За жизнь… Сборник рассказов. Издание третье (переработанное и дополненное)

Алексей Макаров

Каждый рассказ книги Алексея Макарова «За жизнь…» заставляет задуматься о том, что и кто нас окружает.Прочитав их, можно порадоваться или позавидовать счастью людей, описываемых в этих рассказах, а иногда и удивиться реальности описываемых событий.В них есть боль, радость, любовь, презрение, непередаваемый юмор и желание сделать все лучшее для себя и окружающих тебя людей.Любые совпадения имен и событий – случайны.

Реанимация

В мою палату чуть ли не ворвалась санитарка Валя, известная в кардиологическом отделении как разбитная тётка, потому что матерки у неё вылетали за здорово живёшь один за одним. Она швырнула на мою кровать простыню и задорно скомандовала:

— Ну-ка, разголяйся и давай в простыню завертайся, вон у меня коляска стоит, на ней и поедем в реанимацию.

Я был ошарашен, хотя мой врач Наталья Николаевна ещё два дня назад говорила мне, что так просто таблетками мою аритмию не собьёшь, придётся делать дефибрилляцию. Но тут это было так неожиданно, что непроизвольно вырвалось:

— Что мне делать в той реанимации?

— Давай-давай, нечего рассуждать, перелатывайся побыстрее. Нас уже там ждут.

А сегодня Наталья Николаевна напоминала мне на утреннем обходе, что мне будут делать дефибрилляцию, но о том, что это будет происходить в реанимации, разговора не было. Я был несколько удивлён. Но надо так надо.

Разделся. Валентина заглянула в палату и, увидев, что я уже заворачиваюсь в простыню, чуть ли не прокричала на всё отделение:

— А трусняк ты снял?

— Нет, не снял, непроизвольно вырвалось у меня.

— Так сымай его, нечего тебе в нём там делать. Вот у тебя простыня, так ты в неё и завертайся. Да давай быстренько-быстренько ко мне. Мне скоро обед накрывать. Некогда мне тут с тобой возиться.

— А тапки? — Я никак не мог сообразить, что же делать дальше, прежде чем отдаться в руки этой горланящей Валентине.

— Нечего тебе там в тапках делать. Там они тебе не понадобятся, — захохотала та.

Ну, что делать? Пришлось полностью раздеться, завернуться в простыню и сесть в коляску.

Валентина вывезла меня из палаты и покатила коляску по отделению до лифта, до которого было метров десять, но разговорчивая Валентина тут же меня спросила.

— Анекдот про слепого деда знаешь?

— Нет, не знаю. — Во всяком случае, мне сейчас было не до анекдотов.

— Ну так слушай. Решили помыть слепого деда в бане перед операцией, а в этот день в больнице был женский день. А бабы и говорят: «Да что нам этот дед, чего нам его бояться? Он же слепой, ничего не видит, давай его к нам в баню».

Валентина открыла лифт, закатила коляску и закрыла за собой двери. А двери здоровые, тяжёлые, скрипучие. Они закрылись за нами, как будто отрезая нас от всей предыдущей жизни. Валентина нажала кнопку на панели.

Лифт спустился ниже на этаж, что заставило Валентину на секунду прерваться. Таким же тоном и в таком же ритме, как рассказывала анекдот, она продолжала:

— Ты смотри не сбеги от меня здесь. Ведь мы сейчас через гинекологию поедем.

Чтобы хоть что-то сказать, я попытался вставить пару слов:

— Да ну тебя со своими шутками. Там ведь только больные тётки. Что мне с ними в гинекологии делать? Мне бы самому оклематься, а ты мне — гинекология…

— Ну так слушай дальше, — не прерывая заданного темпа и не слушая меня, продолжала Валентина. — Привела санитарка из отделения в эту баню деда под рученьки. Усадила его на скамейку. И начала раздевать. Тётки в бане все заорали, завопили: чего ты, мол, привела деда сюда? А санитарка, которая привела мыть деда, и говорит им:

— Да не бойтесь вы его, он же слепой.

— А! Ну, если слепой, так пусть моется, — благосклонно разрешили они.

Одна молодуха и говорит:

— Дед, а дед. А руки у тебя как, не болят?

— Да пока ишшо целые, — прошамкал дед. — Не болят ишшо.

— Так пошли в парилку, дедушка. Попаришь меня там. А я позжее и тебя помою.

Взяла молодуха деда под рученьки и повела в парную. Всучила она там дедушке в руки веничек, легла на полог и направила руки деда себе на спину, чтобы он там веничком прошёлся. Ну, дедушка веничком охаживает молодушку. А молодушка и говорит:

— Так-так, дедушка, сюда-сюда-сюда. Ох! Как хорошо охаживаешь, дедушка! — А потом вдруг ойкнула: — Дедушка, так, по-моему, ты не туда…

А дед пыхтит и шепчет ей в спинку:

— Туда-туда, внученька. Только ты спокойненько лежи, не шевелись. Только вот ноженьки поширше раздвинь. Так и тебе удобнее будет.

С этими словами Валентина подвезла меня к дверям реанимации и, открыв стеклянную дверь, завезла в одну из палат.

Вокруг — чистота, порядок. Всё чисто, аккуратно. Над всеми кроватями висят какие-то приборы.

В палате стояло три пустые кровати, а одна, у окна, была занята каким-то существом.

С первого взгляда было непонятно, что там лежало. То ли это была обезьяна, то ли какое-то скрюченное существо, у которого из носа торчали две трубочки. В руку этого существа была вставлена капельница.

Я с удивлением смотрел на эту неправдоподобную картину. И при более подробном рассматривании оказалось, что это существо — человек.

Страх божий! Это был скелет — кости, плоская грудь. Непонятно было, кто это — мужчина или женщина. Это было что-то невероятное, но оно дышало.

Я смотрел на эту ужасающую картину, и в голове пронеслась мысль: «Нет, нет, нет! Не дай бог превратиться в такой овощ!»

Чувство омерзения заставило отвести взгляд от такого ужасного зрелища, поэтому я сразу отвернулся.

Валентина подкатила меня к одной из свободных кроватей.

— Вот и твоя кроватка. Вот эта, у стеночки, — указала она на крайнюю кровать. — Давай-ка вставай и ложись на неё. Простыночкой сверху прикройся и жди, сейчас к тебе придёт тётя врач и всё-всё тебе расскажет.

Валентина помогла мне выбраться из коляски и подтолкнула к кровати, а затем, подхватив свой транспорт, исчезла за дверью.

Я лёг на кровать и по совету Валентины, прикрывшись простынёй, принялся ждать.

Лежу на кровати, ничего не делаю. Пялюсь в потолок. Налево, где лежит это странное существо, стараюсь не смотреть. Но взгляд сам собой так и норовит глянуть туда заново. Существо дышало и что-то бормотало. Оттуда неслись то вздохи, то ахи. Я старался не слушать этого своего невольного соседа.

Но тут в палату зашла женщина в белом халате. Она ласково посмотрела на меня.

— Ну, как вы тут? — участливо обратилась она ко мне.

— Да нормально всё. Лежу вот пока, — стараясь не выдать своих эмоций, так же спокойно ответил я.

— Ну и отлично, — кивнула она. — А теперь подождите пару минут, я к вам чуть позже подойду. — И вышла из палаты.

Через некоторое время она вернулась с небольшим стальным подносом в руках. Перетянула мне жгутом руку, сделала укол и вставила «бабочку». Через неё ввела какую-то желтоватую жидкость, сняла жгут с руки и вновь ушла.

Тут же зашла другая женщина с прибором в руках. Прибор, наверное, был очень тяжёлый. Она его плотно прижимала к груди. Затем поставила его на тумбочку справа от моей головы и с облегчением выдохнула:

— Ну и тяжелючий же ты, зараза.

Из прибора торчало множество различных проводов, а сверху лежали два предмета, похожие на утюги с ручками.

Я-то знал, что мне будут делать дефибрилляцию, поэтому с интересом разглядывал эти «утюги». Сколько раз я видел их в кино, а вживую — впервые.

Подошла другая женщина ещё с каким-то приборчиком. Я понял, что этот приборчик для снятия кардиограмм, потому что из него торчали несколько проводов с присосками.

Женщина подошла к кровати и стала искать глазами, куда бы его поставить. Потом так же ласково попросила меня:

— Раздвинь-ка ножки…

На что я продолжил за неё:

— Солнышко…

Она весело ухмыльнулась и так же задорно продолжила:

— Давай-давай, раздвигай, не стесняйся.

Я раздвинул ноги, и она поставила между ними прибор около спинки кровати. Подошёл мужчина в белом аккуратном халате, проверил приборы и их подключение к розеткам. Повертел на них ручки и пощёлкал тумблерами. Видимо, оставшись довольным от произведённых тестов, он, одобрительно хмыкнув, вышел.

Затем к кровати быстро подошёл другой врач, уже в тёмно — синем костюме. Он посмотрел на меня, похлопал по щекам, посмотрел на грудь, пощупал руку, приподнял веки и, заглянув в глаза, спокойно и ласково произнёс:

— Ну, мы вам сейчас сделаем укольчик, вы заснёте, а потом, когда проснётесь, вас посадят на коляску, и вы поедете к себе в палату.

— Хорошо, — подтвердил я понимание его объяснений.

Подошла медсестра, ввела мне в «бабочку» уже прозрачную жидкость из шприца.

Опять ко мне подошёл врач, мужчина в тёмно-синем костюме, и посоветовал:

— Вы не сопротивляйтесь, если спать хочется, закрывайте глазки и засыпайте.

Я послушался его и закрыл глаза.

***

Почему-то я оказался в большой тёмной комнате. Левый ближний угол в ней был освещён слабым серым светом, а правый дальний угол был тёмный. В этой комнате стоял длинный-длинный стол. Он овалом вдавался в освещённое место и уходил в бесконечность, куда-то вдаль вправо. Я не поворачивал туда голову, но мне было видно, что там, вдоль этого стола, сидят люди, вереница голов которых растворялась в сгущающейся темноте бесконечности.

Я сидел, опустив голову за столом, положив руки на столешницу. Подняв голову, я посмотрел перед собой и удивился. Напротив меня сидели Иннин папа и Иннина мама.

Посмотрел направо. Справа от меня сидели моя мама и мой папа. Я попытался сказать маме что-нибудь хорошее, потому что я её давным-давно не видел, но мама смотрела только на папу, руки их были скрещены и лежали на столе. Они о чём-то, а о чём, я не слышал, разговаривали между собой, как будто меня и рядом не было.

Иннин папа и Иннина мама, точно так же скрестив руки на столе, разговаривали между собой. Я попытался им что-то сказать, но из моей глотки не вырвалось ни единого звука. Я посмотрел направо, затем налево. Все сидели парами и о чём-то разговаривали между собой.

Справа от меня люди сидели тоже парами, но их лица невозможно было различить из-за сгущающейся темноты в конце стола. Но всё-таки я разглядел там своих дедушку и бабушку. Они также о чём-то говорили, скрестив руки на столе, как когда-то в 1983 году в спальне у родителей.

Все люди сидели вдоль этого длинного серого стола, который уходил в далёкую темень, а я всё смотрел и смотрел туда, стараясь хоть что-то там рассмотреть, но мне, кроме темноты, ничего не было видно.

Я даже попытался наклонить голову, чтобы всё-таки увидеть, где же окончание этого длинного стола, но конца его я так не увидел.

Я посмотрел налево от себя — там была бабушка Маруся. В руках у неё был телефон. Я пошарил по карманам. А где же мой телефон? А, вот он. Я нащупал его в кармане куртки.

Я его достал, но телефон был отключён. Я пытался его включить, но кнопка включения не работала, и экран у телефона не засветился. Я был так занят включением телефона, что не заметил, как бабушка Маруся встала и подняла ближе к свету свой телефон. Экран его засветился, и раздался телефонный звонок.

Бабушка Маруся голосом, который я давным-давно не слышал, громко произнесла:

— Да, Инна, я тебя слышу, сейчас, сейчас. Подожди. Да, он тут. Да, да, он тут, вот он сидит один. Ты что, хочешь с ним поговорить?

Мне показалось, что в телефоне прозвучал утвердительный ответ.

— Хорошо. Я передам ему трубку, — так же спокойно продолжила бабушка и передала мне трубку своего телефона, из которого я услышал голос Инны:

— Алечка, родной, ты где?

Я, стараясь говорить спокойно, прошептал:

— Я сам не знаю, где я. Я тут сижу за столом, напротив твои мама с папой, справа от меня мои мама с папой, они о чём-то разговаривают, но мне их не слышно.

Последние слова я произнёс очень громко, чуть ли не крича. Но мои соседи не обращали на меня внимания и не смотрели в мою сторону, продолжая общаться меж собой. Создавалось ощущение, что они меня не слышали совсем.

В ответ я спросил Инну:

— А ты где?

— Я? Я сейчас. Я сейчас к тебе приду. Подожди. Я тут недалеко. Я к тебе иду. Ты не переживай, мы всё равно сейчас встретимся, хорошо? Мы всегда будем вместе.

Я ничего не понимал, у меня вырвалось:

— Хорошо. Но где же ты? Я тебя не вижу и не слышу, — и лихорадочно принялся вертеть головой.

Неожиданно рядом раздавался столь родной и близкий мне голос:

— Вот я подхожу к двери, сейчас, подожди, я открою её. Открывай. Я уже здесь!

Раздался звонок в дверь, бабушка Маруся подошла к двери и распахнула её. Из двери брызнул, ослепляя меня, неестественно, невероятно белый свет. Его яркий поток из проёма двери освещал женскую фигуру.

Я эту фигуру узнаю из миллиона ста тысяч и одного человека, потому что это была именно она. Хотя лица её не было видно, свет шёл из-за её спины, но эта причёска, эти плечи, руки, бёдра, ноги…

Это была именно она. Моя неповторимая женщина.

Она была в обычном платье, в розовой кофточке, в которой она когда-то приехала ко мне на судно, такой красивой и лёгкой.

Перешагнув порог, она протянула ко мне руки, как бы предлагая мне их взять. Невольно я сам встал из-за стола и пошёл к ней, вытянув руки навстречу своему счастью.

Расстояние между нами было на взгляд небольшое — несколько метров, но мы это расстояние преодолевали очень и очень долго. Мне так хотелось, мне очень хотелось прижать моё дорогое создание к своему сердцу, чтобы оно было рядом со мной, чтобы мы соединились как можно быстрее.

Мне так хотелось услышать запах её волос, увидеть всю прелесть её глаз.

И вот… наши руки сомкнулись. Я увидел родное для меня лицо, его тонкие черты, красивые глаза. Эти бездонные зелёные озера, которые на меня так ласково смотрели. Кудри её волос разметались по плечам, и я потрогал их шёлк.

Это вызвало во мне желание ещё сильнее прижать её к себе и я крепко обнял её. Голова её легла мне на плечо, а лицо было приподнято немного вверх — ко мне.

Тут наши губы слились в поцелуе. После этого я облегчённо выдохнул.

— Ну всё, мы вместе. А я так долго тебя ждал, — как будто вырвалось у меня. Ощущение счастья, ощущение яркого света, добра, ласки, которое шло от Инны, заполнило моё сердце и разум. Я смотрел на неё, а вокруг был только яркий, всепоглощающий белый свет. Белое-белое яркое солнце вставало из открытой двери и освещало нас. В моих объятиях была Инночка.

***

Кто-то хлопал меня по щекам:

— Ну, что, как вы себя чувствуете? Вы уже проснулись?

С трудом разлепляя глаза и не желая расставаться с ощущением радости и счастья, которое только что меня посетило, я только пробормотал:

— Да-да, всё нормально, всё хорошо.

Мне так не хотелось уходить оттуда, от этого счастливого видения, которое только что посетило меня, но я открыл глаза.

По щекам меня хлопала медсестра, которая делала мне укол снотворного, чтобы я заснул.

— Ну, вот и всё, — только и сказала сестра. — Всё прошло благополучно. Не двигайтесь, лежите спокойно. Вам пока нельзя шевелиться.

Я попытался пошутить:

— Я знаю, вы такие замечательные врачи, что, когда я в ваших руках, со мной не может ничего случиться.

Но она как-то отвела глаза в сторону и, не ответив, вышла из палаты.

Я повернул голову налево, стараясь опять рассмотреть это скрюченное странное существо, напоминающее обезьяну, с трубочками, которые входили в ноздри.

Объём в капельнице у этого существа уменьшился на одну треть.

«Ага, это значит, что под воздействием укола я спал примерно сорок минут», — промелькнула мысль. А мне показалось, что это было всего лишь мгновение. Но какое счастливое это было мгновение!

Мне так не хотелось опять возвращаться в эту жизнь. Мне так было хорошо там, откуда я только что вернулся!

Раздался голос разбитной Валентины, та опять вкатилась в палату со своей коляской.

— Ну что, — бодро кивнула она мне, — готов? Вставай, кутайся в свою простыню и садись.

Я резво отреагировал на приказ:

— Да, готов я, готов, — и попытался приподняться с кровати.

Тут же ко мне подскочили две медсестры, которые не позволили мне самостоятельно встать, а, осторожно взяв за руки, приподняли с кровати.

— Осторожно, осторожно, — приговаривали они, — не делайте резких движений.

Усадив на кровати, они с тревогой заглядывали мне в глаза.

— Ну как, у вас голова не кружится? — спросила одна из них.

Голова не кружилась.

— Нет-нет, — попытался я проконтролировать свои ощущения, — ничего не кружится, всё нормально, всё хорошо.

Ощущение лёгкости было и в руках, и в ногах, а сердце билось удивительно ровно. Я прислушался к нему. Перебоев не было. Если час назад перебои возникали после каждого пятого-десятого удара, то сейчас я ничего такого не ощущал.

— Ну вот и замечательно. Встаньте на ноги, — попросила медсестра.

Я встал на ноги. Медсёстры заботливо укутали меня простынёй и помогли устроиться в коляске.

Валентина опять так же громогласно провозгласила:

— Ну что, готов ехать через гинекологию?

Я, усмехнувшись, отреагировал на её очередную шутку:

— Да, готов, готов, вези. Только толку от меня в этой гинекологии не будет никакого.

Это было в сентябре 2015 года.

Папа Инны умер в 1985-м.

Мама Инны умерла в 2003-м.

Моя мама умерла в 2004-м.

Мой папа умер в 2003-м.

Мой дедушка умер в 1996-м.

Моя бабушка умерла 1991-м.

Бабушка Маруся умерла в 1986 году.

Владивосток, ноябрь 2015