Гость внутри

Алексей Гравицкий, 2021

Девяностые годы прошлого века. Алексей Беляев возвращается из армии в родной Питер и понимает, что за два года совершенно выпал из жизни. Любимая девушка не дождалась. Друзья заняты своими делами, работы нет, с родителями взаимное недопонимание. Не сумев вписаться в новую жизнь, Алексей уходит из дома и решает плыть по течению. Но судьба играет с Беляевым злую шутку, подбрасывая ему новые и новые сюрпризы. Он проходит через криминальный мир Питера, погружается в оккультный мир, опускается на самое дно, ниже которого только девять кругов ада. А по пятам идет нечто еще более жуткое, чем сам ад.

4

Алексей Беляев. 20 лет. Воспоминания

Вокзал принял его серой промозглой хмарью. Моросило, дуло, пробирало до костей. Алексей поежился и, не торопясь, пошел вдоль поезда к зданию вокзала. Не то чтобы ему некуда было торопиться, нет. Домой, к родителям, друзьям, Танюшке, которая в последнее время почему-то перестала писать, хотелось очень, но родной, так давно не виденный город не давал вприпрыжку поскакать до дому.

Беляев неспешно добрел до конца платформы, вдыхая полной грудью сырой, пронзительно холодный, ни с чем не сравнимый питерский воздух. Этого хватило. «Больше никаких остановок», — решил он и метнулся в подземку, люди вырастали прямо под ногами, их приходилось распихивать, толкаться, наступать на чьи-то ноги. Алексея затягивало все глубже и глубже в толпу, из которой он пытался вырваться. Сжимало со всех сторон, кто-то противно дышал в затылок луком и перегаром. Все эти люди, словно нарочно, становились у него на пути, отдаляя возвращение домой. Алексей, задыхаясь в человеческом смраде подземки, рванулся и…

И вот он уже на улице. Надо было ехать поверху. Там, внизу, все было слишком чужое. Удивительно, но раньше Алексей этого как-то не замечал.

Дальше потянулась череда улочек — иногда симпатичных, иногда довольно страшненьких. Улочки сменялись улицами, проспектами. Таких широких, просторных проспектов нет, пожалуй, нигде. Разве что в стольном граде Москве, да и то какие там проспекты? Забитые грязными потоками чадащих машин, суетливыми пешеходами, что бороздят носами землю, будто копеечку потеряли. А здесь простор, свобода!

Леша глубоко вздохнул, остановился на секунду, огляделся по сторонам, рассмеялся. За два года его службы Питер ничуть не изменился, хоть на первый взгляд и показался другим. Нет, ни черта он не другой, тот же самый. Это лишь с виду какому-то постороннему туристу может показаться, что все здесь изменилось, а ему, родившемуся, выросшему среди знаменитых колодцев-дворов и вернувшемуся сюда, ясно как дважды два, что город остался тем же. Пусть не внешне, но по духу. Каким был два года назад, каким был сто, двести лет назад, каким становился в тот день, когда закладывали первый камень, таким и поныне стоит. Как и Москва, как и любой другой крупный город, у которого есть свой характер, своя душа, своя судьба.

За такими мыслями Леша не заметил, как окольными путями добрел до родного дома. Когда он понял, где находится, внутри все съежилось, как в детстве, когда высоко-высоко взлетал на качелях. С непонятной смесью радости и страха Алексей бросился к подъезду. Почему-то возникло желание не звонить в дверь, не ждать, когда откроют, а отпереть своим ключом, войти тихонечко, подойти к маме и сказать: «Здравствуй». Да, именно так. Просто: «Здравствуй, мама» — и все.

Леша радостно, ощущая себя сопливым мальчишкой, подскочил к двери, потянул и только тут заметил черный металлический прямоугольник с встроенным динамиком и дюжиной кнопок. Вот тебе раз! Он ошалело замер. Чего-чего, а домофона на родном подъезде, что всегда был нараспашку, еще с коммунистических времен, увидеть не ожидал. Факт существования кодового замка настолько выбил его из колеи, что Алексей так и остался стоять, вперив бараний взгляд в неприступную черную панельку.

Тогда он даже не догадывался, что этот замок — первое и самое примитивное препятствие, вставшее на пути его возвращения к нормальной гражданской жизни.

Стоять пришлось недолго. Через каких-то пятнадцать минут у подъезда показались люди. Молодая пара с коляской. Лешка приготовился проскочить в родной подъезд, когда парень, что готов уже был вставить магнитный ключ и распахнуть дверь с замком «сезамового» типа, задержал руку и как-то косо посмотрел на Беляева. Алексей ответил стальным взглядом, внутренне готовясь к тому, что сейчас придется оправдываться, вон как подозрительно на него этот с коляской зыркает. Но оправдываться не пришлось. Подозрительный взгляд парня сменился удивленнорастерянным.

— Леша? — промямлил он и добавил с радостной уверенностью: — Леха, сукин ты сын, откуда тебя черти принесли?

Теперь, когда подозрительный незнакомец заговорил, Беляев признал в нем Толика. Сосед и приятель, с которым вместе выпили не один десяток литров пива и совратили не один десяток девиц.

— Толька! — вместо ответа, набросился на приятеля Алексей. — Ты зачем бороду отрастил, тебя не узнать!

— А, сама выросла, — отмахнулся Толик.

— А постригся зачем? Такой хаер клевый был!

— Да ну его, с бородой как-то плохо монтировался, да и несолидно. Я ведь женился, вот знакомься. — Толик кивнул на стоявшую рядом девушку с коляской, которая восторгов мужа явно не разделяла. — Это Мила, это Леша Беляев, мой старинный дружище из триста сороковой квартиры.

— Очень приятно, — расшаркался Алексей.

Девушка молча кивнула, сохраняя на лице весьма недовольное выражение. Толик открыл-таки наконец дверь и стал суетливо затаскивать в подъезд коляску. Алексей оттеснил соседскую супругу, помог поднять коляску по лестнице к лифту. Уже в кабинке грузового, когда закрылись двери и утробно загудело то, что таскает лифт вверх-вниз по шахте, кивнул на спящего ребенка:

— Ты, значит, теперь счастливый папаша.

— Ну, так, — заулыбался Толик. — А ты-то как? Рассказывай.

— Я-то?

Лифт вздрогнул. Леша снова дернулся помочь с коляской, но Толик на сей раз справился сам.

— Заходи вечерком, расскажу много интересного и не очень. Да и тебя послушаю. Сто лет тебя не видел.

Прощаясь с Толиком, Леша неожиданно для себя почувствовал опустошенность. Будто из его жизни пропали годы, впустую ушли куда-то, и их уже больше не вернешь. За это время другие люди женились, отрастили бороду и даже обзавелись детьми. Что-то неуловимое появилось в их лицах, что-то новое, а Беляев так и остался тем самым пареньком, застопорившимся где-то на этапе с условным названием «после школы».

Голова была тяжелой, мысли квелыми, а может, и вообще отсутствовали. Похмелье было тяжким настолько, насколько могло быть после недельной гулянки. Будто кто-то решил учинить расплату за все грехи не успевавшему даже протрезветь или хоть чуть проспаться организму.

Алексей попытался сосредоточиться, хоть чуть восстановить в памяти события последней недели. Получалось с трудом и в самых общих чертах.

Вот мама, что сверлила дверь глазами, когда он справился с замком и вошел в выпавшую из жизни на два года квартиру. Сакраментальное: «Здравствуй, мама» — это уже захлопывая за собой дверь. Мама расплакалась.

Отец. Он пришел позже, работал. Когда увидел сына, молча крепко обнял, хлопнул как-то неуклюже по спине и пошел на кухню доставать из шкафчика чекушку.

Некстати вспомнилась Танюшка, отозвалась в душе болезненным отголоском.

— Танюха, я вернулся, заходи! — весело в трубку.

— Леша, — несколько растерянное. — Мы через полчасика зайдем.

— Кто это мы? — Все еще веселый, не понимающий.

— Я и Женя, мой муж…

Муж! Вот так вот. Общество бывшей невесты и ее мужа выдержал стоически, хоть и возникло желание надраться. Впрочем, он и надрался, не то заливая тоску, не то радуясь, что вернулся из армии.

Потом Толик. Сперва веселый, с женой, что через слово напоминает ему закусывать. Затем жена становится недовольной, нервной. Толька еще пошутил как-то неудачно, что Мила в таком настроении выглядит отнюдь не мило. Та развернулась и ушла. Потом пришел еще кто-то, потом все разошлись. Остался только в хлам пьяный Толик, сетующий на тяжкие отношения с женой, которая даже выпить по-человечески не дает.

Наутро помятый Толик извинился и тоскливо поплелся замаливать грехи перед разъяренной супругой. А Беляев остался пьянствовать с еще одним давним знакомым. Откуда он взялся, этот знакомый? Как ни тужился Леха, а припомнить так и не смог. Потом…

Потом все повторялось снова и снова. Приходили, уходили и неизменно опрокидывали стаканы.

Эйфория прошла тогда, когда Алексей умудрился проспать чуть дольше, чем в последние дни. Видимо, этого «чуть дольше» хватило на то, чтобы сдвинуть несчастный организм с той грани, которая пролегает между опьянением и похмельем. Похмелье выдалось жесточайшим, это Леша понял, когда попытался подняться с дивана. Не вышло.

— Мам! — позвал Беляев слабым голосом. — Мамочка!

На скорбный глас явилась мать. Вид она имела сильно недовольный, а на сына смотрела с некоторым раздражением.

— Утро доброе, — поздоровалась с сыном.

— Какое доброе, — тоскливо возразил Алексей. — Я, пожалуй, сегодня еще дома посижу. У нас пива не осталось? А кефирчику нет?

— Нет. Но рядом есть магазин, и он уже открылся.

— Ты не сходишь? — Беляев с мольбой посмотрел на мать.

— Не схожу, — согласилась та. — Сходишь ты. А на обратном пути зайдешь в сберкассу за квартиру заплатишь.

Алексей аж привстал:

— Издеваешься? Да я подыхаю.

— Ничего, не смертельно. Потом, когда вернешься, попьешь кефирчику и за уборку, а то твои гости тут подна… поднапачкали малость. В общем, трудотерапия тебя ожидает. Полный курс. Вперед.

Леша с трудом оторвался от дивана, по горлу вверх покатился неприятный ком, видимо, вчерашняя закуска. Беляев подавил тошноту и поплелся в туалет.

Пиво прохладным живительным потоком потекло по пищеводу, смывая в желудок все то, что мешало жить с утра, старательно устремляясь наружу. В магазинчике Алексей побывал, в сберкассе, что совсем не изменилась — разве только вывеска теперь гласит «Сбербанк России» да двери тяжелые зеленого цвета с видеокамерой над входом, а народу по-прежнему тьма-тьмущая, — отстоял огроменную очередь. Теперь он шел домой.

Правда, похмелье уже отпустило, да и погода шикарная, так что домой особенно не тянуло. Немного поразмыслив, Алексей дошел до остановки и сел в автобус. Сесть не дали. Странное существо в потертой бейсболке с мотком бумажной ленты потребовало плату за проезд, и пришлось раскошелиться. Взамен чисто символической «платы» Алексей получил чисто символический «билет», а точнее, три билета, потому как цена на каждом куске ленты, что являл собой талон, соответствовала лишь трети «платы».

«Абсурдная жизнь, — подумал Леша, вспоминая какую-то персону из пьяных друзей, уныло повторяющую одно и то же. — Абсурдная жизнь».

Выходить надо было лишь через три остановки, а потому Алексей от нечего делать занялся подсчетами. Итог оказался неутешительным. Копейки, заплаченные за билет, помноженные на два — ведь ехать туда и обратно — и потом еще на двадцать два — ведь в месяце именно столько рабочих дней — это как минимум и не считая выходных — сложились в довольно ощутимую сумму. Леша поскреб затылок, пересчитал, прикинул: «М-да, на работу выгоднее ходить пешком».

За никчемными подсчетами копеек на транспорт, на пиво, на развлечения дорога прошла незаметно.

Автобус остановился в четвертый раз, и Алексей с облегчением пошел на выход. До родного института рукой подать — всего каких-то двести метров.

Дверь поддалась с третьего раза. Чертов замок! Зато, закрывая ее, Алексей оторвался по полной — так хлопнула, разве что штукатурка с потолка и стен не посыпалась.

— Мать! — рявкнул он на всю квартиру. — Сумку забери!

Мама вышла с кухни, утирая мокрые руки не особенно сухим передником, приняла сумку, окинула сына оценивающим взглядом:

— Пил?

— Пиво, — нехотя отозвался Алексей.

— Значит, похмелья уже, по идее, быть не должно. Чего смурной такой?

Леша повесил куртку на гнутый крючок старой вешалки, скинул ботинки и влез в потрепанные тапки.

— На работе побывал, — сказал, как сплюнул.

— Ну и? Давно пора было. Или ты думаешь…

— Меня уволили! — оборвал поток словоизвержения Алексей.

Мать на секунду опешила, но тут же взяла себя в руки:

— Почему?

— Сокращение, говорят, — пожал плечами Беляев, тут же взорвался: — Какое к дьяволу сокращение?! Свистят они все! Просто брать меня обратно не хотят.

— Почему? К тебе же там так хорошо относились. Ценили. — Мать тронула его за плечо, но Алексей нервно отдернул руку.

— Относились, ценили, — передразнил он. — А теперь все. Прошла любовь, завяли помидоры.

— Леша…

— Что «Леша»? Я уже два десятка лет как Леша, что теперь праздник с фейерверком устроить?

Алексей бессильно плюхнулся на табурет, что стоял под вешалкой всегда, сколько он себя помнил. Мать присела рядом.

— И что, ничего нельзя сделать? — спросила тихо.

— Почему нельзя? Можно. Очень даже можно. Мне этот хрен…

— Леша!

— Мне этот хрен, начотдела, так и сказал. — Беляев скорчил противную рожу и процитировал нудным, скучным голосом: — «Нам жаль терять такого хорошего сотрудника, но, к сожалению… Правда, есть вакансии».

— Какие вакансии? — оживилась мать.

— Лифтера, уборщицы и замначальника отдела, — хмуро бросил Леша. — Только заместитель начальника мне не светит, а лифтером… гм… хм…

— А чем лифтер плох? — спокойно поинтересовалась мать. — Лифтерам тоже деньги платят.

— Мама! Я — программист!!! — простонал Алексей с надрывом.

— Ты не понимаешь…

— Нет, это ты не понимаешь, — попытался Алексей, но был прерван.

— Нет, это ты не понимаешь! — настояла мать. — Ты программист? Ха! Ты был программистом, а теперь ты никто. Демобилизованный без образования.

— Дембель со средним образованием и хорошей коркой с хороших компьютерных курсов, — зло поправил Алексей.

— Средним образованием сейчас никого не удивишь, время не то. А компьютерные курсы… Вот именно, что с коркой. Твоя корка тебе там, в армии, помогла. А теперь она не нужна никому, можешь ее выкинуть. У меня знаешь сколько корок?

— Ты…

— Я инженер. Но в отличие от тебя я отдаю себе отчет, что я бывший инженер. Наука не стоит на месте. У меня корок о повышении квалификации больше, чем у тебя набралось за всю жизнь, начиная от свидетельства о рождении и кончая ксерокопией с аттестата. Толку от них? Если, когда я увольнялась из своего РТИ, там о ПК никто слыхом не слыхивал, а сейчас со всех сторон одни IBM PC и прочие словеса непонятные. Твой КуБейсик — вчерашний день. А ты живи сегодняшним. Все, что ты знал, — утеряно или пережито. Ты не программист, ты в лучшем случае хороший пользователь. Хотя уже и на него вряд ли потянешь.

— Этот хрен…

— Леша!

— Этот гребаный начотдела то же самое трындел. Но я же… вы же… Ни хрена вы…

— Алексей!

— Да, Алексей! Ни хрена, я говорю, вы не понимаете. Я программист. Программист! А не лифтер-полотер.

В глубине души он понимал, что мать права и надо браться за то, что дают, но какое-то незнакомое доселе чувство руководило им. На мгновение он поймал себя на том, что получает удовольствие от собственного униженного положения. Чем-то это все напоминало глупый мексиканский сериал с натужными страстями и вымученными проблемами.

— Ты сопливый дурак! — отрезала мать. — И не смей со мной говорить в подобном тоне.

— Это ты не смей говорить со мной в подобном тоне. Я через такое прошел, что вы себе и представить не можете, и если у тебя после этого язык поворачивается называть меня…

Мелькнула мысль: «Что я несу?»

Из нелепого положения его спас отец, вернувшийся с работы.

— Что за шум? — спросил он, появляясь в дверях. — Драки нет?

— Сейчас будет, — плотоядно пообещал Беляев.

«Не то, не то, не то… Это, конечно, занятно, выглядит заманчиво, но… Нет, на такие штуки уже ловился — не хорошая работа, а бесплатный сыр в мышеловке». — Леша безразлично откинул газету. Пятую неделю он пытался найти работу, и пятую неделю попытки не увенчивались успехом.

Беляев откинулся на спинку дивана, хотел было закурить, но вовремя вспомнил, что мать, мать ее так, на дух не переносила табак. Мать. При одном упоминании перед глазами встал некий закрепившийся уже образ, вот она приходит с недовольной миной и пилит, пилит, пилит… Наезды на тему его безработного состояния сидели у Алексея в печенках, будто он виноват в том, что не может найти работу. Хоть уборщицей или грузчиком устраивайся, в самом деле.

«Позвонить, что ль, кому, денег занять? Нет уж, хватит. Когда звонил по приятелям на тему выпить за его возвращение, так все прискакали в один момент. Когда начал звонить в поисках работы, наткнулся на кучу смущения и сто одну причину. Сволочи! — Леша нервно вскочил и заходил по комнате. — Могли бы и не оправдываться!» Он терпеть не мог, когда начинают оправдываться. И хотя друзья об этом знать не могли, все равно их оправдания вызывали только раздражение и отвращение. Алексей грубил, ругался, так что теперь звонить и просить в долг хрен знает на сколько было уже никак не возможно.

Хотя…

Рука сама потянулась к телефону.

— Алло, — приятный женский голос.

— Добрый день, — поздоровался Алексей. — А Анатолия можно попросить?

На том конце трубки зашуршало, послышалось «Толь!», затем снова что-то зашевелилось, и трубка ожила:

— Алло.

— Толя, это я, привет.

— А-а-а, Беляев. Здорово! — обрадовался Толик.

— Толя, — начал Алексей. — У тебя пары сотен взаймы не найдется?

— Чего? — после некоторой паузы переспросил Толя.

— Пару сотен, говорю, не одолжишь?

— Погоди, — попросил Толик и пропал. То есть это ему, наверное, показалось, что пропал. На самом же деле Леша слышал через зажатую на том конце ладонью трубку короткую перепалку между Толи-ком и его супругой.

Перебранка длилась не долго. Меньше чем через минуту Анатолий вернулся:

— Извиняй, старик, но у меня сейчас с бюджетом напряги…

Леша почувствовал, как внутри его что-то с громким треском рушится.

–…в общем, напряг, — донеслось из трубки. — Алло, ты меня слышишь?

— Слышу, — спокойно откликнулся Алексей. — Ну и хрен с ним, не напрягайся.

— Ты только не подумай, что я жмусь, мне не жалко, просто…

— Ничего страшного, — повторил Леша. — Бывай.

— Ты точно не обиделся? — донеслось из динамика.

— Точно. Пока.

Леша попытался повесить трубку.

— Но ты звони.

— Куда я денусь.

— Ты точно не обиделся? — еще раз переспросил Толик.

— Точно.

— Ну, бывай.

— Счастливо.

— Пока, — донеслось из уже почти повешенной трубки.

«И этот оправдываться начал», — сделал для себя неутешительный вывод Беляев.

Почему-то ему стало совсем тошно и возникло желание напиться. Именно так, грубо, с соплями и похмельным тремором. Свистнуть хоть кого-нибудь и нажраться в лоскуты.

Леша потянулся за записной книжкой.

Этому звонил, этот тоже с ним уже пьянствовал, а потом оправдывался. Этот… Это Толик, хрен собачий. Это тоже не то, а вот…

Алексей, придерживая пальцем страничку в записной книжке, принялся накручивать номер. Наконец в телефоне щелкнуло и пошли короткие гудки. Занято.

Ну и хрен с ним. Следующий.

Беляев снова принялся перелистывать страницы дальше. Ему было наплевать кто, лишь бы компания была обязательно из старых, хотя новых знакомых у него и так не было. После очередного номера вместо коротких гудков в трубке повисли длинные.

«Моб твою ять, хоть кто-то сегодня дома окажется?! — Леша в который раз перелистнул страницу. — Во, то, что надо. Давно не виделись и… И вообще».

Беляев повертел диск, дождался окончания набора номера.

— Алло, — бесцветным женским голосом откликнулась трубка.

— Алло, добрый день, а Игоря можно? — заторопился Алексей.

Трубка промолчала, будто голос в ней уснул или отлучился по каким-то своим делам. Лишь какой-то невнятный полузвук-полуотголосок звука послышался Леше.

— Вы меня слышите? — напомнил он о своем существовании.

— Да. — Голос теперь звучал как-то сдавленно.

— Попросите, пожалуйста, Игоря.

— А Игоряши нет…

У Алексея возникло ощущение, что женщина на том конце провода хотела еще что-то добавить, но в трубке снова установилась мертвая тишина.

— Алло. — Алексей дунул на всякий случай в трубку. — Будьте добры, передайте Игорю, что ему звонил Леша Беляев. Мы с ним вместе…

— Игоряши нет, — проронил голос. — И не будет больше. Он ушел.

— А вы не подскажете, где его можно найти? — попытался Леша, но собеседница вдруг заговорила быстро-быстро, часто всхлипывая, не слыша Алексея:

— Он сам так захотел. Он упал неудачно… Врачи пытались, но… Записку оставил, никого не винить, мол… А эти в больнице сказали, что неудачно упал, вот если б… А как? Как можно упасть удачно с девятого этажа? Хотя если б удачно, то, наверное, сразу бы умер. А так… Правда, в сознание так и не пришел…

— Простите. — Алексей сам не услышал собственного голоса.

— Господи! — Голос сорвался на истерику. — Когда ж это все кончится? Сколько ж можно звонить?! Нету его! Уж три месяца как нету! А они все названивают… Нету его… Нету Игоречка… Ну зачем?.. Зачем? И зачем вы все трезвоните, чего хотите? Когда ж это проклятие закончится, наконец?.. Игорюша, зачем?.. Почему…

— Простите, — чуть громче повторил Алексей и повесил трубку.

На душе было гадко.

Игорю было двадцать, может, двадцать один, они с Алексеем учились в одном классе, стало быть, одногодки.

«Она говорила, что он три месяца как… — через туман припомнил Беляев. — А ведь он в августе родился. Значит, он и до двадцати одного не дожил. Интересно, кто она, мать? Боже, в голове не укладывается. Игорь эдакий тихий, интеллигентный еврейчик. Иногда занятный, чаще занудный. В принципе умел посмеяться, да только глаза всегда грустными оставались».

Именно глаза вспомнились сейчас Алексею. Почему вдруг? Лицо стерлось, некоторые черты активно не желали всплывать в памяти, оседая там расплывчатыми пятнами, и лишь глаза. Грустные и все понимающие, как у коровы, что ведут на бойню. Только умнее.

Значит, в окно с десятого этажа. Или девятого? Какой этаж она назвала? На каком этаже живет… жил Игорь? На девятом? Или все-таки на десятом? И все эти этажи пролетел.

Алексей представил себе «неудачно упавшего» Игоря. Почему-то воображение нарисовало двор, погрязший в сумерках, щербатый асфальт и тело парня. Парень лежал на животе, спиной вверх. Правая нога оказалась подвернута под каким-то немыслимым, неестественным углом, руки разметались, лица не видно. Почему-то именно так. Ни лица, ни глаз, если кому-то и доступно было лицо это, то только выщерблинам на асфальте. И почему-то он не дышал. То есть понятно почему, мертвый был потому что… Но ведь он же не сразу умер, его ж еще до больницы довезли. А вот Леше представился именно мертвым уже.

Беляев тряхнул головой, отгоняя навязчивую картинку, к которой разыгравшееся воображение щедро дорисовывало все новые и новые детали. Записная книжка полетела в сторону, перелетела через стол и приземлилась с той стороны на паркет. Алексей чертыхнулся, но поднимать не стал. Звонить больше никому не хотелось.

Обхватив голову руками, он вперил взгляд в старый дисковый телефонный аппарат. «И чего предки новый не купят, все говно это берегут, — зажмурившись, подумал он. — По нему давно помойка плачет, но как же выкинуть, когда он „еще хорошо работает“».

Эта мысль настолько разозлила его, что рука сама потянулась за аппаратом, пальцы с силой сжали ненавистную черную коробочку. Рывок, лопнувший провод — штепсель так и остался в розетке, грохот. Запущенный в стену телефон разлетелся на мелкие пластмассовые осколки, вывернув наизнанку свои неказистые внутренности.

Через несколько секунд распахнулась дверь и на пороге появилась мать. На ее лице читалось волнение, чуть ли не испуг.

— Что случилось? — спросила, взгляд ее метнулся по комнате, остановился на останках телефона.

— Ничего, — прокомментировал Алексей.

— А телефон при чем? — возмутилась мать.

— Новый куплю, — мрачно произнес Леша.

— «Новый», — передразнила мать, волнение уступило место раздражению. — Без работы сидит, а туда же — «новый». Ни копейки в дом не принес, только потребляешь, так еще и вещи портишь.

— Попрекаешь. — Алексей почувствовал, как раздражение передается ему самому.

— Я никогда не попрекала деньгами, но…

— Попрекаешь! — зло констатировал Алексей.

— Перестань на меня орать! Я пока еще мать, а ты у меня на шее уселся. Так хоть не руби сук, на котором сидишь. Если уж для тебя ничего святого не осталось, то хоть с меркантильной точки зрения на это посмотри.

— Я не рублю сук и не ору. — Леша устало провел ладонью по лицу. — И перестань разговаривать со мной в таком тоне, тем более упрекать. Если так и дальше будет продолжаться, развернусь и уйду.

— Пугать меня вздумал?

— Уваливай! — рявкнул появившийся в дверях отец. — Напугал ежа. Только учти, здесь не гостиница: уйдешь — возврата не будет.

Они еще что-то кричали. Алексей уже плохо слышал и не особенно понимал. Он уткнулся лицом в подставленные ладони и сидел так, ни о чем не думая. Когда поток обличительных речей иссяк, Леша встал и посмотрел на родителей.

«Не понимают и не поймут», — метнулось в голове.

— Все? — ровным тоном спросил Алексей.

Ответа не последовало. Мать надулась, сложив руки на груди, а по лицу отца ходили желваки. Не чувствуя под ногами пола, Беляев направился к двери. В коридоре его догнал отец, дернул за плечо. Алексея развернуло, в лицо бросилось злое:

— Куда?

— На х…! — дернул плечом так, что треснула тонкая ткань рубашки, и, хлопнув дверью, побежал вниз по лестнице.

* * *

«А в самом деле, куда идти? — В голове Алексея ворочались мрачные, неторопливые мысли. — Работы нет и, кажется, в ближайшем будущем не предвидится. Дома теперь тоже нет».

В этой глухой неопределенности было ясно только одно: к родителям он не вернется, а своего жилья нету. Друзья?.. Люди, которые заночевать пустят наверняка, но только до утра. Потом снова задачка из жизненного учебника с вопросом: «Что дальше?» Как выглядит двадцатилетний оболтус, который заваливается к своему бывшему однокласснику со словами: «Я к вам пришел навеки поселиться»? А у того комната в коммуналке да бабулька пронафталиненная.

«Ну да. — Беляев вспомнил Диньку Молдавского. — У других, может, и по-другому, но к малознакомым и просто приятелям так и вовсе не завалишься».

Алексей вспомнил вежливо промямленный отказ Толика и понял, что к другим своим приятелям ему тоже дорога заказана.

На улице вдруг сделалось холодно. Перед глазами мелькнула тайга, чернеющая за проемом украденных ворот, и облезлая, злая фигура на четырех когтистых лапах.

«Н-да, Бомж Иваныч, некуда тебе теперь топать, хотя… — Алексей остановился. — Как я сразу про него не вспомнил. Виталик Яловегин».

На самом деле Леша его никогда не любил, но знал, что этот примет и, возможно с работой поможет. Виталька всегда считался «оборотистым», он первым сообразил с фарцовкой, первым завел себе клевые шмотки, вертелся, крутился…

Вспомнить номер телефона, конечно, было никак невозможно. Записная книжка осталась там, где Беляев ее бросил, — в квартире с разбитым телефоном и разъяренными родителями.

«Хрен с ним! — Алексей помнил адрес. Не почтовый, а так, визуально. — Доберусь как-нибудь!»

Он живо добежал до ближайшего метро, нырнул под землю и уже через полчаса был на проспекте Ветеранов.

Дверь не поддалась, не открылась ни на звонки, ни на продолжительную долбежку кулаками. Осталось только сесть на ступеньки и ждать. Яловегин должен был появиться рано или поздно.

«Лучше, конечно, рано, но будем надеяться, что это произойдет сегодня, а не через неделю», — подумал Алексей, поплотнее заворачиваясь в куртку.

Мысль о том, что Виталик, возможно, переехал на другую квартиру, не пришла Беляеву в голову.

Уже смеркалось, когда задремавшего было Алексея окликнул удивленный голос:

— Ешкин кот! Бляев, ты откуда здесь?

— Шел мимо, дай, думаю, загляну. — Леша поднялся, разминая изрядно затекшие ноги. — Ты мо-гешь субъекта без особого места жительства и занятий приютить на неопределенное время?

Яловегин хитро сощурился:

— Это тебя, что ли? А чего это ты в бомжи записался?

— Так получилось, — потупился Алексей.

— Понятно, не хочешь — не говори, твое дело. Посторонись-ка.

Беляев сделал шаг в сторону, Виталик прошел мимо, ковырнул ключом замочную скважину. Дверь распахнулась, с видом радушного хозяина Яловегин отступил в сторону, простер руку в приглашающем жесте:

— Проходи.

— Значит, работы у тебя тоже нет? — не то спросил, не то констатировал Виталик.

Хоть пить Алексею и не хотелось, а пришлось. Вторая бутылка водки подходила к своему завершению, наверное, именно поэтому Виталий спрашивал Беляева о работе уже третий раз кряду.

— He-а, — отозвался Алексей. — Турнули меня из родной конторы. Говорят, под сокращение попал. Может, и так, а может, и свистят, что тоже неудивительно. Это уходил я хорошим программистом, а вернулся средненьким пользователем. Что знал, забыл, да и компьютерное дело на месте не стоит. Кому сейчас нужны всякие бейсики и прочая хрень. То-то. А я только и занимался два года тем, что программы специализированные настраивал да на кнопочки нажимал.

— Говорил тебе, нефига в рядах нашей могучей, никем не победимой делать, — невпопад сообщил Виталик.

— Как будто меня кто спрашивал, — фыркнул Алексей. — В институт провалился, денег на откуп от этой самой совейской армии у меня не было.

— А у предков? — Хозяин потянулся за бутылкой и разлил остатки водки по стаканам.

— И у родителей. — Леша поднял стакан, ритуально звякнуло.

— Чтоб было, — сдобрил водку нехитрым тостом Виталий.

Выпили. Беляев закусил черствой черной горбушкой, Яловегин занюхнул рукавом домашнего халата.

— А даже если б и были, — продолжил мысль Алексей. — Я б у них не взял.

— Это ты сейчас так говоришь, — махнул рукой Виталик.

— Пошел ты на хрен, — беззлобно ругнулся Беляев. — Ты там не был, так что и не тебе судить.

— Я зато в других занятных местах был, — пьяно усмехнулся Яловегин. — Да и что ты там в тайге видел такого, чего я не могу себе представить? Не Афган же…

— Это где ж ты был? — поинтересовался Алексей, проигнорировав слова Виталика про армию.

— В веселых местах, как-нить в другой раз расскажу. Ладно, найдется у меня для тебя работенка. Правда, денег много не обещаю, но на жисть хватит. Даже, может, и останется еще чего, если не с особо широким размахом жить будешь.

— Спасибо. — Лешка потянулся к стакану, но тот оказался пуст, равно как и бутылка.

— Еще за одной? — усмехнулся, глядя на него, Виталик.

— А магазин работает?

— В двух дворах отсюда круглосуточный. Идем?

— Идем.

На улице было свежо, особенно после душной прокуренной кухни. Алексей поежился. Виталик пихнул его в спину:

— Ну, чё застыл? Идем.

— Идем, — эхом откликнулся Беляев.

Детская площадка размокла и хлюпала под ногами грязной жижей, сверху сыпалась какая-то морось, что и дождем-то не назовешь. Было темно, на всю улицу только один горящий фонарь, и тот очень странный: то горит, то погаснет, то снова зажжется.

Магазин светился яркой вывеской и был виден издалека. Виталика тут, видно, знали не первый день, потому как стоявший за прилавком парень, увидав его, заулыбался, сообщил угодливо:

— Добрый вечер. Как обычно?

— Какой вечер, — с пьяной ухмылкой отозвался Виталик. — Ночь на дворе. Дай-ка нам водочки хорошенькой и чего-нибудь закусить.

— «Чего-нибудь закусить» — это чего? — спросил продавец, доставая из-под прилавка бутылку с белокрасной этикеткой и какой-то сорокаградусной надписью на ней.

— Ну, не знаю, чего-нить солененького. Ты, Бляев, как насчет солененького?

— По барабану, — отмахнулся Леша. — Ты на запивку чего-нибудь возьми, соку или водички.

— Чё дурак? — удивился Яловегин. — Водку закусывать надо, а не запивать.

— А я запивать хочу, — упрямо, чуть не по слогам проговорил Леха.

— Хозяин-барин, — пожал плечами Яловегин и снова повернулся к прилавку: — Значит так, тогда еще пакет сока томатного и чего-нибудь солененькое.

— Чего солененькое? — вяло поинтересовался продавец, выставляя пакет сока на прилавок рядом с водкой.

— А чего есть?

— Рыба белая, красная, селедка, вобла, огурцы, грибочки, — монотонно забубнил парень. — Чего надо-то?

— К водке? — спросил ни к кому не обращаясь Виталик. — К водке сам бог велел огурцов взять. Ну и селедку давай.

Парень пробежался вдоль прилавков, заученными движениями хватанул с витрины несколько банок и вернулся к клиентам, натарабанил что-то магическое на кассовом аппарате.

— Все?

— А что нам еще надо? — глупо улыбаясь поинтересовался Яловегин.

— А я почем знаю? — Кажется, терпение парня начинало подходить к концу.

— Все, все, — поторопился вмешаться Алексей.

Продавец сунул бутылку, пакет и банки в мешочек с надписью «спасибо за покупку», бросил туда же чек и назвал сумму. Виталик непослушными пальцами выудил из кармана весьма увесистую пачку сотенных бумажек, расплатился. Небрежно сунул не особо уменьшившуюся пачку обратно в карман, получил сдачу, ткнул в другой карман уже совсем не глядя. Кивнул вместо благодарности и попер на выход.

Леша поплелся следом, не обратив внимания на то, что за ними споро двинулись два мужика потасканного вида, стоявшие у соседнего прилавка.

Мужики догнали их в проходе между домами, на входе в ближайший двор. Еще один выскочил откуда-то спереди и сразу кинулся наперерез.

— Ребят, закурить есть? — спросил тот, что пер навстречу.

— Нет, — довольно грубо отозвался Яловегин.

— А как проверю?

— Попробуй, — с угрозой вмешался Леша.

— Найду — мое?

— Посмотрим, — туманно заметил Беляев.

Сзади послышались шаги, кто-то толкнул в спину. Алексей не удержался на ногах — сказалась выпитая водка — и кувырнулся вперед, ободрав о некстати подвернувшийся бордюрный камень скулу. Перевернувшись, он приподнялся и замер. От представшей картины Беляеву захотелось быстро протрезветь. Виталик стоял в трех шагах от потасканных мужиков и Алексея, пьяно покачиваясь. В руке у Яло-вегина был зажат пистолет довольно внушительных размеров.

— Ты на кого кефиром дышишь, ботва зеленая? — прорычал заплетающимся голосом Виталик.

Мужик, на которого смотрел пистолет, дернулся было в сторону, но передумал.

— Пушку убери, — довольно уверенно начал он, но голос сорвался на фальцет. — Мы и сами тут не просто так. Градецкого знаешь?

— Это Герку-то? — усмехнулся Виталик.

— Германа Петровича, — поправил мужик.

— Герман Петрович сосет, — сообщил Яловегин. — Ты Рича знаешь?

Мужик заметно поскучнел. И через небольшую паузу пробормотал, затравленно озираясь:

— Извините, ребят, ошибка вышла.

— Это верно, — кивнул Виталик, убирая пистолет. — Брысь, фуфло.

Мужики попятились, растворились в темноте. Будто и не было их. Яловегин, все еще покачиваясь — трезветь он, видно, и не собирался, — подошел к Алексею и протянул руку. Тот отмахнулся, поднялся сам. Спросил, отряхиваясь:

— Виталь, ты где работаешь?

— Торгую помаленьку, — отмахнулся Яловегин. — Бизнес и прочая фигня. Пошли быстрей, а то водка скиснет. Ты только не говори никому.

— Чего не говорить? То есть да, конечно. Не скажу.

— Не, ты не понял. Ты не говори, что я их отпустил.

— В смысле?

— Ну, закон знаешь? Достал пистолет — стреляй. А я разговоры разговаривал. Расслабился я, понимаешь…