Линия крови

Алексей Ефимов

Раньше она была обычным аудитором. Когда однажды ее изнасиловали и избили, она изменилась. Теперь она владеет приемами рукопашного боя и всегда носит с собой нож. Не чураясь методов, далеких от морали и закона, она берется за сложные и опасные дела. На этот раз она ищет убийцу подруги и внедряется к оккультистам, торгующим наркотиками и оружием. Влюбившись в главу секты, она погружается в криминал и наркотическую зависимость, а обратный путь из ада будет тернист и усыпан трупами.

4. Эд

В полумраке гостиной сидели кто где: на черном кожаном диване, в креслах, на полу, — и пили виски. Аромат спиртного смешивался с сигаретным дымом, от которого у Ники закружилась голова.

Увидев ее, присутствующие затихли и принялись рассматривать ее в пять пар глаз.

— Это Вероника, — сказала Полина. — Наша соседка. Никто не против, если она посидит с нами?

С дивана встал высокий худой мужчина лет тридцати, в черной майке, со светлыми волосами до плеч.

Ника смотрела не на его лицо, а на рисунок на майке.

Уникурсальная гексаграмма. Белое на черном.

Потом она посмотрела в его глаза. Холодные голубые глаза — она никогда не видела таких, только в кино и на снимках после фотошопа. Инопланетные какие-то. Кажется, они светятся в полумраке комнаты и просвечивают тебя своим голубым светом, гипнотизируя.

Он подошел ближе. Молча.

Молчали все, и Ника поняла, что он тут главный и все ждут его слова.

— Как тебя зовут? — спросил он.

У него был неожиданно приятный голос.

— Ника.

— Богиня победы?

— Не богиня, но люблю побеждать.

Стандартный вопрос — стандартный ответ.

Что дальше?

Голубоглазый продолжал всматриваться в нее с расстояния в полметра, испытывая ее этим взглядом.

— Сильная? — наконец спросил он.

— Есть стимул становиться сильнее.

Она почувствовала, что голубоглазому понравился ее ответ. Он кивнул.

— Она избила двоих мужиков, — вставила Полина. — Одному сломала руку, другому — нос.

— За что ты их так? — спросил голубоглазый.

— За дело.

— Эдвард. — Голубоглазый протянул ей руку. — Мне не сломаешь? — Он улыбнулся, слегка двинув губами.

Она пожала руку:

— Если не дашь повод.

— Добро пожаловать. Присаживайся. Можешь всегда уйти, если захочешь, но не думаю, что ты захочешь.

Эдвард вернулся на диван.

Ника присела на свободный стул неподалеку. Ей налили виски.

— Уже знакомы? — Эдвард показал на Логинова, как-то небрежно, как показалось Нике, неакцентированным взмахом руки. — Это Лог. Серьезный мужчина. Больше ничего не скажу.

— Полина не менее серьезная, — продолжил он.

— Это свойственно всем здесь собравшимся, — раздался женский голос. — Иначе нас здесь не было бы.

Женщина с волосами красного цвета, в черной кофте, смотрела на Нику без приязни, но и не враждебно. На дощатом полу перед ее креслом густели редкие крупные капли крови. Кровь проступила на кухонном полотенце, которым женщина обмотала руку, но она не обращала на это внимания — словно это была не ее рука.

— Юля, — сказал Эдвард, представляя ее. — Два года назад чуть не убила бывшего мужа в порядке самообороны. Оправдана судом. Я бы не взял ее замуж, на всякий случай.

По взгляду Эдварда и тону его голоса Ника поняла, что он спал с Юлей.

Юля усмехнулась.

— Давай забинтую, — сказала Ника. — У меня большой опыт.

Полина передала ей бинт и гель.

Не говоря ни слова, Юля сняла напитанное кровью полотенце, и Ника увидела, что на ее левом запястье вырезана гексаграмма. Что же еще? От души резали, жирно, глубоко, без отрыва ножа — на то она и уникурсальная: непрерывная линия, замкнутая в бесконечность. Задеты вены, много крови.

Юля следила за реакцией Ники. Спокойная реакция, даже слишком, — будто каждый день видит гексаграммы, вырезанные на руке.

— Пальцы сгибаются? — спросила Ника.

Юля согнула пальцы. Сухожилия целы.

— Как думаешь, останется шрам? — спросила Юля. — Хочу, чтоб остался. Мне нравится. Что для этого нужно?

— Это я на спор, — прибавила она. — Кое-кто не верил, что смогу.

Она смотрела на инфернальную брюнетку с крашеными волосами цвета вороньего крыла, с пирсингом в ушах, в носу и в нижней губе.

Брюнетка поджала губы — теперь, мол, верю, и что с того?

— Зачем тебе шрам? — спросила Ника. — Шрамы украшают только мужчин.

— У тебя тоже есть шрам. — Юля показала на шрам над левой бровью Ники. — Что случилось?

— Плохие люди.

— Они сделали тебя сильнее?

— Да.

— Что это за знак? — спросила Ника у Юли.

— Гексаграмма. Символ Телемы, мудрости. Слышала про Алистера Кроули?

Ника покачала головой: нет.

— Мы тебе расскажем, — сказала Юля. — И покажем.

Ника намазала гексаграмму гемостатическим гелем и забинтовала руку.

— Спасибо, — сказала Юля.

— Это Инга, — Эдвард показал на брюнетку с пирсингом. — Не подходи к ней близко — или трахнет, или укусит. Черная мамба.

Инга безразлично смотрела на Нику, сидя на подлокотнике кресла. Нике показалось, что это безразличие напускное, своего рода маска, под которой бог знает что творится.

— Привет, — сказала Ника.

— Хочешь подойти ближе? — спросила Инга.

Ника подошла.

Инга встала с подлокотника. Они были примерно одного роста. Их взгляды встретились в полумраке.

— Милая, зачем ты здесь? — спросила Инга, и от нее пахнуло алкоголем.

— Меня пригласила Полина.

— Ты чужая, я вижу это. Еще раз спрашиваю — зачем ты здесь?

— А ты? — Ника вернула ей вопрос, выдерживая взгляд черных глаз и думая о том, не умеет ли Инга читать мысли.

— Я часть общего, а ты инородное тело. Уходи.

— А то укусишь? — Ника улыбнулась. — Зубы крепкие?

Она сделала глоток виски.

— Достаточно крепкие. — Инга обнажила два ряда ровных белых зубов. — Хочешь проверить?

— Да.

Озадаченная ответом, Инга не нашла что сказать, а Ника, развернувшись к ней спиной, прошла на свое место и села на стул.

Эдвард молча и не без удовольствия наблюдал за сценкой.

— Билли. — Он перешел к следующему участнику. — Эгоист и человеконенавистник.

Ника смотрела на Билли. Обладатель нелестной характеристики, с художественно всклокоченными обесцвеченными волосами, смотрел на нее дерзко и ядовито. Сколько ему лет? Тридцать? Тридцать пять? Невротик неопределенного возраста.

— Почему Билли? — спросила она.

— Потому что думает, что похож на Билли Айдола, — сказала Полина.

— А что, не похож?

Билли снял майку, обнажив поджарое мускулистое тело, на котором места живого не было от татуировок, и бросил майку на пол.

— Ну как? — спросил он, обращаясь к Нике.

— Красочно, — сказала она.

Среди татуировок она заметила цифру 8 на левой груди, такую же — на правой, и нацистского имперского орла — между ними. Вместо свастики орел держал в когтях гексаграмму. Гексаграмма здесь везде.

«Эге, парень, — подумала Ника. — Зиганешь для полноты образа?»

Тем временем Билли повернулся к ней спиной — демонстрируя черно-белое изображение обнаженной девушки, закованной в цепи, со всеми интимными подробностями, — и Ника поняла, что Билли далек от нормы.

— Ворон. — Эдвард показал на последнего из присутствующих, мрачного мужчину под стать Инге. — На самом деле его фамилия — Ворона, но для гендерной идентичности убрали букву «а».

Ворон ухмыльнулся. На дне его темных глаз (уже третьи темные глаза здесь), под упавшими на лоб черными растрепанными волосами, Ника увидела нечто сродни безумию, сгустки темноты, где отражались отблески скрытого внутреннего пламени — как у Чарли Мэнсона, убийцы жены Романа Полански. Взгляд фанатика. Если такой верит во что-то, то сделает все во имя своей веры — чтобы продолжить верить. Они внешне похожи с Ингой как брат и сестра, но в Инге нет его безумия, она холодная снаружи и внутри.

— Привет, — сказала Ника.

Ворон промолчал.

— Тебя не учили вежливости? — спросил Эдвард, обращаясь к нему.

Ворон осклабился.

— Здравствуй, девочка, — сказал он. — Ты пришла не в то место. Уходи, пока не поздно.

— Я не из пугливых, — сказала Ника, сделав глоток виски. — Я останусь.

— И я не девочка, — прибавила она.

— Ну смотри. — Глаза Ворона будто втягивали Нику в свой черный потусторонний мир. — Не говори, что тебя не предупреждали, не девочка.

— Итак, все познакомились, — сказал Эдвард как ни в чем не бывало. — Замечательно.

Голубые глаза светились как глаза кошки в темноте.

— Ника, — обратился он к гостье. — Знаешь, что нас всех здесь объединяет?

— Любовь к силе? — сказала Ника.

Удивленно приподняв брови и поджав губы, Эдвард оценил ответ.

— Однако, — сказал он. — Ты умная.

— Нас объединяет любовь к воле, — продолжил он. — Ты знаешь, кто ты?

— Думаю, что да.

— Уверена?

— Почти.

— Какова цель твоей жизни?

— Быть счастливой.

Ника соврала. Целью ее жизни была месть за Ангарск — найти и уничтожить тех, кто сделал это с ней, — поэтому она сказала первую банальность, что пришла в голову.

Инга хмыкнула. Ворон и Логинов синхронно ухмыльнулись.

Эдвард кивнул:

— Многие так говорят, но не могут объяснить, что такого в этой цели. Что такое счастье? Удовольствие? Кайф? Не кажется ли тебе, что это так себе цель?

— А какой она должна быть?

Странное дело — Эдвард нравился ей, и это была не симпатия, нет, а какой-то животный магнетизм, за пределами влияния разума. Разум все видел, но не мог ничего поделать. Что это за зверь перед ней? Что за самец?

— Настоящей, — сказал Эдвард. — Цель должна быть настоящей. Юнга ты тоже не читала?

Ника не читала Юнга.

— Мы это поправим, — мягко, вполголоса, сказал Эдвард, приближаясь к ней. — Ты найдешь настоящую цель, свою истинную волю, свою самость, Бога в себе. Целостный архетип.

— Вы все уже нашли? — спросила Ника, сделав глоток виски и обводя взглядом присутствующих поверх края стакана. — Расскажете?

— Сначала расскажи о себе, — Билли смотрел на нее прежним дерзким взглядом. — Мы тебя не знаем. Кто ты такая?

— Аудитор. Провожу проверки бухгалтерской и налоговой отчетности. Решила пожить здесь, чтобы работать удаленно, но, видимо, не судьба, не хочется больше встречаться с этими типами из «Газели».

— И с нами, — мрачно прибавила Инга.

— Ты мне нравишься, — вдруг сказала Ника. — Знаешь, почему?

— Почему? — удивилась Инга, сумев сохранить мрачное выражение лица.

— Ты как ребенок обиделась на что-то и дуешься, но где-то в глубине ты другая, просто прячешься, в том числе от себя.

Инга хотела что-то ответить, но промолчала и лишь хмыкнула, не глядя на Нику.

— Тебе бы в психоаналитики, — сказал Эдвард, обращаясь к Нике, и в его голосе ей послышалось нечто сродни уважению. — Аудитом сыт не будешь.

— Я подумаю, — сказала Ника.

— А обо мне что скажешь? — спросила Юля, и на этот раз она смотрела на Нику иначе, почти по-дружески. — Кто я?

Ника бросила взгляд на красные волосы Юли.

— Ты хочешь стать лучшей версией себя и доказать себе и другим, что ты не такая, как все, не серая масса. Как тебе самой кажется, пока не очень получается. У тебя есть татуировки? Покажи.

Удивленная, Юля сняла черную кофту, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что под кофтой нет бюстгальтера, и Ника увидела, что ее красивое тело сплошь покрыто росписями по живому. Цветы, иероглифы, звери, неразборчивые надписи мелким шрифтом, и, конечно же, уникурсальная гексаграмма и слова Liber al vel Legis рядом с ней, на предплечье, — по этим росписям можно было многое сказать о Юле, не зная ее.

Эдвард захлопал в ладоши:

— Браво, Ника, браво.

— Ты не из полиции? — вдруг спросил он. — Не засланный ли казачок? Мы это узнаем, если захотим. А мы захотим.

Он приблизился к Нике.

— Ты не мент? — повторил он.

— Нет, — сказала Ника, выдерживая его взгляд. — Я аудитор.

— У тебя не ментовские глаза, — сказал Эдвард. — Но вдруг ты с Лубянки? Там есть умельцы.

— Я не с Лубянки, — сказала Ника. — Почему вас это волнует? Делаете что-то незаконное? — Вложив теплый сарказм в последнюю фразу и последовавшую за ней улыбку, Ника надолго, без зрительного принуждения, задержала взгляд в голубых глазах Эдварда.

— Ничего незаконного. — Он вернул ей улыбку. — Просто не люблю работников правоохранительных органов. И никто из присутствующих их не любит. Мы из разных миров. Там, — он кивнул на черное окно, — свой. У нас — свой. Нам не нравится, когда лезут оттуда сюда со своим уставом.

Юля сидела как была, без кофты, обнаженная, пестро расписанная, и смотрела на Нику подняв подбородок, будто с вызовом, с гордостью от принадлежности к кругу избранных.

Неужели есть женщины, которые считают, что татуировки делают их красивее? Можно им лишь посочувствовать. Юля — живой пример того, до чего доводит навязчивое желание решить психологические проблемы с помощью рисунков на коже. Она изуродовала себя, но легче ей не стало.

От виски у Ники кружилась голова.

Хмельно улыбнувшись в ответ на речь Эдварда, она тут же почувствовала, как демоны шевельнулись внутри, проснувшись. Запахло пищей, да? Чем-то опасным, сексуальным, темным? Здесь нет друзей, это враги, и среди них, возможно, убийца Оли, — но, черт возьми, тем по-своему веселее.

— Звучит интересно, — сказала она Эдварду. — Можно посетить пробное занятие в вашем кружке?

— Без проблем, — сказал Эдвард. — Раздевайся.

Голубые глаза смотрели на нее твердо, испытующе, без улыбки.

— Это обязательно? — спросила Ника.

— Да. Первый этап. Если хочешь идти дальше, начни с малого, потому что дальше будет сложнее. Нам не подходят те, кто стыдится своего тела, а в твоем случае у нас нет времени на то, чтобы научить тебя не стыдиться. Ты должна сама сделать первый шаг.

Окинув взглядом присутствующих (улыбки, ухмылки, ждущие взгляды), Ника сняла кофту и осталась в лифчике. Кружилась голова. Демоны кусали за живот изнутри. Эдвард смотрел на нее не моргая, серьезно, без тени шутки, светящимися голубыми глазами.

Ника сняла лифчик и бросила его на пол. Она знала: у нее красивое тело, тренированное, сильное, без лишнего жира, но не худое, — нет, она не стыдится. И на многое готова, чтобы найти убийцу Оли.

— Дальше? — спросила она, взявшись за пуговицу на джинсах.

— Не надо, — вдруг сказал Эдвард. — Верю.

Он подошел к Нике, близко, почти вплотную.

— Каждый мужчина и каждая женщина — Звезда, — сказал он. — Хочешь быть Звездой?

Ника кивнула.

— Тогда оставайся с нами. Найдем тебе более интересное занятие, чем проверка бухгалтерской отчетности.

Ника думала, что он прикоснется к ней, была уверена, но он не прикоснулся.

— Спасибо, — сказала она. — Аудит мне не очень нравится.