Следы на камнях

Алексей Михайлович Курбак, 2023

Большинство людей на Земле – реалисты и прагматики, уверенные: «каждый человек – кузнец своего счастья!» Иначе говоря, всяк сверчок вправе лично выбрать себе шесток. В противовес им немало и фаталистов, имеющих противоположную точку зрения – ни сверчки, ни люди к жребию непричастны, все решает некая высшая инстанция. Кто из них прав, никому не ведомо, ибо результат насекомому, как и человеку, при жизни не узнать – больно коротка. Если же, вопреки первому постулату, судьбу человека определяет все-таки не он сам, а некто или нечто свыше еще до рождения, так ли бесповоротно определен дальнейший путь? Или что-то отдано и на волю слепого случая? Но ведь случай, оказывается, вовсе не слеп и далеко не случаен…

Глава третья

16 июля 2020 Сорок семь

Судя по выражению лица, он был чем-то серьезно озабочен или встревожен. Мужчина в потертой кожаной куртке, на вид около сорока лет, ростом выше среднего, имел резко выраженные залысины и близко посаженные водянистые глаза. Загрузив в багажник объемистую сумку и два пятилитровых пластиковых ведерка краски, он уже сел за руль и собирался захлопнуть дверцу, когда процесс был прерван ботинком, вставленным в проем.

Люди в форме о чем-то спросили водителя, получили утвердительный ответ, после чего предложили выйти из машины. Возражать и тем более оказывать сопротивление в подобных случаях бессмысленно, поэтому он подчинился, а спустя пять секунд на немного лошадином лице появилась уже не тревога, а откровенный испуг. Еще бы — не каждый день на тебя надевают наручники и заталкивают на заднее сиденье полицейского джипа между двух мордоворотов…

— Неплохая погода сегодня. Сухо, не жарко… как раз годится, чтобы немножко подкрасить яхту, правда?

Невинный на первый взгляд вопрос прозвучал из уст улыбающегося человека в гражданской одежде, сидящего рядом с водителем «УАЗа-Патриот».

— Какую яхту?.. Подкрасить? — задержанный попытался принять независимый вид, но со скованными за спиной руками это не так-то просто, — Зачем?

— А вот ты нам сейчас и расскажешь, какую… А зачем — понятно. Название же поменял, теперь надо регистрировать на себя, а там красочка свежая… вопросики возникнут… Всю хорошенько промажешь — никто и не догадается, что твоя — как там ее?.. «Земфира»?.. совсем недавно и не твоя была, и звалась «Анжеликой»… нет, какая там Анжелика… «Адель», так?

— Ну и что? — ему все же удалось выпрямиться, в глазах появился упрямый блеск, — Какая разница, как раньше называлась? Моя, и все! Документы есть… хотите, покажу!

— Ну да, ну да… название и вправду ни при чем. И даже твоя липовая дарственная нам, в принципе, до фени. Мы, видишь ли, не лодками занимаемся, не машинами и не домами с квартирами. А про убийство придется рассказать.

— Убийство?! Какое, на хрен, убийство? Он же сам… — и сжатый крепкими патрульными боками человек с лязгом захлопнул рот, — Его же никто…

— А теперь давайте-ка поподробнее… начнем по порядку: фамилия, имя, отчество…

К середине разговора, вернее уже допроса, продолжившегося в служебном кабинете до позднего вечера того же погожего, подходящего для лако-красочных работ денька, спеси у мужчины в кожанке поубавилось, плечи поникли, взор погас, а вытянувшееся лицо приобрело сходство уже не с лошадью, а скорее с верблюдом.

— Итак, — подвел следователь предварительный итог, — Вам будет предъявлено обвинение в преднамеренном убийстве вашего родственника по линии жены, а именно — зятя. Понятно?

— Понятно… — прозвучало в ответ, — Но я все равно его не убивал, и говорю вам чистую правду… Вот ей-богу, блин…простите, честное слово!

Божиться и отпираться можно сколько угодно, но лучше сразу признаться, этим и свою душу облегчишь, и следствию поможешь — так несколько часов кряду раз за разом повторялось задержанному, упорно отстаивавшему свою явно проигрышную позицию.

…Родственника, говорите?.. С этим, мягко выражаясь… педофилом… я знаком давно. Как познакомились? Да он ведь на моей сеструхе женился, вот тогда и познакомились… век бы его не знать… а поначалу — сносный паренек показался, жирноватый только, но так — ничего особенного. Варюха-то мне сначала ни шиша не говорила, даже когда родила, только вскорости бухать начала. Ну, не назавтра, ясен пень, а уже когда их девчонка в садик пошла… я не преувеличиваю, правда, бабы сейчас многие выпивают, но, я бы сказал, в меру, что ли… винца там, вискаря с колой… а она — водяру. Возьмет пузырь, и сама, понимаешь?.. то есть, понимаете?.. И так, получается, седьмой год.

В натуре, мне за сестру как бы тревожно, вот я и стал выпытывать, с чего это она? Ага… как-то сам ей налил от души, она и выдала: а ты, мол, не догадываешься? А я — ни сном, ни духом… спрашиваю: неужто этот твой дохляк ручонки свои поганые распускает?! Да ну — говорит, какое там… он меня вообще не трогает… понял?.. не только руками, а и остальными конечностями… совсем. Тогда я ей: гы-гы, и хером, стало быть, тоже?.. а детку откуда взяли? А она: а вот так и взяли, она, дочурка, ты не сомневайся, точно наша — хоть гены проверяй и все такое, только сделана как царь-пушка. Я не въехал, о чем она, а Варька ржет: уникальный экземпляр, с первого и единственного раза!

Я ей: так уж с одного? Не одного, говорит, так с двух, трех… не десять — голову даю. На свадьбе я такая счастливая была, он же тогда и ласковый, и все такое… и поспали… ну, ты понял… все как надо. А потом — как отрезало. Я думала — может, сглазили его или заболел… мало ли, трипак подхватил, поэтому на меня не лезет, а после уже и мне нельзя было, я Аденькой трудно ходила, сохранялась два раза… Год прошел, а он — как чужой… еще хуже — чужие, те наоборот, к своим кое-как, а на сторону аж пищат…

Я говорю: а давай его к сексопатологу? Сестра — так там же вдвоем надо, я готова, а он — ни фига. До меня, говорит, и без патологов скоро дошло… ты ж помнишь, я за него какая шла — целка целкой, ни сиськи, ни письки, жопа с кулачок… а поносила, покормила, стала баба как баба, при всем положенном… А ему, получается, такая не в кайф… ему, извращенцу, пигалицу подавай… К таким, скорее всего, и ходит, скот. Я говорю: точно знаешь?.. а где он их берет?.. Есть же частные детективы, наймем кого, вычислим… на развод подашь, капусты с него срубим?

Где берет, говорит?.. Ты, братишка, говорит, как вчера родился… у него ж своя фирма компьютерная, ему давалку-малолетку найти — раз плюнуть! Короче, говорит, живу типа соломенной вдовой при живом муже… Если б у него там непорядок был какой — так нет же, все как у всех, даже встает, я-то вижу. А мне, выходит — в монастырь? Слава богу, мир не без добрых людей, только намекни — отымеют по полной программе… так и живем, брат.

Я тогда прикинул: ну-ну, таких добрых через тебя, по самому скромному счету, минимум человек сорок уже крутанулось… и начал к нему приглядываться — неужто гомик?.. не, ни фига не обнаружилось… тогда и стало мне ясно — с головой там явно непорядок. А так, в целом — мужик как мужик, при делах, фирма у него классная, бабок немерено… и не жмот в этом смысле — пару раз только намекну — на, говорит, потом как-нибудь отдашь… я бы отдал, правда, да он и не просит… то есть не просил… а тогда и говорит: вот тебе, братан, типа, презент, а ты за это мне поможешь.

Подмога моя зятьку понадобилась в одном, как он под секретом растолковал, чрезвычайно деликатном деле… если дословно — конфиденциальном, вот. Наверно, надо было не молчать, а с ходу пойти в ментовку… извиняюсь, к вам, в полицию… настучать, всем было бы лучше — и этот козлик был бы жив, и мне тут париться не пришлось… жадность подвела… он отвалил налом… какая разница сколько… черт с вами, десять штук… а как вы думали — за меньше я бы ни в жизнь… Короче, пришел тогда чернее тучи, иначе не скажешь, говорит: все, не могу больше… стреляться-вешаться в падлу… да и не потяну, смелости не хватит… я, знаешь, подумал — с парома — самое оно… пловец из меня навроде топора.

Я говорю: ты чего, чувак?! А дочка? Про сестру молчу — знаю, она ему типа стенки — а девка при чем? Она же его, наверно, одного на свете и любит… А он — ничего, со временем поймет… может быть… до совершеннолетия опекуном будет моя мама, ты ж в курсе — женке от меня доверия никакого — пропьет все к ебеням… вот, а ты, хоть меня и не уважаешь, но последнюю волю, будь добр, исполни. Давай, говорю, излагай. Он и выдал.

Требовалось всего-то отогнать «Адель» на пяток-другой километров к середке Ладоги и притопить. Притом не полностью, а чтобы плавала, типа произошел несчастный случай — волна там налетела или шквал, он за борт навернулся, и каюк. Вот так. А я сдуру пожадничал — лодочка-то классная, с каютой, все путем… вы ж видели, наверно… чего добру пропадать… перегнал ночью на свой причал, под брезент, мачту убрал, название закрасил, поменял, деньжонок нужному человечку сунул, он бумажки организовал, якобы мне ее какой-то хмырь задарил… остальное вы знаете.

«Знаем, знаем…» — подумал следователь, с интересом разглядывая вдохновенно врущего визави, « — И знаем больше, чем тебе, дурашка, мнится… кровь ты наверняка смыл, но следы остались — и в каюте, и на палубе, и на правом борту, где свалил в озеро тело убитого человека.

Конкретное место ты нам, конечно, не скажешь… пока… вот посидишь, созреешь, тогда поговорим еще разок… водолазы полазили, поплавали, но результат нулевой — Ладога, она большая, всю не обшаришь… И ведь сошло, все сошло бы тебе, подлому, с рук, кабы не нашелся некий доброжелатель, накропавший письмецо… и доносом как таковым не назовешь…»

Пришло не электронное — обыкновенное бумажное послание по обычной, старомодной почте. Конверт был подписан древней перьевой (где теперь сыскать-то такую) ручкой, адресован именно сюда, в «отдел внутренних дел», и содержал половинку листа из школьной тетради, на котором тем же пером кто-то печатными буквами вывел: «Проверте лодка покойного Чурова у шурина там кров конешно он и убил скоро продаст не найдете». Грамматическая ошибка наряду с нехваткой точек с запятыми и мягких знаков почему-то послужила аргументом в пользу правдивости содержащейся в тексте информации. От правила не рассматривать анонимки отступили — как-никак сигнал не о мелочи какой, а об убийстве — и маховик правосудия, скрипнув, совершил первый оборот.

«А ты, милок, думал — покрашу, быстренько сбуду, денежки в карман, и шито-крыто? Шалишь, брат… бензидин не обманешь… проба древняя, как мир, и столь же надежная — следы крови выявляет в миллиардном разведении. Утопил бы посудину — не нашли бы, а так — пожалте. Вот они, пятнышки синенькие… Пожадничал, сам говоришь. Все, все расскажешь, а потом, как положено: на остаток поганой твоей жизни — за решеточку… хотя, на мой взгляд, за такие дела надобно по-старому, око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь. Ведь убивал наверняка с умыслом, вот и клади, душегуб, головушку. Чтоб неповадно. Ибо кровь, как показал уже более современный анализ, принадлежит именно пропавшему владельцу яхты — твоему, мерзавец, зятю…»

Корявый навет отправился бы по прямому назначению множества таких же неподписанных — в архив, а еще вероятнее — в урну, но районные опера, посовещавшись, все же решили на всякий случай пошевелиться. Дополнительным и самым весомым аргументом в пользу такого нестандартного решения послужил факт наличия в участке двух стажеров, изнывавших от безделья и желавших не чихать от пыли в завалах старых дел, впустую протирая форменные одежки, а — работать, работать, работать!..

— Ну вот, молодежь, задача как раз для вас, начинающих, — начальник райотдела, по совместительству руководитель практики, вручил подружкам (а будущие юристы были симпатичными девчушками) свеженькое послание, — Для начала установите личность потерпевшего…

— А как же мы… — начала одна, — Здесь ведь только фамилия?

— А можно воспользоваться вашим компьютером? — предметнее подошла к вопросу другая.

Стажерка, слывшая любимицей заведующего кафедрой криминалистики, изъявила желание проанализировать базы данных — по району, городу, области и, при необходимости, всей стране.

— Правильно! — одобрил начальник, — Хоть по планете! Приступайте.

И молодое рвение привело к результату быстрее самых смелых прогнозов. Надо сказать, успех больше всего порадовал самого стажированного участкового, поспорившего с соратниками на пиво: он поставил на «горячих кобылок» и выиграл. Разыскав адрес фигуранта, студентки отправились на квартиру, где им никто не открыл, потом по месту работы — там с ними не стали говорить, наконец, к матери… и вернулись, приведя с собой толстую, непрерывно стонущую тетку. Она, оказывается, «так и знала».

Таким образом, к рассмотрению была принята не маловразумительная писуля неизвестного пасквилянта, но вполне официальное заявление вполне реального лица. Мать, поначалу нимало не озаботившаяся четырехдневным молчанием сына — бывало, и по неделе ни словцом не обмолвится, в ходе разговора с полицейскими девушками внезапно «не на шутку встревожилась». Тревога побудила мадам «материнское сердце — вещун, ничего мне не говорите!..» «вам, молоденьким, не понять, как порой бывает невыносимо без сыночка — кровинушки…» превозмочь боли в артрозных суставах и на вызванной стажерками служебной машине добраться до сыновней квартиры. Там она, не слушая возражений сопровождающих без пяти минут юристов и не утруждаясь звонком, открыла дверь своим ключом.

— И что?! Что я вижу? — воззвала к дежурному по отделению женщина с костылями под мышкой, — Эта пьяная блядища лежит, задравши ноги свои немытые, на ней храпит какой-то вонючий…

— Ближе к делу, гражданка, — прервал поток возмущенного красноречия лейтенант, — Вы сказали, хотите заявить о возможном преступлении?

— Почему возможном?! Они же убили его!

— Кто убил? Кого убили? Кого конкретно вы подозреваете? Изложите, пожалуйста, максимально подробно, — толстуху заботливо усадили за стол, дали бумагу, ручку, — Постарайтесь избегать личных оценок, придерживайтесь фактов.

И она изложила, придерживаясь. Личные оценки, все-таки прорвавшиеся из материнской души и занявшие добрую треть текста, пришлось вычеркнуть, но общий смысл от этого не потерялся и сводился к двум основным тезисам: сына убили двое — его жена и ее брат. Она — вдохновитель и подстрекатель, он — исполнитель и палач. Оба в крови по локти и колени, обоих следует немедленно арестовать, судить и расстрелять. А внучку она воспитает сама, эти канальи и алкоголики только испортят ребенку детство, отрочество и юность.

Сыщиков, побуждаемых к активным карательным действиям, несколько смутил факт прихода обличительного письма днем раньше абсолютно несамостоятельного обращения горюющей женщины. Конечно, нельзя было исключить причастность к его написанию как самой матери невесть куда девавшегося Адама Чурова, так и кого-либо из подруг или соседок, под ее диктовку.

Но тогда возникал закономерный вопрос: ей-то зачем писать, когда можно все решить, обратившись лично?.. А как раз с этим Чурова-старшая явно не торопилась, и не случись университетской стажировки, могла еще неделю, а то и месяц молча терпеть невыносимые муки. Тогда — кто писал, зачем и почему? После недолгих раздумий в полиции решили: кто бы ни писал — не суть важно, важны факты. Где Чуров?.. нет Чурова, а его мать — вот, тут как тут, рыдает и подтверждает эти самые упрямые факты — человек пропал, вероятно, убит… И подозреваемый есть… взять!.. а вину — докажем.

И вот результат: предполагаемый злодей взят под стражу, в присвоении имущества жертвы сознался, от кровопролития пока отрекается, но когда такая мелочь мешала привлечь, судить и наказать? В кутузку его!

Пропаже владельца процветающей компьютерной фирмы его сотрудники не удивились — он время от времени, никого не предупреждая, исчезал — когда на день-другой, когда на неделю, зато появлялся либо с новыми идеями, либо с готовыми проектами, неизменно приносящими хорошие деньги. Озаботился только «первый помощник», как хозяин именовал своего заместителя. С его слов, Адам Григорьевич в последние дни был одновременно суров и будто взвинчен, а на прощание огорошил:

— Когда меня не станет, Дмитрич, ты тут сильно не расслабляйся, рули потверже. Отчитываться будешь маме, а она бухгалтер, считать умеет…

Июнь 2020 Адам и Ева

Ева: (задумчиво-печально) — Тебе, наверно, придется умереть.

Адам: (после паузы, со вздохом) — Наверно, придется.

Ева: — Не страшно?

Адам: — Страшно, а как же. Но придется… хотя примитивно умирать не хочется. Противно, неопрятно, и труп…

Ева: — А что ты предлагаешь?

Адам: — Да, в общем, то же самое… то есть я перестану существовать, но как бы не совсем.

Ева: — Как это — не совсем? Объясни.

Адам: — Пожалуйста. Меня не станет, и произойдет это таким образом, чтобы ни у кого не возникло сомнений: хотя тела покойника нет, но факт насильственной смерти очевиден. И хотелось бы нечто неординарное, к примеру, натуральное убийство, замаскированное под самоубийство, в конечном итоге недоказуемое… загадка, так сказать, без решения.

Ева: (возбужденно) — Но это же практически невозможно!

Адам: (подчеркнуто спокойно) — Еще как возможно. Только придется обзавестись сообщником.

Ева: (по-прежнему взволнованно) — Нет, ни за что! Об этом никто, понимаешь, никто не должен знать! Если кто-то будет помогать, то его или ее придется посвятить в суть дела, и, следовательно, полагаться на порядочность, верность тебе… много таких честных людей ты лично знаешь, тем более верных?

Адам: — Целиком и полностью согласен. Но в том-то и дело: нужен человек изначально нечестный, а такой у меня есть. И использовать его надо втемную.

Ева: — Уж не своего ли драгоценного родственничка ты имеешь в виду?

Адам: (с усмешкой) — А кого же еще? Мне кажется, это именно тот, кто нужен. Он ни за что не упустит случая поиметь халяву и мгновенно окажется главным подозреваемым со всеми вытекающими.

Ева: — И тебе его совсем не жалко? Ни капли?

Адам: — Не-а. Ни малюсенькой капельки! Так ему и надо, козлу. Ты же помнишь, надеюсь?..

Ева: — Да, ты прав, жалеть его не стоит. Помню, все помню.

Забыть такое было трудно при всем желании. Кривая ухмылка на пьяной роже, оскаленный щербатый рот…

— А может, ты у нас голубенький, а, братишка? Жопка у тебя вон какая гладенькая… ну, так и быть, давай, вопру разок… наступлю на горло собственной песне… чего не сделаешь для родного человечка!

— Да пошел ты, — не желая слишком обострять ситуацию, Адам встал из-за стола, — Проспись, дядя!

— А я и по-трезвому могу, не сумневайся… думаешь, все кругом слепые?

— Ты о чем?

— Уточняю: сестрица мне давно говорит, типа ты к ней в койку и не заглядывал, дочку сделал кое-как, и — прости-прощай, красотка… И по прочим бабам что-то не лазишь… Она вон трахается с кем попало, а тебе до фени…

— Ну и что? Это мое дело — до фени, не до фени…

— А то, братуха, то самое… Если мужик своим хозяйством по назначению не пользуется, стал-быть, он и не мужик вовсе… сечешь? Или ты и в самом деле по детишкам, с-сука?!

Теперь и шурин поднялся, приблизил лицо, неприятно дыша горячим водочным духом.

— Ты не сцы, я, в натуре, не обижу… вазелинчик имеется, резиночка… а хочешь крем, питательный, ха-ха… становись раком… как говорится, раз — не пидарас, два — не система, а третьего сам попросишь!

Побледневший Адам сжал кулаки и готовился врезать по ненавистной морде, отчетливо сознавая: шансов в драке у него никаких.

— Все, этим больше не наливать! — спасла ситуацию поднесшая свежую закуску свояченица, — Варька, иди сюда, еще по чуть-чуть, и нам пора.

Раскрасневшаяся от водки Варвара не возражала, все вернулись за стол, выпили мировую, еще по одной за здравие присутствующих, следом на посошок, стременную… Инцидент как будто забылся, но женкин брат при встречах время от времени подмигивал, намекая на некую одному ему известную тайну. Адам сохранял внешнее равнодушие, ничем не выказывая отвращения. Ничего-ничего, будет и на нашей улице праздник…

июль 2020 Ева и Адам

Ева: — (решительно) — По-моему, час настал.

Адам: — Согласен.

Ева: — Все еще боишься?

Адам: — Честно говоря, боюсь. Но, раз все готово, пора.

Ева: — А как насчет мамы? И Адочка…

Адам: (категорично) — Маме лучше не знать. И об Аде старайся не думать, иначе мы не сможем сделать все, как надо.

Ева: (сомневаясь) — Как-то это все-таки… оставляешь дочку на чужих людей, в полном неведении…

Адам: (с горячностью) — Ну, во-первых, мама ей не чужая. Во-вторых, сейчас ей это ни к чему, она пока не поймет. Вот повзрослеет, исполнится восемнадцать… хотя бы шестнадцать… тогда уж — будь что будет… я своего решения все равно не изменю. И вообще, не понял: кому легче, в конце концов? Тебе жить, а мне…

Ева: (успокоительно) — Ты прав, мне легче. Итак, первым делом запускаем кляузу…

Адам: — Ну, зачем же так. Это называется «сигнал». Самое смешное — заметь, пользы от него поначалу не будет ни шиша… пустой звук, зато потом… ох, и повеселишься!

Ева: — Пустой? Ты уверен?

Адам: (смеется) — Конечно! Мне сдается, они даже рассматривать не станут, по закону не полагается. Прочтут, подивятся, и в урну. А уж когда мамочка догадается звякнуть в фирму…

Ева: (немного озабоченно) — Еще о маме. Обязательно так, с кровью?.. вдруг она… ну, переволнуется? У нее же сердце, давление, все такое…

Адам: — Ха, она здоровее нас с тобой в сто раз! Я же мерил ей давление… говорит: только сейчас было чуть не двести, перемерю — сто двадцать… Так что пусть уж будет, как задумали… не зря же пролита кровушка, пусть из носа, но все-таки…

Ева: — Да, мама у тебя дамочка крепкая. А суставы?

Адам: (с пренебрежением) — Ой, не смеши. У нее костыли чисто для виду, на людях демонстрировать. А как никто не видит… На ней пахать надо!

Ева: (уверенно подводя итог) — Вот и припашем. Словом, как говорил лысый большевистский вождь, любитель кукурузы: наши цели ясны, задачи определены — за работу, товарищи!

Следствие, набравшее обороты, уже не остановить. Человек в кожаной куртке по-прежнему упорствовал, сознаваться в практически доказанном убийстве не желал… что ж, время, когда признание считалось царицей доказательств, давно миновало; косвенных улик оказалось достаточно, и дело шло к суду. Помешала досадная мелочь.

Его сестра и сообщница осталась на свободе, за что ей следовало благодарить свекровино здоровье, точнее — напротив, болезнь. Артроз, до поры дремавший, вскоре после памятного визита в полицию обострился, и мужественные устремления тучной дамы — отнять внучку у гулящей пьяницы-матери — потерпели крах. Пришлось лечь в больницу, а Варвара Чурова внезапно отвернулась от бутылки и вплотную занялась дочерью, поэтому брать ее под стражу сочли чрезмерным, ограничились подпиской о невыезде. А когда сыщики уже готовились праздновать по случаю образцово-показательного расследования тяжкого преступления, в колесо машины правосудия вставили палку. И сделала это именно она, сообщница!

Все произошло до обидного просто: в прокуратуру пришли две женщины, одна из них — Варвара, а другая, всхлипывая, попросила ее имя не называть журналистам и особенно — мужу. У единственного подозреваемого, почти обвиняемого, оказалось стопроцентное алиби. Его проверили, убедились: да, действительно… вот те раз…

— А что ж ты раньше молчал?! — грозно вопросили кожаного, — Понравилось на нарах париться?

— А ты сам так бы в момент и рассиропился? — исхудавший, посеревший узник упрямо глядел исподлобья, — И бабе потом за тебя от своего барана рогатого хоть в петлю лезь…

— Но все равно пришлось бы признаваться — не здесь, так на суде?

— Может, еще и не пришлось бы… а если б он всплыл, где-нибудь в заливе?

— Так вы полагаете, — смягчился следователь, — Чуров все-таки покончил с собой?

— Так я об этом тебе, блин… извиняюсь, вам, месяц твержу!

— Да-да… Ну что ж, гражданин… вы освобождаетесь… скажите спасибо своей сестре — не похлопочи она…

— Вот за это попрошу не волноваться. И ей, и еще кое-кому… Всем все скажу.

— Имейте в виду, ваша сватья ни при чем. Женщина в возрасте, сын пропал, отношения у вас с ним складывались непростые… со здоровьем проблемы, за внучку переживала, поэтому…

— Больная, в возрасте… и поэтому надо было подставлять невинного человека? Не бойтесь, не трону я ее… Пошла она в сраку, падла старая!

— И словесно оскорблять ни ее, ни прочих причастных лиц не следует. Сами виноваты — скажи правду на первом допросе, никто б вас не стал задерживать.

— Так вы и поверили… Начали бы ее хватать, тягать по допросам… пресса там, телевидение… ладно, проехали. Я могу идти?

— По мне — хоть бегите, ноги-то на месте. Вы свободны.

Вот так фактически готовое и даже почти дошедшее до суда дело об убийстве перешло в несколько иной разряд, став делом о безвестной пропаже Чурова Адама Григорьевича

Год с небольшим спустя оно было закрыто. Вышедший к тому времени на заслуженный отдых заместитель начальника следственного комитета, как и полагается пенсионерам, не обратил на это событие ни малейшего внимания. Причина оказалась нестандартной. Труп не всплыл, чьего-либо признания в жутком злодеянии не последовало, лавров за расследование никто не снискал. Как-то само собой выяснилось: никакого исчезновения не было, был оставшийся незамеченным выезд упомянутого гражданина за рубеж. Гражданина действительно не стало, но взамен появилась гражданка другой страны Heva Churovainen.

На очередном заседании студенческого научного кружка при кафедре криминалистики руководитель поощрил свою протеже аплодисментами и взял слово.

Выдержка из комментария доцента Соловьева.

–…И в заключение, молодые коллеги. Записывать не нужно, просто послушайте внимательно. Безвестно пропавшие люди, как правило, не возвращаются, полицейские всего мира об этом знают, но родственникам стараются напрямик не говорить. И вам в будущей практике рекомендую придерживаться сего гуманного принципа: им и так тяжело, зачем лишать надежды… в кино и книжках случается: некто утратил рассудок, но временно. Такой, представьте, живой фантом, ни памяти, ни речи… поблукал месяц-полтора по зимнему лесу, горам, пустыне, тундре, не имея еды, крова, огня и воды, иногда вовсе голый и босиком, а потом без всякого лечения очнулся и вернулся как ни в чем не бывало. (Некоторое оживление в аудитории)

А в реальной жизни так не бывает. Ушел сам, особенно сойдя перед тем с ума — умрет от голода, жажды, переохлаждения, зверь загрызет и тому подобное. Похитили — потребуют выкуп; получат, нет ли — все равно убьют. Взяли в рабство, модное с недавних пор сексуальное или банальное — используют и убьют. А чаще всего пропажа как таковая маскирует уже происшедшее преступление — убийство, преднамеренное или случайное, изредка — суицид…

Вам, начинающим юристам, следует знать и помнить: лучше исходить из самых худших предположений и обмануться в них, чем питать пустые иллюзии. И сегодняшняя информация, как ни парадоксально на первый взгляд, вполне согласуется со сказанным мною. Ведь исключение не опровергает, а лишь подтверждает правило, не так ли? Спасибо за внимание.

Жил-был мальчик, но мальчик не совсем обычный. Кто знает, скажи он кому-нибудь о тайной, известной одному ему стороне своей жизни — возможно, все могло пойти по-другому. Но для него, с первых шагов привыкшего быть самостоятельным и никому не выдавать мыслей и чувств, это было недопустимо. Тайна возникала всегда неожиданно, без предупреждения, оставаясь невидимой и для мамы, и для тогда еще жившего с ними папы, и для самого Адама. К счастью… к счастью?.. он не испугался, не побежал жаловаться, приняв ее явление как интересную, увлекательную игру.

Да, игру. Поэтому о приходящей… нет, скорее возникающей прямо в нем самом — где-то в голове, сердце или еще глубже — девочке, называвшей себя Евой, никому не сказал, а со временем понял главное: она — не рядом или вместе с ним. Она — это он, а он — она. А поступи он иначе — в игру вмешались бы грубые, глупые взрослые, и все сломалось бы раз и навсегда. Его отвели бы к врачам, положили в психиатрическую больницу, начали лечить — таблетками, уколами, травами, ваннами, гипнозом, электросном, электрошоком… Вылечили бы? Может быть, может быть…

24 августа 2020

— Да, нашел, — бизнесмен достал портсигар, вопросительно взглянул на хозяина кабинета, — И очень даже просто.

Брага и сам с удовольствием закурил бы, если б имел привычку вредить здоровью — момент был как раз подходящий. Но Тихон Савельевич никогда не курил и задымления своего кабинета позволить не мог, о чем дал знать пришлому вредителю, скроив кислую мину.

— Вот как? — нашел он… ну-ну. Будто это не полторы тонны железа, а кошелек какой, сумочка… — Повезло вам… И куда дели? В бюро находок отнесли?

— Нельзя? — везунчик дернул щекой, убрал сигареты, — Так и быть, потерпим. Она стоит…

Многие врачи, саперы и юристы отличаются привычкой оценивать действительность методом адресованных самому себе вопросов и последующих ответов, по-научному — внутренних диалогов. По ходу сегодняшней встречи Тихон поинтересовался у Браги: «Скажите на милость, уважаемый, какой следователь в наше время доверяет бизнесмену?» Ответ гласил: «Почему только в наше? Ни в какие времена ни один следователь ни одному бизнесмену не доверял и доверять не должен. И уж тем более верить. За о-очень редкими исключениями». «Это за какими же?» «А вы не знаете? Элементарно, Ватсон: доверять ловчиле, купцу и дельцу способен только дурной следователь». «…?» «Поясняю: эпитет приведен не в смысле умственных способностей, хотя они у такого, очевидно, не на высоте… а в исконно русском понимании сего термина — «плохой». Поняли, почтеннейший?» «Ну да, ну да…» «Потому как он нас, законников, за людей заведомо не держит и готов в любой момент продать, купить и еще раз продать, только дороже, как говаривал когда-то бродяга Паниковский».

Конец ознакомительного фрагмента.