был в группе «Коммунисты за демократию».

— Мало ли кто где был, Иван Григорьевич!

— Это верно. Только я письмо одно коллективное подписывал, от имени депутатского корпуса.

— Про что письмо?

— В поддержку суверенитета России, против союзного центра, — через силу выговорил Пичугин.

Я помотал головой.

— Простите, не пойму что-то, Иван Григорьевич. А что тут страшного? Тому письму семнадцать лет исполнилось.

— Понимаете, у меня округ деревенский, там народ консервативно настроен. До сих пор живут прошлым. Могут быть кривотолки.

— А что за канал интервью брал?

Депутат назвал канал.

— Иван Григорьевич, дорогой! Он же в вашем округе не ловится.

— Совсем не ловится? — с сомнением переспросил Пичугин.

— То есть абсолютно!

Депутат помолчал и потеребил кожаный ремешок портфеля.

— Если так, то ладно. Но вы всё-таки поинтересуйтесь у них до эфира, что они оставили, а что убрали. Хорошо, Алексей Николаевич?

— По-вашему, федеральные телеканалы проводят сбалансированную политику, и цензуры на них нет?

Ну и детки пошли нынче. Девушка с африканскими косичками, задавшая мне очередной вопрос, была настроена наступательно. Вводная часть беседы со студентами осталась позади, и со стороны будущих пресс-службистов начался хороший, плотный натиск.

Я мило улыбнулся.

— Федеральные телеканалы — это не по моей части, скажу сразу. Мы с ними практически не взаимодействуем — точнее, они с нами. Так что на себе или своих коллегах их политику не ощущаю.

— Ну а что с цензурой? Вы признаёте ее наличие?

— Под цензурой вы, очевидно, имеете в виду редакционную политику. Цензуры как системы специальных государственных структур в нашей стране не существует. Более того, она официально запрещена.

— Хорошо, — донеслось из противоположного угла конференц-зала, — а с редакционной политикой федеральных каналов лично вы согласны?

«Живенько сегодня дискутируем», — подумал я.

— Если бы я был тотально не согласен, то ходил бы с плакатом на марши несогласных.

Раздался смех.

— Если же говорить серьезно, — я погасил улыбку на лице, — то у каждого канала своя собственная линия, своя политика. И рассматривать надо каждый случай в отдельности. Мне что-то нравится, а что-то нет. Нормальное явление.

— Алексей Николаевич, — подняла руку другая девушка, в строгом деловом костюме, — вы профессионально отвечаете на острые вопросы. Я сама хочу стать руководителем пресс-службы, если получится. Я пишу дипломную работу о городской прессе девяностых годов, была в библиотеке и почитала некоторые ваши старые публикации. Вы тогда еще не работали в парламенте и были очень зубастым журналистом. Вы жестко критиковали власть. Скажите, с тех пор ваши убеждения изменились? Извините, если это некорректный вопрос.

— Вопрос корректный, — спокойно ответил я. — Ни от одного из написанных тогда слов я не отказываюсь. Просто если появляется возможность что-нибудь сделать, что-нибудь изменить к лучшему, надо ее использовать. Мне предложили почти с нуля сформировать пресс-службу, и я решил, что это может быть интересно и… полезно. Критиковать, не неся реальной ответственности ни за что, конечно, легче.

— А чем лично для вас является служба в аппарате заксобрания? — подхватила «африканка». — Вы пока чиновник с небольшим стажем…

Лесных, приставленный к нам в качестве смотрящего и сидевший у стеночки, с любопытством покосился на меня. Его шеф, товарищ Забегалов, пробыл на мероприятии минут пять, послушал, понюхал и удалился. Я, в свою очередь, посмотрев на Лесных, ощутил какой-то странный душевный подъем.

— Вы мне, наверное, не поверите, сейчас опять будете смеяться, — сказал я. — Для меня нынешняя служба это не статус, не стаж и даже не деньги. Это самореализация.

Фразы вылетали одна за другой, как автоматные очереди.

— Мне интересно здесь работать, — говорил я. — Я вижу и чувствую, что у меня получается, хотя на этот счет могут быть и другие мнения. Задача пресс-службы, как я ее понимаю — это создание положительной атмосферы. Журналисты, которые обращаются к нам за информацией, должны чувствовать человеческое отношение к себе. Если не будет его, то вся наша кипучая деятельность окажется напрасной.

Кресло под товарищем Лесных громко скрипнуло.

— Вам, возможно, предстоит занять в будущем мое место или место одного из моих преемников. Я хочу, чтобы вы уважали журналистов — конечно, тех из них, кого есть за что уважать. Пожалуйста, помните о том, что у этих людей довольно непростое ремесло. И… всё-таки это мы, пресс-службы, для них, а не они для нас. Журналисты первичны, мы вторичны, — закончил я.

— Вы правильно говорите, Алексей Николаевич, — заметил юноша, сидевший рядом с деловой девушкой. — Но, знаете, на словах все чиновники за открытость и гласность. А вот потом, после их обещаний, начальнику вашего уровня элементарно невозможно дозвониться. Секретарша просто скажет: «Перезвоните позже», и всё. Для простых граждан — таких студентов, как мы, например, — вы недоступны.

— У меня нет секретарши, — ответил я. — А те, кому это интересно, могут записать номер моего мобильного телефона. Готовы?

— Ну, ты даешь, Алексей Николаевич! — покрутил головой Лесных, когда мы шагали со встречи по длинным парламентским коридорам. — Такого никто еще не делал. Это прямо популизмом попахивает, с телефоном-то.

— Зато какие были аплодисменты! — ответил я.

— Это же дети еще, вчерашние школьники. Что они понимают? — хмыкнул зам управляющего делами.

— Многие вещи они понимают не хуже нас с вами, — задумчиво сказал я.

У лифта Вячеслав Алексеевич со мной простился и покатил наверх: докладывать Валентину Юрьевичу о моем популизме. Я же достал мобильный и увидел два пропущенных вызова. Номер был знакомый.

— Анна Игоревна, искали? — спросил я, дождавшись соединения.

— Искала, — подтвердила она. — Ты у Хрюшникова, что ли, был?

— Нет. Народ просвещал.

— Какой народ?

— Студенты на практику пришли.

— Бросай студентов, слушай меня. Губернатор в Москву уезжает, а у него эфир сегодня на телевидении.

— Сочувствую вам, — сказал я.

— Я уже свою порцию получила, — бодро отозвалась моя коллега из администрации, — а Григорий Владимирович попросил твоего шефа выступить вместо себя.

— Он согласился? — задал я глупейший вопрос.

— Угадай, — предложила Анна Игоревна.

Я испытал ощущение полета.

— Во сколько? — услыхал я собственный голос как бы со стороны.

— Сразу после вечерних новостей.

— Это будет комментарий?

— Нет. Ток-шоу Матусевича.

— На «Сторонке»? — задал я уже совершенно лишний вопрос.

— Ну да.

Это был полный вперед. Шоу в прямом эфире под названием «Вокруг да около» длилось сорок минут. Вернее, должно было продлиться, ибо сегодня телекомпания презентовала его самый первый выпуск. Вести его уже прибыл из столицы один из легендарных сотрудников программы «Взор» Владислав Матусевич. Программа гремела на весь Союз в эпоху перестройки, а потом незаметно увяла, и ее отцы разбрелись кто куда. Матусевич ездил по городам и весям, читал лекции, вел какие-то мастер-классы, поддаивал региональные бюджеты и вот, походя, договорился со «Сторонкой» о совместном проекте. Коммерческая сторона сделки не афишировалась. Я слышал, что этот гость берёт дорого.

«Сторонка» занимала особое положение среди местных телеканалов. Учредила ее губернская администрация, а частотой на всякий непредвиденный случай владел очень близкий к «белому дому» олигарх Камышанский. Через всякие целевые программы денег туда вбухали, как в Асуанскую плотину. Все программы имели целью комплексное развитие телевещания в регионе, но по мере их реализации почему-то развивалась и росла, как на дрожжах, только «Сторонка».

Губернатор посетил «Сторонку» один раз, когда сам избирался повторно. Прибыл на эфир поздно вечером и, пока ждал в вестибюле, когда принесут ключи от гардероба, выдал историческую фразу: «Э-э, что это за «Сторонка» такая? Чья она? Мне всё говорят, говорят, а я ее ни разу не видел». Все, включая генерального директора, кинулись наперебой объяснять ему, что это самый верноподданный, самый правильный канал, где находят и будут находить самое полное, самое адекватное отражение любые аспекты губернаторской политики. «Дедушка» покивал, выступил, уехал и больше никогда на телекомпанию не приезжал.

Конец ознакомительного фрагмента.