Святая ведьма

Алексей Владимирович Калинин, 2018

Колдовской мир раздавлен тяжелым сапогом Святой Инквизиции. Красивым ведьмам предложен выбор – согреть постель инквизитора или сгореть на костре. Людмила выбрала первое. Но девушкой движет не только желание выжить – жажда мести сжигает сильнее очищающего огня.Шепотом передается древнее предсказание о Святой ведьме, в чьих силах бросить вызов инквизиции и изменить существующий порядок. Но если женщина встретит истинную любовь, то изменение грозит привести к непредсказуемым последствиям. И по всем срокам – она должна вот-вот появиться…

Фердинанд

После ухода верховного инквизитора Людмила вновь включает порнофильм, наводит чары ложного образа и кидается к книге Альториса.

Эту огромную книгу она затащила к себе полгода назад под видом телевизора. Вот только весил такой телевизор около сорока килограммов. Затащила сама, дабы не позволить водителю Александру подниматься к ней в квартиру. На обложке из человеческой кожи вытеснены старинные руны, даже один взгляд на них внушает трепет. Людмила ощутила ни с чем не сравнимое блаженство, когда открыла книгу в первый раз, разложившись на диване. Словно оргазм, который никогда не испытывала.

Страницы древнего манускрипта почти крошатся в руках. Ветхий пергамент вызывает такое неудержимое чихание, что без медицинской повязки читать невозможно. Желтые страницы таят в себе много тайн и загадок, вряд ли на Земле можно найти другой такой драгоценный артефакт. И этот артефакт был у неё…

Предыдущий владелец был очень хитер и изворотлив, но против Святой Инквизиции ни один гоблин не может устоять. Людмиле повезло побывать в гоблинском жилище за сутки до того, как его избушку подперли снаружи и сожгли вместе с обладателем несметных сокровищ и рукописей. Ведьминское искусство понесло невосполнимую утрату, когда сгорела подборка старинных книг.

Зря гоблин кричал проклятия в адрес Огневой, она его не выдавала. Он и так стоял в планах на зачистку. Да, Людмила стояла и смотрела, как в закопченном стекле мечется зеленая фигура. Стояла и смотрела… А если бы отказалась сопровождать верховного инквизитора, то в избушке метались бы уже две фигуры. Людмила конспектировала. Людмила наливалась злобой.

Зато удалось сохранить украденную книгу, благодаря которой, получается собирать утраченные артефакты. Вот только обращаться с ними надо аккуратно, иначе можно нарваться на очень и очень крупные неприятности.

«Напой плетевище кровяницей и укажь на ворога лютого. Плетевище не остатнется покуда из ворога дух не выпорхнёт. Опричь молви словеса сии: «Трасур, гибста, ушийда, мерюд!»

— Трасур, гибста, ушийда, мерюд, — шепчет Людмила над тем местом, где лежит Плеть Калиматры.

Ничего, тишина. Лишь огурцы начинают терять свой вид. Надо будет снова закатывать банки. Людмила проводит рукой по рассолу и находит твердое кнутовище. Это у богатырей был меч-кладенец, а у ведьмы появилась плеть-покладуха. Вот только можно ли пойти с плетью против святых молний, которые поражают нечестивцев на расстоянии двухсот, а то и трехсот метров?

Плеть занимает прежнее место, а Людмила с облегчением выключает монитор и отправляется в душ. Так хочется смыть этот день, начальственные прикосновения, липкие взгляды коллег. Для всех инквизиторов и обычных людей она не человек, а всего лишь три дырки, в которые можно попытаться засунуть свои отростки. А для Людмилы они похотливые создания, которые прикрываются религией и святостью, чтобы творить свои мерзкие делишки. Для Людмилы они убийцы, которые не заслуживают жалости.

Струи воды мягко массируют кожу. Обязательный крем втирается в кожу, крем словно создает броню от выстрелов. Да, это первый крем, состав которого Людмила взяла из книги Альториса, и прогресс налицо — её нельзя поранить обычной сталью. А вот с наручами она не досмотрела, магическому металлу просто наплевать на все кремы, которые Людмила втирает.

— Эх, Людочка, и что же ты такая красивая? — спрашивает Людмила у большого зеркала, которое отражает её в полный рост.

— Потому что ты рождена дарить красоту людям, — отвечает она за зеркало.

Мда, вот и начала сама с собой разговаривать. Ещё немного и сможет одеть немодную рубашечку с длинным рукавом и отправиться в заведение для сумасшедших. Хотя вряд ли — кто будет церемониться с сумасшедшей ведьмой? Скорее всего спишут на неё несколько жутких преступлений и казнят на главной площади. Как пример, чтобы другим неповадно было.

Сегодня ей не снятся сны. Проваливается в черноту и выныривает из неё посвежевшей и отдохнувшей. Утро начинается с обычного ритуала: каша в мультиварку, кофе в кофеварку, Людочка в душ. На всё про всё десять минут, и она уже за столом давится липкой овсянкой. Никогда не любила эту серую гадость, но она содержит медленные углеводы, которые позволят продержаться до обеда. Не успевает накраситься, как звонит телефон.

— Людочка, я жду внизу, — сообщает слащавый голос Сашка. — Сегодня я могу отвезти тебя на работу, а ты можешь пригласить меня на рюмку чая.

— Сашенька, это так здорово. Плохо то, что у меня чайник остыл, но, после работы… — щебечет Людмила, пока подкрашивает левый глаз.

— Задрала ты кормить меня завтраками. Чо, нормально дать не можешь? Небось начальнику не отказываешь.

— Саш, я тогда лучше на такси доберусь.

— Ладно, спускайся. Пользуйся моей добротой.

Людмила легкой пташкой влетает в черную мрачную машину, на капоте которой красуется большой треугольник. Кожаное сиденье отзывается скрипом. В салоне пахнет кофе и дорогим парфюмом. Людмила награждает водителя легким поцелуем в щеку, пусть хоть это будет ему наградой. Нельзя отпускать бесплатного извозчика.

— А почему ты сегодня без шефа? — спрашивает, когда машина начинает движение.

— Он поехал нового зама встречать, — бурчит Сашок и косится на голые коленки.

Приходится натянуть юбочку пониже, чтобы не отвлекать его от дороги.

— Какого нового зама? Почему я не в курсе?

— Вот ещё, будут какую-то секретаршу спрашивать. Заместитель Павла Геннадьевича послан сверху, самим Папой, — Сашок показывает на потолок автомобиля, намекая на важность присланного человека.

— Эх, Сашенька, была бы я на месте Павла Геннадьевича, то поставила бы тебя на место зама. Ты так много знаешь и так хорошо умеешь управлять, — Людмила ласково улыбается водителю.

От похвалы у него появляется на щеках румянец. Водитель даже приосанивается, будто пробует задом мягкость дорогого кресла в шикарно обставленном кабинете. Мелкие мечты мелкого человечка. Он весь как на ладони иуправлять им легче, чем велосипедом. Польстишь немного и можно вить веревки.

— Да, я бы показал, где раки свистят. Все бы у меня вот здесь были, — водитель сжимает волосатый кулак, но одергивает себя. — С разрешения Павла Геннадьевича, конечно.

Людмила изображает интерес и слушает пустую похвальбу и дурацкие «рациональные предложения» вплоть до офисного здания. Коробка из металла и стекла заглатывает Людмилу каждый будний день. Её и несколько сотен таких же работников. Среда не исключение, и Людмила скрывается за стеклянными дверьми. Людмила старается идти осторожно, иначе от щипков и похлопываний по филейной части не сможет сидеть весь день. Да, кожу не пробить, но нервные окончания ещё не атрофировались.

Толпы служащих спешат на рабочие места. Эта толпа, которая на улице зевает и почесывается, после переступания через порог металлической рамкимагическим образом преображается. Люди становятся подтянутыми и сосредоточенными, будто каждому вкачивают несколько доз новокаина и лица замерзают. Лишь холодно посверкивают фальшивые улыбки.

Рабочий день начинается с разбора почты. Это на подпись, это отправить, это может подождать, а это… Сердце делает головокружительное сальто и с размаха шлепается на место, своим кульбитом вызывая неожиданную боль.

Пояс Ларинджины!

Да, это всего лишь карандашный набросок, напоминающий боксерский пояс со множеством бляшек, но это без сомнения он! Людмила много раз рассматривала его в книге Альториса и сейчас узнает с первого взгляда. А его хотят передать Святой инквизиции! Вот это подарок…

«Завяленние. Ваше Свитейшество, хачу пиредать вам энту колдовскую хреновину. Давеча чистили с сыном выгребную яму под туалентом и чой-то блямкнуло под лопатой. Мы-то думали, шо это фигня какая-то и хотели детишкам отдать поиграться, но наш священник Микола Силантьич сходу определил, шо это колдовская вещь и отдать её моженно только Великой Инквизиции. Мы с сыном забесплатно это делаим, нам бы тока коровку каку завалящу…»

Дальше Людмила не читает. Аккуратно складывает бумагу и «нечаянно» скидывает её на пол. Никто не знает, что под столом есть потайное отделение, туда-то и ложится «Завяленние». И только Людмила задвигает скрытую панель на место, как видит, что возле стола останавливаются две пары начищенных до блеска ботинок.

— Какое прекрасное зрелище. Нет ничего лучше, чем вид кающейся грешницы. Я думаю, что со служащей, так истово приветствующей начальство, мы сработаемся.

Голос пробирает до самых пяточек, будто по внутренностям проводят меховой рукавицей. Бархатные нотки завораживают, заставляют вибрировать всё тело и в груди появляется огромный теплый ком. От неожиданности Людмила выпрямляется и прикладывается макушкой о столешницу. Дзинькают ручки в подставке, на стол падает кружка, хорошо ещё, что пустая.

Людмила, потирая ушибленное место, вылезает из-под стола и пропадает. Действительно пропадает без оглядки, растворяется в зеленых глазах самого красивого мужчины на свете. То, что рядом стоит её начальник, она даже не замечаю. Людмила отдаленным краешком сознания чувствует, что уголки губ начинают ползти к ушам.

— З-здравствуйте…

Мужчина превосходит мужской красотой всех прекрасных актеров, которые играют в мелодрамах. Свежесть майской зелени плещется в глазах, о скулы порезаться можно, нос прямой, как перекладина оконного переплета. Черные волосы зачесаны назад и каждый волосок занимает положенное ему место. На полголовы вышестоящего рядом мужчины. Ой, рядом же стоит Павел Геннадьевич. Щеки Людмилы заливаются багрянцем.

— Людочка, похоже, что вы хотели сделать мне сюрприз и спрятались под столом? Экая вы шалунья, — улыбка начальника напоминает скальпельное лезвие. Похоже, что он заметил, как Людмила посмотрела на мужчину (мужчину? Ангела во плоти!) который стоит рядом. — Позвольте познакомить вас с Фердинандом Сергеевичем Смельцовым. Он будет моим заместителем на проекте «Цитронус».

— А как же Григорий Валентинович?

— Его перевели в другое предприятие. Скорее всего, он там нужнее, — глаза Павла Геннадьевича напоминают две льдинки в стакане виски.

Людмила задает слишком много вопросов! Понятно и так, что если человека сдернули с хорошего места без лишних слов, то это означает одно — он стал неугоден. «Потерял доверие» — с такой формулировкой отличные начальники и управленцы отправляются на крайний север доносить Слово Божье до белых медведей.

— Это мой личный секретарь, Людмила Игорева Огнева. Да, у меня на службе ведьма, — говорит Павел Геннадьевич своему заму. — Но это особенная ведьма, я знаю её с малых лет и она всегда служит мне верой и правдой.

Фердинанд Сергеевич стоит рядом с начальником и улыбается. На его груди мерцает инквизиторский треугольник чуть меньшего размера, чем и у Павла Геннадьевича. Улыбка нежная, беззащитная, такой могут улыбаться дети, когда понимают, что натворили что-то не то и теперь ждут реакции взрослых.

Почему же ноги Людмилы становятся ватными?

— Извините, — лепечет Людмила и опускает глаза на бумаги.

— Принесите нам два кофе. Мне как обычно, а Фердинанду Сергеевичу…

— Мне, пожалуйста, каплю сливок и два кусочка сахара, — своим бархатным баритоном говорит заместитель начальника, и Людмила едва ощутимо вздрагивает, когда мурашки толпами начинают носиться по коже. — Люблю сладкое, понимаете ли.

«Сладкоежка», — проносится у Людмилы в голове ласковая мысль и тут же одергивает себя. — «Люда, возьми себя в руки! Он может пить сладкий кофе и наслаждаться видом горящих людей!»

— Да, сейчас принесу, — Людмила всё равно не может оторваться от завораживающих глаз.

— Людочка, и вызовите курьера из «Католик Экспресс», мне нужно будет передать важный документ.

— А почту?..

— Со всеми документами потом. Сперва я введу Фердинанда Сергеевича в курс дел.

— А…

— Людочка, я не собираюсь два раза повторять.

Голосом Великого инквизитора можно заправлять криогенные камеры — он холоднее жидкого азота.Людмила понимает, что своей назойливостью раздражает начальника, но так не хочется отпускать красивого зеленоглазого мужчину, который взирает на неё с легкой смешинкой в глазах.

Надо! Надо! Иначе обычным «наказанием» можно не обойтись.

— Извините, — лепечет Людмила снова, — кофе сейчас будет готов.

Павел Геннадьевич хмыкает и приглашает Фердинанда Сергеевича пройти в свой кабинет. Заместитель в последний раз улыбается Людмиле и направляется следом за начальником.

Темные силы владычицы Комесы, я почти теряю сознание, когда зеленые глаза смотрят на меня. Да, может мне показалось, что смотрят ласково, может, это всего лишь фантазии воспаленного мозга, но я чувствую, что таю и растекаюсь, как снеговик теплым мартовским днем.

Людмила не может удержаться, чтобы не кинуть взгляд на крепкий зад нового заместителя.

Что со мной? Я же должна ненавидеть все эти строгие костюмы и треугольники с изумрудами. Я же каждый вечер представляю, как пытаю их, как заставляю мучиться от боли. В моих ушах звучали стоны подлых святош, а теперь? Я таю…

Нет, надо взять себя в руки. Надо вспомнить все те страдания, которые Людмила вынесла, пока поместила попку в кресле секретарши верховного инквизитора, руководителя министерства по истреблению ереси и вольнодумства. Карандаш ломается в руках, и заноза впивается в палец. Боль отрезвляет.

Боль всегда отрезвляет, она не дает забыть — зачем я здесь…

Людмила специально оставляет занозу в пальце — нужно отнести кофе начальству и не поддаться колдовскому свету глаз Фердинанда Сергеевича. Интересно, а как его называют ласково? Фердиняша? Фердинанчик? Фердинюша? Людмила зажимаеткусочек кожи, где кровоточит мелкая ранка, и саднящая заноза придает сил.

Темные силы владычицы Комесы, помогите мне выдержать!

Людмила славится тем, что может на одной руке нести поднос с четырьмя чашками кофе, сахарницей и серебряным кувшинчиком. Причем чашки будут налиты «с горкой», и ни одна коричневая капля не упадет на белизну блюдечка. Теперь же её руки трясутся, словно она несколько дней пила без перерыва самый жесткий алкоголь. И ноги ватные…А сердце бухает громче стука каблучков.

— Людмила, возьми себя в руки! — сердито шепчет секретарь отражению маленького зеркальца.

Вредное отражение не хочет брать себя в руки. Оно хочет растаять в объятиях Фердинанда Сергеевича, хочет пропасть в зелени его глаз, хочет дышать воздухом его легких, хочет впиться в четко очерченные губы…

Приходится недоливать в чашки, иначе весь поднос будет заляпан коричневыми кляксами. Секретарь верховного инквизитора оглаживает блузку, расправляет идеальные оборочки на воротнике, одергивает юбку и снимает невидимую пушинку. Несколько движений расческой, потуже волосы. Всё, она готова! Глубокий вдох, глубокий выдох. Темные силы, как же трясутся колени…

— Павел Геннадьевич, разрешите? — после легкого стука Людмила приоткрывает дверь в кабинет начальника.

— Да-да, Людочка. Прошу вас, — раздается в ответ вежливо-холодный голос.

В коричнево-красном кабинете как всегда пахнет ладаном. Людмила прикрывает за собой дверь.

Сердце бухает так, будто схватило самый большой молот кузнеца и со всего размаха бьет в огромную наковальню. Фердинанд Сергеевич сидит по правую руку от начальника. Сидит так, будто это Павел Геннадьевич зашел к нему на собеседование. Лакированные столы соединены буквой «Т» и на столешницах разложены бумаги. Оттиски печатей напоминают о недавней «выволочке». Нет, это не те бумаги. Другие.

Людмила чувствует свою неровную походку, злится на себя, прижимает палец с занозой к подносу, но никак не могу справиться с бурным дыханием. Кровь прилила к лицу и на нем можно жарить яичницу. Фердинанд Сергеевич скользит по женщине чарующими зелеными глазами, а она всеми силами старается переставлять дрожащие ноги.

Только бы не уронить поднос.

— Людочка, с вами всё в порядке? — так может шипеть змея перед тем, как совершит бросок на беззащитного кролика.

Со мной? Конечно же нет! Конечно же не в порядке. Я… Я впервые ощущаю себя рыбой, выброшенной на берег. Воздуха не хватает, сердце колотится с такой силой, словно хочет разнести вдребезги грудную клетку и вырваться наружу. Во рту пустынная сухость, только перекати-поле не катается.

— Дда, Павел Геннадьевич. С утра немного нездоровится, п-похоже, что чем-то отравилась.

— Своими соленьями?

Людмила вздрагивает. Он заметил это?

— Ннет, я не знаю чем. Ничего такого особенного не ела, — Людмила ставитчашку перед Павлом Геннадьевичем, и старается не смотреть на него.

Спрятать взгляд, скрыть эмоции!

Когда же подносит чашку к руке Фердинанда Сергеевича, то не может справиться с дрожью.

Чашка выпадает и разливается…

Коричневая волна цунами захлестывает его руку!

Я пропала…

Людмила закрывает глаза и пятится.

Темные силы, за что вы со мной так? Что я сделала?

— Людмила, нужно аккуратнее, — вместо крика боли раздается спокойный бархатный голос.

Людмила спиной касается холодной стены и открывает глаза. Фердинанд с улыбкой смотрит на неё. Женщина же готова упасть на колени и молить о прощении. И за меньшие провинности в людей ударяли молнии Святого огня, а сейчас…

— Всё хорошо, Людмила. Я в порядке, — зеленые глаза также приветливы, как и при первом появлении в её жизни.

Фердинанд Сергеевич проводит пальцами по обожженному месту, и возникает голубоватое свечение. Он лечит себя. Какая же у него железная выдержка — даже не вскрикнул от кипятка. Бумаги с печатями залиты коричневой влагой. Хорошо ещё, что на них не проставлены подписи Великого инквизитора, который с холодной усмешкой взирает на женский испуг. В его глазах мелькает удовольствие? Он уже представляет, как будет «наказывать» секретаря? Или они это сделают вместе?

— Неаккуратно, Людочка. Очень неаккуратно, — холодный голос заставляет колени дрожать отчетливее, но не от возбуждения, а от страха. — Это ваш первый промах. Очень надеюсь, что он будет последним.

«Иначе тебя ожидает смерть!» — завершает его речь мысленный голос.

— Я… Я… Извините, пожалуйста. Простите мою неловкость, я сейчас всё уберу, — Людмила опрометью кидается к столуи пытается спасти от расползающейся жидкости бумаги с печатями.

— Людмила, успокойтесь. Это лишь образцы документов, которые я хотел изучить дома. Сейчас мы распечатаем новые. Правда, Павел Геннадьевич? — ладонь Фердинанда Сергеевича ласково накрывает женское запястье.

Какие твердые пальцы. Такое ощущение, что это теплый мрамор коснулся её кожи. Будто в Летнем парке она дотронулась до руки памятника одного из Великих правителей. Твердые пальцы, но прикосновение получилось нежное. Людмила снова чувствует, как загораются щеки. Фердинанд Сергеевич незаметно подмигивает.

— Правда ваша, Фердинанд. Что-то с Людочкой сегодня случилось, никогда такого не было. Людочка, вы бы шли домой. Возьмите на сегодня отгул, отлежитесь, подлечите здоровье. Можете даже сходить в центр Святого прикосновения, скажете, что к Леониду Карловичу по моей просьбе. Завтра я вас жду на рабочем месте в полном здравии. Мои служащие нужны мне здоровыми, — глаза Великого инквизитора блеснули сталью.

И снова эта угрожающая недосказанность. Вроде бы и не сказал ничего угрожающего, но Людмилу словно из ведра облили ледяной водой. Она кивает и выходит из кабинета. Спиной чувствует два взгляда — один замораживающий, второй теплый и ласковый.

Только не оборачиваться…