Небесный летающий Китай (сборник)

Алексей Константинович Смирнов, 2014

В сборник вошли рассказы разных лет – фантастические, сюрреалистические, юмористические и прочие. Часть из них была опубликована в антологиях и журналах «Компьютерра», «Литературные кубики», «CASE», «Полдень, XXI век», «Реальность фантастики», «Литературное обозрение».

Вчерашний день

— Тьфу ты, черт, — заругался домашний человек по имени Цезарь.

Звали его незаслуженно громко. Он ничего такого не делал, чтобы так называться; он просто собирал мусор, чтобы вынести на помойку. И у него порвался мешок.

Казалось, что мешок о чем-то предупреждает, но мало что может, немой и меньший.

Цезарь, растопырив мокрые пальцы, взял новый мешок и вложил в него лопнувший. На пол натекла свекольная лужица; вывалился еще какой-то поразительный предмет, совсем незнакомый, разложившийся.

Помойка была за углом. Цезарь надел ботинки и пальто, застегиваться не стал. И шапку не надел, и брюк не сменил, так и вышел в спортивных, лоснящихся. Это были не брюки, а просторные шаровары с лампасами и символами.

Двор дышал морозом, градусов пять. Погода была такая хорошая, что хотелось купить что-нибудь чудовищное — например, газету «Зятeк». Цезарь, выбирая места помельче и огибая сугробчики, заспешил к ледяным багровым бакам.

В десяти шагах от разноцветного мусора скрипели качели, галдели малыши, курили и кутались в шубы молодые мамы. Еще там стоял один папа, он очень громко разговаривал: так, что даже Цезарю удалось кое-что услышать из его беседы — с мамой, разумеется.

— Воспитательница нам велела… — начала мама. А папа ее перебил:

— Какая, в жопу, воспитательница, в рот ей ноги, надо еще посмотреть, что за воспитательница, может, ей рот порвать надо, — вот что говорил маме папа.

Цезарь поднял ношу перед собой, готовясь отправить в бак. Но его придержали за локоть, и он нечаянно прижал ее к груди.

— Тьфу, зараза! — он снова выругался. На этот раз ругательство получилось удивленным.

— Не бросайте, пожалуйста, ваш пакет. Положите его на землю.

Цезарь насупил брови и воззрился на отталкивающего вида мужчину: полного, с дряблым лицом отставного евнуха. Мужчина был одет в черное пальто, которое он, судя по некоторым признакам, выудил из бака; на макушке пристроилась шапка-пирожок. На рукаве была красная повязка.

— Что вам нужно, зачем вы цепляетесь?

Мужчина надулся и выставил левое плечо:

— Контроль утилизации! Вы разве не видите мою повязку?

— Ну и что? — пожал плечами Цезарь, но мешок опустил.

— Мы изучаем структуру отходов. Показательная проверка, выборочное социологическое исследование. Граждане! — закричал мужчина. — Попрошу вас на минутку подойти ко мне! Санитарная служба! Будете очевидцами!

Он правильно рассчитал и выбрал верное слово, потому что никто не хотел оказаться свидетелем, и никто не желал быть понятым, но вот очевидцами мечтали стать все. Приблизились праздные мамы; они поминутно оглядывались на детей, поглощенных снеговиками. Подошел и угрюмый родитель, приход которого решил дело. Цезарь испугался этого папы. И не отважился перечить.

— Вываливайте ваш мусор, — приказал мужчина с повязкой. — Прямо сюда вываливайте. А мы поглядим, что вы выносите.

— Это он тут все запакостил? — грозно осведомился папа и смерил Цезаря недобрым взглядом.

— Нет, не он, — отозвался мужчина. — Тут дело в сопоставлении пропорций. Сравнение процентных соотношений. Мы берем отдельный микрорайон и проецируем на городскую свалку…

Мамы сгрудились в стайку и внимательно следили за ходом работ. Подтянулись и дети; они окружили мам и стали показывать на Цезаря лопатами и варежками.

Цезарь присел на корточки, осторожно взял мешок за уголки. Он начал трясти. Каркнула ворона, подскочил воробей.

Две или три мамы, не сдержав любопытства, шагнули вперед, приблизились. Цезарь покраснел и отступил от мусорной кучи. Ему вдруг стало жаль свои отбросы. Они лежали беззащитные и трогательные, родные.

Мужчина с повязкой вооружился длинной палкой с гвоздем и ковырнул кучу.

Мама постарше надела очки.

— Ну, и что там? — мрачно спросил папа, перетаптываясь с ноги на ногу.

— Чайный пакетик, — мужчина поддел гвоздем нитку и поднял отброс. — Чай «Липтон». Вы пьете этот чай? — обратился он к Цезарю.

Цезарь нехотя кивнул.

— Это очень интересно! — мужчина втянул ноздрями воздух. — Вы не представляете, до чего приятно порыться. Еще пакетик. Два даже. Смотрите, переплелись… Вы пьете много чаю!

Мамы засмеялись. Цезарь засунул руки в карманы и поежился, жалея, что плохо оделся.

— Какая-то тряпка… — пробормотал мужчина с повязкой. — Вся в крошках, что-то прилипло, мокрая… наверное, кухонная, судя по размеру. Вы не разбрасывайтесь тряпками-то. Широко живете… Сигаретная пачка «Мужик». Сигаретные окурки. Гражданин, оказывается, курит сигареты, и скуривает не до конца. Вот посмотрите, какие жирные бычки оставляет, а?

— Лютует, — согласился папа, уминая снег.

— Целлофановые пакеты. Батюшки! Один, два, три… пять… семь! Семь пакетов. Тут этикетки, граждане. Пельмени… российские. Полкило было. Еще пельмени! Труха даже осталась. Да-а…

Цезарь пригладил скудные волосы:

— Я не понимаю, что вы там ищете…

— Вчерашний день, — иронически откликнулся мужчина. — Упаковка от импортных сосисок. Подходите поближе, не бойтесь, вы мне не помешаете. Только не наступите. В эти сосиски, между прочим, добавляется курятина. Улавливаете, какие вырисовываются вкусы?

— Ясное дело, коню понятно, — папа всмотрелся, заклокотал носоглоткой и харкнул.

Мужчина с повязкой внимательно на него посмотрел, тоже высморкался, но уже снегом, и вернулся к своему занятию.

— Бесплатная газета, вся измятая, промокшая… А наши-то носят все, носят… Не впрок, знамо дело… тапочек! Сношенный, в клеточку, подошва прорезиненная. Смотрите, очистки. Картофельные, морковные… ба, огуречные! Декабрь-месяц! Кучеряво!…

Мамы осуждающе зашептались, маленький мальчик громко захохотал и бросил в кучу снежок. Цезарь напрягся:

— Я попрошу вас прекратить…

— Помалкивайте, — попросил его мужчина, разбрасывая мусор. Тут же он отвлекся, заглянул через плечо, прищурился на дверь магазина, из которой лились гормонозависимые эстрадные песни. — А что вы радуетесь? Плакать надо! Пора!

На крыльцо магазина вышли две продавщицы в оранжевых фартуках и наколках. Они закурили и начали улыбаться, прислушиваясь к мужчине.

— Столько узнаешь о человеке! — доверительно поделился он с публикой, помавая гвоздем. — Книга жизни, неповрежденное бытие, свидетельство и откровение в одном израсходованном флаконе шампуня. Вот, кстати, и шампунь, довольно дрянной. Для ломких и сухих волос!

Раздались аплодисменты, будто били в подушку: все были в варежках.

— Яички битые, скорлупка в смысле… штучек пять.. Шкурки колбасные, копченые, а это — сыр. Надкусанный, гляньте!

— Силен мужик, — крякнул папа.

— Лампочку сжег, стоваттовую. Свеколка… какая-то гадость, не пойми, что… что это за штука, позвольте спросить? Чем вы там занимались? Откуда это?

Цезарь посмотрел и промолчал, потому что не знал, что это такое. Не помнил.

— Ну и комплект, — мужчина, отдуваясь, переложил палку в левую руку. — Вот так выборка!

— Я закоченел уже, — напоминающе буркнул Цезарь, кутаясь в воротник. — Долго это будет продолжаться?

— До самого финиша. Значит, вы отказываетесь? Не скажете, что это за вещь? Хорошо, не говорите… Бутылка. Нестандарт. Такую не сдашь… Обидно, небось, было выбрасывать. А потому что нечего. Нечего. Стоп. Все назад! Что это?… Минутку… минутку…

Зрители затаили дыхание, папа поперхнулся дымом, а у Цезаря засосало под ложечкой. Мужчина выкатил бумажный комочек и старательно расправлял его шляпкой гвоздя.

— Не могу поверить глазам, — сказал он возбужденно. — Никак не ожидал. Но я нашел! Я нашел его!

И, позабыв о гигиене, нагнулся, взял листок и с торжеством показал его окружающим.

— Что там? — крикнули с крыльца продавщицы.

— Вчерашний день! — ликующе воскликнул мужчина. От избытка чувств он подпрыгнул. — Я искал! Я искал — и нашел его!

Цезарь, наконец, увидел, что он держит календарный листок, вчерашний.

— Ничего себе, — выдохнул потрясенный папа.

Мамы стали звать детей и прижимать их к себе. Продавщицы погасили сигареты и скрылись в магазине.

Мужчина плюнул на листок, прилепил к ладони и сунул под нос Цезарю:

— Любуйтесь! Ваше?

— Мое, — пробормотал Цезарь. И протянул руку, чтобы взять.

Но мужчина отвел ладонь.

— Зарубите себе на носу, — сказал он со значением. — Вы! Выбросили! Свой! Вчерашний день. И я его насилу нашел. Вы ничего не хотите рассказать?

Цезарь поднес пальцы ко рту. Он принялся греть их жарким дыханием.

— Ничего не хочу, — ответил он с вызовом.

Мужчина укоризненно и безнадежно посмотрел на него.

— Заберите с собой и больше так никогда не поступайте, — распорядился он после паузы. — Никогда, понимаете? Забирайте.

Цезарь взял листок и положил в карман.

— Я могу, наконец, пойти домой?

— Идите, конечно, кто вас держит.

Мужчина отвернулся. Он пнул мусор, чтобы подогнать его к бакам. Зрители продолжали стоять.

Цезарь глупо хмыкнул и быстро пошел прочь. Он страшно замерз.

Очутившись в квартире, он сразу пустил горячую воду. Начал греться.

— Что же вчера было такого особенного? — спросил у себя Цезарь, намыливая руки. — Ничего не было. Обычный вчерашний день.

Прошло полчаса, и внезапно он вспомнил.

— Господи, господи, — забормотал Цезарь. — Что я натворил. Что я натворил.

Он побежал в угол, сел и обхватил голову руками.

— Вот беда-то, вот ужас, — приговаривал Цезарь.

Через пять минут он принял решение. Надо бежать. Еще есть время. Надо скорее бежать.

Он выскочил в коридор.

Но было уже поздно. Дверь уже пинали ногами; в нее молотили и колотили на все лады.

© октябрь 2001