Собрание разных зарисовок и сочинений. Том 1

Алексей Брайдербик

Неизвестный, но милый моему сердцу читатель. Ты открыл книгу, которая состоит из разных рассказов и миниатюр. Все они повествуют о душе и природе, о человеке и животных. Меня терзают разные душевные демоны, и поэтому истории, представленные на страницах, – это способ задушить их.

Сгусток света

Как-то раз… Я так часто и много — мне явно нужен ограничитель для некоторых вещей — писал словосочетание «как-то раз» — я даже и не задумывался, что тону в избытке одинаковых слов, наоборот, меня все устраивало, — что на пальцах отпечатались эти буквы. А синонимы? Да что они? Синонимы неотложная помощь — спасения от них не дождешься, как тюльпанов в январе: в целом там ситуация просто вынос мозга, хуже не придумаешь (вернее, коли захочешь, придумаешь, тут абы как не пожалуешься), поскольку до каждого очередь в том или ином виде уже дошла. Меня можно только пожалеть — надеюсь, меня и пожалеют — я, конечно, не настаиваю, но до неравнодушных людей хочу донести, что ничьей жалостью не побрезгаю. Эй, как там угол, в который, в каком-то смысле (я специально вставил сюда эту неопределенность или мысль сформулировал нечетко, что прикрылся ею?), я себя загнал? В моем роду явно какая-нибудь дичь напортачила, подпортила карму: не иметь ума и в итоге попасть впросак — с надеждами на медаль за высокую сообразительность я определенно поспешил. Скажу о себе: «умом я явно не блистаю» (клевета), это будет считаться (клевета, клевета) самобичеванием? (Клевета, клевета и клевета!) Да, в целом: бери и готовь веревку и мыло, и да, кстати, можно обойтись без сложностей — судилище — это же сложность? — вот тебе как говорится «баба с возу — кобыле легче».

Я работаю библиотекарем — с такой работой мир не поспасаешь, но зато и от постоянной бумажной волокиты на стенку не полезешь. Не стану ходить вокруг до около — не то устану, вспотею, возненавижу прогулки — и скажу: меня одолевала, как назойливый комар в жару, мысль о том, действительно ли я прикипел к работе душой? А ведь мне когда-то грозило… светило чиновничье кресло — а что на самом деле теперь? Получил вот это все, остался у разбитого корыта; а мое «разбитое корыто» — это макулатура не первой свежести. Апчхи! Ох, гады: пылью своей прямо задушили, здесь по плечу работа только для авиационной турбины — пылесос и за сто подходов не справится. Попробуй убедить меня, что от книг сплошная польза. Если и есть тут что-то сплошное, так это вред!

Но не для таких дебрей и глубин мой набросок: историей в полноценном виде тут и не пахнет. Увы, о нем не скажешь: «О, это все в самый раз подойдет!». И для копания в себе — если говорить о полноценных копаниях, а не для отвода глаз — нужен ковш бульдозера: детским совочком, от последнего, что имеешь, не избавиться — и пол-аршина не преодолеешь. И еще одна просьба: не надо сальных шуточек в адрес моей каторги, ой, ха-ха-ха, работы — ни больше и ни меньше, только это подразумевалось. Хотя все равно дураков, кто позволит себе хоть одну сальную шутку, найдется столько, что хоть сетями вылавливай. Не может же лишь один высказать, что на душе накипело — там, на душе, коли руки чешутся о ней написать, такой бардак бывает, что и до турецкой пасхи не разгребешь, — и благополучно замолчать, всегда найдутся друзья по интересам и подадут голос.

Уж каким таким образом получилось, подгадывай — не подгадывай, а работу никто за меня не выполнит, хотя я один ее и не должен выполнять: все-таки плечо помощи должен подставить еще кто-нибудь — в общем, вина за задержку на тех, кого не оказалось рядом. А еще почему бы еще кого-нибудь не сделать козлом отпущения (вернее, не «кого-нибудь», а «что-нибудь») на кого (на что) излить свой яд? Конечно же на книги — будь они неладны: так требовать от человека времени для себя — это надо постараться подыскать им ровню в этом деле. Я их так долго расставлял, переставлял и заставлял — чем не причина нечеловеческим голосом завыть, и я бы завыл, да вот о шуме в ночное время по рукам и ногам связывал меня долго и долго, а после этого «долго» еще одно «долго». Увы и эх на все!

Глубокой ночью я шел — правильнее ковылял, усталым бодро не прошагаешь долго — через парк. Глубокая ночь не время для прогулок, не отправишься без причины. только если обстоятельства не припрут к стенке, тогда другое дело сорвешься с места как ужаленный. Приспичит — значит приспичит. Это был тот самый случай — обстоятельства оказались сильнее меня: если не можешь победить — присоединись… и потом победи? Вполне возможно! Но пока помалкивал. Настроение было на нуле, если не ниже — а что вы хотите, вот что значит задержаться на работе — это не прибавку к зарплате получить, чтобы, размахивая руками, плясать от восторга. Благо — а это действительно может хоть как-то приободрить — было не настолько холодно, чтобы инеем покрыться, и не настолько жарко, чтобы пот в три ручья катился. До ручья дело не дошло, тем более сразу до трех, хотя легкая испарина на лбу была. В общем, спасибо лету!

Я не брел, конечно, в полной темноте, какая же это полная темнота без главного условия для нее — да, даже для такого обычного состояния, как «включено — выключено», я позволил себе пафос в избытке — погасшего уличного фонаря. Или паркового? (Пальцем показываю на тебя, читатель, чтобы и ты подключился к рассуждению.) Я не уверен в точности названия, но я уверен в реальности, и она меня учит: правильно говорить «парковые фонари». И не поспоришь, фонари же в парке находятся, а не на улице, хотя в контексте свободного понимания правы будут — если, конечно, кому-то взбредет в голову выбрать спор на эту тему лучшим времяпрепровождением — и те, кто глотку перегрызет за «уличные». И не ошибутся те, кто готов убить за идею «парковых фонарей». Мне же проще: я могу и нашим дать и ваших не оставить без внимания.

Брел я себе — чур, меня, чур от стычек и встреч с маньяками и ворами — потом опять брел себе и брел. Расстояние, скажу я, расстоянию рознь: даже и не определишь точно, а только лишь и неизвестной погрешностью, как далеко позади осталось здание библиотеки. Определенно одно: оно было не на расстоянии в два шага — в три прыжка. И ох, и ах, спаси-помилуй, вдруг на тебе — подарок. Я не люблю подарки в большинстве их форм, я в этом отношении извра… — простите, только кто простит, если кроме меня и монитора никого рядом никого — …щенец. Подарки на день рождения — в тот же котел «нелюбви», впрочем, деньги — это совсем другая история — на зеленые бумажки моя душа очень падка до какой-то одержимости.

Так что за подарок?

Неожиданно из-за деревьев… Стоп, стоп! Чтобы не превратить описание в клубок запутанных мыслей, уточню: я имею в виду не те деревья, до которых свет фонаря не доставал. Там что в одну сторону посмотри — хоть глаз выколи, что погляди в другую сторону — оставшийся глаз долой (раз — нет глаза, два — нет глаза, так и станешь слепым). Мне важны деревья (одно дерево)… Мне важно одно дерево (ствол одного дерева)… Мне важен ствол всего одного дерева. Тогда при чем тут деревья во множественном числе? Это же парк, и сам Бог сказал, что парк будет состоять из деревьев. Короче… («Лесничий»! Бей в цель рассказа!) Разумеется, бью: короче говоря, из-за дерева появился сгусток света. Не шар, а именно сгусток, хотя, надо признать, не лишенный некоторой округлости. Я очень резко остановился и замер. С чем сравнить это «резко», на что оно было похоже? Скажу так: моя остановка была похожа на то, как если бы какой-нибудь незадачливый пешеход остановился за миг до столкновения с внезапно появившимся автобусом. Мое сознание в дерево не перенесли, а по ощущениям казалось, что явно кто-то не погнушался такой операцией: все мое тело в эти секунды определенно мясными назвать нельзя было. Большие куски древесины не мясо, Согнуть ее — фокус невыполнимый. Странные ощущения: вроде ты и не дерево, беги, беги, а только в результате рассмешишь, пытаясь это сделать. Да что там беги — двинься с места попробуй. Попробовал, не сдвинешься! У губ есть свой предел: не всякую букву они могут повторить по форме. Вот буква «о» — это вершина их мастерства, гвоздь шоу под названием «гляди, как умеем». А чего тут показывать, это же проще репы… Пареной. Мои губы сумели это доказать: для такой большой «о» они постарались. Мои эмоции в тот момент — что-то с чем-то… Это все равно что в подъезде найти горшок с золотом, на котором написано: «Теперь живи, ни на чем не экономя». Ясное дело, чувство праздника будет обеспечено до гроба!

Все мои мысли ветром сдуло. Куда?! Стоять! Место! А ведь я не проспорил хирургу одну лоботомию, и на порнографию меня не развели — в смысле — все части черепа на месте. Скорлупка этого ореха цела и крепка, и ядрышко в порядке. Впрочем, рано делать выводы! Я не совсем нищий с пустыми карманами, нет-нет: осталось немало такого, на что — метафора здесь неправильная, но кто не рискует, тот не занимает пьедестал победителя — ни одно казино не наложит лапу, и сколько ни пей — не пропьешь его. Этот остаток — мысль о сгустке света, и в эту же копилку еще и маленький остаток описания всего произошедшего. И, разумеется, я знаю, что такое «маленький остаток»! Не думаю, что сгусток света затеял со мной игру в прятки: за какими развлечениями он ночь обычно коротает, справок я не наводил — я библиотекарь, мне на плечи не накидывали форму работника полиции. Но одна правда точно за мной: настроение мое теперь совсем не на полном нуле, скажем прямо. Это все встреча со сгустком света!

Еще вот что скажу: это была не светящаяся букашка, как ее там называют, светля — воздушные кавычки — чок, и не красивая, много-много «увы, увы!» — светящаяся бабочка, которая отъедалась на харчах быстрого приготовления. О-го-го, какое у меня большое сожаление насчет того, что это не бабочка! Да и не думаю, что она — завсегдатай фитнес-залов, а тема с мутацией и стероидами — вообще петухам (может курам?) в моем мире — петухам на смех. Гамбургеры, картошка-фри… Меня на акции типа «Здоровая пища, ждем тебя на нашем столе!» не встретишь — для меня вообще подобные сходки — крик в пустоту (защитники всего этого съестного непотребства удивляются, мол, почему их «багажник» привлекает внимание со стороны — в плохом смысле). Зато моя критика пищи, которая не на благо организму — не упомнить всего, что ему может медвежью услугу оказать, — крепче крепкого, чуть ли не в металле отлита. Вот потому я как свеженький огурчик — вот вам, кушайте и не заляпайтесь, с грядки прямо на стол. С гамбургерами я свежим огурчиком не стал бы — ясно же, как белый день.

Вот и еще в пользу моей правоты (она истина, перед которой все преклоняются) и чужой ошибки (тайная одиннадцатая заповедь). Пусть мне предъявят любую книгу по зоологии — можно на свой вкус, если какой-то из них особо близок к сердцу, даже школьный учебник, если говоришь «любую», то пусть слова не расходятся с дело, — и пальцем ткнут в страницу, где изображена лампочка. То есть светлячок. Где изображен светлячок, не лампочка. Если изображена лампочка, пожалуй, я попридержу коней с описанием ее, но это не энергосберегающая лампочка, она не герой моего романа. Если попадется в книге, где ей не место — и за миллион рулей ей не купить его там, — это уже будет просто опечатка. Брак. Но только — без отсева и отбора: я не готов к обвинениям в предвзятости и фальсификации, я работаю — слава Богу, что избавил от второй работы — на истину. А не то я со своими аргументами далеко и надолго пойду — в парк, что ли? Можно и в парк, но парку не подходят слова «далеко и надолго», а мне нужен титул самого убедительного человека на свете.

Постараюсь описать сгусток света — с лампочкой разобрались. Вернее, разобрались, что форма его — вылитая лампочка. Может быть, сгусток света и вправду появился из какой-нибудь лампочки, коли такая форма у него? Я не полицейский… И так из уже написанного ясно, что, работай я в полиции — все были бы у меня на крючке. Ну не все, не все, а только этот сгусток света. Сгусток света был насыщенно… Хотя что я говорю — никакой насыщенности. (Так дело не делается.) Сплошная бледность и размытость — не ручаюсь за точность. Ой, да ладно — это ведь тоже не стрельба по цели. Ау! Где прозрачность? И ау, ау, куда делась бледность — самостоятельно закрасилась? О, интересно… Черт! С выстрелами и целями… Я с молочными смесями, в которых у меня не было ни литра нужды — ими как на убой закармливали меня, ужас, все детство на химии прошло, — впитал пацифистские заскоки. Потому не бросаюсь на сгусток света, как собака на кость, и не пытаюсь сделать ничего, что можно расценить как акт насилия. Не кричу на него, как сумасшедший (здоровые связки мне на работе сослужат добрую службу), не пытаюсь ладонью раздавить. Сгусток света приобрел насыщенный цвет… Какой именно, черт лишь разберет: красный, ну где же — это зеленый, а вот и нет — своим же «ну где» отвечу — ну где зеленый, когда это красный, он же прямо в лицо кричит. Или мне написать все наоборот? Тупые цвета! Знаю, обзываться это по-детски, и все же красный и зеленый цвет — это тупой и противный (мысленно я махнул рукой, как жеманная девица). Заело не на шутку! Опять это «ну где» красный цвет? Это вылитый, точнее намешанный алый, не может же зеленый вдруг — не могу решить… эм — стать алым оттенком. Ого! И среди цветов существует подобная практика! Прогрессивно! А алый и красный это не одно и то же? С градациями цветов я не дружу. Дальтонизм не праздник на каждый день, и я лучше всех введен в курс этого дела, но я, конечно, этим в лицо не тыкаю, сарказм неуместен, и все же: проблем с переходом на светофор у меня нет? Тогда и все описание сгустка света — неправда? Хм… есть на чем себя поймать.

Конец ознакомительного фрагмента.