Некоторые вопросы загробной жизни. Часть вторая

Алексей Митрохин

Продолжение умопомрачительных приключений Виктора Смирнова и его друзей в «потустороннем мире». Во второй части нашему герою предстоит выяснить, куда прибывает загробный поезд, столкнуться с энергетическими и пространственными аномалиями, познакомиться с новыми объектами и их обитателями. Не забывает Виктор и основную задачу – расследование собственного убийства.

Глава 2

Внутренняя планировка здания Регионального управления не отличалась сложными архитектурными решениями. Она представляла собой череду бесконечных, пересекающихся друг с другом коридоров, по обеим сторонам которых с промежутком приблизительно 10 метров располагались облезлые деревянные двери с пластиковыми табличками. На табличках были указаны фамилии и должности сотрудников Управления, а также порядковые номера кабинетов. У дверей вдоль стен стояли деревянные стулья с высокими спинками. На некоторых из них с грустными выражениями лиц сидели усопшие, видимо ожидая приглашения на аудиенцию. Если бы не они, помещение можно было назвать безлюдным. Кругом царила гробовая тишина.

— Тихо как в могиле, — констатировал я, обращаясь к Стрельцовой. — Заметила, помещение замкнутое, а эха совсем нет?

— У меня опять голова разболелась, — вздохнула Лика, не обращая внимания на вопрос.

— Ты уже в который раз жалуешься. В чём дело? — участливо поинтересовался я.

— Сама не пойму. Постоянно слышу голоса. Вроде зовёт меня кто-то по имени, и ещё речь неразборчивая… Жуть.

— Думаю, бояться тебе нечего, хуже не будет.

— Откуда ты знаешь? — пожала плечами Лика.

— Ростислав, — обратился я к тувинскому шаману, который шёл с Ксюшей позади нас. — Вы ведь народный целитель?

— А в чём проблема?

— У Лики голова болит, а ещё она голоса слышит.

— Это один из симптомов болезни, известной в медицине как шизофрения. Я такое не лечу. Ей к психиатру надо. Уверен, Виктор, вы знаете, к кому обратиться.

— Имеете в виду Заболотного? Так его офис на вокзале. А возвращаться туда мне совершенно не хочется.

— Даже ради меня? — пролепетала Лика, томно посмотрев в мои очи.

— Не смотри так. Лощинский приревнует.

— Плохо ты Андрея знаешь, он другой.

— Какой другой? — усмехнулся я. — Мужик, он и в Африке мужик.

— Опять придуриваешься? — Лика сверкнула глазами. — Есть нормальные мужики, а есть кобели и бабники. Такие, как ты, Виктор! И вот ещё один, Фёдором зовут.

— Чем тебе Федя не угодил? — удивился я.

— А ты не видишь, куда он всё время пялится?

Я посмотрел на Кравчука. Мастер на все руки шёл впереди, впившись глазами в округлые бедра нашей провожатой.

— Федя, куда уставился? — ехидно спросил я, поравнявшись с заслуженным сантехником.

— Да ты посмотри, как она бёдрами раскачивает! Туда-сюда, туда-сюда, — восхищённо произнёс Кравчук. — Не девка, а огонь. Колготки видел какие? Чёрные, со стрелкой сзади… Как раз под цвет короткой облегающей юбки. Туфли лакированные с красной подошвой, на шпильке… Жалко, рубашка на ней белая, я синий цвет люблю.

— Это блузка, — улыбнулся я.

— Да, — протянул Федя. — Если б не жена, приударил за ней, честное слово.

— А в чём проблема? Ты сейчас в разводе.

— Это как? — удивился Кравчук.

— Да так. Ты в церкви венчался?

— Да.

— Брачный обет давал?

— Не было обеда, я и позавтракать толком не успел. До вечера голодным ходил… Хорошо, маманя бутербродов наделала, было чем водочку закусить.

— Я не про жратву тебе толкую, бестолочь ненасытная. Церковный обет давал? Клятву верности?

— Что-то было, — задумался Кравчук. — Плохо помню.

— Пить надо меньше. Так вот, — продолжал я, — жених и невеста при венчании дают клятву верности друг другу. Там ещё текст такой: «…хранить наш брак в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии…» бла-бла-бла… И в конце: «… с этого дня и пока смерть не разлучит нас».

— И что? — Фёдор недоуменно посмотрел на меня.

— А то, Федя, что ты — труп, и, соответственно, в разводе, — я удовлетворённо потёр руки. — Гуляй, наслаждайся мёртвой холостяцкой жизнью, никто тебя не осудит.

— Неправильно это, — замялся Кравчук, — всё-таки столько лет прожили…

— Не слушай ты его, — встряла в разговор Лика. — Брачный обет даётся в католической церкви. Ты же, небось, в православной венчался?

— Не знаю, я в них не разбираюсь… Да какая теперь разница, — с досадой произнёс Фёдор.

Между тем мы свернули к лестничному пролёту и стали подниматься на второй этаж. Я оперся на массивные деревянные перила.

— Сосна, что ли?

— Дуб, не меньше, — поглаживая перила, ответил Кравчук. — Дорогой материал… Говорю вам, солидные мертвяки здесь обитают.

— Так мы сейчас узнаем, — бодро произнёс я, догоняя нашу молчаливую провожатую.

Поравнявшись с Соловьёвой, я вежливо поинтересовался:

— Куда путь держим, Анастасия Павловна?

— Смирнов? — уточнила она, мельком взглянув на меня.

— Ага.

— Второй этаж, кабинет №2114. Почти пришли.

— Какой кабинет? — удивился я.

— Вы что, глухой? Зачем переспрашивать?!

— А сколько тут кабинетов?

— Много. Вам сюда, — она указала на облезлую коричневую дверь с потёртой металлической ручкой. — Ожидайте…

Соловьёва исчезла внутри кабинета, оставив нас в коридоре. Ко мне подошла Лика.

— Вот и всё, Виктор, — загадочно улыбнулась она. — Сейчас тебя выведут на чистую воду. Читал табличку на двери? «Старший следователь по загробным делам особой важности Синицын Тимофей Иванович».

Я безразлично посмотрел на табличку.

— Не волнуйся, тебя это тоже ждёт.

— Мне скрывать нечего…

— Ну конечно! Лощинскому своему сказки будешь рассказывать. Кстати, почему Ксюша всё время молчит?

— У неё депрессия.

— Отчего же?

— Думала в рай попасть, а попала на разборки с дознанием.

— Правильно. Рай заслужить надо.

— Вот ты и попробуй.

— Попробую, — ехидно выдавил я.

Из кабинета вышла Соловьёва.

— Ждите, Смирнов, вас вызовут, — бросила она. — Остальные за мной.

Группа послушно проследовала за Анастасией Павловной.

— А мы ещё увидимся?

Мой вопрос повис в воздухе. «Ну и ладно, — подумал я, присаживаясь на деревянный стул, такой же обшарпанный, как и всё, что было в этом здании. — Чем у них занимается отдел снабжения? Неужели нельзя приобрести новую мебель?»

Тут я заметил миловидную женщину, сидящую по другую сторону коридора. Она с любопытством посматривала на меня. На вид ей было лет 45. Серые зауженные брючки, бордовые туфли-лодочки с чёрным бантиком, серая водолазка с поперечными чёрными полосками. На коленях у женщины лежала огромная кожаная сумка со змеиным принтом.

Я уже хотел с ней заговорить, как дверь, возле которой она сидела, отворилась. Из кабинета вышла другая дама, чуть постарше. Поправив сзади бежевый плащ, она присела рядом с моей незнакомкой и произнесла вполголоса:

— Ну и натерпелась я, Надя, следователь все соки из меня выжал.

— О чём говорили?

— О жизни, — вздохнула дама, стряхивая невидимую пылинку с чёрных колготок. — О моей бездарной, никчёмной жизни. Представляешь, сорок восемь лет прожила, двух детей родила, а вспомнить нечего… Он мне так и сказал: «С пустым багажом вы к нам пожаловали, Серафима Редькина».

— Так и сказал? — испуганно пролепетала Надя. — А что ещё спрашивал?

— Про смерть мою в основном. При каких обстоятельствах погибла, кого подозреваю… Ну и прочую чепуху…

— Понятно, сейчас и меня мучить будут, — вздохнула Надежда. — Прямо как в детективном сериале «Ментовский беспредел»…

— Я другой сериал смотрю, бразильский. Называется «Шальная любовь». Оторваться не могу, жуть как интересно.

— Это ж мой любимый сериал, — подпрыгнула на стуле Надя. — Расскажи, что там произошло? Ты ведь позже меня померла?

— На 247-й серии.

— А я на 213-й…

— Так ты ничего не знаешь? — ахнула Серафима. — Там сейчас полный финиш!

— Не тяни, рассказывай! — Надежда нервно задёргала коленками.

— Значит, так. Роберта родила тройню!

— Да ты что!

— Причём от разных мужиков…

— Офигеть, я щас сама рожу, — серые глаза Нади вылезли из орбит. — Как такое возможно?

— Легко, — кокетливо улыбнулась Серафима, мельком взглянув на меня. — В Рио, куда она поехала прошвырнуться по магазинам, случайно встретила Педро, свою давнюю любовь. Ну, там они выпили кофе, затем он пригласил её к себе показать новую квартиру… В общем, Роберта проснулась вечером одна, на кровати записка: «Прости, это была моя ошибка, больше такого не повторится. Закроешь квартиру, ключ оставь внизу у консьержа. Прощай…» — и подпись: «Педро».

— Вот козлина! — с чувством выругалась Надя. — И что дальше?

— А дальше она на нервной почве выпила у него весь запас алкоголя и рванула на тачке в Help, самый злачный ночной клуб (он находится прямо на пляже Копакабана). Ну и зажигала она там, скажу я тебе. Мужики с неё глаз не сводили. В конце концов проснулась Роберта с молодым парнем по имени Мигель, футболистом одной местной команды. Глядит на часы, а время-то уже десять утра!

— Ну и что?

— А то, что у неё самолёт в 11—30 в Сан-Паулу. Через два дня помолвка с Леонсио. Он, кстати, тоже в Рио прилетел инкогнито, обручальные кольца купить. Хотел сюрприз ей преподнести. Очень положительный мужчина, нравится мне…

— А третий, что за мужик? — не унималась Надя.

— Да так, проходной персонаж, помощник капитана воздушного судна, Рафаэль. Роберта выпросила у него бутылку рома на опохмелку, взамен он склонил её к интимной близости. Представляешь, прям в туалете!

— Бедняжка, — пожалела героиню бразильского сериала Надежда.

— Так что теперь у неё тройня: мальчик и две девочки… Врач Орландо, старый знакомый…

— Я его помню, у них ещё лёгкий флирт был в начале сериала, — перебила Серафиму Надя.

— Так вот. Орландо сообщил: тесты показали, что все дети от разных отцов, но Леонсио среди них нет.

— Проболтается!

— Не думаю. Он в глубине души любит Роберту и вреда причинить ей не сможет… Тем более дети… Дети-то здесь ни при чём!

— А про первого ребёнка она Леонсио рассказала? — Надя вопросительно посмотрела на подругу. — Ну того, что родила в 24-й серии от бродяги Джулиано, когда ещё в трущобах жила?

— Да что ты! — отмахнулась Редькина. — Если мать Леонсио узнает, конец их свадьбе. Вот и мучается теперь. Жалко её, такая девушка порядочная…

— Это точно, — согласилась Надежда.

— А тут ещё эта Карла!

— Кто такая?

— Продавщица из обувного, прохода ей не даёт. Влюбилась по уши.

— Вот это поворот. Умереть не встать! — Надежда снова выпучила глаза. — И что Роберта?

— Трудно сказать, — Редькина поправила упавшую на лоб прядь волос. — Она вроде бы тоже её любит. Но Леонсио… Куда его денешь? Да и деньги на дороге не валяются. Всё-таки банкир, не какой-то там забулдыга…

— Нельзя бросать Леонсио, — твёрдо произнесла Надежда. — Опять на помойке окажется… Да и о детях надо подумать…

— Я тоже так считаю, — согласилась Серафима. — Тем более, как выяснилось в последней серии, Карла — её сводная сестра, только они пока об этом не знают…

— Твою ж мать, — снова выругалась Надежда. — Ты меня сегодня раз двадцать удивила.

— Да что я… — вздохнула Редькина. — Это они в Бразилии живут, а мы так, существуем…

Девушки замолчали.

В этот момент за дверью кабинета Синицына послышалась возня. Дверь отворилась. Из проёма показалась лысая голова следователя.

— Смирнов, проходите. Нечего на казнённом стуле штаны просиживать.

Я послушно зашёл в кабинет.

Тимофей Иванович Синицын, невысокий мужчина лет пятидесяти, не спеша направился на своё рабочее место, немного прихрамывая на левую ногу. Одет он был в серый бесформенный костюм и голубую рубашку с галстуком. На ногах блестели чёрные поношенные ботинки со шнурками. Единственный атрибут одежды, который выглядел более или менее сносно. Доковыляв до заляпанного синими чернилами небольшого деревянного стола, Синицын тяжело вздохнул и плюхнулся на стул, махнув мне рукой, предлагая присесть напротив. Я покорно сел на предложенное место. На столе стояли чернильница с перьевой ручкой и зелёная электрическая лампа, шнур от которой болтался у моих ног. «Интересно, — подумал я, — зачем нужна лампа, если электричества нет? Или я чего-то не знаю?» Между тем Тимофей Иванович достал из верхнего ящика знакомую папку-скоросшиватель с надписью: «Дело №», открыл её на первой странице и, внимательно посмотрев в мою равнодушную физиономию, тягуче произнёс:

— Меня зовут Тимофей Иванович Синицын. Старший следователь по загробным делам особой важности… Если вы, конечно, не знаете.

— Знаю, читал на табличке, — сказал я, осматривая помещение. Кроме стола и двух стульев в кабинете ничего не было.

Перевернув несколько страниц, Синицын отложил папку в сторону, откинулся на стуле и сомкнул пальцы в замок.

— Ну, рассказывайте, Виктор Николаевич, как вы докатились до такой жизни? — добродушно произнёс он, просверливая меня пристальным взглядом.

— На поезде, как все остальные, — ответил я, продолжая осматривать кабинет в поисках электрической розетки. — К сожалению, не успел купить билеты на самолёт. В кассе сказали — все билеты проданы.

— В какой кассе? — удивился следователь.

— Известно в какой, которая на вокзале, левее справочной, — не моргнув глазом соврал я, решив заглянуть на всякий случай под стол. Розетка под столом также отсутствовала.

— Иронизируете, — догадался Синицын. — А напрасно… Что вы там забыли под столом? Потеряли чего?

— Да, — я выпрямился и наконец посмотрел следователю в серо-зелёные глаза. — Вещичку одну обронил, амулет против нечистой силы. Достался по случаю на праздничной распродаже в загробном супермаркете.

— Правда? — улыбнулся Тимофей Иванович. Он определённо пребывал в позитивном настроении. — И как там Игнат?

— Как обычно, хамит, — ответил я и, поразмыслив, добавил: — Но вы ведь не для того меня пригласили, чтобы выведывать информацию о привокзальных мертвяках? Предупреждаю, я не стукач и сотрудничать с вами не собираюсь… Так что давайте перейдём сразу к делу.

— К делу так к делу, — тягуче произнёс Синицын. — Только ведь дело ваше, Виктор Николаевич, как говорится, труба.

— Это ещё почему? — напрягся я, подозрительно посмотрев на следователя.

— Да сами посудите, — продолжал он, подвигая к себе папку. — Одни у вас в жизни недоразумения, если не сказать больше.

— Это что, моё жизнеописание? — поинтересовался я, пытаясь прочитать информацию, изложенную корявым женским почерком на листе формата А4.

— Угадали. Только в усечённом варианте. Основные моменты, так сказать.

— А где полная версия?

— У нас проблемы с грузчиками. Жить стали лучше, жить стали дольше. Да и места тут всё равно не хватит. Помещение маленькое… Сами видите, — Синицын окинул грустным взглядом крохотный рабочий кабинет, — двадцать квадратных метров… Ну куда это годится?

— Неужели так много про мою жизнь написано? — удивился я.

— А что вы хотите? Каждое мгновение, слово в слово. Но, как я уже говорил, сотрудниками нашего аналитического отдела отобраны только основные моменты, кусочки информации. Мы их тут склеили, и получилась вот эта папка, — Синицын бережно погладил исписанные страницы.

— У вас прямо как в песне: «Я его слепила из того, что было»… Только любая информация может по-разному интерпретироваться. Поэтому там, где вы видите чёрное, другие увидят белое, — начал философствовать я.

— Ну, так давайте разбираться, — невозмутимо отчеканил Тимофей Иванович.

— Давайте, — с вызовом сказал я.

Следователь взял папку и углубился в чтение.

— Так, — через некоторое время произнёс он, — младенческие годы опустим… Хотя вот. В 4 года и три месяца, находясь в квартире без присмотра родителей (папа работал, мама отошла на кухню) Смирнов схватил без спросу отцовскую отвёртку и засунул её в электрическую розетку, в результате чего произошло короткое замыкание. В доме отключился свет, ровно на 24 минуты.

— Ну и что?

— В это самое время, — не обращая внимания на мою реплику, продолжал Синицын, — соседка из 35-й квартиры снимала с газовой плиты кастрюлю с макаронами с целью пропустить мучной продукт через дуршлаг. По причине внезапно наступившей темноты она поскользнулась и вылила закипевшие макароны себе на голову, в результате чего получила ожоги различной степени и месяц пролежала в больнице №4 по улице Кирова, в палате №12.

— Протестую, я был ребёнком… Да все дети такие. И вообще, где свидетели?

— Свидетелей пока нет, — вздохнул следователь. — Живы ещё.

— Ну, — вспомнил я крылатую фразу: — На нет и суда нет.

— Так мы не в суде. Продолжим, что там у нас? — Тимофей Иванович перевернул страницу. — А, вот… В 6 лет и четыре месяца, Смирнов, насмотревшись в кинотеатре «Родина» фильмов про американских индейцев племени апачи, атаковал самодельной стрелой с железным наконечником, выточенным из гвоздя, проходящего мимо его дома мальчика Павлика Круглова. В результате выстрела, произведённого из окна подъезда пятого этажа, Круглов получил серьёзное ранение в голову.

— Да это царапина была. Моя мать ему голову промыла, забинтовала — и все дела. Мы потом даже друзьями стали.

— Кстати, хотел спросить, зачем вы надували лягушек, засовывая им соломинки в задний проход?

— Не знаю, — неожиданно покраснел я. — Они потом так смешно по воде прыгали…

— Ясненько, — Синицын покачал головой. — Тогда про тритонов, майских жуков и голубей говорить нечего… Детские шалости…

— Ребёнок познает мир, что тут такого?

Тимофей Иванович перевернул ещё пару страниц.

— В девять лет и два месяца, — продолжал он монотонно, — Смирнов, играя в популярную детскую игру «Салочки» на крыше пятиэтажного дома №3 по улице Циолковского, столкнул вниз своего товарища Диму Жукова, пробегавшего по краю этой самой крыши. Только по счастливой случайности десятилетний мальчик в полете ухватился за сук растущего рядом дерева — канадского тополя, по стволу которого Дима благополучно спустился на землю.

— Вот видите, — с горячностью произнёс я, — все живы-здоровы. Чего зря бумагу тратить…

— Однако в результате полученного стресса мальчик начал бояться высоты (диагноз: акрофобия), что не позволило ему впоследствии поступить в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище, о котором он с детства мечтал. Вместо этого Дмитрий Константинович Жуков окончил Якутский сельскохозяйственный техникум по специальности «Зоотехник», по окончании которого был принят на работу в местный совхоз им. Чапаева, где благополучно спился. В настоящее время проходит стационарное лечение в реабилитационном центре «Остановись, алкоголик!» в г. Якутске… Кроме того, Жуков страдает сложным психическим заболеванием. Ему ангелы мерещатся. Данное заболевание носит приобретённый характер, являясь следствием тяжёлой алкогольной депрессии. Не женат. Детей не имеет.

— Послушайте, Тимофей Иванович, — вновь возмутился я, — по-моему, это перебор. Получается как в фильме «Эффект бабочки». Бабочка взмахнула крылом на крыше дома, а через двадцать пять лет где-то на задворках нашей империи спился человек. Не хорошо проводить такие параллели…

— Но ведь жизнь-то ему вы сломали? — беззлобно заметил Синицын.

— Это спорный вопрос.

— Это факт. Но не будем отвлекаться, — следователь перевернул ещё пару страниц. — В одиннадцать лет и девять месяцев, находясь на отдыхе в пионерском лагере «Щелкунчик», Смирнов, претворяя в жизнь коварный план пионервожатого второго отряда Антона Петухова, переоделся в спортивную форму девочек своего отряда с целью выступления на соревнованиях по настольному теннису.

— Я же не виноват, что во всём пионерском лагере из девчонок в теннис никто не играл!

— В результате подлого обмана «девочка Смирнова» дошла до финала турнира по настольному теннису между соседними пионерскими лагерями, где в финале с разгромным счётом 3:0 по партиям обыграла ничего не подозревающую пионерку Алину Маслову…

— Она тоже спилась? — ухмыльнулся я.

— Не стерпев обидного поражения, — не обращая внимания, продолжал Синицын, — Маслова в бешенстве швырнула теннисную ракетку в пионерку Ларису Зуеву, стоявшую неподалёку. Тяжёлая ракетка угодила ей прямо голову. От полученного удара у Зуевой ухудшилось зрение. В настоящее время женщина страдает прогрессирующей близорукостью средней степени, четыре диоптрии на оба глаза.

— Да помню я эту девочку, — воскликнул я с негодованием. — Она уже тогда очки носила. Её постоянно дразнили: «Очкарик — в попе шарик!»

— У вас, Виктор Николаевич, на все случаи отговорки имеются. А как вам это? — усмехнулся следователь, перевернув очередную страницу. — В двенадцать лет и семь месяцев Смирнов, находясь в продуктовом магазине №19 по улице Стаханова (недалеко от своего дома), воспользовался невнимательностью продавщицы магазина Пелагеи Муськиной и украл прямо с витрины четыре куриных яйца, две консервные банки «Килька в томатном соусе» и червивое яблоко сорта «Антоновка». В результате недостачи продавщицу уволили…

— Чепуха! Из-за такой ерунды её не могли выгнать с работы.

— Говоря по правде, — с грустью произнёс Тимофей Иванович, — Муськину давно хотели уволить. Искали предлог… Мы об этом потом узнали, когда она померла от инфаркта, побираясь по помойкам…

— Вот видите, — тут же преобразился я.

— Однако, Виктор Николаевич, — резонно заметил Синицын, — вы тоже приложили к этому руку. Или, точнее, обе руки… Вот такой у нас получается портрет.

Следователь вновь отодвинул папку в сторону, откинулся на стуле и сложил пальцы в замок.

— Какой портрет? — напрягся я.

— Ваш, так сказать, моральный облик. И картина, скажу я вам, невесёлая… Животных мучили? — Мучили. Детей обманывали? Людям вред причиняли, воровали… И это, заметьте, только детские годы… Представляю, что дальше будет, — Тимофей Иванович кивнул на бумажную папку.

— Можно подумать, у вас в жизни всё было гладко, — огрызнулся я, поглядывая на входную дверь. — Тоже небось дел наделали… До сих пор в кабинете штаны просиживаете, измываетесь над несчастными усопшими…

— Не надо грубить, Смирнов, — недовольно сказал Синицын, нахмурив мохнатые брови. — За мои дела я отвечу сам, а вы извольте отвечать за свои.

— А я не грублю. «Просиживать штаны» — ваше выражение. Забыли?

— Ну, будет, будет, — смягчился следователь, отечески посмотрев на меня. — Нам ещё долго беседовать…

— А как же перерыв на обед? — рискнул пошутить я.

— Вы разве не знаете? Покойники не едят.

— Откуда ж мне знать?

— А профессора Лощинского тоже не знаете? — неожиданно сменил тему разговора Синицын.

«Ага, — подумал я, — вот где собака порылась! Ловко этот следователь-прохвост паутину сплёл. Не на того напал, злодей!»

— Не знаю, — невозмутимо заявил я, вызывающе посмотрев на Синицына. — Первый раз эту фамилию слышу.

— Да знаете, Виктор, — раздался за спиной моложавый голос. — Нехорошо от старых приятелей отрекаться.

Я резко обернулся.

В дверном проходе, улыбаясь и поглаживая тонкую седую бородку, стоял Андрей Борисович Лощинский собственной персоной.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день, — только и смог сказать я, подскочив со стула. — Здрасьте, приехали…