Философское Масло

Алексей Борисович Морозов, 2019

Как бедному деревенскому пареньку вырваться из нищеты и обрести свою любовь? Можно найти утерянную корону. Или же организовать производство чудесного «Философского Масла» – лучшего на свете и безумно дорогого афродизиака. И вот наш герой и его новые друзья – бродячий колдун-менестрель и очаровательная шпионка – отправляются в дальние края за диковинными зверюшками, из молока которых это самое «Масло» делается. Но всё оказывается куда как труднее, страшнее и удивительнее, чем поначалу казалось. И в края их заносит ну уж совсем в дальние.

Великий Государь Квелерик Великий восседал на огромном красно-золотом драконе. Дракон парил столь высоко, что снизу казался лишь маленьким красным пятнышком. Что, однако, не мешало ясно разглядеть гордое лицо короля, покрытое сплошной сетью неглубоких морщин, его вьющиеся по ветру длинные седые локоны и Драгоценнейшее Украшение Наидостойнейшего на благородном челе. Ветер налетал могучими порывами со всех сторон, завывал в перепонках огромных крыльев, в бессильной злобе пытаясь сбросить венценосного седока. Дракон метался в небесной синеве, не в силах совладать со стихией, и вместе с тем не желая покоряться ей. Но вот ветер взревел особенно страшно, и с утроенной силой ударил по дерзнувшим бросить ему вызов. Дракон принял удар боком — и не сдюжил, опрокинулся вниз и заскользил к земле, стремительно теряя высоту. Вопль ужаса вырвался из уст приближённых особ и из тысяч глоток обычных зевак, что собрались внизу поглазеть на королевский полёт. Однако Государь, оправдывая название совершеннейшего из мужей, железной дланью прервал смертельное падение, и вновь устремил своего могучего летуна в небесную высь. Увы, корона династии Тагилитов, более двухсот лет символизирующая Крекенский престол, Драгоценнейшее Украшение Наидостойнейшего, соскользнула с царских кудрей и канула в раскинувшемся внизу зелёном ковре. Снизу изумлённые наблюдатели увидели только ослепительно блеснувшую на солнце золотую искорку.

Корона упала в южной части Овечьих Холмиков, в полуторых локтях от высокой кочки и в четырёх шагах от высохшего кривого деревца. Совсем невысокого, чуть выше Матана.

Драгоценнейшее Украшение пробило слой ряски, два локтя чёрной воды, упало на илистое дно и ушло в него на пару пядей. Было видно, как лежит оно, бедное, перевёрнутое кверху низом, под бурой вонючей жижей. Как мелкие болотные гады помаленьку сплываются к нему в своём глупом любопытстве. Как затягивается сверху плавучий зелёный покров.

Но тут вдруг корона засияла из болотных глубин, яркий луч попал Мату прямо в глаз, и он проснулся.

Ярко светило солнце. Матан не торопился вставать, переваривая в голове сон. Приснилось так интересно, как ещё никогда не снилось. Душа помаленьку наполнялась восторгом, осознавая величие привидевшегося. В животе заурчало.

— Матанка, вставай! Голодный небось. Поди вон, брюквочки поешь.

В животе заурчало ещё громче. Мат проворно слез с лавки. Матушка, улыбаясь, ставила на стол плошку с крупным корнеплодом.

— Ух ты! Откуда это?

— Да вот уж Миродельцы послали, слава Им!

Матан с наслаждением вгрызся в горячую белую мякоть.

— Мам, а я Государя видел! Он на драконе летал и корону потерял.

— Великие Миродельцы! Вот ведь горе то какое! Сейчас небось суета, все бегают, ищут…

— Так не найти никак. Она в болото упала, на Овечьих Холмиках. В трясину засосало.

— Вот ведь горе-горюшко!.. А Государь — он каков?

— Важный такой… У меня аж дух захватило.

— Красота! Счастливый ты, Матанка. Такие сны видишь! Как брюква-то?

— Вкуснотища! Только чуть недоварена.

— Эх! Она подгорать начала, вот я и поторопилася…

Поговорили ещё. Оказывается, брюквы много, хватит и на сегодня, и на завтра. Матан рассказал весь сон с подробностями. Матушка поохала. Потом попили чайку — на шалфее и маральем корне. Чтобы быть сильнее и умнее. Потом матушка, которую, кстати, звали Татрена, пошла за хворостом. А Матан отправился к мельнику.

Дорога к мельнику шла через поля, на которых зрели пшеница да просо. Потом через луга, на которых паслись коровы да козы. В общем, на самый край деревни Макушки. За хутором мельника уже начинался лес. Мат часто сюда хаживал.

— Доброго тебе дня, Ёрма! Здоровья тебе и детям твоим! Удачи в делах!

— И тебе доброго! Помочь хочешь?

— Так хочу, конечно. Чего ж не помочь? С моим удовольствием постараюсь!

— А вот ворота надо поправить. Шатаются совсем, не упали бы уже. Так ты столбы поглубже в землю засуй, а ворота как раз, напротив, подыми. Чтоб по земле не ширкали.

Работа у мельника находилась часто. Это было хорошим подспорьем в Матановом хозяйстве. А если честно — то самым главным.

Матан уже закопал столб и взялся перевязывать ремешки петель, когда появилась Еня. Подошла, угостила яблоком. В работе образовался перерыв. Присели на травку. Еня сообщила, что батюшка подумывает купить ещё одну козу. Матан рассказал свой сон.

Еня округлила глазки и ротик — Ма-ат, я так тебе завидую! А ты пойдёшь корону искать? Дорогущее Украшение Наилучшейшего?

Румяное круглое личико Ени зарумянилось ещё сильнее. Матан залюбовался очаровательной девчушечкой.

— Мат, ну чо ты молчишь!

— Драгоценнейшее Украшение Наидостойнейшего, Еня. Оказывается, она так называется… Не-е, что ты! Конечно, никуда не пойду!

— Да ну тебя! А какая она? Эта «Украшение»?

— Красивая! Золотая и блестящая. В середине солнце, в середине солнца синий камень сияет. С орех величиной! Слева белый ягуар — лапу поднял и пасть свою разинул. Справа медведь — тоже белый, тоже пасть разинул и лапу поднял. Сзади не видел, видел только что она там потоньше. Там ещё узоры всякие, ну и кверху эти тычки торчат, а на них всякие завиточки. Ну и узоры тоже.

Еня сидела откинув голову назад и закрыв глаза — представляла себе всю эту красотищу. Матан помнил её совсем маленькой и сопливой. Сам он тогда тоже, конечно, был маленьким. И вот, поди ж ты…

— Мат, а ты чо её искать не хочешь? Ты же знаешь, где она… А Государь уж бы тебя ух как отблагодарил! Был бы богатый и важный! А мы бы тогда с тобой сошлися…

У Матана аж дух спёрло. Енька ему всегда была симпатична, с самого бесштанного детства. Сейчас симпатия приобрела несколько другие оттенки. Появились бесстыжие фантазии, ужасно смущавшие паренька. Конечно, он никогда бы не осмелился даже намекнуть ей на свои чувства. Даже не будь она дочерью мельника. А ведь она дочь самого мельника!

Откровенный намёк был смел, неожидан, и вогнал в ступор. Еня же с бесшабашной непосредственностью горячо продолжала:

— Ты, Матанка, парень крупный и красивый. Только больно уж вы очень неимущие. А пожаловал бы тебя Государь деньгами да милостями, какая б из нас парочка образовалася… Тут Матан совсем покраснел, и Еня расхохоталась:

— Что налился-то! Большой уж телок вымахал!

— Так как я к государю-то… Да кто я таков… Так Крекен-то эва где! До него поди год идти только! А где эти Овечьи Холмики я и вовсе… Да как же… — Матан сумел покраснеть ещё больше.

— Не, не год. Батюшка на ярмарку в Мубарз ездит, в пять дней добирается. А там уж и до Крекена недалеко — другие Матановы доводы Еня проигнорировала.

— Как же я матушку оставлю! Пропадёт ведь!

— Вот уж твоя-то матушка точно не пропадёт.

— Почему?

— Так не пропала же до сих пор. — Еня поднялась с травки и ловким движением запустила огрызок в пространство — Заболталась я с тобой. Пойду уже.

Еня пошла по дорожке к дому, а Матан в разобранных чувствах смотрел на её удаляющуюся фигурку, на тугую попу, нарочито шевелящуюся под добротной юбкой. Потом собрался, доел яблоко, перевесил ворота и пошёл к хозяину за расчётом.

Ёрма не обидел. Насыпал в куль щедро картошки, ещё угостил пирожком с картошкой же. Немного поговорили ни о чём. Прощаясь, Ёрма передал привет Татрене. Вышла Еня, помахала ладошкой, посмотрела со значением.

Следующей ночью Матан не спал, и снов, поэтому, конечно, не видел.

— Мам, а если бы у нас много денег стало, что б мы делать стали?

— Радоваться.

— Ма, я серьёзно! Чем бы занимались?

— Так тогда уже можно ничем не заниматься. Пироги бы ели.

— Кончились бы у нас деньги!… Если бы их было не очень-очень много, а просто много? На что бы их потратить, чтобы потом всё время богатыми быть?

— Ну, не знаю… Можно купить корову… Коров… Масло делать… — во, ещё маслобойку купить. Возить его на ярмарку… — а, ещё телегу купить, и лошадь.

— Хорошо бы, чтоб коровы масло какое особенное давали бы. Чтоб вкуснее, чем у всех. Тогда продавать можно было бы дорого.

Стало быть, Матан таки задумался над поисками крекенской короны.

— Хорошо бы… Да что с тобой, Матанка!? Размечтался! К Ёрме-то пойдёшь?

— А надо? У нас вон картошка есть. И брюква осталася.

Идти на мельницу было страшновато. Но ужасно хотелось. Матан часок побоялся, и всё-таки пошёл.

Еня встретила его уже у ворот:

— А я бате твой сон рассказала…

Тут и сам Ёрма от двери рукой машет:

— Матананолай, зайди.

Зашли. Ёрма усадил его за стол, плеснул в кружку кленовой кислушки — угощайся, дескать. Чокнулись, выпили. Заели пирожками, которые лежали здесь же, горячей горкой на большом расписном блюде. От смущения у Матана вкусности застревали в глотке. Мельник, впрочем, тоже чувствовал себя неловко. Пауза затягивалась. Наконец хозяин прокашлялся, и с некоторым излишним энтузиазмом заговорил:

— А помнишь, Матананолай, как ты мне помог корову найти? Как это у тебя так ловко получается такие умные сны видеть!

Ещё бы Матану не помнить! Это был его триумф. Крокодилу тогда искали три дня, Ёрма с женой и детьми уже успели её оплакать. И тут ему приснился этот Сон! Крокодилка стояла средь кустов за Подводкой, и они — кусты эти, крепко держали её своими ветвями за хвост. Тут же с утра снарядили поиск. И что же? Матан прямёхонько вывел на корову. Правда, кусты её за хвост, конечно же, не держали, она просто заблудилась в дремучем межкустовом лабиринте. Кто не знает этих мест, тот не оценит сложности решённой задачи. О Матане тогда заговорила вся Макушка, а счастливый Ёрма подарил ему целую сырную голову.

— Хороший ты парень! То что беден — так с твоим умом разбогатеть, как яйцо раздавить: раз — и всем ровня, а там и превзойдёшь! Например, какой уж очень нужный, умный сон вдруг увидишь, и такое сотворишь, что тебя прям озолотят. А тут и я тебе бы дальше помог. Купили бы товару. Да и стали бы купечествовать.

— Так я, дядь Ёрма, к тому неспособный…

— Так я способный. Такую бы деньгу подняли! Там бы, глядишь, и породнились. Я б тогда за тебя хоть свою Енечку отдал, дочушечку любимую!

Тёплый мягкий пирожок чугунным комом встал в горле. Хоть и давно почуял Мат, куда разговор поворачивает, а всё же вот так сразу…

Мельник подождал, пока Матан прокашляется, налил сразу полную кружку.

— Давай, за твои таланты и будущее наше богатство!..

В-общем, домой Матан вернулся поздно, пьяный, с большой корзиной пирожков и в полном смятении духа.

Проснулся поздно. Только с лавки слез, а тут матушка с улицы заходит:

— Что, Матанка, люди сказывают, пойдёшь в Крекен корону Государю выручать?

–… А… Пустое брешут, куда мне!.. Не решил ещё… Да ну уже!

— А то сходил бы. Не век же за мамкину юбку держаться.

Вот ничего себе! Так-то Матан считал, что это он всю семью содержит.

— Мир бы посмотрел, людей разных. Глядишь, они бы твои таланты оценили, вон какой ты у меня умница! И государству великое благо сотворил бы. Кромь тебя ни у кого ума ту корону найти не хватит же.

— Да никуда я не пойду! Ещё чего! И здесь, в Макушке, как-нибудь поднимусь, и всё у нас… Никуда не пойду!

Через день почитай вся Макушка провожала Матаная в дальнюю дорогу.

Односельчане в основном просто стояли поодаль любопытною толпою, переминались с ноги на ногу да перешёптывались. Ёрма ещё раз объяснил, как дойти до Мубарза, сказал напутственную речь, торжественно вручил кувшинчик кленовки и кулёк пирожков. Еня одарила блеском больших зелёных глаз. Матушка долго обнимала и плакала.

Наконец Матан перекинул через плечо палку с узелком и побрёл по вперёд по пыльному просёлку. Навстречу славе и успеху.

Шёл уже седьмой день с тех пор, как Матан покинул родную деревню, а Крекеном и не пахло. Мубарзом тоже. Ни деревень, ни хуторов пока не попадалось. Другие путники встречались не часто. Первые дни Матан с ними почти не говорил, только здоровался. Потом уже начал интересоваться, далеко ли до Крекена. Все несколько встречных о Крекене знали только, что это столица, а где находится — без понятия. Все держали путь в Шаню, зачем — Матан спрашивать постеснялся. О Мубарзе не слыхали вовсе. Люди держались скорее настороженно, к долгим дружеским беседам расположены не были. Попутно обогнал только один всадник, из зажиточных. Ничего не сказал, даже на приветствие не ответил, только с рыси на галоп перешёл. Из домашних запасов осталась лишь пара лепёшек, которую Мат решил оставить на крайний случай. Питаться приходилось милостями природы, грибами да орехами. Да рыбой. В-общем, не густо. Но сегодня Мат от недоеда не страдал, его переполняли раки, которых удалось наловить во множестве. Их пришлось сожрать всех, чтоб не протухли. Палило жаркое солнце, живот раздувался и бурчал. Матан понуро брёл по дороге, по сторонам не смотрел, и мыслей в его голове не было. И тут из-за кустов ему наперерез резво выбежал мужик.

Мужик был высок ростом и широк туловищем. Крупную морду его украшала кожаная маска грубой работы. Сей молодец энергично размахивал над головой здоровенным топором ужасного вида.

«Это разбойник!» — сообразил наш путешественник. Апатия разом покинула его, сменившись ужасом.

Между тем разбойник взмахнул топором ещё бодрее и заорал на весь лес:

— А НУ СТОЙ!!!

Матан от ужаса чуть не выпустил всех раков. Конечно, пришлось остановиться.

Злодей приблизился и почему-то заговорил стихами:

— Стоять! Коль не хочешь мёртвым стать! Отдавай свои богатства, чтоб живым оставаться!

— Смилуйся, добрый человек! — кое-как сумел пролепетать Матан трясущимися губами — я бедный голодранец, ничего у меня нет!

— Коль ничо у тебя нет — отправляйся на тот свет! — топор со свистом описал круг над башкой грабителя.

Бедный Матан трясущимися руками нашарил в специальной тайной складке штанов четыре медных пахата и отдал негодяю.

— Чё?! И это всё?! А чо в котомке?!

— Так… Хлам всякий… Никому не нужный… Кружечка… Ложечка…

— Давай сюды!!! — с этими словами подонок вырвал котомку у несчастной жертвы своей жуткой волосатой лапищей.

— Смилуйся, добрый человек! Как же мне в дороге без ножичка… Без кружечки… Без огнива..? Какой тебе с них прибыток?!

— Мне в хозяйстве всё сгодится.

— Хоть лепёшечки оставь!..

— А чо я кушать буду?! Иди, мил человек, дорогой своею, нужды в тебе больше не имею! С миром отправляйся, на меня не обижайся!

Разбойник обошёл плачущего паренька, заулюлюкал ему в спину и затопал ногами. И Матан под издевательский гогот убежал. Бессердечный мерзавец оставил ему только деревянную ложку.

Матан плёлся по дороге и не знал, как ему быть дальше. Это был полный крах! Он теперь не мог даже еды себе сварить. Продолжать путь было безрассудно. Опять же, повернуть назад тоже было немыслимо! Матушка отдала на дорогу все семейные сбережения… почти все, только четыре пахата себе оставила. Как вернуться, спустив всё достояние и ничего не привнеся взамен?!

Под такие мысли он прошёл ещё часа четыре.

Между тем липкая жара сменилась дождиком, который очень скоро стало трудно не замечать. Мат сошёл с дороги и углубился в лес искать укрытие. Надо сказать, дорога всё это время шла лесом.

Долго искать не пришлось. Совсем недалеко оказалась удачно упавшая сосна, под которой было вполне сухо и даже уютно. Матан туда залёг и предался грустным думам. Так и уснул.

Нельзя сказать, чтобы пробуждение было ранним. Солнышко светило вовсю, и его лучики не отражались в капельках росы, потому что роса уже высохла. По сосне, прямо над Матаном, прыгала какая-то пичуга, явно его не замечая. С дороги донёсся знакомый голос:

— Отдавай всё своё — тогда уйдёшь живьём!

Мат осторожно выглянул из-под веточек. Вчерашний тать стоял всего шагах в двадцати и грабил нового путника. На этот раз ему попался бродячий музыкант.

— Пощади меня, отважный господин! Ну зачем тебе лабаэла?! Её же никто у тебя не купит, на ней же уметь надо! А мне без неё никак, я без неё насмерть пропаду совсем! Это есть жизнь моя! Ради всех Восьми Миродельцев! Ну пожалуйста!!!

— Мне в хозяйстве всё сгодится.

Волна ненависти накрыла Матаная. Это сильное чувство вытеснило из его сердца страх, и даже осторожность. Он подобрал толстый сук, который приглядел ещё со вчерашнего дня на всякий случай, и стал тихонько подкрадываться. Тать стоял спиной и был увлечён своей работой. Его жертва тоже заметила Мата только в самый последний момент, и, к счастью, успела лишь немного расширить глаза.

— Давай сюды!!! Вещей не жалей, будешь целей!

Последние слова заглушились треском дерева по макушке.

Однако Матан недооценил мужика. Он не рухнул как подкошенный, как поступил бы на его месте любой другой, а лишь выронил топор и повернулся всем корпусом к обидчику.

Страх вернулся к Матану, в форме ужаса. Стимулированный этим чувством, он опять трахнул разбойника, уже по лбу. Тот всё еще не вполне успел разобраться в ситуации, помотал башкой и попытался поправить маску, поскольку она съехала и закрыла ему обзор. Тут он получил удар обухом по темени. Это отважный менестрель успел подобрать топор, и не оплошал.

Тать взревел и разорвал непослушную маску. Открылась круглая конопатая харя с мелкими глазками и носом-пуговкой. Харю искажала звериная ярость. Жуткое зрелище!

Матан запаниковал. В отчаянии он со всей дури хватил грабителя суком по уху, уже не надеясь на победу. Однако вышло так, что в тот же момент по другому уху его огрел музыкант. На сей раз мужику хватило.

Победители одновременно посмотрели на распростёртое тело. Потом друг на друга. На глаза трубадура навернулись слёзы, и он неудержимо захохотал. Это оказалось заразительно, и Матан тотчас к нему присоединился.

Успокоиться никак не получалось. Истерику смог остановить только поверженный грабитель, начав охать и пошевеливаться. Враз мобилизовавшийся Матан немедленно подскочил к нему и снова отключил обухом топора по макушке.

— Что делать будем? Не убивать же его.

— Вообще-то убить правильнее всего было бы. Сможешь?

Матан представил себе ЭТО.

— Нее!!! Давай сам! Только я отойду.

— Да я как-то… Может, хоть ноги отрубишь? Хоть одну?

— Нет. Давай его лучше свяжем.

— Чем его свяжешь-то? Вон какой колосс — маску кожаную как лопух разодрал.

— Так его ремнём.

— Одного ремня маловато будет. Можно ещё из его костюма ремней наделать.

Так и поступили. Штаны у татя оказались из замечательно прочной толстой кожи. А вот куртка подкачала — на вид толстая и добротная, оказалась гниловатой и ненадёжной. Только зря вещь порезали. Впрочем, хватило и штанов. Ещё и верёвку нашли в воровской котомке. Оттащили поглубже в лес, чтоб людей не смущал. В рот туго забили специально вырубленный колышек.

Ещё в котомке обнаружилось: три котелка, семь ложек, четыре ножа и четыре огнива, янтарные бусы и серебряные серьги, серп, две глиняные чашки, ключ от чего-то, шесть пустых горшков, бритва, зеркальце, костяной гребешок, большой кусок мыла, деревянная чесалка для спины, пара башмаков, деревянная и глиняная кружки, шерстяной колпак, горшочек мёда, большой куль семечек, девять чьих-то лепёшек, Матанова лепёшка, все четыре его пахата, ещё шестьдесят четыре чьих-то, Матанов нож, огниво, котелок и кружечка, кувшинчик от кленовой кислушки и ещё пять серебряных башелей!

Матан сразу же заявил, что всё своё заберёт, потому что это его. Музыкант сказал, что тогда он заберёт всё остальное. Если он, отважный добрый молодой человек, в этом не нуждается, не оставлять же всяким проходимцам. В-общем, всё грабительское тоже поделили по-честному.

Дальше пошли вместе. Менестрель, которого, оказывается, звали Трепиль, вообще-то направлялся в Шаню на ярмарку, где рассчитывал подзаработать. Но выслушав Матанову историю, поменял свои планы, и стал проситься в попутчики. Ни на какую долю он не претендовал, но желал участвовать в столь интересном приключении. «Менестрель всюду ищет экстраординарных событий и возвышающих душу удивительнейших чудес, чтобы, перетопив их в горниле своего пышущего пламенем поэзии сердца выковать сверкающих бриллиантов трогательных баллад и мерцающих жемчужин сонетов для назидания и умиления» — именно такими словами Трепиль объяснил свою заинтересованность. Себя самого же процитировав. Матан нисколько не возражал, даже напротив, воодушевился. Вдвоём сподручнее, да и музыкант ему понравился.

Трепиль был пузатеньким пожилым дядькой лет сорока, очень располагающим и общительным. Вся его жизнь проходила в странствиях, поскольку недалёкая и неблагодарная публика худо-бедно платила лишь первое время, а потом бессовестно переставала интересоваться великим искусством. Опытный путешественник, он сразу же указал Матану, где тот ошибся с дорогой. Чтобы попасть в Мубарз, как Матан собирался, надо было ещё два дня тому назад свернуть по незамеченной дороге, которая вскоре должна была вывести на большак до него. Но поскольку было нужно не в Мубарз, а в Крекен, то можно пройти обратно всего полдня, и там как раз есть малоприметная тропка, которая выведет на дорогу до столицы. Причём так получится даже ближе.

Тропинка, оказывается, отходила как раз от озера, в котором Матан так славно разжился раками. Солнце уже шло к закату, и Мат предложил здесь же заночевать и снова поесть их от пуза. Но Трепиль уговорил его пройти ещё немного и переночевать в небольшой деревеньке, «в тепле и уюте, под надёжной крышей над головой и с животами, набитыми добрыми деревенскими харчами».

Добрались лишь заполночь, на последнем издыхании. Деревенька была уж совсем небольшой — три избушки, далеко друг от друга отстоящие. Постучали в ближайшую. Дверь после долгих переговоров открыла старушка, маленькая и сухонькая. Вид у неё был недовольный, но за стол посадила и где спать определила.

Бабкино жильё было маленьким и неухоженным, но богатым. Самых разнообразных вещей было столько, что все даже не помещались в сундук, и были просто свалены кучей в углу. Кружки на любой вкус стояли на полке друг на друге, и их хватило бы на большую свадьбу. Стопка мисок по высоте не слишком отличалась от самой бабушки.

Хозяйка выбрала из кучи подходящий по размеру и качеству котелок и поставила вариться картошку в мундире. Уставшие путники наконец смогли сесть и расслабиться. Старушка подождала пока постояльцев как следует разморит, хитро сощурила маленькие глазёнки и завела разговор об оплате:

— Что, люди добрые, чем за харчи да ночлег расплачиваться думаете? Не обидите ли гостеприимную бабушку?

— Да как такое можно, матушка?! Да мы вам и трёх пахатов не пожалеем. А можем даже свой топор отдать. Вещь добрая, полезная, и стоит немало.

И как только Трепиль произнёс эти слова, Матан вытащил топор из-за спины и выложил перед бабкой.

Это предложение приятели придумали заранее. От разбойничьего топора, который из жадности тоже прихватили, вскоре решили избавиться. Топор был плох и не особо нужен, зато очень неудобен в переноске. Огромный и тяжёлый, он не лез в узелок, ужасно мешал за поясом и всё норовил выпасть, оттягивал руки. За вечер дурацкий топор совсем достал Матана — так уж получилось, что тащил его именно он. Тем не менее он стоил куда дороже трёх пахатов. Которые тоже были очень неплохой платой за постой в деревенской избе.

На топоре остановимся отдельно. Он был криво откован из отвратительной стали, и формой своей походил более на колун. Был не особо остёр, и нормально заточить его тоже не представлялось возможным. На топорище сидел надёжно, хоть об этом можно было не беспокоиться. Топорище заслуживает отдельного внимания. Корявое и толстое, оно плохо обхватывалось пальцами. Но удивительно было не это, а то, что оно почему-то было сделано из вяза. Древесина вяза очень прочная, но ужасно тяжёлая в обработке. Волокна его самым причудливым образом перекручены между собой, буквально завязаны узлами. Не было инструмента, который справлялся бы с вязом достаточно эффективно. Получалось лишь помаленьку отковыривать дерево маленькими стружками, или же шлифовать. Поэтому вяз использовали лишь иногда для самых ответственных изделий да для изящных вещиц — полированный вяз красив, с перламутровыми переливами, розовый с тёмно-серым. Делать топорище из такого материала было по меньшей мере странно.

Явление топора произвело на хозяйку неожиданно сильный эффект. Она что-то слабо пискнула, круглое лицо её совершенно вытянулось, маленький конопатый носик задрожал. Кое-как взяв себя в руки, бабка пролепетала что-то вроде: «Надо… сходить… сейчас…» — и выскочила за дверь.

Приятели переглянулись.

— Дядя Трепиль, мы её, похоже, испугали. Бабка решила, что мы её грабить будем.

— Давай-ка, быстро собирайся! Валим отсюда!

Ночь, как на зло, была светлая. Было хорошо видно, что бабушка стоит у дальней избы, и с нею рядом два здоровенных мужика, с косой и вилами. Хозяйка что-то причитала визгливым голосом, но слышно было плохо, суть не улавливалась.

Их заметили и побежали навстречу. Скрываться стало бесполезно, и наши путники пустились наутёк. Назад по дороге, по которой пришли в это недружелюбное место.

Крупные мужики их помаленьку догоняли. Правда бабка, которая тоже семенила следом, существенно отстала. Матан порывался бежать побыстрее, но Трепиль быстрее уже не мог, а оставить его одного было совестно. Хотя Трепиль обеими руками делал знаки — мол, беги, беги. Тут мужики ещё немного сократили дистанцию. Трепиль вдруг вытащил из-за пазухи маленькое круглое зеркальце и начал пускать в них зайчики лунного света. При этом ещё припевая занудливым гнусавым голосом дурацкий назойливый мотивчик — что-то вроде «о-о-о-изи-тырзи-пырзи… о-о-о-изи-тырзи-пырзи…» — и так далее, бесконечно. Мат совсем обалдел и растерялся. Надо было спасать положение — а как? В голову ничего умного не лезло, а ещё дурацкая песенка прочно залезла в мозги и крутилась там, вытесняя собой всё прочее. Тут он вдруг заметил, что Трепиль его догнал и уже находится прямо впритык за его спиной, а преследователи тоже совсем рядышком, шагах в пяти. Трепиль неожиданно толкнул его в сторону, несильно, и Мат полетел в придорожную яму. К счастью, мордовороты не обратили на него никакого внимания, бежали себе трусцой дальше вперёд. Трепиль качнулся вправо, влево, опять вправо, и так раз десять, а потом осторожно отошёл в сторону. Мордовороты не заметили и этого. Так и убежали по дорожке за поворот, а дальше их уже не было видно. Трепиль постоял, покачался, дождался бабку. Та, подтрусив поближе, сообразила, что что-то пошло не так, развернулась и припустила обратно. Менестрель догнал её, ухватил за плечи, пробежался с ней вместе, покачивая из стороны в сторону, всё с тем же мурлыканьем. После чего осторожно на ходу развернул и отправил следом за мужиками.

За всем этим Матан наблюдал из придорожной канавы, и никакого интереса вылезать из неё и совершать какие-либо действия не ощущал. «Тырзи-пырзи» монотонно и навязчиво шевелилось у него в голове, их напевала ему теплая ночь, которая поворачивала и крутила его голову, и всё тело поднялось вверх, к звёздам, и там медленно и как-то тягомотно вращалось. Потом гармония стала разрушаться, ощущался дискомфорт, его мотало и дёргало. И било по щекам. Мат разлепил глаза и увидел склонившегося над ним Трепиля.

— Давай, давай, поднимайся, пошли!

— Что это было?

— Ничего не было. Ты ничего не видел, и никому не рассказывай. Вставай, Матанай, мотаем отсюда быстрее!

— Дядя Трепиль! Ты их околдовал, что ли?

— Ну да. Я же всё-таки колдун… Я что, тебе не говорил, что ли?

— Не-ет… Так чего же ты менестрельствуешь? Колдовал бы, сидел себе в башне.

— В башне… чтоб в башне засесть и большим колдуном стать, не одну сотню лавей надо сперва затратить. На команду поддержки, слухораспускателей, агентов,… ещё рассказчиков, пранадоноров, взятки, заинтересованность, охрану, разведку и т.д. А по мелочи, с купцами и крестьянами, много не заработать: то нельзя, другое нельзя… Вот что сейчас я сделал — в просторечии «затормозка» — у нас в Ойломоне карается, и очень жестоко. Как злонамеренное колдовство. Приворотить тоже нельзя, тоже оно… Можно сказать, только лечить и можно. А крестьянин по мелочи лечиться не любит, экономит. А не по мелочи — уже вряд ли получится, только авторитет терять. На менестрельстве чаще заработать получается. Да мне ещё больно нравится петь, играть, выступать… Есть в этом особое удовольствие.

— А колдовать не нравится?

— Тоже нравится. Мне и то и то нравится… И ещё женщины нравятся, вино, покушать вкусно… А также солнышко, травка, с умными людьми поговорить! Я вообще многогранная личность!

За этими разговорами друзья углубились в лес и по большой дуге обошли деревеньку.

— Дядя Трепиль, а ведь это же мама нашего разбойника была?

— Конечно! Я сперва не сообразил: не думал, что есть такие дураки, чтобы прямо, можно сказать, за порогом прохожих грабить. А вот, оказывается, есть!

— Хорошо… А то я у неё картошку прихватил. Они же всё равно сами воры?

— Молодец, Матанка! Очень кстати, нынче нам в лесу ночевать придётся.

Из осторожности отошли далеко за деревню, и глубоко в лесу зарылись в непролазные кусты. Там и устроились. Умаявшийся Матан сразу заснул как убитый, а к Трепилю пришло вдохновение. Под утро родилась новая песня:

По миру отчаянный парень ходил,

Весёлым он был менестрелем.

Баллады слагал и красоток любил.

Играл на своей лабаэле.

Припев: О тырси кумырзи халли ахой

Пой, лабаэла, пой!

И в зной, и в грозу, и студёной порой

Унынию не предавался.

Он грелся вином и питался водой,

Дырявым плащом укрывался.

О тырси кумырзи ип марелай

Играй, лабаэла, играй!

Но как-то однажды весенней порой,

Когда мир так свеж и прекрасен,

Пред ним появился разбойник лесной

И облик его был ужасен!

Как бочка башка, как арбуз кулаки,

И тело как у элефанта,

Ужасную пасть распирают клыки.

Ничто не спасёт музыканта!

О тырси кумырзи халли ахой

Что делать нам с этой бедой!

И заорал тот ужасный злодей:

Коль хочешь остаться ты целым —

Отдай всё что есть в котомке твоей,

Отдай мне твою лабаэлу!

Камения, злато и деньги, коль хошь,

Себе забирай, не жалею.

Но лишь лабаэлу мою ты не трожь!

Я жить без неё не умею.

Печалясь и радуясь с ней я прошёл

Всю землю от края до края.

Я был с ней и весел, и счастлив, и зол —

Она мне подруга родная.

О тырси кумырзи халли ахой

Всегда лабаэла со мной!

Но жалости, братцы, не знал никакой

Злодей, и топор свой достал —

"Тогда распрощайся с своей головой!"

И яростно им замахал.

О тырси кумырзи баниторо э

Выпущу кровь я тебе!

Но менестрель уже не сплоховал

И от топора не погиб.

Он быстро большую дубину поднял

И ей негодяя зашиб.

О тырси кумырзи, звени струна

Не жаль его нам нихрена.

И дальше по миру пошёл музыкант

И громко душа его пела.

И славя отвагу его и талант

Звенела его лабаэла.

О тырси кумырзи ахита ини

Звени, лабаэла, звени.

О тырси кумырзи неха дирэй

Налей музыканту, налей!

На следующий день вышли на большую дорогу до Крекена.

Народу вокруг стало больше. Шли навстречу, обгоняли, ехали на телегах, верхом. Встречались и благородные господа, с оружием и сопровождающими. В общем, разбойников можно было не опасаться.

Ночевали уже только в тавернах. Тут колдун-менестрель и развернулся во всю свою многогранную личность, особенно в отношении гостиничных девочек. Неискушённый деревенский паренёк спервоначала был просто шокирован таким непотребством, но быстро свыкся. Теперь его больше беспокоило то, как быстро улетают при такой жизни денежки. Трепиль, правда, весьма успешно зарабатывал выступлениями, так что не беднели. Однако Мату всё равно хотелось экономии.

До Крекена оставалось не более пары дней ходу. Остановились в таверне, которая даже имела собственное название — «Мягкий отдых». Трепиль делал два дела сразу — исполнял балладу о доблестном рыцаре Кесеке и клеился к весёлой Цитке, которая работала здесь разносчицей. Цитка не была профессионалкой любовного ремесла, а скорее подрабатывала под настроение, к тому же конкуренции в «Мягком отдыхе» у неё не было, так что успех был не гарантирован. Однако всё складывалось вроде успешно. Основную массу сидевших в общем зале составляли почтенные мужички с жёнами и детьми — не соперники. В тёмном углу забилась бригада из четверых сильно помятых непонятно каких дел мастеров. Этих не то что Цитка — даже подвиги Кесека не интересовали. И ещё присутствовал совсем убогий крестьянин — настолько жалкий оборванец, что даже было удивительно, как это он отважился заплатить за ночёвку. Был он грязен и бос, из одежды имел лишь большой заскорузлый подгузник да на диво пыльную рубаху-распашонку. Обеими руками к груди голодранец прижимал котомку, которой, как видно, очень дорожил. Котомка имела такой вид, что даже коснуться её нормальному человеку было бы противно. На середине эпизода, когда благородный Кесек выручал короля со дна моря, крестьянин куда-то незаметно убрался.

Трепиль допел до момента, когда растроганный король горячо благодарил отважного рыцаря, но не стал продолжать бесконечную балладу. Собрав монетки и насладившись интересом слушателей, он затянул «Благоуханный томный вечер». Мужики поскучнели, глаза дам увлажнились.

Благоуханный томный вечер

Нам негу знойную без устали дарит

И дивном сквере, предвкушая наши сладостные встречи

О совершенстве вашем роза с розой говорит…

Цитка вздохнула и присела рядышком. Трепиль, не переставая играть, умудрился её как будто бы даже облапать. К концу романса менестрель, не сказав девушке ни слова, можно сказать, практически договорился.

Вдруг откуда-то из таверновых глубин снова выполз уже было пропавший обормот. То ли «Вечер» на него так подействовал, то ли ещё чего произошло, но беднягу прямо трясло от тяжёлой похоти. Окинув пытливым горящим взором крестьянских жён, бедолага на негнущихся ногах устремился к единственно возможной Цитке.

— Фея!… Краса ваша не в силах остаться без внимания! — С неожиданной от него куртуазностью возопил свихнувшийся крестьянин — Умоляю, дай! Я заплачу!

Все присутствующие остолбенели от вопиющего безобразия происходящего. Возмущённая Цитка чуть не плюнула ухажеру под ноги — удержало лишь то, что убирать пришлось бы ей же. Придурок же постоял, покачался, осознал всю бесперспективность своих усилий и порывисто убежал.

Не прошло и четверти часа — в общий зал стремительной походкой вошёл Теневой курьер. При полном параде. Со скраплом на поясе. В красно-розовом плаще тончайшего шёлка, на котором золотом был вышит его сертификат соответствия. В белых обтягивающих лосинах, хотя они-то в данный момент смотрелись как раз не очень изящно.

Сказать «полный фурор» — это ничего не сказать. Даже откуда-то повылезали новые постояльцы. Потому что легенд о Теневых курьерах ходило очень много, а вот видеть их… Да почитай никто и не видел вообще.

Так кто же такие Теневые курьеры? Это специалисты по доставке грузов. Очень ценных грузов в зачастую Очень недоступные места. Специалисты очень квалифицированные и очень дорогие. Но выгоднее нанять их, чем посылать небольшую армию в качестве охраны. Да порой армия их заменить и не может. И никто не может.

Обычно Теневые курьеры передвигаются скрытно, под видом простых граждан. Или там, где им вообще никто не встретится. Это служит хорошей защитой от лихих людей, которые зачастую совсем не прочь забрать себе очень ценные грузы. Но если всё-таки разбойникам удалось зажать посыльного где-то на узкой тропинке, то, скорее всего, заказ всё равно дойдёт до адресата. Потому что нет бойца лучше Теневого курьера. Человека, а то и нескольких, Теневой курьер способен убить просто голыми руками. Со скраплом — куда как больше, а без скрапла Теневой курьер не ходит. Скрапл — можно сказать, символ Теневого курьерства. Он заменяет хозяину топорик, крюк, его можно использовать как меч, он помогает залезть на высокую стену и спуститься с неё, наконец, его можно воткнуть в землю и положить сверху уставшие ноги. Как ни странно, его умудряются хорошо прятать на теле. У каждого мальчишки на свете есть свой скрапл, связанный из двух прутиков, все они играют в Теневых курьеров и рубятся на них между собой, как и подобает тайным одиноким доставщикам.

Проницательный читатель, конечно, давно догадался, что в чудесного героя обратился наш «крестьянин», хотя узнать его в истинном обличии было затруднительно. Единственное, что оставалось неизменным — это всеиспепеляющая любовная страсть. И безумно влюблённый повторно направил свои стопы к очаровательной Цитке.

Видя, что счастливое продолжение вечера катастрофически ускользает, Трепиль в последней безнадёжной попытке спасти ситуацию шепнул уже успевшей отвернуться девице:

— А я ещё и колдун. И знаешь, весьма сильный и знаменитый!

Обычно об этом Трепиль женщинам как раз старался не говорить. Они в большинстве своём колдунов побаивались. Но тут уж терять было нечего. А вдруг да?

Нет, чуда не произошло. Цитка лишь обидно хмыкнула и демонстративно опёрлась на галантно ей протянутую трясущуюся руку.

— Как вы, уважаемый Теневой курьер, не побоялись так себя обнаружить?

— А мне некого бояться. Всякие мелкие бандочки, прекрасно понимают, что со мной им лучше не связываться, себе дороже выйдет. Те же, которые поглупее, мне тем более на пять минут размяться. А банд больших и сильных здесь сейчас нет, я об этом информирован. Пойдёмте, очаровательная милашка!

И, не желая более терять времени, парочка удалилась.

Трепиль совсем загрустил, как следует выпил и вскорости отправился спать. «Зато на номере сэкономили» — подумал прижимистый Матан и оправился следом.

Утром, часов в десять, их разбудил осторожный стук в дверь.

Это был вчерашний соперник, Теневой курьер. Вид он имел смущённый.

— Музыкант, ты вчера вроде говорил, что колдовать умеешь?

— Конечно, уважаемый. Я колдун со стажем и многими тайными умениями. А пою больше так, для души.

— Мне необходимо с тобой поговорить. Конфиденциально. — и Теневой курьер выразительно посмотрел на Матана.

— Да полно вам! Говорите так, я ему всё равно всё расскажу.

— М-м-м… Как тебе угодно. Мне нужно, чтоб ты для меня сделал обалдение. Можешь?

— То есть вы имеете в виду затормозку? Которую строго запрещено делать на территории Ойломонского государства?

— Ну… Да.

— Поподробнее. Кого, когда, за что, где и почему.

— Меня выследила одна банда. Прорываться было бы слишком рискованно.

— Удивительно, и как это они смогли вас выследить?!

— Не издевайтесь, пожалуйста! Положение серьёзное.

— Нет, я действительно не понял. Что с вами произошло? Как вы могли так неосторожно раскрыться? Неужели эта девка была вам настолько дорога?

— Не будем об этом. Это не имеет никакого отношения к делу.

— Напротив. Я ужасно рискую, если возьмусь за ваш заказ, и должен знать все обстоятельства. Поэтому я настаиваю, чтобы вы объяснили мне причину случившегося с вами морока.

И Теневой курьер рассказал друзьям историю своей оплошности.

Среди переносимых им грузов был ларец с Философским Маслом. Вы не знаете, что такое Философское Масло? А про него мало кто знает, только самые богатые и могущественные. Это, уважаемые путешественники, самый лучший на свете афродизиак. Стоит оно безумно дорого, и делать его умеет лишь великий колдун Каргафоза.

И вот нашему Теневому курьеру ужасно захотелось этого масла попробовать. Конечно, это категорически запрещается, но ларец оказалось возможно вскрыть совершенно незаметно, и масла взять такую крошечку, что тоже совершенно незаметно.

На вкус масло нисколько не отличалось от обычного топлёного, но его колдовское действие превышало всяческое воображение! Это, со слов Теневого, самое сильное чувство, которое он в своей нескучной жизни испытывал. Так что опыт интересный, и он не жалеет, что с ним такое было. Хотя, конечно, всё произошло очень несвоевременно.

Сегодня, собираясь уже уходить, он обнаружил, что его «пасут». И надо как-то выходить из положения.

— А как же насчёт: «Я никого не боюсь! Все банды для меня — плюнуть и растереть!»

Теневой только рукой махнул:

— Сами же понимаете! Расстреляют издалека из арбалетов — и все дела. Помогите уж, пожалуйста! Я хорошо заплачу, и никто ничего не узнает.

Трепиль почесал намечающуюся плешь:

— Ладно, надо тебе помочь. Не крокодилы же мы. Восемь башелей.

Теневой аж подскочил:

— Уважаемый! Что ж так много-то!

— Так риск какой! В Ойломоне за затормозку колдунам головы рубят.

— Я не меньше рискую!

— Да нет, меньше. Ты штрафом отделаешься.

— Так штраф такой, что… Уважаемый, скиньте хоть до пяти!

Трепиль надолго замолчал, задумался.

— Ладно. Пять башелей и тридцать пахатов. Но только если дашь попробовать мне этого зелья.

— Дядя Трепиль!

— Молчи, Матанка. Сам-то не хочешь попробовать?

— Не-ет!!!

— Ну так что, по рукам?

— Согласен.

Ларец оказался совсем небольшим, целиком помещался на ладошке. Пока Трепиль считал деньги, Теневой курьер успел вскрыть его застёжкой отличительного значка. После чего оторвал от кровати тонюсенькую полосочку бересты и легко мазнул ей по чуть желтоватому куску масла.

— Не обессудьте, но это я отдам лишь после прорыва. Чтобы вы тоже не поддались искушению в самое неподходящее время.

Покидали таверну по очереди.

Первым, конечно, Трепиль. Хозяина не было, принимать плату за постой нараскоряку вышла Цитка. Трепиль не удержался — поинтересовался, как оно? «Великий человек во всём велик» — сердито буркнула та и поковыляла восвояси, не желая дальше общаться.

Наблюдатели обнаружились сразу же.

За ближайшими кустиками около самой таверны «отдыхали» четверо мужиков. Двое были уже знакомыми «непонятно каких дел мастерами», ещё двое — новенькими. Мужики было встрепенулись на движение, но, разглядев менестреля, сразу расслабились.

Что долго рассказывать — Трепиль их «затормозил» и направил к основной банде.

Те расположились чуть в стороне от дороги на Крекен, готовые в любой момент по сигналу переместиться в любое другое место. Кроме основного ядра головорезов, по лесу, охватывая большую площадь, россыпью залегли в засаде одиночные стрелки.

В общем, Трепилю пришлось повозиться и натерпеться страху. Объектов было много, они видели, что происходит что-то не то, нервничали. Трижды (!) его уже думали застрелить на всякий случай, но всё-таки успели «затормозиться» раньше.

Но в конечном счёте всё получилось. Сейчас вся банда была недееспособна: кто валялся на земле и лишь изредка слабо помаргивал, кто застыл на месте и стоял, опасно покачиваясь, кто нетвёрдыми шагами шагал и шагал себе вперёд, пока не удастся споткнуться.

Вскоре подошёл Матан, осмотрелся.

— Дядя Трепиль, а они так надолго?

— На несколько часов должно хватить. Может, даже до утра.

— Они ведь все бандиты? И деньги, которые у них есть, они ведь нечестные?

— Молодец, Матанка, соображаешь!

Денег у налётчиков оказалось неожиданно немного. Всего семьдесят два пахата на двенадцать негодяев. Ещё трое ушли — их догонять не стали.

Тут и Теневой курьер подтянулся. Впечатлился, горячо поблагодарил колдуна, вручил остаток гонорара — берестяную облаточку с драгоценным Философским Маслом.

— Но умоляю, уважаемый волшебник! Поберегите себя! Примите это лишь в подходящей тому обстановке!

— За меня не беспокойтесь. Я знаю в Крекене одну таверну, прекрасное место для подобных опытов.

Терпения у Трепиля хватило на полчаса. Облатка была заглочена, и вскоре начались корчи. Трепиль метался в поисках объекта приложения своей страсти, но никого, конечно, не находилось. Наконец он взмолился:

— Матанушка! Вернёмся скорее назад! В «Мягкий отдых».

— Что ты, дядя Трепиль! Пойдём уже до Крекена, недалеко совсем, к вечеру будем.

— Сдохну я до вечера, порвёт меня!

— Так там ведь бандиты. А мы их ещё и обобрали… Может, вы как-нибудь сами сможете?…

— Нет, непременно бабу надо! Пошли, пожалуйста. Бегом…

Бандиты, к счастью, были ещё в кондиции. Правда, стоящих уже не было — все лежали.

Цитка бесстыжее предложение, которое прямым текстом незамедлительно сделал ей музыкант, решительно отвергла. Тело требовало недельного отдыха.

— Цитка, ну я же менестрель! Романтика!

— Да что я, менестрелей не видела? Да к нам почитай каждый цикл по менестрелю заходит.

— Какой цикл?

— Мой цикл. Меня вашим братом не удивить.

Пришлось предложить девушке целый башель. Цитке очень захотелось башель. Но согласилась она только за три.

И следующую ночь друзья тоже провели в «Мягком отдыхе». Матану приснилась Еня. Она бросала яблочный огрызок, и грудки её прыгали под платьицем. Цитка разбогатела ещё на четыре башеля. А Трепиль под впечатлением этого приключения написал песню и балладу.

Вот песня:

Любовь — она всегда всех сильней

Никто не сладит с ней.

Вмиг озаренье придёт

Насколько желанны девицы

Прекрасны их бёдра, и грудь, и живот

Круглы и мягки ягодицы

О, восхитительно страстны

К девам влеченья позывы

Мы совершенно не властны

Им не предаться игриво

Любви всё покорно

В любви ничего не позорно

Можно прийти в исступленье

От магии сисек болтанья

Мягких телес шевеленье

Бросит в пучину желанья

Нет у любви тормозов

Нету у страсти смиренья

Властен природный зов

Сладки любови томленья

Любовь покоряет всех

Дам игнорировать — грех!

Нам от любовного зуда

Нет никакого спасенья

Нет вожделеннее чуда

Чем пароксизм наслажденья

Как будто бы весь изнутри

Густо намазан горчицей

Дева, себя отвори

Молю тебя, дай исцелиться!

Ийохо-хо! Оба-на! Эге-гей!

Бей меня попой, бей!

Ярче сверкайте зубы в ночи!

Кричи, подруга, кричи!

Скрипите, доски, подстилка, рвись!

Держись, дорогая, держись!

Ну-ка любовь мою, милая, чуй!

Целуй меня, дева, целуй!

Баллада получилась гораздо лучше, но по соображениям скромности привести её здесь никак невозможно.

Следующий день начался удачно. Бандиты, вопреки опасениям, уже куда-то убрались. Трепиль, как ни странно, был вполне бодр и энергичен, только пузо чуть сдулось.

Матан шагал по дороге и ворчал: И надо-де было столько денег потратить. И что мы с грабителем столько страху натерпелись, когда его легко можно было «затормозить». И Теневой курьер какой оказался дурацкий, а он-то в него всё детство играл… И опять же, сколько денег! Семь! Серебряных! Башелей! У нас с мамой в жизни ни одного башеля не было! И всё в… — тут Матанолай в сердцах таки произнёс плохое слово. И… и сколько до Крекена идём, а всё никак не дойдём. И топор этот ещё! (Да, от топора по-прежнему не удалось избавиться).

Умиротворённый Трепиль отвечал степенно и снисходительно. Мол, грабителя никак «затормозить» или «отвести ему глаза» было невозможно: на это нужно время, он должен быть отвлечён и ничего не подозревать, и много почему бы ещё не получилось, сразу и не объяснить. И Теневой мужик хороший, и, кстати, специалист замечательный, сразу видно. А что с ним такая промашка случилась — так со всяким может статься. Вон даже сам Гогон — что он, без ошибок Землю сделал? Или Небо? Или Море? (Гогон — самый главный Мироделец, Созидатель всего самого основного. Ему оказывают уважение, но не молятся — чем он сможет помочь? Он уже и так всё сделал). А о деньгах, Матанка, не жалей — вот придём в Крекен, найдёшь Государю Корону — так он тебе на радостях золотых лавей пожалует, а может и министром назначить! А в Крекен придём сегодня.

Пришли ещё засветло.

Огромный город потрясал воображение. Одних жителей в нём было, пожалуй, много тысяч. Все никак не могли поместиться за крепостные стены, и многочисленные строения выплеснулись далеко за их пределы. Несмотря на вечернее время, по улицам туда-сюда сновали люди — их было столько, что они даже не здоровались друг с другом. Огороды между домами были крошечными, а порою их не было вовсе.

Трепиль заявил, что город они посмотреть смогут и позже, а сейчас им надо разведать обстановку, а заодно поесть и найти ночлег. Для этого нужно такое заведение, в которое любят заходить местные чтобы выпить и почесать языки.

Понравилась таверна «Золотой Рыцарь» с неплохой кухней и приличной выпивкой — и всё за недорого. Конечно, «недорого» по меркам столицы и крупного портового города. А по соображениям Матана цены были бессовестными. Народу было много, все друг друга знали. Степенные и не очень мужики потягивали пиво и другие напитки и болтали о разной ерунде.

Неспешно покушав, Трепиль обратился к сидящему неподалёку дородному мужику с длинными усами:

— Уважаемый, а правду ли говорят, что Великий Государь наш на драконе по небу летал?

Мужик расцвёл. Разгладил усы, подхватил свою кружку и подсел поближе.

— Так понятное дело, летал! На драконе, конечно! Я сам видел, и жёнина сестра, Себетка-то, видела. А жена моя сама-то не пошла, а то и она бы видела. А, вон, Лаконя сидит — он тоже видел. Скажи, Лаконя, видел, как Государь на драконе-то летал?

— А то!

Народ оживился и стал подтягиваться. Тема была интересной, слушатели свежими. Рассказчиков сразу стало много.

— А откуда дракон-то взялся, уважаемый? Драконов же не бывает.

— Известное дело, откуда! Его сам Согор сотворил. Из палок и шелков, своею магиею.

— Это тут наш колдун великий. Его сильнее в мире нет! Ему раз даже голову срубили — а он новую отрастил! И носит.

— И я видел, как Государь летал!

— Да и я видел, и что? Тут все видели.

— Погодите, так что, дракон не настоящий?

— Что это не настоящий! Ещё какой настоящий. Вон как полетел! Если бы не верёвка, вовсе бы улетел за край Земли.

— Да не, не улетел бы! Квелерик бы не дал.

— Так вы говорите, он из шёлка и палок?

— Поначалу из шёлка. А как взлетел, так зарычал, крыльями захлопал, и совсем живой.

Тут мнение присутствующих разделилось. Одни говорили, что дракон оживал, другие не соглашались. У кого-то он даже извергал пламень и разговаривал.

— Ну вот! Кому-то всё можно, любой глазоотвод! — это Трепиль тихонько буркнул себе под нос. — Голова-то снова отрастает!

— А корона?… — это прозвучал неуверенный голос Матаналая.

— Во! Я и говорю, не надо было в такой ветрище летать — корона бы и не слетела!

— Так дракон из-за ветра-то и летает.

— Я и говорю — правильно, что верёвку привязали. А тот таким ветрищем его бы и унесло — и никакие крылья бы не помогли, как ими ни бей!

— Без верёвки летел бы себе спокойно. А на верёвке он бился, воли хотел.

— Так а корона то чо? Потерялась ли?

— А то-ж! Понятно дело, потерялась. Как вниз пошла… Летит, блещет. Ну думаю,… (неизящное слово)!

— «Драгоценнейшее Украшение Наидостойнейшего»! Во как называется, понял!

— А что Государь?

— Опечалился, понятно. Орал, ругался, земля сотрясалась и небо переворачивалось. Даже Согора нехорошими словами громко обругал. Все боялись.

— А сейчас?

— А сейчас он её уже шёлковым платком подвязывает, когда летать пожелает.

— Кого «её»?

— Корону, понятно… Нашлась ведь корона-то!

— Как…

— А дурачок один принёс, Кипсом зовут, я даже запомнил. Он её в болоте нашёл. Государь его хотел министром сделать, да видит — дурак! Ну дал пять лавей, а этот на них корову купил!

За пять золотых лавей можно было купить стадо коров и дом в придачу. Или даже мундир мелкого придворного. Но, конечно, совсем не безалаберность Кипса поразила Матананолая в самое сердце.

— Как он смог? Это ж Овечьи Холмики, болотина, там никто никогда не бывает! Это ж надо в болото по пояс залезть, мордой вниз, чтобы нащупать!

— Так он за клюквой пошёл, да случайно и наткнулся.

— Нет там никакой клюквы.

— Ну да, он её и не нашёл. Дурак же!

Тут Трепиль, видя состояние товарища, вставил в растопыренную Матанову пятерню полную кружку крепкой аракии. Он и сам был раздавлен и ошарашен таким неожиданным крахом всех надежд, но уже имел привычку к ударам судьбы.

Матан с некоторым удивлением поглядел в кружкины глубины, после чего выпил всё пойло, словно родниковую воду.

— Братцы! А ведь это я! Я должен был корону найти!!!

Кипс гнал перед собой по малохоженной лесной тропинке толстую рыжую корову и напевал песни родного края. Тут раздался громкий топот, треск сучьев, и к нему подбежали два татя — один спереди, другой сзади. С кистенями, топорами, арбалетами — всё, как положено.

— Стой, коль жить не надоело! Руки поднимай, ноги расставляй, ртом молчи, душою бойся!

Ничего удивительного. О тупом счастливчике судачил весь Крекен. Понятно, что должны были найтись желающие проверить, а точно ли у балбеса ничего не осталось.

Тати нашли у несчастного семь пахатов. Забрали их, корову, и ушли по той же тропинке. Кипс горько вздохнул и пошёл тихонько следом.

Конечно, он не отдал всю награду за корову. Золотые лавеи, все пять, были аккуратно залеплены в бесформенный глиняно-навозный комок, который сейчас лежал глубоко в недрах коровьей задницы. Кипс надеялся, что та рано или поздно их ему вернёт.

Корову удалось купить даже не дёшево, а с прибылью. Конечно, пришлось повозиться. Сначала надо было превратить лавею в более удобные денежки — серебряные башели, а лучше медные пахаты. Сколько башелей надо давать за лавею, сколько пахатов за башель — никакого курса не было, тут уж как договоришься. У Кипса в этом обнаружился талант. После размена денег и покупки коровы он решил деньги обратно укрупнить, и обнаружил, что у него снова пять лавей и ещё горсть пахатов. После чего пошёл в кабак и показательно напился, обмывая удачно купленную корову «за все те денежки, что дал добрый Король». Весь Крекен содрогнулся. Кипс стал эталоном везения и идиотизма.

Ему нравилось прикидываться дурачком. Очень помогало по жизни. Как корону нашёл? — А на болоте. — А что туда пошёл? — Так за клюквой. И всё тут. Дурак, объяснить ничего не может, что с него взять.

И ведь впрямь затруднительно объяснить. Сидел Кипс на брёвнышке, на солнышке грелся. И вдруг отчётливо-преотчётливо в голову к нему полезло понимание, что Государева корона упала в болото на Овечьих Холмиках, и где она там конкретно лежит. Кипс, конечно, обалдел. Никогда такого потрясающего чуда с ним не случалось. Решил, что чем-то он приглянулся Ча, а может, Мазе, и сразу же поспешил воспользоваться такой прекрасной подсказкой. Благо, недалеко идти было. (Ча и Маза — боги-Миродельцы. Ча — Созидатель мыслей, чувств, информации, всего духовного. Маза — Созидатель судьбы, рока, удачи и неудачи, случаев и случайностей).

Опечаленный Квелерик обещал нашедшего Драгоценнейшее Украшение Наидостойнейшего приблизить ко двору и дать должность Наимудрейшего (она несколько лет оставалась вакантной), о чём извещали многочисленные «Указы». Во дворце, глядя на выражение лиц придворных, Кипс понял, что стать одним из них ему абсолютно не хочется. И здесь образ придурка сыграл хозяину добрую службу. Сделать ЭТОГО Наимудрейшим было решительно невозможно. Квелерик просто дал ему денег и проводил ласково.

Корова лениво шла по тропинке, за ней плелись грабители.

— Что с ней делать будем, Кабан? Продадим или скушаем? — эти двое пользовались только прозвищами. — Еле тащится, зараза!

И разбойник, которого звали Удавом, отвесил корове увесистый пендель. Корова опросталась и ускорила шаг. Впрочем, ненадолго.

Кабан отвечать не торопился. Молча прошли добрый километр.

— Я думаю, очень Кипс эту корову полюбил. Наверное, надеялся, мол, вот сейчас заживу, с коровой-то! Давай, Удав, не будем её есть.

— Давай не будем. — Удав зло сплюнул себе под ноги. — Вот ведь, ума нет — и себе горе, и другим неприятности. И сам нищий стал, и нам навороваться не дал!

— Да уж, бедолага! А ведь герой, национальную реликвию спас, Отечество от позора защитил. И такая горькая судьба!

Ещё помолчали.

— Удав, давай ему корову обратно отдадим. Для нас она что — тьфу! А для него — счастье. Пока далеко не отошли.

— Давай, отдадим. Не крокодилы же мы какие. — И разбойнички повернули назад.

Кипс тем временем дошёл до коровьей лепёшки. Лепёшка получилась замечательная, ничего не выдавало её золотого содержания. Вдоволь ей налюбовавшись, потерпевший опустился на колени и бестрепетно засунул обе руки в ещё тёплый навоз.

В таком виде его и застали Удав с Кабаном.

— Вот ведь, убогий, как убивается! Аж говно её гладит, тоскует!

— Забирай уже прелесть свою, да больше не попадайся. На тебе два пахата, купишь чего пожрать. Ишь, застыл от радости.

Полюбовавшись на остолбеневшего дурачка, Кабан с Удавом развернулись и пошли себе своей дорогой. Едва верящий своему счастью Кипс выждал приличное, с большим наверняком, время, выкопал свою закладку и засунул на место.

В «Золотом Рыцаре» бурлила массовая горькая пьянка.

Матаналай, размазывая пьяные слёзы, многократно рассказывал всем и каждому о чудесном сне, о чудесных надеждах и чудовищной несправедливости. Мужики горячо ему сочувствовали, рассказывали свои горькие истории: о негодных жёнах, происках соседей и прочих ударах судьбы. Пенистое пиво, шипучая бормотуха, огненная аракия лились рекой. В этой атмосфере народного единения и скорби денег на выпивку никто не жалел. Бедолаг, карманы которых совсем опустели, расчувствовавшийся Матан угощал за свой счёт. Много скупых мужских слёз было пролито в тот вечер в «Золотом Рыцаре». Многих мужей не дождались той ночью их супруги.

На следующий день Мат проснулся поздно, с трудом. Как ни странно, у себя в номере. Состояние было непривычное, и ужасно неприятное. Матану всё время казалось, что он крутится, желудок выворачивало, башка лопалась. Это было его первое в жизни настоящее похмелье, и оно удалось на славу. Проблемы внутри себя отодвинули на второй план мрачные думы о крушении надежд, и надо было что-то срочно делать для поправки здоровья. То есть похмелиться, чтобы не сдохнуть прямо здесь и сейчас. Трепиля не было — то ли уже ушёл, то ли ещё не приходил. Матан отправился его искать, чтобы разжиться деньгами. У него самого все деньги кончились.

Выйдя за ворота «Золотого Рыцаря», Мат остановился — а куда, собственно говоря, идти? Наверное, правильнее всего будет поискать на базаре. И как только эта светлая мысль его посетила, из-за угла на высокой скорости вынесся глухо занавешенный паланкин. Дюжие носильщики грохнули паланкин о мостовую прямо возле Матана, и тут же окружили бедного парня. Из распахнувшихся дверок вышел неброско одетый поджарый господин.

— Прошу внутрь.

–… А…?

— Лезь в паланкин, садись и не рыпайся! С тобой хотят побеседовать.

— Так… это…

— Живо!

Тут один из носильщиков активно «помог» Матану зайти, а ещё один не мешкая захлопнул дверцы, которые сразу же и заперлись. И уже изнутри никак не открывались. Паланкин возобновил движение.

Путь был долог. Мат и не думал, что Крекен так велик. Занавески паланкина, как оказалось, были насмерть приклеены к оконным стёклам. Без единой щёлочки. Впрочем, совершенно непонятно, для чего такая секретность была нужна: когда Матан был наконец выпущен, он сразу понял, что находится в башне Согора.

Согор, один из самых сильных магов мира, был колдуном при дворе Квелерика Великого. Однако жил не в королевском дворце, а в башне за пределами Крекена. Короли традиционно опасались жить рядом с колдунами: был предрассудок, что магия вытягивает удачу и здоровье из окружающих. Колдуны (которые могли себе это позволить) чаще всего предпочитали жить в высоких башнях, уж непонятно почему. Башня Согора была огромной, чёрной, зловещей. Самая верхняя её часть была много шире, что придавало ей некоторое сходство с водонапорной вышкой. Вокруг простирался внутренний двор с несколькими одноэтажными постройками. Здесь Матана и вытряхнули.

Не прошло и десяти минут, как из башни вышел надменного вида старик в чёрном мундире и золотой цепью на шее. «Согор!» — в ужасе заметалась в мутной голове догадка, и Матан немедленно плюхнулся на колени. Старик досадливо крякнул и пошёл обратно в башню, Матана подняли и повели следом.

В башне старик усадил его за стол и заставил выпить большую чашу мутной розовой жидкости. «Не Согор» — понял Матан.

Жидкость оказалась приятным кисленьким напитком, исключительно полезным для похмельного организма. Посвежевшего, так сказать, «гостя» вымыли, причесали, поширкали одежду мокрой щёткой, и лишь после этих унизительных процедур повели наверх, к господину.

Согор восседал в высоченном кресле, весь в густо-красных, как венозная кровь, одеяниях. Огромные подошвы его мягких багровых сапог попирали специальную золотую скамеечку где-то на уровне Матановых ушей. Гордый лик, как будто бы освещённый дополнительно, смотрел свысока с грозной покровительственностью.

Матан громко икнул и пал коленями на полированный мрамор. На сей раз это было принято благосклонно.

Согор был ужасен. Высокое крепкое тело венчала круглая лысая голова с очень тонкой и длинной бородкой. Из-под насупленных бровей сверкали близко посаженные глаза, под ними топорщилось главное украшение жилистого лица — крупный горбатый и кривой нос, нависающий над широкой щелью рта. Но сильнее всего поражал широкий шрам, толстым розовым бугром опоясывающий длинную шею как раз посередке.

Насладившись произведённым впечатлением, Согор вопросил звучным милостивым голосом:

— Как зовут тебя, крестьянин?

–…Я?… Матан… То есть Матананолай из Макушки. Это деревня наша так называется.

— Матананолай? То есть «Более счастливый, чем свои родители»? Что ж, Матананолай из Макушки, ты можешь действительно стать счастливее своих родителей. Догадываешься, зачем я тебя к себе пригласил?

— Не-е.

— Знаю я, что дано тебе видеть интересные сны. Сие, конечно, не магия, но любопытный феномен, достойный моего внимания. Я, видишь ли, не только величайший колдун, но ещё и выдающийся учёный. Так что, Мат — так я буду называть тебя для краткости — ты удостоен чести стать объектом моих изысканий. Жить будешь прямо здесь, в башне. Тебе будет выделена отдельная уютная камора. Питание и выпивка будут выдаваться бесплатно и в должном объёме. Если тебе ещё чего понадобится — обеспечу. Если сочту целесообразным. За все эти милости ты всего-то будешь обязан подробнейшим образом и без преступного утаивания докладывать мне все свои сны, особенно интересные. И никому более не рассказывай снов своих и того, что здесь увидишь! — тут голос Согора зазвучал особенно громко и особенно жутко — Иначе я буду гневаться. И не обманывать! Покажите ему его место, накормите и выдайте положенное. — это было сказано уже не Матану. Аудиенция закончилась.

Тотчас дюжие ребята подхватили нового работника и повели в трапезную. Матан и рта не успел раскрыть. Собственно, его мнение никого и не интересовало.

Накормили здорово. Первым делом дали большую миску какого-то удивительного супа, который окончательно излечил от похмелья, осталась лишь некоторая тоскливая слабость. Кроме того: кукурузная каша с маслом, лепёшка и два яйца вкрутую. И сладкий облепиховый компот. У Матана открылся не то что аппетит — жор, так что он со всем с лёгкостью справился.

Камора оказалась просторной, хоть несколько темноватой. С широкой удобной койкой, на которой возлежал пышный шерстяной матрас. И всё, что нужно для частого долгого сна — одеяла, подушки, чистые простыни, всякие тряпочки, специальная почивальная одёжа, и даже специальные шоры на глаза — если вдруг свет помешает. Только спи, да о снах доложить не забывай. Кроме того, для полноценной жизни в каморе стояла ночная ваза и большой короб, который можно было использовать как сундук, табуретку или небольшой столик.

Умученный Матан рухнул ничком на шикарное ложе, потосковал-потосковал, да незаметно для себя и уснул. Без всяких снов — так, ерунда какая-то, которая сразу же и забылась напрочь.

Так началась служба у Согора. Следующим утром Матан пошёл к нему докладывать об увиденном. Сопровождал его Нифус — молодой разговорчивый парень. Должность Нифуса называлась «человек» и заключалась в том, чтобы выполнять любые работы и поручения. В штате Согора это была самая распространённая и малооплачиваемая специальность. Нифусу работа нравилась, хотя Согора он боялся до дрожи.

По дороге Нифус успел рассказать, что Согор живёт уже три тысячи лет. Что благодаря его волшебной деятельности Ойломон обходят беды, невзгоды и эпидемии — по крайней мере, иначе их было бы куда больше. Что Согор волшебным образом создал чудесного дракона, на котором Квелерик Великий теперь с удовольствием летает, куда захочет, а когда Согор сделает так, что дракона можно будет отвязывать от верёвки — вообще можно будет летать, куда душа пожелает: хоть до края Мира, хоть за край! Что иногда ночью Согор отрывает себе голову, и та летает по всей башне, а иногда и по всему Крекену, а потом возвращается и прирастает обратно. И поэтому он в курсе всего, что где происходит. Что порой Согор надолго удаляется в свой магический кабинет, где его дух отделяется и витает в горних высях, общаясь с сущностями из верхнего, тонкого мира, и ведёт жестокие бои со злыми инферналиями. В этот кабинет вход всем запрещён совершенно категорически, и он, Нифус, обязан показать Матану дверь в него, в кабинет этот. Чтоб ты знал, куда ходить строго-настрого никак нельзя! И запомнил хорошенько!

Отчёт Матана Согора разочаровал. Он строго и довольно занудливо отчитал парня: мол, сны нужно запоминать хорошенько, и стараться увидеть что-нибудь стоящее и интересное. А не спать фиг знает как, с бухты-барахты, без всякой ответственности. Пристыдив нового работника как следует и мотивировав к более качественному просмотру более информативных сновидений, Согор наконец отпустил его.

Дожидавшийся за дверью Нифус повёл Матана знакомиться с башней и прилегающими постройками. Потому что он не может Матана водить постоянно, у него и своих дел полно. Пора самому осваиваться. Показал и запретную дверь. Обычная дверь, небольшая, незаметная.

К следующему сну Матан постарался подготовиться основательно. Он долго ворочался на удобном матрасе, настраиваясь на интересные, значимые сны. В результате заснуть удалось лишь ближе к утру. А приснилась летающая голова Согора, от которой Матан убегал по длинным бесконечным коридорам.

Соврать Согору Матан не решился, рассказал всё как есть. Согор на сей раз ругаться не стал, только поморщился. Велел работать дальше. И ни в коем случае ему не лгать и снов не скрывать!

Снова приснилась Голова!

И потянулась череда провалов и разочарований. Снилась всякая ерунда, порой даже рассказывать неудобно. Порой и вовсе ничего не снилось, или забывалось всё.

— Ну, что видел?

— Да так, опять ерунду… как Еня огрызком кидает (опять приснилась).

— Кто такая Еня? Что за огрызок?

— Так яблочный… А Еня — Ёрмина дочка… мельника нашего… в Макушке… деревне нашей. Господин великий Согор, мне сны интересные очень редко снятся… и раньше очень редко снились.

— А что ещё снилось?

— Ничего больше. Не помню… Извините!

— Ладно, иди. Работай дальше.

Или приснилось будто он в каком-то чудном лесу, а на него садятся и садятся какие-то мелкие букашки и пьют его кровь. Он их давит-давит, а их тыщи, и не боятся! А он уж не успевает их всех подавить! Ужас! И ерунда какая-то.

А Согора этот сон как раз заинтересовал. Вопросы задавал — мол, что за букашки?

— Малюсенькие-премалюсенькие, не больше ногтя, тощие-претощие!

— И прямо на тебя садились? Козявки же никогда на человека не сядут, боятся, что раздавит. Особенно такие, не больше ногтя. Таких и не бывает, в них жизнь не поместится.

— Конечно, господин великий Согор! Ерунда приснилась, извините!

— Ничего, работай. Если что ещё про тот лес с козявками увидишь, разглядывай всё поподробней. А этот сон я тебе зачёл.

Так проходили день за днём, ночь за ночью. Жизнь была сытой и ленивой, но Матан тосковал. Вспоминал матушку, родную Макушку, Трепиля. Однажды, после доклада, он осмелился попросить у Согора разрешения сходить в город.

— Зачем это тебе?

— Ну… посмотреть… походить… Интересно…

— Ничего там интересного нет. Здесь интересней.

— У меня вещи там остались… Топор мой… наш…

— Людей пошлю, заберут. Если их уже своровать не успели… Здесь ты многократно больше получишь, не переживай.

— Погулять бы…

— Мне это не нравится.

Вот и весь сказ.

А вскоре Согор исчез. Матана перестали к нему вызывать. Но кормить продолжали исправно.

Матан к этому времени успел со многими познакомиться. Никого исчезновение господина не удивило. Господин колдун уединился для астральных путешествий, всё нормально, не в первый раз. Матан тут же осторожно поинтересовался: может, пока Согора нет, он в город ненадолго сходит. Нет, очень не советуют! Согор непременно всё узнает и будет сердиться. Глядя на лица сослуживцев, Матан понял — да, Согор узнает обо всём во всех подробностях. Тут же товарищи вспомнили — надо бы забрать Матановы вещи из гостиницы, как велено было. Решили тут же и сходить. Ну, не совсем прямо тут же, а вскорости, когда удобно будет.

Сразу снова вспомнился Трепиль, «Золотой рыцарь», крушение планов и надежд. Матан расстроился до слёз и поплёлся в свою камору. Там он выпил бормотухи и забылся тяжёлым сном (Матан уже освоился в башне и овладел некоторыми полезными навыками — в том числе: где добывать бормотуху).

Приснились Овечьи Холмики. По болоту шёл высокий тощий мужик. Вот он остановился возле высохшего кривого деревца, деловито разделся и развесил свои шмотки на его хрупких веточках. После чего отошёл от него на четыре шага — здесь болотная вода доходила ему до задницы. Мужик пошуровал ногами, набрал полную грудь воздуха и погрузился с головой под слой ряски. Поднялся он уже с короной. Всё это совсем не походило на случайную находку. Матан заорал от возмущения и проснулся.

Стояла темень, а после противного сна заснуть снова не получалось. Мат поворочался с боку на бок и снова решил прибегнуть к помощи бормотухи. На сей раз приснился Согор. Согор восседал в массивном резном кресле, и находился в глубоком астрале. «Восседал» всё-таки не самое подходящее слово, Согор из кресла почти сполз и уже только опирался поясницей на край сидения. Духу его приходилось нелегко, и это чувствовалось по покинутому телу — периодически оно начинало метаться и издавать жалобные звуки. Потом Согор решил сделать остановку в своём путешествии, воссоединил обе свои сущности и открыл глаза. Даже в неярком свете коптящего факела было видно, насколько устал колдун. Конечности его ещё не вполне покорялись воле, и когда Согор решил восстановить силы из серебряного кубка, что стоял на маленьком столике перед креслом, оный опрокинулся. Тогда чародей поднял с пола огромную реторту и начал пить прямо из её носика. Это требовало немалых усилий, носик был длинным, и поэтому тяжеленный сосуд приходилось держать на вытянутых руках. Но Согор справился. В реторту была залита аракия очень высокого качества.

Тут Матан почуял — или ему показалось, что почуял — что Согор почуял, что кто-то за ним как-то наблюдает, и в панике поскорее проснулся. Этот сон он решил от Согора обязательно утаить, несмотря на все наказы. С этой мыслью он заснул в третий раз.

Приснился Трепиль. Он выступал на базаре и имел успех. Матан попал на ту часть баллады о Кесеке, где он побеждает злого великана Хабаласора. Этого при нём Трепиль ещё не пел, и Матан с удовольствием прослушал всю историю до конца.

…

Был он подобен железной скале.

Был он горяч как жаркий костёр.

Ноги его увязали в земле.

Могучий злой Хабаласор.

"Я жру каждый день по сотне людей,

Юных дев и детей я особо люблю.

Поэтому нет меня в мире страшней

И тебя, Кесек, я убью!"

Он поднял Кесека над главою своей

И ударил о камни скалистых гор.

Но славный Кесек оказался сильней

Чем злобный Хабаласор.

Кесек со звоном свой меч обнажил —

Славный Убйир, смерть и ужас врагов,

И Хабаласора им перерубил

Поперёк пуза его.

Но две половины его телес

Друг к другу скакнули во весь опор,

Сразу слепились, срослись, и воскрес

Хохочущий Хабаласор.

И понял Кесек, что нельзя никак

Хабаласора убить навсегда,

И понёс, подняв на своих руках

Его к бездне, чтоб бросить туда.

Визжал, вырывался тяжёлый злодей.

Бил по затылку, пинал его в нос.

Но, всё стерпев, сорок дней и ночей

Отважный Кесек его нёс.

И в бездонную бездну швырнул его.

И сверху засыпал, и с этих пор

Сидит под землёй и не ест никого

Злобный Хабаласор.

Через несколько дней появился Согор. Сразу же затребовал к себе Матана. Обошлось — сон про него Матан успешно скрыл, подозрений не вызвал. Вообще, успехи Матана на сей раз Согор оценил очень высоко. Особенно ту ночь, когда он увидел два сна (три, на самом деле). Похвалил, оба сна зачёл, поинтересовался, когда это приснилось.

— Где-то четыре-шесть дней тому назад, господин великий Согор.

— Точнее!

— Шесть дней тому назад.

— Это когда в бормотуху цвет карачудры добавляли, господин великий Согор — услужливо добавил писарь из своего угла.

Колдун бросил на него испепеляющий взгляд. Писарь не испепелился, но всё понял.

— Кипса найдите, и ко мне на разговор. Очень постарайтесь. Мат, кто такой Трепиль?

— Менестрель, господин великий колдун. Мы с ним вместе в Крекен пришли.

— Менестреля тоже ко мне. Желаю подтверждения приснившегося.

Погожим деньком, часиков в двенадцать, Трепиль вышел за ворота «Золотого рыцаря». Путь его лежал на Западный рынок, где он уже многократно с успехом выступал. Но не успел он пройти и десятка-другого шагов, как его обогнал неизвестно откуда взявшийся глухой паланкин, и перегородил дорогу. Носильщики проворно окружили музыканта со всех сторон, а из открывшейся двери вышел неброско одетый сухощавый господин и сделал властный приглашающий жест:

— Прошу внутрь.

— Вы меня с кем-то спутали, милейший.

— Тихо! Лезь в паланкин и не рыпайся.

Трепиль разинул свою музыкальную глотку во всю ширь и заорал, насколько хватало способностей:

— Помогите!!! Похищают!!! Стража!!!

Экипаж паланкина опешил. Господин замахал руками и громко зашептал:

— Тихо-тихо, господин музыкант! Никто вас не похищает, что же вы так сразу! С вами желает поговорить одно очень влиятельное лицо, и мы здесь чтобы пригласить вас к нему на аудиенцию. Вам ничего не угрожает. Эта встреча будет большой честью для вас.

— Что за лицо?!

— Пусть пока это остаётся тайной, всё узнаете в своё время.

— Никуда я не поеду.

— Всё-таки я вынужден настаивать.

— Стража!!!

— Ну что же вы! Если вы так настаиваете, вас желает видеть величайший волшебник Согор!

— Мне совершенно не о чем говорить с Согором.

— Как… Великий Согор желает вас видеть. У него есть к вам дело.

— Что он от меня хочет?

— Лучше мы отнесём вас к нему, и он сам будет задавать вам свои вопросы.

— Лучше я пойду дальше своей дорогой.

— Вы совсем не боитесь великого колдуна? Ему подвластны немыслимые силы, и если он на вас разозлится, в его силах уничтожить вас или превратить в какую-нибудь отвратительную мерзость.

— Вредоносная магия в нашем великом королевстве запрещена, и наказание за её использование весьма сурово. Или Согору совершенно наплевать на нашего великого Государя Квелерика Великого и его мудрые и справедливые законы?

Поджарый господин вытер испарину со своего побледневшего лица.

— Ну пожалуйста, пойдёмте с нами. Это не займёт много времени. Башню посмотрите, с Согором пообщаетесь. Немногим выпадает в жизни такой шанс. Будет что внукам рассказывать.

— Так что ему от меня надо?

— На него один человечек работает. Он вас во сне увидел, как вы с балладами выступаете. И надо просто уточнить, много ли в том сне совпадает с тем, как оно на самом деле было.

— Что за человек?! Уж не Матанка ли?

— Матананолай из Макушки. Мы зовём его Матом.

— И что с ним?!

— Служит у Согора. Как сыр в масле катается, сны смотрит.

— Идём к Согору! Сейчас только лабаэлу отнесу.

— Не беспокойтесь, господин Трепиль. Мы отнесём вас вместе с лабаэлой, она не помешает.

— Я пойду сам, и я не хочу с ней таскаться. Или никуда с места не двинусь. И не ходите за мной. — С этими словами Трепиль решительно двинулся обратно в «Золотого рыцаря», оставив людей Согора обречённо себя ожидать.

Вернулся он не скоро. Гриф лабаэлы по-прежнему торчал из-за его плеча. В ответ на недоумённые взгляды менестрель торжественно возгласил:

— Я решил взять её с собой. Может, пригодится.

— Но вам же было тяжело с ней таскаться.

— Ерунда! Я хожу с ней каждый день, и обошёл с ней уже полсвета.

— Что же вы так долго делали в этой таверне?

— Так, поболтал с хозяином, с постояльцами. Сказал, что к Согору приглашён, всем интересно, охали, ахали…

— Зачем?!! Великий Согор будет очень недоволен!

Трепиль пожал плечами:

— Вдруг он и вправду меня превратит в какую гадкую мерзость. Должны же все знать, куда я подевался.

Господин затряс растопыренными ладонями и хотел чего-то заорать, но потом лишь тихо застонал и возвёл очи горе. И они наконец пошли к волшебнику в башню. Пустой паланкин тихонько поплёлся следом.

По дороге Трепиль огорошил своих провожатых новым требованием — ему надо будет обязательно встретиться с Матаном. Сказано это было как нечто само собой разумеющееся. Поджарый господин аж взбеленился — великий Согор на это не пойдёт! С самим Согором спорить совершенно невозможно, это чревато неприятностями и для вас, и для нас! На что Трепиль предложил, что он может сперва наедине встретиться с Матаном, а потом уж пойти к колдуну, и ничего ему об их встрече не говорить. Господин поворчал, что от Согора ничего скрыть невозможно, но делать было нечего. На том и порешили.

Матан сидел в своей каморе и тупо глядел в одну точку. Появление менестреля его поначалу только расстроило:

— Дядя Трепиль, и тебя тоже схватили!

Трепиль поспешил его утешить, рассказал свою историю — как сюда попал, как жил после его исчезновения.

— Я, Матанка, думал, что ты от расстройства обратно домой ушёл. А что мне ещё думать оставалось?.. Как сюда попал-то?

Матан рассказал.

— Страшно мне, дядя Трепиль. Согор такой строгий, никуда меня не пускает! Он про всех всё узнает, ничего утаить нельзя! Приходится правду рассказывать, про все сны. Пропал я! Никуда никогда отсюда не вырвуся, маму не увижу! Век буду здесь сидеть, пока не помру!

— Подожди, Матан. Как так никуда не пускает? А деньги он тебе платит?

— Не. Говорит иногда — мол, молодец, этот сон тебе зачёлся.

— Так он тебя как раба держит! А ты, Матананолай, ойломонец. Никто у нас здесь, в Ойломоне, не имеет права сделать рабом ойломонца, кроме Великого Государя нашего Квелерика Великого. У нас, слава Миродельцам, свободная страна!

— Так то Сого-ор! Поди ему скажи! У него даже по ночам голова отрывается и летает!

— Не отрывается у него голова, Матанка. Это, если хочешь знать, я запустил слушок, когда мы в «Золотом рыцаре» напились. Ты спать пошёл, а разговор как-то перешёл на Согора и его чудеса, я и решил разговор поддержать. Придумал, чтобы уж дурь так дурь. Прижилась байка-то!

— Как, не отрывается! У него шрамище вокруг всей шеи такой…

— Мало ли откуда шрам! Вон, на юге травка одна растёт, от её сока такие рубцы ядрёные остаются! Некоторые солдаты им себе шрамы специально наводят, чтобы побрутальней казаться. Ты, Матанка, не унывай, походим ещё по Миру! Я сейчас к Согору пойду. Присмотрюсь, что-нибудь придумаем!

Согор принял Трепиля важно и милостиво. Выспросил все подробности, остался явно доволен, но постарался не подавать виду. Прослушал всю балладу о Кесеке и Хабаласоре (тоже с явным удовольствием и интересом), ещё пару баллад о деяниях этого достойнейшего рыцаря (о прекрасном олене и о любвеобильной великанше Бабриле). Трепилю неплохо заплатили, хорошо накормили и отпустили восвояси. Согор вызвал Мата, сдержано похвалил, велел ещё активнее стараться. Особо подчеркнул, что за хорошую работу ему позволяется впредь вдоволь пить бормотуху.

Потянулись унылые дни и ночи. Днём Матан шёл с докладом, после развлекался едой и бормотухой, которая почему-то приобрела странный привкус. Сны же он наловчился смотреть всё лучше и лучше, всё чаще и чаще. Ерунда, конечно, тоже снилась. То, например, какие-то вроде золото, серебро, другие всякие там железо, уголь почему-то, и таких разных штук сто кружились, бегали, строились как солдаты рядами и колоннами, пока не построились и не успокоились. И того же рода, ещё глупее и несуразнее.

Были и сны хорошие, добротные. Один Матану самому очень понравился, и Согор высоко оценил:

…Всё было залито солнечным светом. По широко разлившейся реке плыл странного вида корабль, длинный и широкий. Даже, скорее, плот, но очень богатый. Осадка у этого странного судна была всего на длину пальца, палуба возвышалась над водой не больше. По-другому по этой реке идти было невозможно, она то растекалась по широким каменным плитам, становясь совершенно мелкой, то собираясь в быстрые полноводные потоки.

Экипаж и немногочисленные пассажиры собрались под тентом, расположенным посередине, предоставив судно воле спокойного течения. Лишь на корме, на самом краю оставалась одинокая хрупкая фигурка. Грустная принцесса сидела на корточках под палящим солнцем, опустив в воду узкие ладони. Принцесса смотрела на мелких рыбок, проплывающих под кораблём, на разноцветные галечки, лежащие на неровном каменном дне. Принцесса уселась прямо на палубу, теперь можно было болтать в воде босыми ногами. Из-под тента за ней лениво наблюдала охрана.

Принцесса встала и спокойно пошла по дну к дальнему берегу. Вода едва доходила ей до середины голени. Судно неторопливо уносило вниз по течению.

Никто даже сразу не сообразил, что произошло. Потом повскакали, схватили вёсла, кинулись за ней. Но было поздно. Река перевалила край каменной плиты и утроила скорость своего бега. Берега сблизились и поднялись каменными стенами, дно ушло вниз. Сейчас на берег перебродить было уже невозможно, да и выплыть затруднительно…

Хотелось досмотреть, чем дело кончится, да не вышло — проснулся. Удалось, правда, заснуть снова, но сон, увы, не продолжился.

Вместо симпатичной принцессы приснилась отвратительного вида гигантская многоножка неприятного коричневого цвета. Она бодро бежала по длинному круглому туннелю. Задняя её половина быстро перебирала многочисленными ножками, а переднюю половину с такими же ножками тварь держала в воздухе на весу, буквально над самым полом. Обхватить её двумя руками поперёк — если кому-либо пришла бы в голову такая странная идея — никак бы не получилось, столь толстым было её мягкое туловище. Половину переднего торца цилиндрического тела занимали огромные переливчатые глаза, ниже шевелились многочисленные длинные усики и прочие жвала. Сзади многоножки тащилось что-то похожее на кишки. Тварь крепко воняла, причём запах буквально ежеминутно менялся на какой-нибудь совершенно другой, но столь же мерзкий.

Тем временем многоножка добралась до огромной залы, битком набитой многими сотнями таких же отродий. Иные даже в прямом смысле слова ходили друг по другу. В зале висела огромная картина, вроде как плоская, а вроде и как объёмная. Картина представляла собой множество шариков, хаотично соединённых между собой множеством тонких паутинок. Где-то паутинок было просто огромное количество, от каких-то шариков отходило не больше десятка. Один из шариков выделялся — он был большим и чёрным, в отличие от остальных — розовых, и паутинки при нём были тоже не розовыми, а чёрными.

Внезапно многоножка встрепенулась и побежала прямо на Матана. Тот не успел даже как следует испугаться — тварь засунулась ему прямо в голову, раздался громкий щелчок — и сон пропал. Остаток ночи Матан провёл висящим в чёрной глухой пустоте.

Согору этот сон тоже понравился. Однако самое большое впечатление на великого колдуна произвело другое:

Сон был дурацкий, но срамной. Приснился худой бородатый старик. На нём была мятая соломенная шляпа и то ли ещё короткие штаны, то ли уже подгузник, трудно сказать. Эти штанишки были разукрашены яркими разноцветными пятнами, и совершенно не прикрывали пупка. Что нимало не смущало бесстыжего деда. Старик общался с несколькими женщинами разного возраста, говорили о совершеннейших пустяках. Женщины выглядели вовсе непотребно — иные абсолютно голые, на ком только яркие подгузники, которые правильнее было назвать «насрамники», ибо ничего более они не прикрывали. Однако дамы тоже смущены не были, пупков прикрыть и не пытались, будто всё так и должно быть.

Согор, выслушав сбивчивый отчёт Матана о неприличном сне, хмыкнул и сказал, что действительно, надо бы тебе, Мат, приводить иногда проституток, парень ты молодой. Но вот что удивляет, что это тебе дедушка-то пригрезился? Ты часом, дедушками никогда не интересовался?

— Нет, что вы, господин великий Согор! Мне даже вовсе неприятно. Этот дед, Кара Хапоза, просто с тётеньками говорил.

Согор аж подпрыгнул.

— Кара! Хапоза!! Да!!!

— Да, господин великий Согор — промямлил струхнувший Матан — так его женщины называли.

— Каргафоза!….,….,….! (Матан и не думал, что Согор может такие слова говорить) — Что ещё о нём сказать можешь?

— Седенький весь… Худой… Пуп у него сморщенный…

— Насрать в его пуп! О чём говорили!

— Ну, типа: «А говорят, Хапоза, сегодня дождь обещали». А он: «Да нет, не будет, вот увидите».

— Ешё!

— Типа: «Что сегодня делать будете?». А он: «Вами любоваться. А потом вина попить думаю».

— А они?!

— «Хи-хи».

— Всё?!

— Всё. Они не по-нашему говорили. Совсем все слова не наши, другие.

— А ты как понял? Ты не по-нашему тоже понимаешь?

— Не, господин великий Согор, не понимаю. Не знаю, почему понял. Во сне.

— Так. Мат, сны о Каргафозе смотреть в первую очередь! Всё максимально подробно! Стараться изо всех сил! Вознаграждение — особое! Ответственность — тоже! Иди, работай!

С этих пор Согор уже не давал Матану ни отдыху, ни сроку. По нескольку раз на сутки спать гонял. Бормотуха, которую приходилось пить уже не для удовольствия, а в качестве снотворного, совсем испортилась, привкус её всё усиливался и усиливался. Сны стали сплошь сбивчивыми и непонятными, ничего интересного увидеть не получалось. Каргафоза и подавно сниться не желал. Согор нервничал и ругался. Потом вкус у бормотухи опять изменился. Приснился такой кошмар, что Матанолай чуть умом не тронулся. За ним всю ночь гонялись бешеные морковки, и было их тысячи тысяч. Они летали за ним по воздуху, бегали на стальных паучьих ножках, залезали ему прямо внутрь и ползали внутри всего тела, выглядывали из него изо всех щелей — глазами, которые торчали у них из попок вместо ботвы. Морковки хотели его съесть, и съесть весь мир вместе с ним… Матан проснулся от собственного крика, вместе с ним проснулись все обитатели башни.

Конец ознакомительного фрагмента.