Почему нарушаем!

Алексей Оутерицкий, 2015

Книга «Почему нарушаем» написана с помощью известного литературного приема «рассказ в рассказе» и состоит из множества самостоятельных произведений, объединенных в единое целое – сборник разножанрового юмора.

© Алексей Оутерицкий, 2015

© «AO Project», дизайн обложки, 2015

Корректор Лариса Шикина

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Скрипуче открылась дверь, и на выщербленное трехступенчатое крыльцо стандартной пятиэтажки вышел долговязый сутуловатый мужчина в домашних шлепанцах, с синим пластмассовым ведром в руке. Одет он был в синий спортивный костюм, пузырящийся на коленях и локтях. Некоторое время мужчина стоял неподвижно, словно не решаясь шагнуть вниз, затем повернул голову, посмотрел, близоруко щурясь, на дверь собственного подъезда, будто впервые увидел ее облупившуюся краской поверхность, едва слышно вздохнул и переложил ведро из правой руки в левую. Наконец он сделал первый, очевидно, самый трудный, шаг — может быть, на это решительное действие его подвигла сделанная на двери надпись. «Менты — козлы», — утверждал неизвестный, зафиксировав свое жизненное наблюдение чем-то острым — возможно, гвоздем.

Теперь дело пошло. Двор мужчина пересек быстро, в этом ему поспособствовали длинные, как у цапли, ноги, хотя пользовался он ими с изрядной долей бестолковости — его шаг был неровен и даже нервозен, как у человека, переживающего тяжелый внутренний конфликт — или, попросту, человека похмельного. Дело пошло и снова застопорилось — кажется, этому предположительно нервозному или просто во всем сомневающемуся человеку все было не то и не так. В подтверждение этого впечатления, завернув за угол соседней пятиэтажки, сестры-близнеца его собственной, родной, мужчина остановился, подобно вкопанному, и из его руки выпало ведро. С характерным пластмассовым звуком оно соприкоснулось с асфальтом, пружинисто подпрыгнуло, вновь оказалось на асфальте, пошатнулось и, наконец, утвердилось прочно, как навсегда — утверждению этому в значительной мере помогла весомость его богатого внутреннего наполнения или, попросту, изрядное количество сырой картофельной шелухи.

— Мать моя женщина… — пробормотал, пораженный увиденным, долговязый. — Где ж мусорные контейнеры-то?

Огороженная невысокой кирпичной стеной площадка, на которой испокон веков стояли три мусорных контейнера для жителей двора, исчезла вместе с ограждением и самими контейнерами, теперь здесь было огромное, распростершееся до самого горизонта, попросту бескрайнее поле. Точнее, это было не совсем поле, это была мусорная свалка. Беспорядочно набросанный бытовой, строительный и еще неизвестно какого происхождения мусор — бумаги, тряпки, мотки и переплетения проводов, какие-то бесформенные куски чего-то цветного или серого, шероховатого или склизкого, яркого или неприглядного на вид…

Внезапно за спиной мужчины раздался уже знакомый, только что слышанный им, глухой звук упавшего пластмассового ведра, а через секунду последовал растерянный, с примесью истерических ноток голос близ собственного уха, заставивший его вздрогнуть. Обернувшись, он увидел лысоватого, плотного телосложения мужчину в домашних шлепанцах, которого неоднократно встречал во дворе — кажется, тот жил в соседнем доме.

— Простите… вы что-то сказали?

— Я говорю, и когда только они успели, стервецы эти! — гневно повторил мужчина в шерстяном спортивном костюме синего цвета с зачем-то наглаженными стрелками штанов.

— Чего — успели? — с недоумением спросил первый мужчина в домашних шлепанцах и синем спортивном костюме с пузырями на коленях.

— А свалку! — пояснил второй мужчина, в шлепанцах и в синем со стрелками.

— А кто — они?

— А местные власти. Вы разве не подписывали письмо протеста?

— Нет, — сказал первый мужчина.

— Вот из-за таких как вы, равнодушных, и происходят всяческие безобразия, — нахмурив брови, обличительно сказал второй мужчина. — Вместо того чтобы стоять в пикетах и подписывать воззвания, они своей пассивностью играют на руку коррумпированным городским структурам, которые… — Он не договорил, вдруг сбившись с так хорошо дающейся ему и, очевидно, любимой темы. — Но ведь еще вчера этой свалки не было и в помине… Здесь же еще вчера был пустырь, а за ним лесок! Куда нам теперь вываливать мусор? Соорудить здесь свалку планировалось не ранее чем через год, а посему жильцы считали, что времени приостановить этот грязный проект нечистых на руку дельцов достаточно.

— Чего разоряешься? — раздался со стороны свалки голос. Не раздраженный и не дружелюбный, не сердитый и не приветливый — просто голос. Судя по тембру, он принадлежал человеку, уверенному в себе — скорее всего, весьма и весьма корпулентному.

— А почему на «ты»! — вскинулся мужчина с наглаженными стрелками. — И кто это вообще говорит?

— А ты разуй глаза, — спокойно посоветовал голос.

— По-моему, говорят из-за той штуковины, — предположил первый мужчина, с пузырями на коленях. Он кивнул на груду хлама метрах в двадцати от них, за которой торчал гигантский холодильник с округлыми боками, кажется, марки «Минск», и предложил: — Пойдемте, посмотрим?

— Ну, пойдемте… — неуверенно согласился сосед.

Двое синхронно нагнулись, подхватили свои ведра и, переглянувшись, не так чтобы очень решительно двинулись к холодильнику. По мере приближения к морозильному агрегату они постепенно замедляли шаг, а подойдя к проржавевшему боками изделию ближе, не сговариваясь остановились в нескольких от него метрах, словно опасаясь чего-то, будто подойти к нему вплотную означало совершить действие, сопряженное с немалым риском для собственного здоровья.

— Ну, чего встали, словно член на свадьбе, — подбодрил их голос. Из-за холодильника высунулась всклокоченных волос голова мужчины с крупным, небритым, но отчего-то располагающим к себе лицом. Он поманил их пальцем. — Идите, не бойтесь, никто вас не укусит.

Двое переглянулись и, отбросив сомнения, решительно двинулись вперед. Обогнув холодильник, они обнаружили сидящего на проволочном, из-под бутылок, ящике мужчину. Он сидел вполоборота к ним, прислонившись спиной к боковой стенке «Минска». Мужчина, как они и предполагали, был дороден, выглядел человеком, уверенным в себе, а что-то в его облике позволяло также предположить, что он являлся, или является по сию пору, человеком немалой должности. Одет он был в старый, еще советского производства, линялый спортивный костюм синего цвета, сквозь сверкающие там и сям дыры которого просвечивало розоватое тело, и рваные домашние шлепанцы на босу ногу, из которых торчали большие пальцы.

— Присаживайтесь, в ногах правды нет, — заметил незнакомец.

— А… куда, собственно… — низкорослый мужчина с залысинами растерянно посмотрел по сторонам, — куда садиться-то?

— Тут что, ящиков мало? — насмешливо поинтересовался дородный. — Или тебе мягкое да кожаное подавай? Так если поискать, здесь и такое можно найти. Здесь чего только нет. Свалка место хорошее, можно даже сказать — обильное, хоть ты и проявляешь непонятное мне недовольство. Ну да то, думается, исключительно по недомыслию.

— А почему, собственно, на «ты»? — придя в себя, опять вскинулся лысоватый. — Я попросил бы…

— Да ты не ершись, не ершись, — добродушно пробасил дородный. — Небось, из начальников происходишь? Не слишком чтоб крупных, таким секретарша по штату не положена, но и не из совсем захудалых — сухую колбасу в советское время в виде спецпайка получал исправно. А еще планерки, небось, проводил, даже право имел законное на людишек нерасторопных покрикивать. Так?

— Ну…

Лысоватый не нашелся, что ответить, а долговязый тем временем принес два найденных без труда серых проволочных ящика, в точности как у главы и единственного представителя принимающей гостей стороны.

— Вот и ладно, — обрадовался дородный. — Рассаживайтесь. Посидим рядком, поговорим ладком.

— Нам задницы рассиживать некогда, — зачем-то ответил за двоих лысоватый, хотя долговязый, вняв совету, покладисто присел на свое только что найденное и оказавшееся неожиданно комфортным седалище.

— И куда ж ты, мил человек, торопишься? — поинтересовался дородный. — Небось, протест против свалки строчить? Так успеешь еще, тем более что пустое это дело. Опоздал ты с протестами. Свалка-то — вот она. — Он повел рукой, обозначив гостеприимного вида полукруг. — Вот я и говорю, садись, в ногах правды никакой. А если на сериал новомодный спешишь, так тем более не опоздаешь. Их по утрам повторяют, а если даже какую серию пропустишь, все одно не заметишь. Они все одинаковые. И серии и сериалы. В них даже актеры одни и те же играют.

— Мне пустым заниматься некогда — сериалы смотреть, — нахмурился лысоватый. Чувствовалось, что он возражает лишь из упрямства и, очевидно, присущего ему чувства противоречия. — Мне б мусор выкинуть.

— Так и бросай, коль невтерпеж, — предложил здоровяк.

— Но куда! Контейнеры-то убрали.

— Тебе что же, целой свалки мало? — подивился здоровяк. — Бросай куда хочешь, свалка — она большая, все в себя примет.

— Ну… я, право, не знаю, — пробормотал лысоватый. Он растерянно почесал залысину. — Не положено так, чтоб мусор где попало раскидывать. Положено, чтоб в контейнер. — Видимо, по причине все той же растерянности он присел на свой проволочный ящик и опять почесал залысину — теперь на другой стороне немалой величины лба. Заметив, что до сих пор держит свое ведро в руке, он поколебался и поставил его рядом, как это недавно сделал долговязый — тот тоже не решился вывалить свой мусор куда попало, хотя места для этого, как справедливо подметил дородный, было предостаточно. — И почему, позвольте осведомиться, на «ты»? — не зная что сказать, вернулся он к старой теме.

— А как вас прикажете величать? — с готовностью поинтересовался дородный.

— Меня зовут Иван Петрович, — представился лысоватый, — а его… — Замявшись, он вопросительно посмотрел на соседа.

— А меня… — Тот тоже не договорил.

— Будешь Интеллигентом, — оборвал его здоровяк. Его голос прозвучал безапелляционно, было совершенно очевидно, что никакие возражения в расчет приняты не будут. — А ты… — он окинул лысоватого оценивающим взглядом, — будешь Общественником. Этого достаточно, да и короче так, чем Иван Петрович или Петр Иваныч, не говоря о каком-нибудь совсем уже Пантелеймоне Акакиевиче. Мы тут все люди свои, нам друг перед другом в пустых любезностях рассыпаться незачем. Возражения имеются?

— Почему это я буду Интеллигентом?

— Почему это я Общественник? — в один голос запротестовали двое.

— Ты вон очки носишь, а ты жалобы почем зря строчишь, протесты никчемные заявляешь, — авторитетно пояснил здоровяк. — Вам обоим подходит.

— Откуда вы знаете про очки? — заинтересовался долговязый. — Я ж без очков мусор выносить пошел. Просто забыл их дома.

— А щуришься, когда смотришь, — блеснул наблюдательностью здоровяк. — Так по жизни только интеллигенты очкастые делают. Больше никто. Нормальному человеку глаза узить ни к чему.

— По-вашему, очки носят только интеллигенты? — ехидно поинтересовался лысоватый. Очевидно, опять из чувства противоречия. С занесением же себя в общественники он, как ни странно, кажется смирился. Сразу и безоговорочно. Возможно, этому поспособствовала непрошибаемая невозмутимость здоровяка. Тот смотрел и говорил веско, так смотрят и говорят люди, знающие себе цену и ведающие в жизни толк.

— А кто еще? — удивился здоровяк.

— Ну, кто… люди с плохим зрением, кто ж еще! — воскликнул опешивший от такого ответа Общественник. — Неужели, по-вашему, люди надевают очки для того, чтобы показать свою интеллигентность?

— А то! — подтвердил здоровяк. — Именно для этого и надевают. Очки, а еще шляпу и галстук. Но если хочешь обоснование научное, то изволь. Соорудим тебе и таковое… Отчего человек зрение теряет? — Общественник молча пожал плечами и он продолжил: — Оттого что над книжками корпит. А кто над книжками бесполезными корпит, тот свою ученость показать хочет. С помощью знаний, которые он с помощью тех книжек вроде как набирается… — Здоровяк пошарил в карманах, достал мятую пачку «Примы», неспешно прикурил, а двое терпеливо ждали продолжения. — Ну, насчет приобретения знаний — оно вопрос спорный, а вот очки, теряя на книжках зрение, человек зарабатывает надежно. А если и не зарабатывает, то просто так их цепляет, словно все же удалось теми книжками ума начерпать. А потом привыкает и без линз своих не может уже ни в какую. А дальше — по нарастающей. За очками галстук и шляпа с непременным каждодневным бритьем и прочими парфюмерными ненужностями следуют… Вот так примерно все и происходит.

— Интересная теория, — пробормотал ошарашенный таким объяснением Общественник.

Интеллигент не сказал ничего. Некоторое время двое сидели, переглядываясь, а здоровяк невозмутимо попыхивал сигаретой.

— А как вас самого изволите величать? — наконец не выдержал Общественник.

— А зовите меня просто. Бывалый, — предложил здоровяк.

— А и вправду! Вы похожи на…

— На того шута из кинофильма? — перебил Интеллигента здоровяк. — Ну, разве что габаритами, не более того. Нет, я Бывалый иного рода, я Бывалый новой, если угодно, формации.

Прозвучало интригующе, но уточнить, что это значит, никто из двоих не решился. Непонятно было, чем представители загадочной новой формации отличаются от формации старой, оставалось только надеяться, что эти новые не страдают какими-то опасными для здоровья собеседников излишествами — к примеру, не бьют их неожиданно по голове опустевшей в процессе распития бутылкой или не выкидывают какие-либо другие неприятные штучки.

Интеллигент с Общественником переглянулись в очередной раз и опять уставились на визави. Только сейчас двое заметили, что, вольно или невольно, они с представителем принимающей стороны расселись среди груд мусора таким образом, что образовали некий условный круг с небольшой площадкой посередине, и это наталкивало на некоторые мысли. Расположение и количество собравшихся словно обязывали последних к чему-то.

— Сообразим на троих? — ловко материализовал эти мысли, преобразовав их в звуковые колебания, Бывалый.

— А есть что? — поинтересовался, оживившись, Интеллигент.

— Я не пью, — строго предупредил Общественник.

— Жабры сохнут? — понимающе подмигнул Интеллигенту, не обращая внимания на заявление Общественника, Бывалый. — Это ведь из-за вчерашнего женушка устроила тебе разнос? То-то ты мусор добровольно бросился выносить, чтоб предлог был из дому хоть на какие десять минут сбежать. Ведро-то полупустое.

— Ну да, — подтвердил, пораженный его осведомленностью, Интеллигент. — Если честно, пришлось вчера слегка злоупотребить. У сослуживца статья научная в журнале вышла. Ну, посидели малость, не без этого. Только откуда ты можешь об этом знать?

— А от жены твоей, откуда еще. Кричит она у тебя больно громко. На всю округу слыхать.

Интеллигент оглянулся, прикидывая расстояние от окон своей квартиры до холодильника на свалке, покачал в сомнении головой, но что-либо возразить опять не решился. У Бывалого на все находились свои, и непременно очень неожиданные, равно как и убедительные, пояснения.

— Ну и чего тогда сидим? — подбодрил собеседников тот. — Ну-ка, быстро, ноги в руки и организуйте приличный стол. Один ищет четвертый ящик и фанерку с чистой газеткой, второй — водку. Ящик — по центру, фанерка — на ящик, газетка — на фанерку, на газету — водка. Все. Ну, можно еще закуской стол украсить, — после секундного раздумья добавил Бывалый. — Она питейному делу не в тягость, а иногда даже пользу может принести.

— Да на что взять-то? — уныло сказал Интеллигент. — Словно я с кошельком в кармане мусор выносить хожу. И до магазина далеко. Да и не закрыт ли он к тому же…

— Я не пью, — повторил Общественник.

— Вы что, забыли, где мы находимся? — опять пропустив его заявление мимо ушей, сказал Бывалый. — Здесь же свалка, ребята. Тут есть все. Абсолютно все, что необходимо для поддержания нормальной жизнедеятельности средних запросов человека. Надо только уметь искать.

— Ну и где, по-твоему, надо искать водку? — поинтересовался Интеллигент. Поинтересовался просто так, чтобы поддержать разговор. Пустопорожность этого разговора неожиданно начала ему нравиться.

— А где приличные люди держат водку? — ответил Бывалый встречным вопросом.

Интеллигент не выдержал, рассмеялся.

— В холодильнике? Ты что же, на полном серьезе полагаешь, что в этом холодильнике, что за твоей спиной, стоит, дожидаясь употребления, водка?

— Ты бы лучше не умничал, не разводил свои интеллигентские разговорчики, а приподнял бы зад да проверил, — проворчал Бывалый.

Интеллигент даже не решился поинтересоваться, почему заниматься заведомо бесполезным делом, то есть проверять наличие в бесхозном холодильнике водки, должен именно он, почему бы Бывалому не сделать это самому — настолько большой авторитет этот человек наработал за считанные минуты разговоров ни о чем. Интеллигент просто встал и подошел к холодильнику. Затем не без некоторой брезгливости взялся за проржавевшую ручку-рычаг, дернул, дернул еще раз, еще… Когда дверь поддалась, он по инерции, усиленной неожиданностью, отпрянул, потеряв равновесие и едва при этом не упав. Когда же он разглядел содержимое средней полки, то едва не упал вторично — теперь уже от удивления. Хотя, чему было удивляться, ведь сегодняшний вечер не скупился на чудеса… На полке морозильного агрегата стояла, конечно же, водка. Несколько бутылок искомого, запотевшего от легкого морозца продукта.

— Чего притих? — вывел его из столбняка голос Бывалого. Очевидно, тот просто ленился, или по каким-то другим причинам избегал даже малейших телодвижений — к примеру, элементарно заглянуть за угол холодильника, служащего опорой для собственной спины. — Нашел, спрашиваю?

— Н-нашел… кажется, — кое-как выдавил из себя Интеллигент, недоверчиво глядя на водку. Прикоснуться к бутылкам он пока не решался.

— Так тащи ее сюда, чего попусту пялишься… А ты чего сиднем расселся? — подбодрил Бывалый Общественника. — Кому было дано задание соорудить приличный стол?

— Вообще-то я не пью, — напомнил тот, послушно, однако, поднимаясь. — Вам двоим надо, сами бы и сооружали…

— Вот… — Интеллигент водрузил на походный стол бутылку, держа ее осторожно, двумя пальцами, словно та была горячей или могла неожиданно взорваться прямо у него в руке.

— Ты чего? — спросил Бывалый. — Это ж водка, не бомба.

— Да… не верится как-то.

— Во что не верится-то? А что ты еще рассчитывал найти в холодильнике, как не запотевшую бутылочку? Вот кабы б ты обнаружил в нем расчлененный труп или три кило тротила… Кстати, сколько ее там?

— Водки? Кажется, еще три штуки стоят, — неуверенно выговорил Интеллигент. Он постеснялся признаться, что, схватив бутылку, поспешил быстрее захлопнуть этот фантастический холодильник — происходящее пугало его, он еще не привык к реальности столь нереальных событий.

— Три? Отлично! — Бывалый обрадованно потер ладони. — Для разгона в самый раз будет. А закуска там есть?

— Я… я как-то не посмотрел, — виновато признался Интеллигент. — Я только одну полку обследовал. Там ниже, кажется, еще какие-то свертки лежат.

— Эх ты! Интеллигенция! Ох уж мне эти вечные ваши метания, сомнения, поиски смысла жизни и справедливости. «Кажется, кажется»… А ну, быстро осмотреть все полки и доложить! К водке неплохо бы черного хлебца да баклажанной икорочки с плавлеными сырками в довесок… А ты чего бы хотел? — спросил он у блестяще выполнившего поставленную перед ним задачу Общественника.

— Я не пью, — как заведенный повторил тот.

— Вот… — Интеллигент выложил на стол нарезанный кирпич черного хлеба в целлофановой оболочке, банку баклажанной икры и кучку плавленых сырков.

— Ага, прекрасно! — обрадовался Бывалый и, опять азартно потерев ладони, посмотрел на Общественника со значением. — Кто у нас заведует столом и, соответственно, столовыми приборами?

— Где я их вам возьму, — буркнул тот, однако опять послушно встал, дожидаясь очередных распоряжений.

— А где обычно хранятся столовые приборы? — принялся экзаменовать его Бывалый.

Общественник пожал плечами.

— Ну… в кухонных столах, в буфетах.

— Ага, сам все прекрасно соображаешь, а пошевелить лишний раз мозгой не желаешь. Конечно, в кухонных столах, где ж еще. Так во-о-он тебе стол, видишь? — Бывалый подбородком указал направление. — Вон, здоровый, который полосатой клеенкой покрыт. Видишь, за грудой кирпичей его краешек виднеется. Тащи оттуда пару-тройку чистых тарелок, вилки, консервный нож и прочие необходимые для культурного досуга атрибуты… — Он словно не допускал мысли, что в столе может не оказаться перечисленного. — Да! стаканы еще не забудь! — крикнул он удаляющемуся Общественнику в спину. — Не пить же нам, как распоследним алкашам, из горлышка! Мы, как-никак, люди интеллигентные!

Он подмигнул Интеллигенту, а тот даже ничуть не удивился, когда пошедший за добычей Общественник вернулся с необходимым инструментарием. Он только внимательно посмотрел на Бывалого, который наконец решил тоже принять участие в приготовлениях. Он взвалил на себя самое главное — ответственность вскрыть бутылку лично.

— Все чистое, — тоже почти без удивления доложил Общественник, сноровисто раскладывая на столе приборы. Он, как и Интеллигент, кажется, начинал привыкать к чудесам. — Можно даже сказать, стерильное. Просто не верится.

— Чтоб вам всем! — произнес тост Бывалый и, резко запрокинув голову, первым осушил наполненный до половины стакан.

— И тебе того же… — Интеллигент выпил свою водку осторожно, чутко прислушиваясь к внутренним ощущениям, словно сомневался, приживется ли она в его похмельном желудке.

— Я не пью, — напомнил Общественник, и тут же лихо, залпом, почти как Бывалый, осушил свою долю. Смачно крякнув, он потянулся к закуске, и Бывалый быстро подсунул ему ломоть черного хлеба с горкой баклажанной икры…

— Хорошо сидим, ребята, — сказал Бывалый после второй, когда у присутствующих раскраснелись лица, а движения приобрели характерную для поправивших здоровье людей плавность. — Но чего-то не хватает, однако.

— Женщин? — предположил Интеллигент.

— Может, и их, — согласился Бывалый. — Таких, знаете, ядреных, в теле, не из каких-нибудь там новомодных фотомоделей.

— А я б и на фотомодель согласился, — неожиданно для себя брякнул Общественник, хотя только что хотел заявить, является человеком нравственным, и посему сомнительные разговоры о противоположном поле поддерживать не намерен.

Бывалый посмотрел на него одобрительно.

— На глазах исправляешься, — сказал он. — Значит, нынешние общественники не такие уж ретрограды, какими хотят казаться.

— Кстати, о женщинах. Вот вы недавно упомянули про свадьбу и член, — вдруг припомнил Интеллигент. — Он что же, по-вашему, на свадьбе непременно стоит?

— А что ему еще делать, — подтвердил Бывалый, — на свадьбе-то… Не висеть же безвольным мясным куском, что на крюках в магазине. Конечно, стоит, предвкушает скорое общение с невестушкой.

— Ясно… — Общественник покачал головой. — Ловко это у вас получается. На все свои пояснения имеются.

— Так на то я Бывалый, — напомнил Бывалый. — Неспроста ж. И потом, мы же договорились на «ты»…

Трое помолчали.

— А если… — начал было после третьего стакана что-то говорить Общественник, но был прерван повелительным возгласом Бывалого:

— А ну, ловите! — Порыв налетевшего невесть откуда ветра как раз проносил перед ними ворох пожелтевших газет. — Вон ту ловите, которая посветлее, она сегодняшняя!

В самый последний момент Интеллигент изловчился схватить газету, на которую указал Бывалый, и споро, в три заученных движения, расправил ее на коленях. Эти жесты выдали в нем человека, имеющего в работе с печатными изданиями немалый опыт.

— Ловко ты это, — признал Бывалый. — Сразу видно человека ученого. И что нынче пишут?

— Правда, зачитай что-нибудь вслух, — поддержал его Общественник. — А то я с сегодняшними новостями не успел ознакомиться. Уже хотел было к внимательному изучению прессы приступить, да решил сначала мусор вынести. А тут такое дело… — Словно очнувшись от наваждения, он обвел недоверчивым взглядом свалку, двух собеседников-собутыльников, гостеприимный стол, и тряхнул головой, будто пытаясь проснуться, отогнать назойливое видение. — Так и остался без свежих новостей.

— Плохо тебе, брат, без новостей? На-ка, тогда, подлечись. — Бывалый незамедлительно всучил ему стакан и Общественник, подобно зазомбированному преступной сектой простаку, заученно поднес водку к губам.

— Ага, вот! — Интеллигент возбужденно вскинул голову, прикоснулся пальцем к переносице, поправляя несуществующие, забытые дома очки. — Что я говорил! Нет, вы только послушайте, что пишут! И куда только катится страна, если в газетах такое… такое…

— Ну, к примеру, какое? — подбодрил его Бывалый.

— А вот, пожалуйста, слушайте. Объявление из рубрики «Здоровье». Ну и ну, что на свете творится…

И Интеллигент срывающимся от негодования голосом зачитал следующее: