Когда овцы станут волками

Алексей Немоляев

2099 год. Санкт-Петербург. На набережной найдено обезображенное тело молодой девушки. Следователь Фролов узнает в убитой свою старую знакомую. Для того, чтобы раскрыть дело, ему придется погрузиться в пучину безумия нового, разрушенного Гражданской войной, мира. Поток – современная виртуальность – заставит Фролова вспомнить все. Случайность ли то, что именно ему предстоит решить головоломку и встретиться с убийцей лицом к лицу?

Глава 2. Тело

Нева впитывает блеклые отсветы вывесок и хоронит их искусственные зарева на глубине. Игривые блики преломляются, сливаются друг с другом… появляются, пропадают, прячутся, выглядывают из-под легкого тумана, стелющегося по мелкой брусчатке длинной набережной. Одинокая девушка в ярко-красном шлеме, модный потоковый девайс, выбирается из речного такси и семенит к грибовидной станции монорельса. Ее ладони переливаются живыми татуировками, а в руке зажат лепесток курительной трубки. Она подносит сигарету к маленькому аккуратному рту, покрытому штукатуркой зелёной помады. Чуть не врезается в прохожего, мужчину-коротышку, обёрнутого в серый дождевик.

За дополненными плагинами ничего не видит. Для многих поток стал куда значимее грубой реальности…

Фролов на пару секунд вспоминает своё первое погружение. Первая модель капсулы, еще без минироботов. Тело, облепленное десятками датчиков, передающих/принимающих импульсы… в темноте расфокусированного пространства, полнейшей пустоте, слитой с мягким гулом бьющейся в ушах крови… смутное неведение… немного страшно, но не более, чем перед прыжком с пяти — или десятиметровой вышки в бирюзовый бассейн. А потом… наступает момент полёта: странный восторг, смешанный с головокружением, трескучий шорох в виртуальных пальцах… реальное тело далеко, за границей видимой вселенной, в другом под-пространстве… незначимом, нетвердом… Ты здесь, в переплетении диких линий, прерывающихся, возобновляющихся… пунктирных плашек потокового рассвета, одиноких закатов, разверстых перед расширенными зрачками…

Там есть все, что нужно. Может, даже больше.

А реальность сера… в ней много оттенков серого, пробирающих до костей — неприступная серость, блеклая, как распластанное над головой небо…

В потоке спокойнее. Обычное дело не только для Фролова. Мир поражен потоковой цингой, всеохватной системой передачи информации по эфирному полю Земли. Сигналы пролетают сквозь внутренности планеты и считываются потоковыми вышками, разбросанными по голубому шару.

Одна из башен взирает на город. Высока, далека, неприступна, защищена гарнизоном отборных американских солдат. Причина нового расцвета Петербурга, пережившего революцию 1917-го, голод второй мировой… отливает красной тревогой в зашоренном взгляде… Завеса дождя полу-скрывает ее свечение.

Фролов потирает заледеневшие руки. Пейзаж утопает в дожде. Подспудный пейзаж, холодный и суровый. Воздух все еще носит в себе одинокие молекулы нейрогаза, но уровень загрязнения невысок.

Взгляд Фролова упирается в магнитный навес над головой, защищающий место происшествия — огромное прозрачное полотнище. Что-то слишком поздно. Вам так не кажется, господа криминалисты? Понимаю, утро… всем хочется отдыхать. Сутки подходят к концу. Но… вы-то поедете домой, а мне еще…

— Кофе не хочешь? — говорит Денисов. — Могу послать кого-нибудь… Оперативника. Куда они запропастились?

— Где твои очки?

— К черту. Глаза болят. Давай пока сам. Если что потом в архиве гляну.

Фролов собирается с духом. До сих пор не привык к виду мертвецов. Первая секунда всегда растягивается в крохотную вселенную неловкого страха. Смерть оседает в мозгу, наполняет вены свинцовой дрожью. Предвкушение уже шепчет в ухо.

Секунду. Еще секунду. Сейчас буду готов…

Рассвет подкрадывается к городу. Замрет бликом в окне черного небоскреба, покрасуется несколько коротких мгновений, а после убежит прочь, вылетит за рамку фасада.

У колоссов много глаз… геометрически выверенные чудовища, захватившие Петербург. Окна похожи на светлячков… их все больше и больше. Будто слетаются к мертвому телу.

В их неприкрытых пустошах колосится жизнь. Обычная, человеческая. Одинокая, тусклая, несведущая. Сонная, тонкоструйная, тревожная.

Пьют кофе, стоя у окна, напротив квадратной современности, протягивают руку к дрону-доставщику, зависшему над подоконником с пакетом в цепких клешнях…

Всё, как на ладони… но взгляд не цепляется… скользит, непрерывный, как выпушенная стрела… после: снова вторгается в блеклую серость низкого неба.

Денисов мурлычет глупую песенку про князька Рязанской области, где «Кузька» рифмуется с исковерканным словом «рюзке», а «поток» — с тем крохотным предметом, который этот Кузька засовывал в воздуховод атомной бомбы.

Ладно. Сейчас. Нужно работать…

Фролов подкрадывается к металлическому контейнеру, раскрытому в холодную пустошь. Шаги следователя похожи на тихий шелест далекого монорельса, который шуршит где-то там, за границей восприятия…

Поток выводит отстраненные цифры рядом со стальной крышкой, откинутой в темноту: несколько безынтересных графиков, температурную карту, ведающую о всеобъемлющем холоде металла (3,4 по Цельсию, слилась с осенью вокруг)… 340,5 килограмм, дюралевые пластины покрывают плоть контейнера, производство… неизвестно, есть нечто похожее у транспортной компании «Стекс» (межконтинентальные перевозки), и еще…

Брррр… над головой проносится длиннокрылый беспилотник, белая торпеда. Отзвук торчит в воздухе бесплодной одинокой нотой…

Такие контейнеры обычно используются для перевозки ценного оборудования/медицинских препаратов. Хорошая защита от попадания посторонних веществ и микроорганизмов. Строгая консервация… Тело могло томиться внутри десятки лет, прежде чем его коснулось бы разложение.

Похожими ящиками также пользуются: сборщик чипов Олдбрикс, моторная компания Драйвмоторс, несколько фирм по производству проводниковой жидкости для потоковых камер, белковая ферма братьев Александровых, лабораторная клиника Герника… Но точного совпадения нет.

Магнитный замок взломан монтировкой. Изогнутый металл грубого инструмента, как сломанная стрелка компаса, валяется неподалеку. На нем светятся отпечатки толстяка. Внутри контейнера — залитая всплесками крови пустота.

На обратной стороне крышки — неопознанный отпечаток большого пальца руки. Не толстяка… не кого-либо иного, кого знает поток. А он знает многих. Кто когда-либо попадал в сети камер, казенной статистики, просмоленных архивов… все все все… но этого человека (человека ли? может, чипованого?) нет в базе.

Контрабандисты (мысль, очевидная до невозможности, подтверждается) частенько не попадают в статистику. Прячутся, сражаются с информационной определенностью, желают оставаться в густой тени.

Но… контейнер… зачем? Слишком много мороки для грязного перевозчика оружия, твердотельных носителей и гремучих наркотиков.

Поток выплескивает в глаза новые данные. На боковой стороне контейнера обнаружены частицы сэвилена (из такого изготавливают выдувные изделия, шланги, прокладки, игрушки, получают атмосферостойкие, прозрачные пленки, обладающие, по сравнению с полиэтиленовыми пленками, более низкой температурой плавления). Температура размягчения тоже ниже: 35—90 градусов по Цельсию… так что, судя по структуре…

Мысли эфира на этот счёт полностью совпадают с мыслями Фролова.

— Наверное… скорее всего, находился рядом с… был какой-то радиатор отопления, или…

— Что?

— Других следов нет… Есть кровь, на дне контейнера, но… без определения ДНК не понять, чья она.

— Жертвы, — говорит Денисов. — Чего тут непонятного? Переходи уже к телу…

Красная линия пролегает от серого контейнера к спрятанному от глаз трупу. Судя по очертаниям, всплывающим из-под непрозрачной накидки, девушка лежит на животе, раскинув хрупкие руки… мысль, странная, страшная: так спит его, Фролова, сестра… тонкогубое блеклое личико нежно сопит, зарывшись в пуховую подушку.

Денисов щелчком отправляет тлеющий бычок в короткий полет. Грузин продолжает напевать себе под нос, но мотив становится более глубоководным, низким, простым, похожим на колыбельную. К щетине цепляются всполохи полицейских мигалок: красные и синие. Ухмылка не сходит с лица, потому что… потому что…

Веселость… она не дает свихнуться. Связывает острые осколки, склеивает разбитое сердце. Память должна пожинать, разрушать… и она пожинает, разрушает, превращает жизнь в трескучее двуединство тревоги и сожаления. Надо жить и бороться, даже, когда нет сил… Белковый алкоголь все еще не выветрился с вечера, гулко плещется в крови.

— Оперативники обещали достать билеты на игру, — говорит Денисов.

Фролов пожимает узкими плечами.

— За сколько?

— Двадцатка.

— Шутишь? — говорит Фролов.

— Какие тут могут быть шутки?

— Это же, — ветер бьет по лицу, опаляет кожу ледяной моросью, — слишком дорого, нет?

— Думал брать у перекупов, — Денисов кашляет, — за тридцать пять… Но место там в самой жопе. А здесь подгонят самое то. Так что, ну… тут и думать нечего.

Грузин наклоняется над телом, нависает черной тенью над серым брезентом. Рука бережно цепляет край мягкого пластика и открывает в мир мертвую девушку.

Чёрные волосы блестят от запекшейся крови. Кажется, будто затылок залит густой смолой.

Рядом горит потоковое окно: личность не установлена, возраст 23—27 лет, время смерти — около двадцати четырех месяцев назад.

Фролова пронзает копье смутной тревоги. Он касается дужки очков, чтобы начать диктовку (он привык отдельно записывать разные свои мысли, идеи, лейтмотивы сознания). Он говорит: «Месяцев? Значит, контейнер не позволил телу разлагаться… Находилось в ящике… два года… расследование может усложниться, но не думаю, что…»

Замолкает. Останавливает запись. Кончик пальца встречается с холодным полипластиком дужки.

Лицо девушки не считано. Но это быстро исправить. Надо перевернуть тело. Дать потоку увидеть. Но пока что… На ступнях и щиколотках убитой краснеют ссадины, руки (ладони, предплечья, плечи) — в рваных ранах разного размера и глубины. Ссадины — не более миллиметра, без нагноения и следов разложения эпидермиса. В остальном… что странно, кожа девушки будто бы выбелена… блеклая мертвенная белизна. Нет, Фролов уверен, это не обычная бледность трупа. Здесь что-то другое. Хотя аналитический ИИ молчит.

Может, криминалисты смогут отыскать что-то в ее крови?

Одежда нетронута убийцей, надета на девушку уже после смерти. Черные холщовые брюки зауженного покроя и белая, отдающая синевой, закрытая блузка с широкой линией воротника. Взгляд ниже, ниже… На ступнях блестят черные туфли с низким каблуком, как у монахинь церкви святого Райана. На ребристых подошвах — мельчайшие частицы кварца.

Это ничего не дает, и Фролов смахивает информацию, а после кивает Денисову.

— Куда… черт, куда они запропастились? — говорит напарник, ища взглядом криминалистов. — Хрен с ними. Сами перевернем. Подсоби.

Тело мягкое и податливое. Касание обжигает руку мертвенным холодом.

— Вот так, — говорит Денисов.

Секунда успевает раствориться в воздухе… Взгляд Фролова падает на обезображенное лицо убитой, и… нет… не может быть…

Неужели это она?

Лиза?

Ее лицо в темно-алой крови, одинокий глаз открыт в предрассветную темноту, щеки исполосованы, но… Фролов сразу же узнает ее. Следователь с силой сжимает пылающие веки.

Жгучая тревога бьет в набат.

Гулко.

Громко.

Бешено.

Может, все-таки, не она? Просто похожая на нее девушка?..

Открывает глаза (нужно большое усилие), дыхание затаено, скрадено устрашающей картиной… нет, он не мог не узнать ее.

Ужас накрывает его.

Это Лиза.

Сколько же времени прошло с последней их встречи? Не меньше трех лет. Значит, гораздо больше, чем пролежало в капсуле ее тело. Но… кто убил ее? зачем?

Вены леденеют под кожей. Выстуживающая дрожь пронизывает его, превращает в маленького, тщедушного человечка, слепленного из боли, страха, обезоруживающей пустоты…

Всплеск воспоминания рождает мертвый мир прошлого.

Последняя встреча (освежеванное солнце горело высоко, бросало лучи в пучину теплого океана) имела привкус чего-то неизведанного, немыслимого…

Но сейчас Фролов почти ничего не помнит.

Как же так?

Прошло совсем немного времени, и уже…

Память полупуста.

Несколько месяцев (после потокового пляжа Атлантики) он пытался найти ее, но… нигде, никак, ни единого следа. Огромный город поглотил ее. Не было связи ни в реальности, ни в потоке.

Ни-че-го.

История несбывшейся любви унесло последней океанической волной. Фролов остался наедине с гулом наплывающей воды. А что было дальше?

Не найдя ответа, ни единого следа, ни единого отзвука ее далекого имени, Фролов решил, что Лиза уехала. Она, ведь, часто говорила об этом. Хотела начать новую жизнь. Порвать со всем и умчаться в Америку. Или в Китай. И со временем Фролов убедил себя в том, что…

Реальность холодного ветра бьет следователя по лицу, отвешивает смачные густые пощечины. Строгие линии полицейской дополненности окутывают пространство вокруг него. Вот, во что превратилось ее хрупкое тело… Чувство жуткой вины пронизывает Фролова: может, если бы он лучше ее искал, то…

Денисов тычет пальцем ему в плечо.

— Ты там уснул, а? — все-таки, надел очки. — Странная штука, говорю тебе, слышишь? Система пишет, что… в общем, нет ее дела в архиве. Как так получилось?.. Так, значит… Елизавета Васнецова. Пропала примерно два года назад. Это исходя из того, что видеокамеры ее засняли в последний раз… эмм… два года и шесть дней назад. Но дела-то нет. Как так?

Фролов молчит, не может справиться с пустотой, проникшей под кожу. Сырой болезнетворный воздух с трудом протискивается в легкие, не может напитать кровь… Следователь задыхается. Окровавленное лицо Лизы светится под блеском криминалистических фонарей…

Портал в огнедышащую смерть. Зрачок меньше иголочного ушка.

— Да что с тобой? — Денисов погружает ладони в глубокие карманы дерматиновой куртки. — Плохо? Понимаю, видок не очень, но… мы же, вроде, привыкшие. Если надо, то… отойди, отдышись. Я, тогда, зову криминалистов, чтобы…

— Нет, — Фролов не узнает своего голоса… фразы глухие, сдавленные. — Все в порядке.

Трясущейся рукой дотрагивается до виска. Порыв ветра пытается сбить его с ног. Следователь хватается за денисовскую куртку. Дерматин натужно скрипит.

— Ты, случаем, не заболел? — волосатая рука несильно отталкивает напарника. — Плохо выглядишь. Тогда не трись рядом, а то… черт, сейчас вирус какой-то новый ходит. Понос и температура тридцать девять… Половина дежурных на больничном.

— Я…

Фролов хватается за мокрый воротник, как за нечто успокаивающее. Несущая стена реальности. Сам же утопает в пучине немыслимого…

Что-то страшное произошло. Не укладывается в голове. Мир падает на плечи титанической массой, раздавливает его. Жар ударяет в голову, прокатывается по телу, пульсирует в горячечных висках. Безмолвные губы хватают сырой воздух, который оседает в воспаленных легких.

— Продолжаем… ос-осмотр.

— Уверен? — говорит Денисов. — Правда. Если плохо, то…

Фролов отрицательно качает головой. Возвращает взгляд к окровавленному лицу. Лицу мертвой Лизы. Надеется, что раны нанесены уже после смерти. Но… злое предчувствие не дает покоя.

Поток высвечивает ее правую руку. Приближает изображение, показывает крохотный прокол в месте локтевого сгиба. Неровный, будто бы порванный по краям, частично заросший… Ей что-то вкололи перед смертью?

Стоп. Нужно понять. Что произошло этой ночью? Зачем избавляться от тела спустя два года?

— Еще у нее нет почки, — говорит Денисов. — Вырезали. Поток так говорит.

— Что?

— Может, Рыбацкая?.. Хотя… глаз-то еще ладно, мог бы и вырвать его когтем, но… нет… если бы не контейнер и не почка, то точно был бы мутант. Но почка. Может, чипованый какой слетел с катушек? Трудновато будет найти его спустя два года… Не смотрел, никто там не заявлял о побеге?

Фролов с трудом может разглядеть данные, высветившиеся в очках.

— Ничего.

— Хмм, — Денисов закуривает, и, что удивительно, мерзкий запах табачного дыма, проникая через нос в холодные легкие, приводит Фролова в чувство, возвращает в серую реальность; боль, резкая поначалу, проникает в подсознание, превращается в ноющий зуб, окруженный воспалившейся вдруг памятью. — Давно у нас не было… чтобы чипованый слетал с катушек. Не помню. Я, ведь, когда-то ловил. Может, год назад, или больше…

— Нельзя сказать точно… пока что нельзя, — говорит Фролов, а в душе — безвременное непонимание, пустота. Неподатливые извилины трещат от натуги. Простейшие мысли требуют великих усилий.

Денисов натягивает прозрачные резиновые перчатки, наклоняется над жертвой.

— Что ты делаешь? — говорит Фролов.

— Сам хочу посмотреть. Не доверяю очкам. Слишком уж… что-то здесь не так. Не может быть такой карты тела… Если только не…

Лизина голова запрокинута. Восковые волосы отбрасывают блеск. Фролов чувствует тошноту — с ней трудно справиться. Но он заставляет себя посмотреть в обнажившуюся темноту посреди белой кожи с крохотными точками побледневших родинок.

— Не видно термических следов, — выталкивает слова из горла. — Не похоже, что… это не обычные хирургические инструменты.

— Чем же тогда? — говорит Денисов, выдувая уголком рта бледный клуб сигаретного дыма. — Обычным скальпелем? Из стали? Рыбацкая деревня уже лет двадцать так не работает.

Фролов молчит. Поддавшись нахлынувшей пустоте, он отстраняется от тела. Глухие шаги шуршат по мокрому асфальту. Воздух пропитан мельчайшими крупицами влаги. Парапет набережной холодит руки. Следователь всматривается в подсвеченный провал Финского залива, темный, лишенный основы, окруженный и пропитанный потоковыми огнями, едва заметными… Фролов выкручивает их на полную, дает разлиться перед глазами. Слепнет в многоголосии смыслов, идей, образов… Хочет, чтобы их свет поглотил его мысли… Но этого не происходит.

Лиза.

Что произошло?

Почему ты пропала?

Кто убил тебя?

Следственный ИИ высвечивает версии: Рыбацкая деревня (торговцы органами, вероятность 23,5%), судоверфь (контрабандисты, ждущие Рождества в зимней спячке, вероятность 22,3%), свихнувшийся чипованый (слетела программа чипа, к преступнику вернулась купированная агрессия, вероятность 17,8%)… дальше все расплывается перед глазами, Фролов не в силах уследить за движением мысли виртуальной машины.

Денисов появляется у него за спиной. Стягивает с волосистых ладоней прозрачные перчатки. Прилипает к парапету, роется в мятой пачке сигарет, выуживает оттуда маленькую смерть.

— Приоритет: торговцы органами, — говорит Фролов. — Она была молодой и здоровой девушкой. Но… зачем, тогда…

— Два года в контейнере? — напарник крепко затягивается… по подернутой глади Невы пробегает нервная дрожь потоковых огней. — Сначала… поехали, что ли, позавтракаем. Там потом и заключение экспертов будет. Что. Зачем. Почему. Пока рано говорить, — вызывает через полицейскую сеть машину перевозки. — Все. Увозите…

— Да, — говорит Фролов, а в голосе его звучит хрупкая дрожь. — Но сначала дождемся… что скажет начальник станции… насчет кораблей.