Кредо инквизитора

Алексей Михайлович Рутенбург, 2016

Каждый день человечеству угрожает страшная опасность – быть уничтоженным. Параллельно миру людскому существует жестокий сосед – «другой мир». Мир, из которого нечисть так и норовит проникнуть, чтобы творить свои грязные дела. Инквизиторы – последний оплот человечества. Стражи, живущие в обоих мирах, напоминающие людей, но обладающие магическими способностями. Но каждый защитник порой задаётся вопросом, а стоят ли люди того, чтобы за них умирать? Этими сомнениями и пытаются пользоваться адские твари. Что будет, если в рядах заступников произойдёт раскол? Что будет, если прирождённые хранители откажутся от своего предназначения? Содержит нецензурную брань.

Книга первая. Кредо инквизитора

Глава 1. Другой мир

2013 год. Декабрь.

Мир вокруг меня изменился. Я увидел то, о чём не мог и мыслить. Другой мир. Мир, в котором на защите людей от разного вида нечисти стоят существа, которые зрительно напоминают людей, но внутренне и мысленно намного сильнее. Я стал таким же…

Когда теряешь всё: твою невесту в подъезде дома её подруги режет наркоман. Твоего лучшего друга, что был тебе поддержкой и опорой, в метро толкают под поезд. Я хотел прыгнуть с моста и покончить с этой иллюзией жизни, но увидел… Их мир.

***

Стояла ночь. По всему телу бежал холод, а свет от фонарей резал полуоткрытые пьяные глаза. Запах жжёного бензина, звук хлюпающей под ногами слякоти. В руках недокуренная сигарета «DUNHILL» и бутылка самой дешёвой водки.

Я плёлся со стороны Курляндской улицы куда-то в сторону улицы Некрасова. Мне было плевать, куда идти, что со мной может случиться… Шёл уже, подумывая о суициде. Людей на улицах почти не было.

Возле какого-то круглосуточного магазина стояла группа молодых людей, где-то моего возраста — лет двадцать-двадцать пять. У них было пиво, рядом стояли и смеялись размалёванные шмары. «Стоят — и хрен с ними».

Проходя мимо них, я почувствовал отчётливый, резкий запах анаши, а в руках у парня, сидевшего в машине (красная шестёрка с открытыми передними дверцами), увидел пакетик с белым порошком.

Не придавая этому значение, я залпом выпил остатки водки, хватило на шесть-семь хороших глотков. Мне обожгло горло, как будто к нему приложили раскалённый утюг и продержали секунд десять-пятнадцать, но только изнутри. Из моих глаз пробились капельки чистой, солёной воды. Я сразу подумал о ней… Мне было больно физически, но душевно ещё больнее. Достал из пачки сигарету. «Ах, чёрт, последняя! Мать её за ногу!» подумал я про себя… Взял левой рукой, большим и указательным пальцами и поднёс ко рту. Потом плавно зажал между сухих и ломких губ. Тяжело вздохнул, хотел достать зажигалку, но она выпала из моих рук… Я услышал смех со стороны молодых людей и резко обернулся. У меня были злющие глаза, и в груди закипала ненависть к этим жалким ничтожествам. Один из них бросил мне:

— Ну чё пялишься? Театр что ль?

После этого они засмеялись ещё сильнее.

Я убрал сигарету в смятую мной пустую пачку и спрятал в карман куртки. Усмехнулся и уверенным шагом направился в их сторону. Приближаясь к ним, я стал идти быстрее, и примерно метрах в трёх от них всё началось:

— Что, смешно, сучата?!

Я с ходу ударил вполоборота правой ногой парня, стоящего рядом с женщинами, в область паха. Он загнулся. После взял его рукой за голову и резко направил вниз, навстречу моему колену. Первый был готов. Подскочил к машине, вытащил из-за водительского места другого, кинул на землю, сел на него и начал его избивать. Он потерял сознание, всё его лицо было в крови, но я продолжал его бить.

Вдруг мне прилетело сзади какой-то трубой, я упал. Была канонада в ушах, в глазах темнело. Меня стали бить… Крики, визги. Всё длилось секунд тридцать. Потом я услышал стук захлопывающихся дверей… Как завели машину… Нарастающий визг уезжающей красной шестёрки.

Попробовал встать — не особо, конечно, получилось. Дополз кое-как до стены дома, облокотился на неё, достал сигарету, засунул руку в карман и, не обнаружив зажигалки, вспомнил, что уронил её. Я стал смеяться, как ненормальный. На шум вышел продавец из магазина. Он ужаснулся, и начал щебетать вокруг:

— Вам не нужна помощь?

— Мне нужна зажигалка! — Закричал я и продолжил смеяться.

Продавец ушёл, но через минуту вернулся с самой дешёвой зажигалкой. Я наконец-то закурил.

Этот дым, наполняющий лёгкие, прогревает и опускается на дно во мне. Начинает немного давать в голову, но, после удара трубой, она до сих пор болит и как-то по фиг. Лёгкое жжение в горле. Когда я кашлянул, мне резко заломило лёгкие и сильно затрещала голова.

Докурив, по стеночке я встал. Продавец удивился:

— Вам точно не нужна помощь?

Улыбнувшись, я ответил:

— Точно, всё просто отлично. Вынеси водки? — Протянул ему двести рублей.

Он покачал головой, развернулся и пошёл в магазин. Вынес мне бутылку и опустил голову. А я побрёл куда-то в сторону станции метро «Площадь Александра Невского».

С огромным трудом я доковылял до моста через Неву, возле той станции. Посмотрел на часы… «Сука, разбил» — подумав, опять улыбнулся. «Стоят они на полпервого, где-то час шёл, сейчас, значит, полвторого, может, два».

— Во-о-у! Ура, я всегда знал, что математический анализ, который в меня запихивали в универе, мне пригодится в жизни, — кричал, как душевнобольной.

Внезапно я понял, что не слышу ни звук машин, ни завывания ветра, ни слова. Полное отсутствие живых звуков. Это меня насторожило, очень… Я занервничал и задёргался.

Что-то почувствовал… Слева от меня пыль сворачивалась в трубы и звук… Звук, как будто на улицах бушует ураган, снося машины, выбивая стёкла и валя деревья. Поднял глаза чуть выше и увидел такое…

Чёрная фигура, смутно напоминавшая человека в капюшоне, но очень высокого роста. В воздухе стоял запах жжёных перьев и моего страха. Присмотревшись, увидел за ним обгоревшие крылья и дым, идущий от них в небо. Он начал движение рукой вверх. Когда рука поднялась, я, наконец, осознал, что это передо мной — нечто человеческого вида, очень высокого роста, как в балахоне с оборванными краями, тлеющими крыльями за спиной и с огромным мечом, времени кровавого средневековья, в руке. Но только вся фигура полностью чёрного цвета.

В моей голове промелькнула в тот момент одна мысль: «Всё, я бросаю пить, бесповоротно и окончательно».

Мы смотрели друг на друга около минуты. Ну, по крайней мере, я смотрел, и мне казалось, что нечто смотрит на меня. Потом я почувствовал удар, сильный, резкий, сбивший меня с ног, причём не физический контакт, а словно волною воздуха меня снесло…, и оно зашагало ко мне.

— Что это за чертовщина? Пошла вон, не подходи ко мне! — Я пятился, ещё совсем немного и в моих штанах появилось бы тоже нечто. Холод полностью покрыл всё моё тело, я просто в момент протрезвел и наблюдал за происходящим. Во рту пересохло, всего затрясло… Оно приближалось уверенно, но неожиданно остановилось. Стало как-то оглядываться, своими конечностями словно загребать воздух. «Оно дышит, ведёт себя, как будто, что-то учуяло и это явно не нравится этому существу». Остановило на мне взгляд и рвануло ко мне. Я — бежать…

Не услышав движения преследователя, обернулся: вокруг фигуры стояло три человека, они сражались. Меня удивило, что они сражаются с помощью оружия ближнего боя. Я повернул голову направо и отскочил: в двух шагах от меня стоял человек лет тридцати, с вытянутой вперёд рукой и тоже принимал участие в битве, но как-то по-другому. У него были волосы, как пепел от сигареты, невысок ростом, весь обмотан какой-то хренью, стяжки, проволоки, ремни, на левой стороне были ножны, в которых имелось дополнение, его левое ухо было проколото, на запястье я заметил татуировку. Он опустил руку, я посмотрел на место, где был бой: чёрная фигура просто растаяла в воздухе.

Трое ребят шли к нам. Но пока они не дошли, человек, стоявший рядом со мной, спросил:

— Удивлён?

— Да, что это было?! — Истеричным голосом я почти кричал.

— Это был бес, — спокойно ответил мужчина, как будто ничего не случилось.

— Всего-то? — Съязвил я.

— Тебе повезло, что мы дежурили рядом, иначе…

— Стоп, стоп. Кто вы?

— Меня зовут Седой, я — инквизитор.

— Что?

Тут к нам подошли трое, и один с усмешкой спросил:

— Хорошо поохотились, Седой. А это кто?

— Парень, на которого совершили нападение.

— А, понятно, — потом он посмотрел на меня. — Мы думали, ты уже дома штаны сушишь.

Все начали смеяться. Я зарядил ему в челюсть. Начался переполох, но Седой всё уладил.

— Так кто вы? — Удивлённо переспросил я.

— Мы — инквизиторы. Вторые из ряда охотников, защитников людского рода от нечисти. Мы рождены такими. Мы получили сверхсилу для борьбы с любого рода проявлением адской сущности.

Они развернулись и пошли.

— А я человек, потерявший смысл жизни.

–Ты — не человек… Пойдём? — Седой протянул руку в мою сторону и махнул в свою. — Может, стоит найти смысл в служении и помощи людям?

Я задумался, они просто пошли вперёд. Подняв глаза, я побежал в их сторону.

***

Седой был моим наставником. Он учил меня борьбе с применением оружия и атаке с помощью магии. Развивал мои интеллектуальные и волевые способности.

Другой мир — он есть. Он существует бок о бок с нашим, и неизвестно, сколько таких миров существует.

Глава 2. Имя

2014 год. Декабрь.

Не знаю, есть ли что-то более волнующее и интересное, чем когда узнаешь о том, что бок о бок с этим миром существует другой мир, и — более неожиданно — что ты сам не тот, кем себя считаешь. В один миг всё моё представление о мире рухнуло и родилось из пепла что-то необычное.

Каждый день наряду с Ангелами нас защищают от тварей из преисподней инквизиторы, охотники и многие другие. На вид они обычные люди, но их сила, их интеллект, их чувства и восприятия поражают.

Год назад я узнал, что я один из них… Но поверить в это я смог только после тяжёлого года тренировок. Я не знаю, что будет дальше. Меня переполняют счастье и страх от мысли, что теперь мне могут дать дело. Понимаю, конечно, одного меня никуда не пустят, но… Как знать… Кто знает… Как всё будет…

***

Шел сильный снег. Вокруг всё было белое. В воздухе чувствовалась свежесть и присутствие чужого. Было пасмурно, но безветренно. На фоне серого неба Санкт-Петербурга я видел узоры, которые складывались из веток деревьев.

— Не отвлекайся! Будь сосредоточен и сконцентрирован…, — сказал мне Седой.

Он в таких охотах был очень мудр и спокоен. Я не мог долго терпеть, когда он смотрел мне в глаза. Он словно прожигал и стыдил меня.

Мы шли след в след. Впереди был Седой, сзади я. У меня имени ещё даже не было, так как оно даётся при боевом крещении, а это было моё первое задание.

Седой остановился, опустил голову и сказал:

— Они будут здесь через час. Он знает, что мы здесь.

— Что делать?

— Ничего. Мы будем отдыхать. Впереди бой. Готовься.

Он осмотрелся, потом подошёл к зданию, что было метрах в двадцати спереди. Вытащил нож и ударил рукояткой по стеклу. Потом повернулся ко мне и добавил:

— Проходи.

Мы залезли в здание. Это была какая-то каморка. Справа висело заляпанное зеркало, на столе и шкафу был столетний слой пыли, стул без спинки и какой-то непонятный рваный матрас в углу. Вот на него я и прилёг.

У меня сильно болели верх спины и шея, тяжелели глаза. Я помотал головой, но сильно это не помогло. Тогда достал из правого кармана куртки плеер и засунул в уши наушники. Закрыл глаза.

«Знаешь мы столько лет в пути

И всё труднее нас спасти

Нужно всё бросить и уйти,

Но остаёмся.»

Играл «НАИВ». Мне под спокойные песни легче думается, а подумать было над чем. Меня мучил вопрос, что за существо мы преследуем.

Вдруг я услышал быстрый, хлёсткий шум и резко открыл глаза: на стуле сидел Седой и метал что-то в стену.

— Метательное оружие ведь нельзя использовать?

— Да, да. Так гласит кодекс, но жить хочется больше. И, поверь мне, лучше бы тебе тоже научиться втыкать ножи, гвозди, вилки, звёздочки и прочую дрянь.

Я кивнул в ответ и снова закрыл глаза. Не заметил, как провалился в сон.

Меня толкнул Седой. Вытащив наушники, я спросил:

— Пора?

— Молчи… Он уже здесь.

— Кто?

— Он.

Всегда, когда я спрашивал Седого о чём-то, он не отвечал мне. Протёр глаза, скрутил наушники и убрал их с плеером в карман. Потянулся, встал и подошёл к разбитому окну, у которого стоял мой напарник и наставник.

По улице шли две собаки. Они напоминали овчарок. Шерсть у них была дыбом, они скалились и по их белым, как снег, клыкам, стекая, капала на землю кровь. Безумный взгляд и рычание сопровождало их. Седой резко развернул меня:

— Значит, слушай сюда. Кидаешь пламя дорожкой и потом идём в открытую. Тебе нужно зацепить обеих тварей. Одной из них будет очень плохо, другая ничего не почувствует. Нам нужна та, которая не отреагирует.

— Зачем?

— Нам нужно узнать в какой из тварей находится призрак.

Огненная дорожка — это разновидность мыследействия «Очищающее пламя».

Я посмотрел на Седого, он будто уже предвидел, что будет дальше. Его серебряные метательные ножи были закреплены на поясе и уже были готовы к использованию.

Мне было тяжело дышать. Сердце стало биться сильнее. Уже сейчас я должен был первый раз применить своё магическое умение в реальном бою. У меня потели руки, затряслась левая нога и как же я хотел вскочить и бежать прочь. В воздухе запахло тухлятиной. Меня чуть не стошнило. Я вылез в окно, пригнувшись отошёл в сторону и стал ждать, когда эти существа встанут в линию. По моей щеке поползла капля пота. Мне казалось, что я жду уже минут сорок, хотя мои часы говорили, что прошло три минуты двенадцать секунд. Болели глаза, обильное выделение слюны.

Один пёс остановился, закинул голову вверх и стал втягивать своими чёрными, мокрыми ноздрями воздух. Потом опустил голову, насторожился, зарычал, снова закинул вверх и завыл. Он почуял мой страх… Это конец… Они побежали в мою сторону, но меня ещё не видели. Я достал нож и приготовился, но когда кусты дернулись в трёх метрах от меня, я выронил нож и зажмурил глаза…

Шум стал удаляться. Через время я открыл глаза и увидел из окна здания, в котором были мы, луч света. Он был настолько яркий, что осветил всё вокруг. Неудивительно, что псы побежали на него.

Через момент я опомнился, кувырком вынырнул из кустов и, встав так, что псы относительно меня были на одной линии, кинул пламя дорожкой. Звук был, как от приближающегося мотоцикла. У меня сразу начала сильно раскалываться голова, как будто ножом резко провели по левой части черепа.

Одна из собак завизжала, заскулила и кинулась прочь. В воздухе появился запах жжёной шерсти. Другая бежала на свет. Я тоже побежал к нему.

Я подумал, что Седому может понадобиться помощь в схватке с призраком. Мы двигались на сближение. На ходу я достал свой длинный нож и, сблизившись с псом, ударил его. Я отсёк этому существу ухо и часть головы, даже мозг было видно. Оно, отскочив, повернулось ко мне, оскалилось пуще прежнего и нарастающим шагом медленно стало приближаться.

Невозможно! Такой удар получить и не умереть! Я в страхе заскочил через выбитое окно в здание. Седого там не было, а луч исходил от самодельного фонаря. Я всё испортил. Похоже, это план Седого.

Я резко двинулся к шкафу, открыл дверцу и залез в него. В помещение запрыгнула собака. Я крепко держал дверь изнутри и молился.

Вдруг я услышал удар молнии. В помещение было послано электрическое облако, которое просто разорвало собаку на части. Коморка, правда, тоже не ожидала такого, и потолок обвалился.

Кашляя, я выбирался из-под завалов. Потом почувствовал, что стало легче. Седой помогал мне откапываться.

— Идиот! Ты зачем на свет ломанулся, как ошалелый?

— Я думал, тебе нужна будет помощь.

— Думал он! Запомни: ты должен контролировать свои эмоции.

Когда мы вышли на свет, Седой начал смеяться. Я ещё никогда не видел, чтобы он без стеснений, так в открытую заливался.

— Ты посмотри на себя.

У меня была порваны куртка и штаны. Я был весь в пыли, где-то потерял целый правый рукав куртки, краем меня зацепило молнией и мои волосы выстроились в ирокез, а кончики немного тлели.

— Панк. Больше сказать нечего, — через смех произнёс Седой.

Теперь у меня хотя бы было имя.

Глава 3. Вепрь

2015 год. Июль.

«Как бессонница в час ночной

Меняет нелюдимая облик твой,

Чьих невольница ты идей?

Зачем тебе охотиться на людей?»

В ожидании Седого мне составила компанию молодая группа, певшая на сцене полуподвального клуба песню ныне несуществующей Петербургской рок-группы «Король и Шут». Я скучал по тому драйву, что получал на их выступлениях, и кавер звучал как-то не очень. Спокойно потягивая пиво и пуская дым, я не сводил глаз со входа.

Клуб как клуб. Состоял из трёх комнаток: в первой сидел охранник, и там же находился гардероб, в принципе, там никто не задерживался. Пройдя её насквозь, попадаешь в бар, где я и остановился, и уже оттуда — выход на танцпол, сцену и тому подобное. Мы с Седым любили это место. В нашей обычной одежде нас принимали здесь как своих. Не приходилось переодеваться и как-то доставлять себе неудобства.

Бармен — это была девушка лет двадцати-двадцати двух с сияющей улыбкой и голубыми глазами, а также русыми завивающимися длинными волосами — строила мне глазки.

— Я заканчиваю в десять. Может, сходим куда-нибудь? — Она покраснела и опустила глаза.

— Я бы с удовольствием, но моя работа не позволит мне провести с вами этот прекрасный вечер, — ответил я и снова прилип к стакану с пивом.

Да, вечер был, действительно, прекрасен. Летний Санкт-Петербург на закате солнца. Оно уже почти спряталось где-то за Адмиралтейством, но ещё видит своё отражение в спокойной чёрной воде. Небо по линии горизонта приняло ярко-жёлтый цвет. Он так и тянется длинной линией. Выше него сразу розовый, а местами в купе с облаками тёмно-красный. Самый верх тёмно-синий. Фонари ещё не зажгли, и только окна домов портили это зрелище.

— Вот мой телефон, — девушка протянула мне бумажку с цифрами.

— Я позвоню, — я улыбнулся и подмигнул ей левым глазом. Она засмущалась ещё больше.

Естественно, звонить я не собирался.

— Чем занят? — Меня по плечу кто-то хлопнул. Это был Седой, но, как он зашёл, я не заметил.

— Ничем, — я сглотнул от неожиданности накопившуюся слюну и закашлял.

— В общем, дела, так скажем, не очень хорошо… — он сел за стойку. — Горькой на три пальца, — и вздохнул.

— Что такое? Что тебе сказали?

Седой был опытным, сильным бойцом и имел право посещать закрытые совещания. Как раз сегодня было одно из них.

— Пойдём в рейд.

— Опять гоняться за нечистью и по яйца в грязи ползать.

— Нет, — он выпил водку и зажмурил глаза. — В этот раз мы чётко знаем где, когда и даже кто.

— Не понял…

— Короче, ты читал когда-нибудь об оборотнях?

— Естественно, на учёбе все уши прожужжали и об оборотнях, и о химерах, и о другой нечисти. Это человек, который превращается в огромного волка.

— Точно, у него есть всё, что есть у человека, а кроме этого — жестокость и сила.

— Короче, всё, что есть у человека. Ну и…?

— К нам обратился наш очень хороший знакомый. Его зовут Вепрь. Он как раз этим и занимается сейчас. Дело в том, что в Центральном районе есть один человек… оборотень.

— А…

— Вепрь уверен, что требуется его вмешательство.

— А мы зачем? Что один труп, что втроём трупы! — Резонно поинтересовался я.

— С оборотнем в одиночку совсем будет трудно справиться, если вообще возможно, а втроём уже можем потягаться, может, кто и выживет. Оборотень имеет разум человека. Он очень хитер и опасен.

— Ты думаешь, мы его обезвредим? — Усмехнулся я, зная, что это невозможно.

— Будем стараться. А что самое смешное, что охотников в поддержку нам не дадут.

— Как? Как это?! — Вот тут я испугался. Центр не мог бы одобрить такую операцию, не выслав в подкрепление существ выше рангом, чем мы.

— А вот так. Никто не верит, что это может быть правдой.

— А если это правда? — Закусив губу, невнятно спросил я.

— Тогда мы самоубийцы, что согласились на это, — спокойно, в свойственной ему манере, пояснил мой наставник.

— А мы уже согласились? — Удивился я, и тут в моей голове созрел ответ на мой предыдущий вопрос: Центр не мог одобрить операцию. А если Центр и не давал своё согласие? Как это понимать? Мы идём без разрешения?

— Да, — как-то грозно ответил Седой.

С оборотнем… это точно самоубийство. Интересно, а почему Вепрь?

— Седой, почему Вепрь? — Тут же озвучил я свой вопрос.

— В мифологии Вепрь — это бесстрашный зверь. То, что он творил, когда был, скажем так… не ослушником…

— Ослушник? Это же невозможно? — Да, всё встало на свои места: Ослушник — есть Отступник, инквизитор, нарушивший кодекс, значит, операция не согласованна с центром.

— Возможно, — Спокойно проговорил Седой.

Ослушников ждала судьба, как дезертиров во время войны. Они становятся одинокими, и против них встают все.

— И Вепрь? — Я не хотел называть вещи своими именами и надеялся, что Седой чувствует моё напряжение.

— Да, поэтому никто ему не поможет кроме нас. А живой он, потому что никто не может его поймать. Он неуловим и очень силён. Он должен был стать архинквизитором, но не судьба, — пояснил мой напарник.

Архинквизиторы — это самые сильные из класса инквизиторов. Я пока ученик, скоро, возможно, стану инквизитором среднего ранга. Седой — инквизитор высшего ранга, а архинквизиторы — как раз следующие.

— Никто, получается, даже не знает, что мы пойдём туда? — Наконец, я озвучил свои догадки.

— Да. Вепрь — ослушник, и его до сих пор все ищут, чтобы убить.

— А ты? — Мне стало любопытно, какое отношение к Отступнику по имени Вепрь имеет мой наставник.

— Когда-то давно он спас мне жизнь. Я его должник. Но не только это является поводом моей связи с ним. Он мой наставник и друг. — Седой даже не дёрнулся на мой вопрос, словно он мысленно к нему уже был готов.

— Почему ты мне так спокойно всё рассказываешь? — Удивился я.

— Потому что тебя я тоже считаю другом, — мой напарник, как всегда, был предельно ясен.

Наконец… он первый раз за два года нашего знакомства назвал меня другом. Мы с ним сблизились, и я давно уже считал его старшим товарищем, наставником, напарником, другом.

Я знаю, что это самоубийство, но пойду с ним. Даже на смерть пойду. Он ведь тоже уже ни раз спасал мне жизнь. Долги надо отдавать — это правда, но в дружбе нет долгов.

— Короче. Сутки на полный отдых, потом в бой. Полнолуние. Заодно, кстати, познакомишься с Вепрем. Надеюсь, тебя не смущает, что мы нарушим половину законов, о которых нам говорит кодекс?

— Плевал я на кодекс! Я с вами, — моё сердце рвалось изнутри, и я был безумно рад.

Что может быть лучше, чем идти на верную смерть с настоящими друзьями. В такой ситуации ненастоящие сидят дома.

Мы выпили и пошли на танцпол.

***

Ночь, спустившаяся на этот город, отправляет меня мыслями в детство. Яркие огни, тепло, свежесть после летнего дождя. И на фоне всего этого мысли о возможной близости смерти. Это прекрасно.

Мы с Седым стояли и курили недалеко от Литейного, где-то за мостом в сторону Спаса на Крови, в ожидании встречи с живой легендой. Конечно, для Седого Вепрь не был легендой. Они, как мне говорил Седой, вместе, так скажем, работали и не раз спасали друг друга.

Я волновался. Руки просто нельзя было держать в карманах, потому что буквально полминуты — и они становились мокрыми от пота. Трясло чуть-чуть от сильного желания, а время как-то уж слишком шло медленно.

— Ты чего? — Спросил Седой.

— Да так. Напрягает немного. — Ответил я.

— Успокойся. Держи себя в руках. Сейчас веселье начнётся, а ты не в форме. Непорядок, — сказал он и на миг даже улыбнулся.

Я кивнул в знак согласия и попробовал внутри успокоить свой огонь.

— Чувствуешь? — Полушепотом спросил Седой.

Я ничего не понимал, для меня ничего не изменилось.

— Вот он, — Седой кивнул в сторону силуэта, мелькнувшего вдалеке.

Фигура быстро приближалась. Это был мужчина лет тридцати пяти-сорока, коротко стриженный, не бритый, со шрамом на правом глазу, высокого роста, в лёгкой накидке в виде плаща чёрного цвета, в тяжёлых военных ботинках. Под накидкой была футболка жёлтого цвета, на талии пояс с метательными ножами. В руках была приличных размеров сумка.

Подойдя, он спросил: «Отдыхаем, ребят?», и, не дождавшись ответа, сказал: «Пошли. Времени нет». Он уверенным шагом пошёл в сторону Сенной Площади. За ним шёл Седой, а следом я.

— Вепрь, тебе всё равно, кто с нами? — Усмехнулся Седой.

— Ты его взял, значит ты ему доверяешь, а я доверяю тебе, — спокойно ответил Вепрь.

— Как ты? Не сильно мучают поисками и охотами? — Поинтересовался Седой.

— Нормально. Неделю назад из Монголии приехал.

— Что там?

— Люди.

— Скажи мне…

— Ну?

— Оборотень в центре — это вообще реально?

— Оказалось, что да.

— Ни черта себе! — Выкрикнул я, увидев картину, открывшуюся перед нами.

Стояла полицейская машина с оторванной передней дверцей со стороны водителя и выбитым лобовым стеклом. Весь капот был в крови. Возле багажника лежало тело сотрудника органов с разорванным горлом и грудью. Органы было видно. В метре от машины начинала бег кровавая дорожка и уходила в сторону.

Мы шли вдоль неё, зайдя за угол, наткнулись на огромного зверя, напоминавшего волка, перемалывающего своими клыками кости и мясо второго полицейского.

Вепрь достал из сумки арбалет, поставил на него стрелу с серебряным наконечником и выстрелил в зверя, потом ещё. Седой начал метать в зверя серебряные ножи. Я попробовал воспользоваться мыследействием «пламя».

Эффект от всего был такой, что зверь просто обернулся, как ни в чём не бывало.

— Магия не поможет! — Крикнул Седой.

После пары стрел от Вепря и где-то пяти ножей от Седого, зверь, немного пошатываясь, побежал на нас. Он хотел ударить Вепря, но тот отпрыгнул и всадил свой меч в бок этой твари. От боли та резко дёрнулась в сторону и хорошенько приложила нападавшего на неё. Тот отлетел метра на два.

Седой заходил зверю сзади. Я полоснул тварь своим длинным ножом по обеим передним лапам, тот слегка припал, а затем, оттолкнувшись, ушёл наверх, и обеими лапами ударил по мне. Я упал. Седой вонзил свой меч в спину зверя и провернул. Оборотень завыл и отскочил в сторону. Затем, шатаясь, с трудом побежал от нас.

Седой растряс меня и подбежал к Вепрю. У меня от боли рвало плечи и очень сильно ныла грудь. Седой вколол Вепрю морфий, и мы пустились в погоню за тварью.

По кровавым следам мы вошли в скверик. Возле мусорных баков лежало оно. Бездыханное тело с открытой окровавленной пастью.

Вепрь сел у стены, тяжело дыша. Я подошёл к зверю и стал его рассматривать. А Седой крутился вокруг нашего сегодняшнего коллеги.

Склонившись над телом, я внимательно стал разглядывать пасть. Мне очень понравился клык, и я подумал, что из него получится неплохой амулет.

— Седой, а можно я на один клык обворую тело этой суки?

— Да ради Бога, хоть голову в качестве сувенира забирай, — он засмеялся, а Вепрь добавил слабым, замученным голосом:

— Но помни, утром клык превратится в человеческий зуб.

— Правда, что ли?

— Конечно, — сказал Вепрь. После чего они вместе с Седым просто согнулись пополам от смеха. Я понял, что меня надули.

Я рукой взялся за клык и придал силы. Глаза оборотня открылись, и он метнулся в меня, целясь за один присест порвать мне горло. Я чудом успел поставить перед собой руку, которой только что держал клык. Тварь вцепилась в неё. Я почувствовал, что за один миг её клыки вонзились мне в предплечье, разнеся руку и почти отняв её, благо тварь потеряла много сил и не смогла оставить меня без конечности.

Седой, подскочив, схватил свой меч и ударил оборотня сверху вниз по шее, но зверь не утихал, всё норовя оставить меня без руки. Седой успел закинуть меч ещё раз и ударом отсёк этой падле голову. Я визжал от боли. Седой, откинув её тело, достал из кармана шприц и воткнул мне выше локтя, затем порвал на себе куртку, перетянул мне руку и сунул мне в рот кожаные ножны.

Вепрь не спеша подошёл к нам и сказал:

— Седой, забирай мелкого и валите отсюда, а я приберусь, а то уборщиц-то у меня сегодня нет.

Потом он посмотрел на меня и произнёс:

— Ну что, вот тебе голова. Забирай. — И усмехнулся.

Мне было слегка не до смеха.

Седой закинул меня себе на спину и поплёлся вперёд.

Глава 4. Наблюдатель

2015 год. Декабрь.

Они знают. Они уверены в своих убеждениях. Знают, что мы нарушили приказ, нарушили кодекс. Пошли против Центра. Осмелились огрызнуться и плюнуть на их липовые, дерьмовые правила, которые служат в дальнейшем, скорее всего, не тем целям, которые закладывались в начале, и априори должны действовать. Что-то изменилось… Человеческая жизнь для них начинает приобретать цену.

Если бы мы не покончили с оборотнем, скольких бы он мог убить. Уничтожить в страшных муках, как тех полицейских и, возможно, кого-то до того.

Мы пошли на риск. На верную смерть, нарушив приказ, который основывался на словах «этого нет потому, что этого просто не может быть». Мы сотрудничали с отступником и — уже считается — заслуживаем смерти.

Они знают об этом, но у них нет следов, нет доказательств. На их бесконечные допросы «откуда у меня прокусана рука, причём практически отсечена, и откуда большинство увечий», мы, как заведённые, отвечаем, что случайно напоролись на эту тварь. Этим, конечно, никого не обманешь, но пусть докажут обратное. Мы прокололись в одном. Мы не можем сказать, куда делись останки и следы сражения. Конечно, для протокола внутренних разбирательств с наших слов записано, что останки самовозгорелись, и мы вообще понятия не имеем, как такое случилось. Это просто фантастика, аномалия, мать её.

Но они знают. Ничего не могут сделать. Но знают…

Что будет дальше?

***

Прекрасно быть наблюдателем. Смотреть, как возводят подъём на костёр. Как ведут туда далёких от этого мира людей. Брызжут слюной, захлёбываются в крови, бьющей из отрезанного языка, что был потерян в спорах за то, кто прав в ситуации… Где оба трупы… Потому что говорят те, кто знает о приближении смерти и кому просто надоело молчать. Не страшно… Не больно… Идти по доске и вставать в будущее жерло адской машины. В этом странном мире пытаются сделать подобие очищающего огня, не понимая, что тогда нужно будет сжечь всех несчастных гуляк. Привязали… Потуже… Кричат… Им объяснили, что он проклят, что он другой, а значит он — друг демона. И огонь пополз к глазам, съедая ноги, и тлеют мысли о Божьем суде над теми, кто поставил себе роль палача. Они твари, как и я, стоящий выше всех и горящий в огне ваших языков, вашего желудочного сока. Прощайте. Моя жизнь не была пуста. А ваша? Любимое шоу — публичная казнь… Сколько можно? Чума на ваши мозги! Чтобы перегной ваших внутренностей дал новый побег. Сколько можно возводить костров? Сколько нас с потоком ветра уйдёт куда-то к морю? В края, где вы никогда не были… И не будете…

***

Вечер. Мы стояли в подъезде с моим новым знакомым. Он очень хотел встретиться, чтобы поговорить начистоту. Его компания была мне не особо приятна и, откровенно, я не сильно вникал в подробности нашего разговора, пока он не шокировал меня своим вопросом:

— Что ты думаешь по этому поводу? Чью сторону ты выберешь?

— Что? — Я задумался о своём и совершенно потерял нить нашего разговора. Я не понимал, о чём меня спрашивает собеседник.

— Никому не удастся избежать этого. Тебе придётся сделать выбор и тем самым поставить точку в своей судьбе. Ты либо с нами, либо против нас.

— Я не могу понять…

— Придётся! Выбор есть у каждого. Ты решишь исход своей судьбы. Тебе придётся сделать выбор. Хаоса не избежать.

— О чём ты?

— Хватит! Если ты решил передо мной дураком прикинуться — не получится. Я не желаю продолжать беседу. Но ты должен понять, что завтра всё решится…

За 3 дня до этого

«Дремлет за горой

Мрачный замок мой.

Душу мучает порой

Царящий в нём покой.»

Я, как обычно, ждал Седого… В наушниках играл «Король и Шут». Тёплый, бархатный, нежный, уже ставший родным голос Михаила Горшенёва проникал глубоко в душу, нарушая её покой. На улице было довольно холодно. Почти постоянно шёл дождь. Настоящий ливень в сопровождении сильнейшего ветра. Странно это, учитывая, что на дворе был декабрь месяц. Я ждал Седого в одном из скверов на Владимирском проспекте. Мой напарник, мой друг снова был на закрытом заседании. Что сегодня там разбирали? На мой взгляд, то, что разбирают уже последние пять месяцев. Они опять пытаются связать нас с Вепрем и придать суровому наказанию. Я закурил. От скуки пытался пускать табачный дым колечками, но у меня как всегда не получалось. Думал ещё по поводу того, с какого входа зайдёт Седой, мы всегда, если выбирали местом встречи сквер, то выбирали такой, в котором несколько входов и выходов. Сейчас он мог зайти как с Владимирского, так и с Рубинштейна. Горькое и долгое ожидание.

Я почувствовал, что в воздухе, в этой струе холодной, морозной свежести, пробежал запах терпкий, пыльный и сжатый. Седой был рядом, и я уже знал, откуда он идёт.

Через несколько секунд появился Седой. При первом же взгляде на меня он увидел мою счастливую морду и левую руку, поднятую вверх ладонью к нему.

— Ты меня учуял? — Как-то довольно легко и непринуждённо спросил он.

— Да, — с улыбкой ответил я.

Седой покачал головой, улыбнулся и добавил:

— Значит всё так и должно быть.

Я сильно удивился:

— Что? Ты о чём?

— Сегодня на заседании мы не тормошили наше летнее дело. Сегодня мы говорили о довольно приятных вещах. Как тебе такой расклад: известный под именем ученик-инквизитор Панк, через два года учёбы, достоин повышения в мастерстве до инквизитора среднего ранга?

— Круто, я больше не буду считаться самым мелким, — что там скрывать, я был очень рад. Неожиданно.

— С одной стороны — это хорошо. С другой — нет…, — Седой оборвал фразу с явной неприязнью.

— Почему? Что не так?

— Малой, теперь тебя могут кинуть в рейд без меня. Теперь считается, что ты опытен и способен приступить к самостоятельной оперативной работе.

— Даже так?

— Именно… Теперь нас могут начать колоть поодиночке. Никто то, что было летом, просто так не оставит. Для них мы — это призрачная надежда напасть на след Вепря. Все знают, что он был моим наставником и что…

— Что?

— Нами можно его шантажировать и вывести на край жизни, с которого потом можно будет скинуть его, и нас заодно.

— Я не думаю, что Центр думает настолько далеко.

— Не стоит их недооценивать и…. Будь осторожен. Не болтай лишнего. Возможно, любой, кто будет набиваться к тебе в друзья — это редкостная гнида. Удачи.

— Удачи.

Седой ушёл. Такая новость, как снег на голову. Повышение… рейды поодиночке… интриги… всё это похоже на больной детектив или на воспалённое воображение Седого, развившееся от паранойи, которой у него не наблюдалось.

Надо выпить. Расслабиться от накопившегося. Да и просто отдохнуть.

***

Утро. Немного болит голова после выпитого вчера. Я ходил в наш с Седым любимый бар. С улыбкой меня встретила бармен, с которой познакомились ещё летом, она всё там же трудится. Ну и как-то угораздило меня попасть после пьянки к ней домой. Невероятно как-то получилось. Я же знаю, что мы не можем с ней быть вместе… Моя работа… Но я ничего не могу с собой поделать — людские радости до сих пор нужны мне… Как никак я двадцать три года до этого жил как обычный человек. И я не могу понять, как они хотят, чтобы я избавился полностью от эмоций и всего того, что присуще обычным людям. Не могу так. Я знаю, что эмоции на этой работе — это рано или поздно приведёт меня, возможно, даже к смерти, но я не могу по-другому… И знаю, что многие не могут. Мы ведь не запрограммированные роботы. Ну, я, конечно, не говорю об охотниках — эти чудики вообще ничего не чувствуют, они знают точно, цель и их смысл жизни — это выжить, чтобы уничтожать тех, кто не даёт жить обычным людям.

Я хотел бы остаться с ней. Она мне нравится и не только… Возможно, у меня просыпаются обычные человеческие чувства, и я хочу уже простой, нормальной жизни. Она мне вчера признавалась в любви и меня тронули её слова… Я верю ей, и мне больно от того, что не могу быть с ней… Не могу раскрыть ей всего себя. Ещё, кажется, вот только вчера на обучении был рад от того, что я не просто человек, что у меня есть с рождения данная мне сила и магические способности… Как бы хотелось всё бросить, но бросить — это значит пойти против кодекса, а значит стать отступником и стать чужим для всех. Стать до конца своих дней мишенью. Жить в страхе и в вечной погоне, которая рано или поздно всё равно закончится. Это единицы умеют выживать и быть, словно тенью, не оставляя следов, что Центр не может их разгадать и поймать. Единицы — такие, как Вепрь.

***

Мы встретились с Седым днём. На удивление, даже снег немного попадал, и дышалось свежо и легко.

— Как тебе в осознании того, что теперь никто не смотрит на тебя, как на новичка? — С улыбкой спросил Седой.

— Отлично. Лучше просто не бывает. — Ответил я, но без особого восторга.

— Я передаю тебе задание. Завтра у тебя первый рейд без меня, без моего контроля, надзора и помощи. Идёте втроём. Три инквизитора среднего ранга.

— А что за рейд? На кого?

— Этого я не знаю. Я не знаю подробностей, я теперь для тебя, в принципе, просто коллега, но так как ты, так скажем, мой выпускник, меня попросили, чтобы именно я передал тебе это.

— Спасибо за всё, — я обнял Седого и прижал к себе.

— Хватит, хватит. Мы не должны поддаваться эмоциям. Или ты забыл, чему я тебя учил два года?

— Да-да. А ещё не нарушать кодекс, — мы засмеялись.

— Опустим подробности моего наставничества над тобой, — сквозь смех сказал Седой. — Панк, я с тобой как-то размяк.

— Это разве плохо?

— Как положено думать — это очень плохо. Кстати, в пять вечера куда-то собираешься?

— Нет.

— А теперь собираешься. У метро «Площадь Ленина», возле фонтанов тебя кое-кто хотел поздравить с повышением и поговорить с тобой.

— Это тот, о ком я думаю?

— Именно. А после, в районе десяти вечера, в нашем любимом баре мы с тобой немного выпьем — это мои последние приказы тебе. Удачи.

— Удачи.

Не успел я попрощаться с Седым, как заметил, что ко мне приближаются два инквизитора. Один среднего роста, в старом свитере, плаще и шапке. Другой — высокого роста в камуфляже и бандане.

— Здорова, — обратился ко мне низкий.

— Допустим. Добрый день, — ответил я.

— Да ты не парься. Всё нормально. Мы в одной упряжке. Завтра вместе в рейд идём, — улыбаясь, сказал низкий.

— Это ещё не значит, что всё нормально, — бросил я.

— Да брось ты. Я — Иржи, а это Бульдог, — продолжал он же.

— Странные имена, — усмехнулся я.

— Кто бы говорил, Панк, — грубым голосом возразил Бульдог.

— Вы уже, я вижу, знаете меня?

— Со слов, — сказал вечно улыбающийся, подозрительно довольный Иржи.

— А всё же почему Иржи и Бульдог?

— Иржи — это моё настоящее имя. Я — поляк по корням. А Бульдог потому, что на первом задании он с призраком встретился, который сидел в бульдоге и замочил его, естественно, — быстро проговорил парень среднего роста и засмеялся.

— Интересно, я тоже на первом задании с призраком встретился…

— И что, он в панке был? — Мои собеседники, как я понял, пытались подстебать меня, и, видно, увидели в этом что-то очень смешное, потому что смеялись искренне оба.

— Нет.

— Да ладно, не обижайся. Есть планы на вечер? — Спросил Иржи.

— Вообще-то есть. Поэтому до завтра.

— Лады, завтра утром увидимся. На охоте. Бывай.

Я молча ушёл, ничего не отвечая им.

Почему-то этот говорливый меня напрягал, и очень сильно напрягал. Что-то в них мне не нравилось. Но ничего поделать я не мог.

***

Без пяти пять я был в назначенном месте. Я закурил. Было довольно приятно на улице. Снег комками падал, уже не было солнца, и начинали зажигать фонари. Возле фонтанов много кто встречи назначал. Я пока добирался до места, смотрел на наличие «хвоста», но на месте решил всё-таки подстраховаться. Походил, посмотрел, площадь большая, и нас легко могли прищучить здесь. Я поднёс к лицу руку с часами. Только-только щёлкнуло пять, и я почувствовал дыхание в затылок.

— Ну, здравствуй, человек, которого нет, — сказал я.

— Ну, почему же нет? Я сейчас за твоей спиной, стало быть, я есть, — мне ответили.

Я повернулся и увидел Вепря. Он за полгода даже не изменился.

— А ты пунктуален. Ровно пять.

— По-другому не выжить. Кстати, нам пора идти.

— Куда?

— По дороге. Главное правило: не задерживаться в одном месте дольше, чем на две минуты. Поговорим в дороге.

— Хорошо.

Мы вышли к набережной и пошли в сторону гостиницы.

— О чём ты хотел поговорить?

— Сначала прими мои поздравления. Ты стал настоящим мужчиной.

— Подколол, да? Ничего по сути не изменилось.

— Изменилось. Теперь, в случае чего, вас с Седым уберут по одному, преподнеся всё, как несчастный случай.

— Зачем кому-то нас убирать?

— Ты можешь поверить в то, что я сейчас скажу, а можешь не поверить, но выслушай.

— Вепрь, я тебя уважаю и выслушаю тебя без вопросов.

— Так вот, сегодня ночью был знак. Приблизительно через семьдесят часов над городом появится саркофаг, естественно, невидимый.

— Что это значит?

— Саркофаг — это сфера, это действительно великое явление. Город будет защищен высшими силами от прихода в него адской нечисти. Никто не знает, сколько он продержится.

— Так это ведь хорошо? Бесовщина сгинет из города, и для людей не будет угрозы.

— Ты не понимаешь…

— Так объясни.

— Саркофаг лишит всех нас силы и магических способностей, данных при рождении…

— Так они ведь и не понадобятся. Воевать-то не с кем будет.

— Да послушай ты. Это явление не происходит просто так. Мы все будем лишены сил и будем просто людьми — это факт, это часть пророчества.

— Какого?

— Он появится, потому что наступит великая война инквизиторов и отступников. Саркофаг, изгнание нечисти, война. Пойми, то, что будет под саркофагом — это чистилище… Погибнет очень много народу.

— Откуда ты это знаешь?

— Такое уже было. Восемьдесят лет назад исчезли из нашего любимого города на Неве почти все инквизиторы. Все были убиты обычным человеческим оружием.

— Возможно, ты ошибаешься. Я, к примеру, ничего не слышал про такое.

— Центр скрывает информацию. Возможно, она уничтожена.

— Доказательства…

— Ты сам не видишь? Мир меняется. Меняется цель создания Центра и появления инквизиторов вообще. Множеству инквизиторов стало плевать на людей. Нам дана сила, чтобы защищать людей от любой адской сущности, приходящей в этот мир. Инквизиторы стали забывать об этом. Я не знаю, что они предпримут, но ты вспомнишь мои слова очень скоро. Мне пора.

Он стал уходить быстро.

— Запомни! Семьдесят часов. И готовь своё оружие, оно скоро понадобится.

Вепрь развернулся и побежал. Я ничего не мог понять. Война отступников и инквизиторов. Инквизиторы всегда охотятся на отступников — это закон кодекса. Да и отступников столько нет, чтобы это можно было назвать войной. Инквизиторов намного больше.

Эти слова походили больше на непонятную форму шизофрении Вепря. Что происходит? У Седого паранойя, у Вепря шизофрения. Я не понимаю… А если они правы? Что происходит с нами? Со всеми нами?

***

Десять вечера. Я уже час сидел в нашем любимом клубе-баре. На сцене играли что-то непонятное, и как-то попсово слишком. Не хотелось, в общем, мне покидать уже нагретый диванчик возле бара. Сегодня бармен — она. Я смотрел на неё, как она работает, ловил каждое движение её руки; фигуры, получавшиеся в полёте из её рук, двигались очень плавно, мягко и нежно… Я успевал уловить движение каждого пальчика, все её взгляды, улыбку, язык, что иногда пробегал по верхней губе и, в последствие, зубы, что не сильно прикусывали её нижнюю губу и медленно отпускали её на волю. Она часто поправляла волосы. И, конечно, она тоже смотрела на меня…

Я думал совсем не о том, о чём нужно было! Я быстро провёл левой рукой, большим и указательным пальцами по носу сверху вниз, будто гладя его, немного вздохнул, а после довольно быстро достал сигарету из пачки, что лежала на столе справа от меня. Поджёг и сделал затяг, после чего, не выпуская едкий дым изо рта, влил туда виски и немного поморщился. Да, виски сегодня не особо хороший.

Мои мысли ни о чём прервал звук в зале с входом и гардеробом. Я повернул голову и увидел входящего, точнее — вплетающегося Седого. Я просто охренел от такого вида.

— Седой, ты на ногах еле стоишь… Где ты успел так напиться? — Пребывая в шоке от увиденного, у меня немного отвисла челюсть.

— Они хотели сделать меня сукой! Ты понимаешь? Меня — сделать сукой! Скоты тупорылые.

— Ты чего?

— Мне устроили пьянку, мол, в честь тебя, ты ж мой выпускник. Мол, выпить за твоё здоровье. Я расслабился и, как со спины, предложение примерно такое: сказать под протокол, что мол ты… имеешь связь с Вепрем, и именно вы с ним сговорились и сделали меня вашим соучастником. Затем под этим предлогом сдать им тебя и выдать логово Вепря. Вам смерть — мне ранг архинквизитора, почёт и уважение. Признание заслуг и множество наград за то, что я сдал им не просто какого-то сраного ослушника, а самого неуловимого и опасного… Самого Вепря. Твари, мать их! — Седой дал волю эмоциям, он заказал сразу графин водки и, казалось, был готов разом его осушить.

Я подумал, что не стоит сейчас мучить мозг Седого нашим с Вепрем сегодняшним разговором. Завтра из рейда приду и поговорим.

— Седой, тебя только алкоголем накачали?

— Да… суки…твари… — Седой, после пары рюмок разом, стал стихать и упал в свои руки, сложенные на столе.

Да, такого Седого я ещё никогда не видел.

Когда мы пьяны, у нас развязываются руки, развязывается язык и куда-то девается самоконтроль. О, да! То чувство, когда тебя швыряет из стороны в сторону и не получается ни сидеть, ни лежать. Притуплена реакция, забраны чувства и так сладки объятья Морфея.

Я помню те ощущения. Что они с ним сделали, дабы он сказал правду? Интересно, что это? Мне не сильно верилось, что здесь присутствовал только алкоголь, уж сильно Седой поддаётся эмоциям. Новокаин, ледокаин, кокаин? Чем накачали моего напарника, преподнеся всё это, как празднование окончания его наставничества и возможное в скором присуждение ему нового ранга.

Я пошарил по моему другу в поисках уколов или следов чего-то необычного. Эти искатели правды, по моему мнению, согласны уже пойти на все крайние меры.

Ну, чтоб тебя! Это банальная водка. Только в очень большом количестве. Могли бы придумать пооригинальней способ.

Нужно эту спящую красавицу домой доставить и отдохнуть перед завтра.

***

Мне было очень не по себе. Не зная, куда направит меня судьба на этот раз, я опасался. На самом деле, боишься каждого задания, где-то глубоко в душе всё равно понимаешь, что работа подобного рода опасна, и каждый рейд может стать для тебя последним. Этот невидимый фронт таит столько ужасов. Никогда не знаешь, с чем встретишься, с чем столкнёшься, что увидишь. В общем, как бы то ни было, утром я был в назначенном месте, где меня уже ожидали Бульдог и Иржи.

— Салют, — улыбаясь проговорил Иржи.

— И вам не хворать, — сказал я, тяжело вздохнув. — Погнали?

— Нет, — сказал Бульдог.

— А что так? — Удивился я.

— Ждём четвёртого, — продолжал смеяться Иржи. По-моему, он самую малость душевнобольной.

— Кого? — Я был в шоке, откуда ещё один? Кто он? Зачем?

— Он должен рассказать нам подробности и, как стало известно сегодня, пойдёт с нами, — пояснил поляк.

— Ну ладно, — я напрягся и отошёл от них.

Серый свет Питера не так сильно бил по вискам. Для не выспавшегося меня это был лучший подарок. За что мне нравится этот город — он всегда такой. Пахло осенней сыростью, несильно моросил дождь, и холодные капли, попадая на лицо, дарили успокоение. В каждой капле дождя — лёгкий поцелуй неба.

Я достал из пачки сигарету и закурил. В этом деле дождь немного мешал, капли нападали на сигарету и её становилось тяжелее тянуть. Приходилось складывать руку лодочкой, так что все пальцы держали сигарету. Так хоть немного, но рука защищала эту мерзкую, вонючую палочку от холодных слёз неба. Я уже давно втянулся, и потребность в моём маленьком убийце, в моём тихом, нежном палаче, давно стала выше моей силы воли.

Я увидел быстро приближавшегося к нам человека. Он шёл развалисто, перебрасывая свой вес с ноги на ногу, руки его были в карманах, голова немного опущена. Он был моего роста, коротко стриженный, в больших армейских сапогах и в плаще. Шёл по лужам, по слякоти, хлюпающей на несколько метров вокруг. Остановившись в пяти метрах от нас, он вдруг кинул:

— Готовы?

Иржи с его легкостью и смехом бросил:

— Мы-то? Всегда готовы. А ты, мил человек, чей будешь?

— Меня зовут Слеш.

— Имя довольно необычное, — заметил Бульдог.

— Какое есть, — спокойно отреагировал пришелец.

— Ладно, не обижайся, — легко проговорил Иржи.

Меня достало стоять и смотреть на их курлыканье:

— Хватит любезничать! Говори по делу.

— Люблю резкость и прямоту, — сказал Слеш. — Короче… на набережной Обводного канала в воду сиганул парень лет тридцати. Всё бы ничего, но… Центр начал копать и…. В том месте погибло очень много людей. Один — случайность, да, на это можно было бы списать, но неоднократно… Короче, надо проверить.

— Как обычно. Загадки-догадки, — улыбнулся Иржи.

— Есть такое, но легче от этого не стало. Из-за этих неизвестностей меня к вам и сослали, — пришелец, похоже, был тоже не сильно рад работать с новыми партнёрами.

— Понятно, — я как раз докурил. — Пошли? Веди нас, Слеш.

Он, молча, повернулся и пошёл. Мы за ним. Иржи было не заткнуть. Он пел:

— Куда идём с Бульдогом мы

Всем наплевать давно.

Нас разорвёт с ним на куски

Мы для людей — говно.

— Иржи, заткнись, — я не мог слушать его звонкий, смеющийся голос, напевающий полную ересь.

— А чё? Прикольно, — сказав, он засмеялся.

Вот дурак, со смехом в душе подумал я и улыбнулся.

Мы подходили к воде, это чувствовалось по свежести в воздухе, стало легче дышать, но воздух немного обжигал.

Иржи остановился и смотрел в одну точку. Место было пустым — стройка, дорога была только на другой стороне, через канал. Он стоял, потом осторожно начал оглядываться и словно что-то искать.

— Вы слышите?

— Что? — Спросил Слеш.

Мы ничего не понимали. Мы слышали только звуки живущего мегаполиса и лёгкое переливание реки.

— Иржи, что с тобой? Что ты слышишь? — Заинтересовался Слеш.

— Здесь много людей. Они плачут. Не прекращают. Страдальческий плач. Но я их не вижу.

— Пройдём дальше? — Насторожился проводник, и я с Бульдогом в придачу.

Мы продвинулись вперёд и что-то началось. Иржи ходил и вслушивался в плач невидимых для него и нас существ. Бульдог шёл к обрыву в воду и говорил:

— Смотрите, ребёнок. Маленький. Младенец. Ты как здесь? Почему?

Слеш, пригнувшись, махал руками и от чего-то отбивался. Мне стало плохо, я упал. Голова тяжелела, клонило в сон, кто-то был совсем рядом, издавая резкие животные звуки, словно что-то ел.

Иржи шёл на зов.

— Ир…Моги…Си…Она…Ши…Ме… — в его голове был безумный возглас сотни невидимых существ. Их крики сливались, перекрывали друг друга. Невозможно было разобрать, что им надо.

Усыпляющий ветер в моей голове, сдавило сердце, и я начал задыхаться.

— Маленький, не стой на краю. Где твоя мама? — Спрашивал Бульдог.

— Она здесь… — внезапно ответил младенец, и показал на воду.

Бульдог обернулся и увидел, как облокотившись на уличный камень, из канала на него смотрит обнаженная, неземной красоты девушка, с очень длинными чёрными волосами и зелёными глазами.

— Кто ты? — Ошарашенный, ослеплённый её красотой, спрашивал Бульдог.

— Игорюшке нужен папа… Спускайся ко мне. Я умею любить, умею быть нежной.

Он шёл, словно по ниточке его вели к обрыву — к самому краю.

Слеш что-то кричал отбиваясь. Было понятно, что ему нужна помощь.

Я чувствовал тепло, слабость, сонливость, возможно, я просто не выспался и всё из-за этого. Лёгкость, сладкий поток тяжелого, сжатого воздуха внутри, во мне. Сердце начало совсем сильно биться, у меня паника.

Иржи шёл к истокам голосов, вдруг он почувствовал, что что-то тяжёлое легло на плечо и отчётливый голос прокричал ему прямо в ухо:

— Иржи! Беги! Она сама смерть со своим прихвостнем Игошей! Смерть!

Потом он почувствовал резкий толчок. Упал на колени. Всё происходило за ним и голос продолжил:

— Я помогу видеть! Помоги! Спаси всех нас!

Как-будто что-то в него положило часть. Тело сжалось, всего затрясло. Схватила судорога и резко отпустила. Он упал. Потом встал, отряхнулся и через страх, медленно повернулся.

Он увидел жуткую картину: более сотни фиолетовых сгустков плазмы в виде человеческих фигур стоят, разбросанные по всему пространству, закинув головы вверх, кричат, умоляют о помощи. Это были вытьянки — тоскующие души непогребённых. Слеш отбивается от чёрно-красного умруна, напоминающего лысого старика, с длинной белой бородой, длинными растопыренными пальцами и торчащими клыками. Я лежал на земле, рукава на обоих руках порваны, мои руки обнажены, вены порезаны вдоль на обоих, и к ним присосались шесть навий, маленькие рыжеволосые девушки, с зелёными телами и вытянутыми вперёд, словно у змей, головами, желавшие в последствии поглотить меня, не оставив следов моего пребывания в этом богом забытом месте. Рядом с Бульдогом обезображенный труп младенца, Игоша, а сам Бульдог — в секунде от прыжка в холодную воду.

Иржи резко выхватил свой скрамасакс и понёсся к Слешу, держа меч справа от своего тела левой рукой. Умрун держал руки Слеша и двигался, желая впиться ему в шею. Иржи крикнул: «Эй, труп!». Умрун повернулся в сторону голоса и получил удар в голову. Иржи продолжал его бить, потом, обезопасив Слеша, полетел ко мне, перекинув меч на левую сторону. На бегу он выставил руку, направив лезвие навстречу недругам и, пробегая, разрезал троих навий, сосавших кровь из моей правой руки. Затем с лёгкостью разделался и с остальными.

Бульдог, очарованный голосом и красотой своей богини смерти, под радостный голос Игоши: «Мой папа… Самый лучший папа…», прыгнул в воду, желая попасть в объятья чистой любви. Холодная Нева встретила сильным ударом, но он ничего не почувствовал. Он обнимал свою жену, она обняла его, и они поцеловались, скрытые прозрачной, чистой и живой водой.

Иржи бежал к краю, на ходу он мечом разрезал Игошу и, бросив меч, прыгнул стрелой за Бульдогом.

В пылу он не мог найти друга. Кислород уже был на исходе и ему пришлось вынырнуть для глотка свежего воздуха. Держась на воде, он тяжело дышал.

Его резко дернуло вниз. Русалка злобно кричала:

— Иди сюда мразь! Ты убил моего сына!

— Он не твой сын, тварь! — Иржи достал нож и ударом забил его ей в горло.

Её глаза расширились, и она превратилась в пену.

Иржи увидел тихо опускавшийся на дно труп Бульдога и направился к нему. Он вытащил его на гладь воды и закричал, зовя нас на помощь.

Я, ослабленный, подполз к краю и увидел на поверхности воды Иржи, державшего в своих руках спящего Бульдога.

Ко мне подбежал Слеш. Увидев наших коллег в воде, он полетел к стройке. Через пару минут он мчался назад с верёвкой.

— Держи конец! — Он кинул её в воду.

Иржи обвязал Бульдога и крикнул:

— Тяни.

Мы подняли его к нам, развязали и бросили верёвку назад. Позднее подняли и Иржи.

Поднявшись, Иржи откинул наши руки, не желая получать помощь и отошёл от края, потом упал на колени, стал отхаркивать воду и сильно кашлял. В суете происходящего он услышал голос:

— Спасибо. Ты спас нас из земного заключения. Мы были привязаны к этому мрачному месту. Спасибо, — голос исчез.

Мы держали тело Бульдога. Я его не знал, но было очень больно. Невыносимо больно. Хотелось просто выть. Иржи подполз к нам и упал. Мы все были без сил. Просто лежали и смотрели в небо. Наш кошмар кончился.

***

Кто достоин жизни, а кто нет? Решать не нам. Мы все идём по сотканному для нас пути из порезанных ленточек времени. Кто нам придумал нашу жизнь? Неужто мы сами создали себе столь невыносимые условия существования. Я смотрел на Иржи и не мог понять… Неужели он сам придумал смерть своего друга. Красивую, но ужасную. Неужели этот добрый, вечно смеющийся человек заслужил держать на своих руках холодное тело своего напарника, своего друга. Иржи спас всех, кроме него. Конечно, в тот момент он не думал кого спасать первым, кого вторым… Он просто поступил, как герой. Через страх, через бурю эмоций, что рвали его грудь и разум, он, не отступившись, вырвал из лап смерти Слеша и меня, но не смог спасти своего друга. У Бульдога на лице была улыбка, он был счастлив в момент своей смерти. Может, он был рад тому, что выбрался из этого мира, из этой жизни, в которую ступив, назад дороги нельзя найти. Стал инквизитором, увидел другой мир, значит, сделал свой выбор — идти только до конца. Я не видел, чтобы он часто улыбался, а тут — его последняя эмоция, последние черты лица — он улыбается. Он улыбался, прыгая в объятья смерти, падая в бездну, уходя от нас навсегда, покидая Иржи, действительно верного и честного друга: искреннего, беззаботного весельчака, который даже рискуя каждый день своей жизнью, остаётся милым простачком.

Я выжил, Иржи и Слеш доставили меня нашим целителям, и к вечеру я был уже в норме, только не мог шевелить кистями рук из-за сильной потери крови. Ослабленность — нужен покой. И тут в тяжёлой для меня жизненной ситуации появляется мой друг, мой напарник — Седой, который забирает меня к себе домой, создаёт мне условия для отдыха, и я сплю. Я был без сознания вплоть до следующего утра, но что мне даст сегодняшнее утро? Может быть, сегодня умру я? Кто я для людей, которых я защищаю? Может, Иржи и прав, мы все, мы — другие, мы для людей говно, ничтожество, мутанты, ненормальные шизофреники. А если так и есть? Стоят ли люди того, чтобы молодые инквизиторы, которые наказаны за свой дар или своё проклятие, кому как угодно, отдавали свои жизни. Кому тогда это нужно?

***

Я открыл глаза. Зимнее яркое, но не греющее солнце било через щель в занавесках по глазам. Я находился в однокомнатной, холостяцкой квартире своего друга. Он сидел в самом тёмном углу комнаты и смотрел на меня.

— Проснулся, — улыбнувшись, сказал Седой. — Как себя чувствуешь?

— Нормально, бывало и лучше.

— Вот как тебя угораздило? Первый же выход без меня и получите.

— А с тобой было иначе? — Я засмеялся, но смех мой был прерван кашлем. — С тобой я чуть без руки не остался.

— Ладно, нашёл, что вспомнить. Нам эта история ещё аукается до сих пор, — сказав, Седой встал, подошёл к окну и раздвинул шторы. — Тебе просили передать, — он протянул мне конверт.

— От кого это? — Я был удивлён. Конверт запечатан, и нет никакой информации о его авторе.

— Понятия не имею. Через сорок третьи руки он попал ко мне.

Я вскрыл конверт. Там было подобие письма, но только с названием улицы, дома и временем, куда и когда я должен был прийти. В конце — дополнение: «это важно для нас всех». Это мог быть Иржи, подумал я, ему тяжело в одиночку переносить смерть друга, и он хочет выговориться, ему нужна поддержка. Он меня спас, глупо будет оставить его наедине с его горем.

— Седой, я схожу туда.

— А если это ловушка? Если что-то планируется?

— Мне порой кажется, что у тебя паранойя. Вы, случаем, с Вепрем не общались в последнее время?

— Дурак, береги себя — это главное. А остальное — тухляк. Ты действительно не видишь, что происходит?

— Не вижу! Просвети.

— Нарастает протест, я чувствую это. Скоро будет что-то грандиозно-ужасное. Что-то, что перевернёт наш мир, погрузит в хаос, и из этого огня родятся новые понятия, что хорошо, а что плохо; что можно, а что нет; за что можно убить, за что стоит дать орден; родятся новые герои и новые изгои. Скоро… Всё будет очень скоро…

— Хватит! Вы с Вепрем, как попугаи заладили одно и то же. А что будет, так и не сказали, даже не предположили. Давай не будем загадывать, а просто пойдём вперёд, в будущее, не отворачивая взгляд от опасности. Я пойду туда.

— Дело твоё. Я просто пожелаю тебе удачи, и давай после твоей встречи встретимся в нашем кабаке?

— В десять?

— Как обычно.

***

Быть в ссоре, в споре с самим собой — это невыносимо, депрессивно и, в то же время, довольно отрезвляюще. Приводишь сам себе аргументы и убеждаешь в том, что вещи, которые тебе были необходимы, без которых ты не мог жить, и идеи, твои принципы — это всего лишь твоя собственная клетка, собственная мягкая, жёлтая комната. Понимаешь, что всё не так важно. Поток времени, бегущий, как быстрая река, меняет не значение тех или иных вещей, а всего лишь твоё отношение к ним. Твоё восприятие действующей реальности. Каждый из нас находится в выборе жизненного пути, мы меняем рельсы и сталкиваем свои поезда с другими. Порой бывают приятные встречи, после которых остаётся добрый осадок, а бывают тяжёлые, словно пассажирский поезд вашей души столкнулся с тяжеловозом, который в щепки разнёс вас, оставив ледяные осколки отражать следы лиц, плюющих на вас. Серые, пустые глаза людей, а ведь им даже не интересно, что, возможно, именно их гнилые жизни спас человек, который погиб вчера. Они смотрят на нас и ненавидят. Это люди… Мы ненавидим друг друга — жестоки и не сдержаны, равнодушны и эгоистичны. Но что сказать, если человек равнодушен сам к себе? Если ему наплевать на себя… Он просто всеми путями убивает себя, не веря в хороший исход. Даже, проще сказать, не веря ни в какой исход. Он живёт без цели. Просто живёт, просыпаясь каждое утро, а порой не ложась спать. Пребывает в душевном одиночестве. И даже если он с кем-то, у него есть человек, который заботится о нём, ну по крайней мере делает вид, что заботится, у него есть работа, есть друзья и увлечения, вот скажите, почему он всё равно несчастлив? Он страдает душой… Ему наскучивает сложившийся порядок вещей, он, может, желает быть в другом месте, с совсем другими людьми. Он будет тихо умирать, пока не вырвется за круг своего размеренного, привычного мира. Пока не сбежит из реальности, которая его окружает. При людях, которые его знали, он будет так же улыбаться, надевать такую маску, которая раньше была его настоящим лицом. Люди меняются… Порой люди меняются из-за людей, но это больше подразумевает самообман критического уровня. Бывает, меняются потому, что по-другому не выжить. Но вот когда они меняются и, замечая это, боятся этого, боятся меняться… Нет, не из-за того, что они становятся злыми, жестокими, а потому, что они изменились неожиданно быстро, и теперь их прошлые принципы никак не уживаются с нынешним мировоззрением. Их идеалы сменились на совершенно противоположные. В такой ситуации реально начинаешь гореть. Едет крыша… Ты чувствуешь, как тяжело в тебе уживаются два разных, не близких друг другу человека, которые устраивают войну и разрывают на куски биологическую оболочку, желая подчинить тело своей воле. Вот отсюда и появляется пустота и полное наплевательское отношение к тому, что будет дальше… А если дальше и вообще ничего не будет, то всё равно плевать… Просто жить, и будь что будет. Нежно ласкать в груди свой единственный идеал, который принимают оба тебя…

***

Стало заметно холоднее. Пока я шёл до указанного адреса, весь продрог. Вот она, обманчивая погода Питера — вроде зима, а на улице дождь, проходит час, и уже идёт снег. Только что было приемлемо тепло — и в раз поднимается ветер, и становится невыносимо холодно. На улице было темно, темнеет-то очень быстро. Но как же было темно во мне. Я уже не знаю, о чём думать. Седой и Вепрь нагоняют панику, но нужно ли быть осторожным до такой степени, что безумные мысли в голове подсказывают о развитии паранойи, или же стоит жить как до этого, размеренно, быть на чеку, но не преувеличивать зашкаливающий показатель страха и волнения.

В подворотне, в которую я входил, не горел ни один фонарь. Я проскочил арку, посмотрел на небо. На небесном покрове не было ни одной звезды, суровость городской жизни, ночь практически без видимых невооруженным взглядом звёзд. Я вошёл в парадную и поднялся на третий этаж. Дом был нежилой, его готовили к сносу, и обитали здесь только бомжи. Расписанные стены говорили о том, что здесь собираются ещё, и представители разных молодых сформировавшихся субкультур. На стенах был фарш из нацистких, наркоманских и блатных записей. На одной из стен был выведен стих Николая Гумилёва:

«Вероятно, в жизни предыдущей

Я зарезал и отца и мать,

Если в этой — Боже Присносущий! —

Так позорно осуждён страдать.»

Это было очень неожиданно. Неужели в этом сумасшедшем мире кто-то ещё увлекается поэзией? На полу валялось много бутылок, разбитых, иногда целых по форме, но все без исключения пусты по содержанию. Этажом ниже, когда проходил, чуть не вляпался в человеческие отходы, там вперемешку было дерьмо и рвотные массы. Шмотки какие-то рваные, старые валяются. Шприцы. Вот он, разлад в уме молодёжи. Я закурил в ожидании своего собеседника. Молча смотрел в окно, было, конечно, мало что видно, на улице не было почти освещения, но всё же я увидел фигуру человека, который точно знал, куда держит путь. К моему удивлению — это был не Иржи.

Тяжёлые шаги, поднимающиеся ко мне, очень насторожили и напрягли. Я приготовился к схватке.

Человек приближался, я начал быстро изучать местность на вопрос, как побыстрее можно будет уйти. Я открыл створку окна, их было четыре и открывались они накрест. Быстро их открыв, высунул голову из окна. «Так, если прыгать, попаду на козырёк, он, конечно, хлюпкий, но выдержать должен, а там на землю и по газам.» Тем временем мой оппонент увидел меня.

— Пришёл.

— Как видишь.

Он подошёл поближе, и я понял, кто это.

— Как тебе вчерашний выход?

— Нормально, обычное дело, — да, конечно, подумал я, до сих пор голова болит и слабость во всём теле. — А тебе как? Слеш. О чём ты хотел говорить?

— Скажи Панк, ты когда-нибудь хотел стать мэром или губернатором или же каким-нибудь нефтяным магнатом? — Усмехаясь спросил Слеш.

— К чему такой вопрос? — Насторожился я, ожидая предложения сдать своего напарника.

— У тебя есть такая возможность. Многим инквизиторам надоело рисковать жизнью не пойми ради чего, выглядеть, как оборванцы и терять друзей. С нашим архинквизитором на связь вышли посланники тёмного мира. Адские твари предлагают нам пакт о ненападении. Мы не трогаем их лазы в наш мир, не мешаем им развлекаться с людьми, в ответ они не нападают на нас и наших близких, и все инквизиторы занимают самые высокие посты во всех отраслях. У нас в руках будет вся власть, мы станем королями мира. Мы всегда будем обеспеченными и не тронутыми. Нам не придётся больше прыгать и изображать из себя героев, о которых так никто и не узнает. Мы сами будем творить жизнь. Инквизиторы будут властвовать над всем. По поводу согласия завтра будет большое собрание. Там будут все инквизиторы и нам там тоже придётся быть — и Седому, и Иржи, и всем. Решение остаётся за большинством.

Мы стояли в подъезде с моим новым знакомым. Он очень хотел встретиться, чтобы поговорить начистоту. Его компания была мне не особо приятна и, откровенно, я не сильно вникал в подробности нашего разговора, пока он не шокировал меня своим вопросом:

— Что ты думаешь по этому поводу? Чью сторону ты выберешь?

— Что? — Я задумался о своём и совершенно потерял нить нашего разговора. Я не понимал, о чём меня спрашивает собеседник.

— Никому не удастся избежать этого. Тебе придётся сделать выбор и тем самым поставить точку в своей судьбе. Ты либо с нами, либо против нас.

— Я не могу понять…

— Придётся! Выбор есть у каждого. Ты решишь исход своей судьбы. Тебе придётся сделать выбор. Хаоса не избежать.

— О чём ты?

— Хватит! Если ты решил передо мной дураком прикинуться — не получится. Я не желаю продолжать беседу. Но ты должен понять, что завтра всё решится…

Он развернулся и направился на выход. Я не понял, что он мне впаривал минут десять. Поэтому резко схватил его за плечо и развернул:

— Повтори. О чём ты? Какой выбор?

— Пакт с адом о ненападении. Будет собрание завтра. На нём решится, соглашаемся или нет. Братство инквизиторов, один за всех, коллективное принятие решения.

— Как можно вообще брать на рассмотрение такое дело? И, кстати, я-то при чём тут? Собрание, мне же нельзя…

— Опомнись, ты теперь — инквизитор среднего ранга. Ты — не ученик. Теперь ты должен, просто обязан быть там. Я ухожу.

Он развернулся и ушёл. Я пребывал в шоке. Договоренности с адом. С чем априори нельзя договариваться. Они же ненавидят людскую расу. Уничтожают её, страхом делают жизнь людей невыносимой. Как с ними можно договариваться. О чём только. Это бред. Люди идиоты. Ведь как говорится: пророк бы сказал — прости, человек бы сказал — ответь, демон подскажет — сделай вид, что всё нормально, припрятав козырь, которым сможешь воспользоваться для личной выгоды… Нельзя верить демонам, нельзя с ними играть, они-то точно никогда не окажутся в проигрыше…

***

Я — идиот, невыносимый тупица, баран. Как я мог сомневаться в их предчувствиях, в их интуитивном мышлении. Они оказались правы, ударив точно в цель. Почему я, как всегда, не придаю значения вещам и потом жалею об этом? Почему нельзя было просто довериться инстинктам и обострённому чутью моего напарника? Нет ведь, мы ж ещё плохо про него подумаем, что у него, мол, крыша поехала. Опасность, перемены, глобально-катастрофический кризис — всё ерунда, это ведь я не могу в это поверить, значит, этого не может быть, а тут хлоп, как снег на голову, чуть ли не спланированный закат человечества. Договор, не только за существование, а просто за идею которого инквизиторы должны были бы понести наказание свыше и стыдиться. Он порочит саму затею, сам смысл нашего пребывания в этом мире. Всё, за что мы боролись, теперь рассматривается под микроскопом, и на всё накладывается цена. Сущее издевательство над памятью о павших братьях в борьбе за людей. Этот пакт — это и есть великое нарушение кодекса, осквернение наших идеалов. Неужели инквизиторы смогут продаться? Надеюсь, Арнамент этого не допустит. Он мудр, силён и не должен сломаться под криками о лживом счастье со стороны трусливых сявок. Надо сообщить Седому, нужно готовиться. Он был прав, а я, как негодяй, настоящая сволочь, поставил под сомнения его шестое чувство. Я не доверился ему. Делать нечего, нужно торопиться. Потравлю себя в следующий раз.

Я бежал к нашему кабаку. Дышать было тяжело, слюной чуть ли не захлёбывался. Я чувствую, что скоро будет война. Нельзя доверять адским тварям, они усыпят бдительность, а потом всадят нож в спину. Если будет заключён пакт, мы не сможем воспрепятствовать приходу в этот мир бесов, демонов и всякой дряни. Они же тоннами ломанутся сюда, а затем, собрав армию у нас под носом, атакуют, плевав на пакт. Тогда единственный сдерживатель сломается и наступит конец света, наступит эпоха хаоса, смерти и жестокости. Тысячелетнее правление Сатаны на земле до второго пришествия Спасителя, что положит свою жизнь на чашу весов и спасёт человечество.

Я влетел в кабак. Минуя первый зал, выскочил к бару, где сидел Седой. Бармен сегодня — моя очень хорошая знакомая, но в жару, в панике я даже не поздоровался с ней, а сразу подлетел к Седому и сказал:

— Ты был прав! Как всегда, прав! И ты, и Вепрь — вы чувствовали, я должен был вам довериться!

— Что случилось? — насторожился Седой и оторвался от своего стакана.

— Грядёт война! — Взгляд Седого замер на одной точке, потом он спокойно, но немного грубо сказал:

— Выкладывай, — и склонился над стаканом.

Я рассказал всё. Про встречу, про пакт, про мысли инквизиторов, про своё понимание невозможности сотрудничества с демонами, обо всём.

— На собрании решение должно быть единогласным? — Сдержано спросил мой наставник.

— Слеш сказал, что по выбору большинства, — задыхаясь ответил я.

— Слеш в этом пока не сильно шарит. Это не просто опрос кто «за», кто «нет». Решение будет влиять на работу всех инквизиторов в дальнейшем. При решении «за», чему я воспротивлюсь, инквизиторы миру будут уже не нужны, и нас могут распустить, поэтому тьма и старается сделать предложение, от которого никто не сможет отказаться. Это подкуп, взятка, размеры которой ни ты, ни я не можем даже представить, невообразимая щедрость господ из ада. Безбедная жизнь во всех благах цивилизации, пока вокруг текут моря крови. Нельзя инквизиторам давать власть в руки, они же рванутся отыгрываться на человечестве. За каждого погибшего брата, за каждый плевок в спину. Создадут фашистский режим и пойдут на преступление против гуманности, против правды, против добра, против бога, который, если решение будет «за», походу дела, покинет нас всех, дабы преподать нам хороший, жестокий, но легко усваиваемый урок жизни.

— Что делать нам? — Нервно спросил я.

— Выпьем и спать пошли. Силы нам понадобятся. Мы стоим на пороге войны и ужаса нам не избежать, — безмятежно, спокойно ответил Седой.

Холодная ночь сопровождала затянувшееся время. Я лежал в постели и смотрел в потолок, думая о завтрашнем дне. Этот день мог уничтожить привычный порядок вещей и поменять жизнь на смерть, а счастье и любовь на страдания и страх. Часы пробили три ночи. Время дьявола, подумал я… Неужели, скоро каждая минута в этом мире будет частью времени зла. Земля выплатит свою кровавую дань и, если переживёт эту эпоху, вдохнёт с новой силой жизнь, оставив время смерти предкам.

***

В предвкушении неизвестности пытаешься ощутить как можно больше благ цивилизации, потому что трезво понимаешь, что, возможно это в последний раз или следующий раз будет совсем не скоро. Побриться, принять тёплую ванну, расслабиться, лежать в воде и ни о чём не думать. Потом душ, чтобы смыть с себя свою же грязь и почувствовать себя действительно заново рождённым. Надеть на себя тёплые вещи, ведь не знаешь, сколько предстоит слоняться по миру, пока всё снова не стабилизируется. Ночевать где придётся, если повезёт, то даже у знакомых в тёплом помещении, а если нет? В подъездах, на скамейках, на улице в постоянном напряжении и в предчувствии окружающей тебя опасности. Когда ещё предстоит возможность смыть с себя грязь и расслабиться за чашечкой тёплого, бодрящего, ароматного кофе, спокойно потягивая сигарету, наслаждаться утренним, зимним солнцем.

У свободы есть одна не очень хорошая сторона, в настоящей свободе нет уюта и нет тепла. Пребывая в ней, ты не можешь связывать себя с местами и людьми. Люди для тебя — это поток пересекающих твою жизнь лиц, которые никогда тебе не запомнятся, потому что больше никогда с ней не пересекутся. Отношения? Нельзя… Это не риск, это стопроцентная вероятность того, что созданный вами идеальный, райский мирок рухнет в тот момент, когда тебе снова предстоит бежать. В свободе нет счастья, потому что в ней нет покоя. Обманчивые выражения на подобии «живи на полную катушку — умри молодым» имеют свою правду только для тех, кто рано покинул мир и не успел начать разубеждать себя в этом. Кто не успел разочароваться в свободе и поставить под сомнения всё, во что верил. Переходя невидимую грань, наше мировоззрение меняется и уже вместо постоянной беготни, драйва и треша, хочется обыкновенного, банального домашнего уюта и человека, который будет рядом, не смотря на то, какой же ты ублюдок. Скольким я делал больно… Я осознал всю глубину и кровоточивость их ран только когда попал в ситуацию, из которой для меня нет доброго выхода. Остановиться — значит предать свои убеждения, пойти против самого себя. Пойти дальше — значит продолжать жить, как бродяга, радоваться мгновению и совершенно не быть счастливым от того, что увидел новый день. Проще говоря, бежать, просто потому, что надо бежать.

***

Как бы то ни было странно, нелепо и глупо — это не сон. Я шёл на совет, думая обо всём происходящем, и терялся в своих мыслях, как младенец в одеяле. Я был пуст, потерян и даже мыслями не мог ни за что зацепиться. Ни где в себе я не мог найти успокоение, грустно понимая, что всё происходит здесь и сейчас, и я — тайный свидетель, наблюдатель переворота лунных путей в головах освирепевшего стада, которому кинули очень сладкую кость. Сладкую и большую, что на всю жизнь собачью хватит. Теперь не важен им их внутренний мир, не важно жить, заботясь и защищая беззащитных и слабых. Шёл и чувствовал, как в жилах стынет кровь и от бессилия кружится голова. Мы теряем себя, гасим в себе свет и ртутью заполняем всё тело, думая, что спасаемся от лишнего кровопролития, убивая себя.

«Ну, чё пялишься? Театр что ль?»… Я готов к сегодня…

« — Вам не нужна помощь?

— Мне нужна зажигалка!»… Встретить судьбу…

«Всё, я бросаю пить, бесповоротно и окончательно.»… Правильно сказал Седой, мы пока ничего не можем сделать… Просто надо отдохнуть и идти на встречу судьбе…

« — Это был бес.

— Всего-то?». Проблема в том, что я хорошо знаю себя и могу судить по людям, просто посмотрев в зеркало.

«Меня зовут Седой, я — инквизитор.». Люди никогда не откажут себе в своём любимом грехе…

«Ты — не человек… Пойдём?». Как бы мы не казались другими — мы всё равно такие же люди, такие же жестокие, такие же мелочные и трусливые…

« — Они будут здесь через час. Он знает, что мы здесь.

— Что делать?

— Ничего. Мы будем отдыхать. Впереди бой. Готовься.». Просто отдохнуть перед тяжёлой схваткой. Они не устоят перед таким искушением…

«Молчи… Он уже здесь.». Надеюсь, Арнамент будет более благоразумен и не допустит такого страшного суда над человечеством…

«Идиот! Ты зачем на свет ломанулся как ошалелый?». Почему мы не можем, как они, просто поддаться греху и жить спокойно? И сколько нас таких, не желающих вставать на задние лапки? Насколько тяжелее будет нас перетянуть на свою тёмную сторону…

«Панк. Больше сказать нечего.». Что будет? Мы просидим на этом заброшенном складе сутки или двое, пока от скуки все не проголосуют за один исход и, в последствии, возможно, пожалеем?

«Я заканчиваю в десять. Может сходим куда-нибудь?». А если тронут её? Как я переживу очередную смерть человека, который мне небезразличен. Хоть в охотника превратись, если можно было бы, чтобы ничего не чувствовать. Не страдать больше, не искать смерти…

«Ты читал, когда-нибудь об оборотнях?». Это те, кто сегодня превратятся в прихвостней тьмы, забыв о своём истинном долге…

«Его зовут Вепрь. Он как раз этим и занимается сейчас.». А этим он занимается сейчас? Что он делает? Я точно знаю он тоже что-то готовит. Он был прав… Он чувствовал… Чувствовал…

«Плевал я на кодекс! Я с вами.». Сейчас всё в наших руках… Мы сами творим решение, не нарушая кодекс. Но как при этом не замарать свою совесть?

«Ты его взял, значит ты ему доверяешь, а я доверяю тебе.». Безумны мы все, кто позволил сегодняшнему заседанию вообще произойти…

« — Седой, а можно я на один клык обворую тело этой суки?

— Да ради Бога, хоть голову в качестве сувенира забирай… Но помни, утром клык превратится в человеческий зуб.

— Правда, что ли?

— Конечно.». Чревоугодие… Наша слабость… Мы слишком любим себя и, видимо, не способны на отречение от возможных благ ради даже спасения жизней…

Что-то изменилось… Человеческая жизнь для них начинает приобретать цену.

«Тебе придётся сделать выбор. Хаоса не избежать.». А и так не получилось бы… Хаос — это мы сами. Мы самые грязные, беспощадные, мерзкие убийцы самих же себя… Мы и есть посланники ада. Люди… Мы все твари… Мы все виновны…

Всё в наших руках…

***

Нас собрали на старом, заброшенном складе, куда спокойно поместилось сто двадцать четыре инквизитора в чьих рядах были и мы с Седым. Высокие потолки, трещины по стенам, мрачно и много паутины. Приличных размеров зал и подъём чуть наверх, как трибуна, выломанный деревянный пол. Жёлтые стены, выцветшая краска и мусор. Всё здесь больше напоминало каморки, в которых закрываешь тёмные дыры. Неяркий, несильный свет, как будто расставлено по помещению множество приглушенных ламп. Запах сырости и привкус масляных веществ во рту. Скрипучий пол, видно, как срывали с него куски ламината. Из этого места уличные бродяги устроили общественную ночлежку, совмещённую с туалетом и местом для распития самого дешёвого пойла. Чем они хуже нас, может, они ещё и лучше нас. Мало окон, они все почти под самым потолком. Акустика хорошая, были слышны разговоры собирающихся, если кто-то чихнёт — тоже было сильно громко. Гул голосов, рассуждающих о том, к чему мы идём.

— Седой, что будет? — Обречённо спросил я.

— Я не знаю. Думаю, никто из присутствующих здесь не даст тебе ответ. Давай просто подождём и всё узнаем, — я кивнул в знак согласия.

Сзади подошёл Иржи и тихо встал рядом. Он был подавлен и молчалив, с очень хмурым взглядом и потерянным видом. Я посмотрел на него, но решил не трогать в такой момент, а просто положил руку на его плечо. Он посмотрел на меня и, молча покачав головой, положил свою руку поверх моей. Инквизиторское братство… Мы все варимся в одном котле, мы бойцы одного фронта и если мы не будем поддерживать друг друга, то будет совсем тускло переживать своё горе в тишине пустых улиц с мелькающими лицами людей, которые, возможно, даже представления не имеют, что такое потерять друга.

— Совет боевых рейдовых инквизиторов, специалистов по нечисти среднего уровня под предводительством тринадцатого архинквизитора Арнамента объявляю открытым, — объявил на весь зал глашатай архинквизитора.

Здесь обычное дело, что после громких официальных объявлений в ответ слышна только тишина. На своеобразную трибуну, на возвышенность вышел Арнамент.

— Все явились? — Спросил он у глашатого.

— Кроме Марка… Сами понимаете…

— Заткнись! — Сквозь зубы сказал Арнамент и кивнул головой в правую сторону, явно показав, что не хочет говорить на эту тему.

Мне показалось это интересным, очень любопытно, кто такой Марк? Я не слышал о нём ни слова.

— Седой? — Тихо спросил я.

— Не сейчас! — Грозно прошипел он.

Ладно, потом скажу ему об этом.

— Как вы знаете, за последние четыре месяца мы потеряли более сорока опытных инквизиторов. Для нас эта потеря, с которой можно смериться, но я говорю — хватит! Хватит мириться с тем, что погибают наши братья. На повестке дня стоит серьёзный вопрос: как вы знаете, мы будем говорить о предложении перемирия со стороны представителей ада.

Звонкий, бархатно-мягкий голос Арнамента был прерван криками инквизиторов.

— Это недопустимо, это ошибка! Нельзя с ними контактировать — их надо гасить, отправлять назад в ад, как всегда это делали!

— Это война не имеет конца, мы будем продолжать умирать за людей, которым на нас наплевать!

— Это наш долг! Самоотречение, мы жертвуем спокойным пребыванием в этом мире для их спокойной жизни!

— Спокойной? Они убивают сами себя! Мир превратился в зону боевых действий. Мы умираем за пустой звон!

— Это их путь. Мы всегда шли рядом и помогали им.

— Особенно в средние века, когда подобные люди сжигали на кострах таких, как мы, за то, что подобные нам им пытались помочь.

— Они неправильно действовали! О нас сейчас никто не знает, и мы мирно сосуществуем.

— Да, а если о нас узнают? Кто даст гарантию, что эти же люди не начнут истреблять нас, как чума выедала города!

— У них никогда мозгов не хватит! Они жестоки, мерзки, но кто мы такие, чтобы уходить с рубежей сдерживания нечисти и кидать этот мир в лапы Люцифера!

— Если Люцифер придёт, нам всё равно крышка! Он сильнее всего, что мы можем поставить в противовес!

— Если он придёт. Или сильные мира того. Не забывай, что мы тоже не одни! Придут ангелы, придут архангелы! Придут не рождённые на земле бойцы. Равновесие сил будет всегда. Мы не имеем права отступать! Мы стоим на одной ступени с ангелами у бога, только мы смертные, с кровью и плотью, боремся, как можем!

— Что вы несёте? Вы больные фанатики. Бог, ангелы, здесь и сейчас только мы! Даже не все мы. Не все инквизиторы, а только инквизиторы тринадцатого архинквизитора. Мы сами творим наше будущее, а если мы будем продолжать войну, у нас не будет будущего.

— Это что вы несёте? Безумные глупцы, трусы и идеологи мыслей, что мы можем красиво существовать отдельно от этого мира. Мы тоже часть его и не имеем право погружать его в огонь.

— А что вы предлагаете? Погибли наши братья: Бульдог, Осман, Стартёр и ещё много классных ребят, их уже не вернуть, они умерли! А если завтра умрёшь ты, ты, ты — инквизитор, говоривший в данный момент стал тыкать пальцами по сторонам. — Возможно, я. Мы — мусор в глазах тех, за кого не жалеем жизни!

— Бульдог, Осман, Тренд и остальные погибли в борьбе со злокачественными опухшими мешками гноя, убивавшими всех на своём пути, мучая женщин и разрывая детей на части! Они выполнили своё предназначение.

— А те, кто не погиб в борьбе? Наш средний возраст смерти сорок лет, мы умираем так рано и так страшно. Это разве хорошо? А, конечно, простите, если ты долгожитель тебя отправляют куда-нибудь в засрань, в маленькую деревеньку в качестве лесничего, наблюдать за равновесием в богом забытой дыре. Отлично! Я умру в деревянном доме с топором в руке. Слышите, друзья, что нам предлагают, — довольно много инквизиторов на это ответили смехом.

Меня больше поражали присутствующие шкафы. Охотники с совершенно безэмоциональными лицами, им вообще было побоку всё, о чём здесь говорилось. Они не относятся к нашему кодексу, они — отдельная от нас каста. Никогда не знаешь, что у них на уме и какие у них принципы. Они, словно роботы, знающие только цель — убивать любое зло! Зачем? Почему? Просто потому что так надо! Им плевать на наши пакты-шмакты, они всё равно будут уничтожать любое зло. Они вообще живые или реально роботы, обтянутые кожей? Тем временем, спокойная речь в спорах переросла в крик.

Конец ознакомительного фрагмента.