Из воспоминаний замполитов околозастойных лет

Алексей Павлович Корчагин, 2023

Книга основана на воспоминаниях выпускников одного из военно-политических училищ, которого, как и многих других, уже не существует.В нее вошли как ранее печатавшиеся в «Армейских байках» рассказы, так и новые истории, забавные и не очень, произошедшие на фоне монотонных армейских будней.

Предисловие

В этой книге представлены воспоминания выпускников Свердловского высшего военно-политического танко-артиллерийского училища, которое перестало существовать где-то на рубеже между вторым и третьим тысячелетием нашей эры.

А начиналось все, просто, прекрасно. Мы поступили в училище, которое было имени Л.И. Брежнева в эпоху развитого социализма и намеревались по его окончании долго и счастливо проповедовать светлое коммунистическое будущее в Советской армии.

Но, неожиданно, в СССР наступила смена политических эпох, в результате которой, сначала, училище утратило имя известного генсека, а, затем, одна большая страна распалась на множество разных по величине государств, канула в Лету коммунистическая идеология и наступил капитализм, с его звериным оскалом.

Все по-разному вписались в это новое общество, но, почти все, с теплотой и благодарностью вспоминают времена, когда учились в военно-политическом училище, где закладывался фундамент, который не расколоть никакому капитализму.

И дело здесь не в советских идеологических установках, а в тех уроках, которые преподавала ежедневная училищная жизнь. Иногда, это были довольно сложные и неприятные уроки, но мы с ними справились, а выводы из этих уроков положили в фундаменты наших личностей, за что и благодарны Свердловскому высшему военно-политическому танко-артиллерийскому училищу.

Кстати, коллектив авторов предупреждает, что все совпадения с реальными людьми являются случайными и заранее приносит им свои извинения.

Часть I. Люди, которые нас окружали

Степаныч

Никто не знал, как его зовут по имени, поэтому все звали его только по отчеству — Степаныч или сокращенно — Стэп. На фамилию он тоже откликался, но только в официально-торжественных случаях. Весельчак, балагур, прапорщик, одному Богу известно, как и, главное, зачем, поступивший в военно-политическое училище из стройбата, в котором его личность уже приобрела законченные формы.

Эти формы строго соответствовали анекдотам про прапорщиков, рисовавшим весьма своеобразный образ защитника Отечества.

В этом училище своих привычек он менять не стал, полагая, что это оно должно меняться под него. В итоге получилось нечто среднее: и училище не стало под него подстраиваться, но и Степаныч стоял на своем до конца.

Как и все прапорщики он был мужик хозяйственный, не любил, когда товарно-материальные ценности лежат без присмотра и при первом удобном случае перемещал эти ценности в пространстве, давая понять их бывшему обладателю, что так безответственно относиться к народному добру нельзя.

Куда он девал перемещенные ценности, неизвестно, но есть предположение, что они попадали в руки к более рачительным хозяевам, коих Степаныч сам для них находил.

Будучи в стенах военного училища Степаныч умудрился, даже, оказаться в центре исторического события — взрыва на Сортировке.

Взрыв произошел под утро 4 октября 1988 года. Училище подняли по тревоге и выдали всем курсантам противогазы, на случай возможного распространения от места взрыва химических веществ. Но потом напряжение спало и день продолжился по обычному распорядку. И только рассказ Степаныча дал нам понять, насколько все там было серьезно. Ужас перенесенных потрясений, читавшийся на его мужественном лице, давал возможность слушателям представить, каким моральным мучениям подверглись простые жители района Сортировка, не имевшие за плечами такого опыта службы в вооруженных силах, как у него.

А рассказ сводился к потоку крепких матюгов: бля… сука…пиз..ц, еба.., старшина, на х.., как еб…о, стекла в жопу, я на бабе, рама сверху, сука на ху… И далее в том же духе.

Подавляющему большинству слушавших этот рассказ язык Степа был понятен, и они четко уяснили, что утренний секс, умноженный на нештатную ситуацию, может привести к разрыву сердца или, как минимум, к ранней импотенции. Кроме того, Степаныч настаивал на том, что, занимаясь сексом вблизи объектов железнодорожного транспорта, надо соблюдать меры безопасности точно такие же как на этих самых объектах — каска, ботинки, светоотражающая жилетка… Возможно, кто-то впоследствии именно так и поступал.

Надо сказать, что не все разделяли его принципы бережливости, поэтому уже после выпуска из училища, в начале лихих 90-х, по слухам, когда Степаныч попытался отдать бесхозные боеприпасы в хорошие руки, его задержали правоохранительные органы, и попытались направить на путь истинный. Что стало с правоохранительными органами после этой попытки многие из читателей видели по телевизору сами — у некоторых полковников наворованные миллиарды изымали.

Степаныч же сделал вид что исправился и не только вернулся в народное хозяйство, но и заинтересовался культурой до такой степени, что совершил вояж в Северную столицу.

Знавшие его ранее Питерские однокашники готовились к встрече почетного гостя с некоторой настороженностью и заготовили, на всякий случай, свечи, кресты и осиновые колья.

Его первый вопрос: «Ну чо, где тут у вас Болдинская осень?», только утвердил встречавших во мнении, что антивампирный инвентарь был заготовлен не зря. Однако, ничего путного о творчестве одного из ярчайших жителей Культурной столицы России они рассказать не смогли и были посрамлены им, после чего, с извинениями, отправили его в музей Пушкинского лицея, экскурсоводы которого не допустили окончательного позора и доходчиво рассказали о всех творческих периодах гениального поэта.

На этой позитивной волне Степаныча занесло в Екатерининский дворец, с его знаменитой Янтарной комнатой, из которого тот вышел в полнейшем негодовании: «Сука, за двадцать минут топтания по паркету 1000 рублей? Идите вы на х…й со своим Растрелли и его елизаветинским барокко».

Да, однокашники, согласились с ним, что брать такие деньги за такую короткую экскурсию неприлично, поэтому в качестве компенсации предложили сытный обед и сто грамм, которые вернули гостю Культурной столицы хорошее настроение, а организованная позднее, в тот же день, баня с дубовыми вениками, вернула ему веру в великую силу искусства.

На следующий день Степаныч выявил ряд существенных недостатков на отдельных объектах городского архитектурного ансамбля, за которые пришлось отдуваться его однокашникам, а не руководству города.

В частности, яйца коня Медного всадника были не начищены, а на голове государя-императора Николая I оказался неуставной головной убор. Отговорки Степаныча не устроили и сейчас городские власти работают над устранением этих недостатков.

После убытия почетного гостя в Екатеринбург, не было зафиксировано обращений в правоохранительные органы по поводу пропаж культурных ценностей, поэтому, оставшиеся в Питере товарищи Степаныча заказали торжественный молебен в Казанском соборе, но антивампирный инвентарь выбрасывать не стали.

Валера

Внешность иногда бывает обманчива. Подтверждением тому был еще один прапорщик, учившийся на курсе со Степанычем. Звали его Валера. Он был полнейшей противоположностью Стэпа.

До училища служил в разведроте танкового полка и к материальным ценностям отношения не имел, поэтому и не сформировал к ним особого отношения. Внешне выглядел худощаво, по характеру был не вредный и скромный, да еще и семьянин: зимой, по выходным, его частенько видели недалеко от училища с женой и ребенком на лыжах.

Но запомнился Валера не этим, а своей боевой подготовкой. Оказалось, что за его, вовсе не богатырским телосложением, скрывается неплохо подготовленный боец рукопашного боя.

Однажды, взвод, в составе которого Валера проходил обучение, возвращался со стажировки из славного города Елань, что находился недалеко от училища все в той же Свердловской области.

Электричка двигалась не торопясь, за ее окнами проплывали однотипные зимние уральские пейзажи, поэтому пассажиры успели утомиться, а некоторые, даже, задремать.

На одной из остановок в вагон вошли два персонажа, которых можно было прямо с электрички забирать на съемочную площадку, настолько они были колоритны и органичны.

Один — верзила под два метра ростом, а второй маленький, напоминал «Промокашку» из «Место встречи изменить нельзя», такой же шестерка, мельтешил у этого верзилы под ногами. Всем сразу стало понятно, что спокойная жизнь в вагоне закончилась. «Ху-ли-га-ны», — сказал по такому же поводу Шварцнегер, в одно известном в ту пору фильме.

Эти два асоциальных элемента уселись на свободные места и стали громко разговаривать под выпивку и нехитрую закуску. Из их разговоров можно было понять, что ребята недавно «откинусись» с зоны, в связи с чем им требовалось особое уважение окружающих, за которым они периодически к ним обращались.

Все пассажиры вагона, не сговариваясь, поняли, что у начавшегося представления будет бурное продолжение, поэтому затихли в ожидании шухера.

Видя, что весь вагон прижал уши и затаился, хулиганы почему-то решили, что пора бы на кого-нибудь наехать. И тут им на глаза попался худощавый прапорщик.

Поначалу они, чисто «базаром» стали переть на советского прапорщика, но Валера на это, попросту, не реагировал. Тогда подогретый безнаказанностью двухметровый хулиган разбил пустую бутылку из-под водки о полку, превратив ее таким образом в «розочку» и буром попер в сторону Валеры, изрекая по дороге какие-то угрозы.

И тут Валера понял, что это тот самый случай, про который говорили на политзанятиях — «Отступать некуда — позади Москва!», мгновенно прокрутил в голове приемы из РБ-1 или РБ-2, и занял позицию «К бою». Затем, как в самом крутом боевике, выбил ногой «розочку», а вторым ударом послал негодяя в глубокий нокаут.

Немного «сдрейфифший» курсант, собиравшийся еще секунду назад своим отступлением расчистить место для драки, потерял равновесие и рухнул на поверженного Валерой типа, чем окончательно утвердил превосходство Советских Вооруженных сил над криминальным элементом.

«Промокашка», поняв, что пассажиры вагона сейчас окончательно перестанут считаться с криминальными авторитетами и перейдут к суду Линча, свойственного, по большей части, загнивающей Америке, поспешил смыться из вагона.

До этого тихо сидевшие граждане оживились и явили людям в форме свои креативные мысли по поводу расправы и глумления над поверженным хулиганом, причем, идеи из Административного или Уголовного кодексов им в голову не приходили.

Благо поезд делал частые остановки и от назревавшего самосуда уголовный элемент был спасен нарядом милиции.

После этого случая весь взвод очень зауважал Валеру, находя в его личности еще массу положительных качеств.

Кафедра Артиллерии

Кафедра артиллерии изобиловала уникальными личностями. Что ни человек, то кладезь армейской мудрости.

Взять хотя бы начальника кафедры полковника Топникова — очень невысокий и жизнерадостный человек, с хорошим командным голосом, помниться, учил молодых курсантов как надо инструктировать личный состав.

«Главное, — говорил он, — сказать слово «инструктирую» и можете больше ничего не добавлять».

Вообще, он был человек, способный на неординарные поступки, потому, наверное, и стал начальником кафедры. Некоторые помнят, как на стрельбах в Чебаркуле он разговорился с конным башкиром, возвращавшимся с рыбалки. Оказывается, это был разведопрос, в результате которого было установлено, что в ближайшем озере рыба есть, а рыбаков нет. Тогда Топников, по всем законам науки СУО, произвел вычисления и дал команду «захерачить туда пару снарядов». Первый день рыбу ели с большим удовольствием, но на третий рыбный день вежливым матом поминали его отеческую заботу.

Еще вспоминается Арджованидзе, перешедший на кафедру с должности командира нашего учебного дивизиона. Никакой мороз его не брал на полевых занятиях. На улице минус 20, до спасительной посадки в машину остается каких-то полчаса, но тут раздается на ломаном русском языке команда: «Тридцать пьять минут на цхему». И ты понимаешь, что из шубинки надо достать начинающую уже коченеть руку и этой голой рукой рисовать схему огня артиллерии.

Несколько по-иному относился к зимним полевым занятиям подполковник Хлонь, заранее дававший команду брать с собой туда футбольный мяч. Когда он видел, что курсант от мороза перестает соображать окончательно, то делил взвод на две команды и минут на пятнадцать запускал футбольный матч, так чтобы футболисты успевали согреться, но не успевали взмокнуть, а затем продолжал занятия.

Но был еще и Фабриков, которого справедливо называли на гангстерский манер — Джо Фабрикант. Вид у него, действительно был свирепый: квадратная лысеющая физиономия, коренастая фигура и большие кулаки. К этому надо еще прибавить свирепый взгляд полупрофессионального боксера. Если бы он, летом, закатывая рукава форменной рубашки выходил за пределы училища без фуражки, то встречные прохожие, наверняка, отдавали бы ему свои кошельки сами.

Его очень возмущало, что на двадцатиградусном морозе курсанты плохо усваивают материал по тактике артиллерии, и обещал написать в Комсомольскую правду о том, каких недоумков готовят в военно-политическом училище. Он почему-то не понимал, что при таком морозе у нормального и плохо одетого человека в мозгах тумблер поворачивается в положение «выкл», а после нескольких часов, проведенных на таком морозе в положение «совсем выкл». Но спасибо и Фабрикову, в том числе, а тактику артиллерии и СУО все более-менее выучили.

Некоторым довелось с ним познакомиться поближе благодаря тому, что он оказался курирующим преподавателем на стажировке. И при ближайшем рассмотрении он предстал нормальным мужиком с хорошим армейским юмором.

Стажировка стажировкой, а культпоходы в армии — дело святое. Вот Джо и вывез курсантов в город Горький, местными достопримечательностями полюбоваться. Ну, ходили они так все вместе полдня, тихо, спокойно и забрели на набережную великой русской реки Волги, полюбоваться ее течением.

Стояли курсанты, любовались на реку, косили глазами на стайку девчонок, неведомо как, тоже оказавшихся на набережной. Девушкам внимание курсантов нравилось, они что-то говорили шепотом друг дружке, хихикали. Но что-то не срасталось. Неудобно курсантам при Джо Фатриканте подкатывать к противоположному полу. Но Фабриков оказался свойским мужиком, и чтобы улучшить взаимопонимание между полами в свойственной ему манере гаркнул: «Товарищи бабы! Вы почему на моих кобелей внимания не обращаете?!!». Лысый череп вкупе с громовым голосом произвели на дам эффект ядрёного взрыва — их как ветром смело с парапета…

Зато вечером, в электричке, везшей экскурсантов обратно в военный городок, его вмешательство оказалось очень кстати. Когда в тамбуре к одиноко курившему щупловатому курсанту подкатили трое пересидков из колонии-поселения, Джо моментально понял, что там какой-то кипеш намечается и первым выскочил на подмогу. Не вступая в словесную перепалку, отработанными ударами нанёс троим проходимцам вред, несовместимый с их самостоятельным передвижением. Кроме того, в счет нанесенного Вооруженным силам морального вреда он с особым цинизмом расколотил все бутылки с портвейном, которые везли с собой поселенцы, о тамбурную дверь, нанеся им тем самым еще и тяжелейшую психологическую травму.

Клептоманы

При поступлении в военно-политическое училище, если помните, все проходили через тестирование, определявшее группу профессиональной пригодности абитуриента. Некоторые проходили через это тестирование дважды. Тесты, разработанные советскими учеными, давали, практически, стопроцентную гарантию поступления самых достойных для обучения на политработника.

Но, как оказалось впоследствии, и советская наука, иногда, давала сбои. Иначе чем объяснить появление в среде курсантов — клептоманов.

Кто-то, свято веривший в советскую науку, говорил, что всему виной уральский прохладный климат с его голодными комарами, от укусов которых может что-то поменяться в мозгу не в лучшую сторону.

Так это или нет, теперь уже не разберешься, но клептоманы у нас были.

Первый клептоман был по совместительству каптером и входил в училищный оркестр, фамилия его заканчивалась на…тенко. Уже на первом курсе его отпускали с ночевкой в увольнение, поскольку он был женат и имел маленького ребенка.

Такой благорасполагающий образ, а такой сукой оказался.

В какой-то момент, некоторые курсанты стали замечать, что из их чемоданов, хранившихся в каптерке, стали пропадать вещи, а у некоторых, даже, ценные вещи. Поначалу это списывали на пр..еб самого потерпевшего, но потом прикинули кое-что к носу и все стало настолько очевидным, что сомнений в вороватой сущности каптера не осталось и у отцов-командиров. Вот, только, не помню, успели ли ему набить морду перед отчислением или нет.

Другой клептоман был, по всей видимости, эстетом и воровал исключительно часы. Костя Кривых, примерно так его звали. Добрейший был малый, всегда делился со всем взводом жратвой из домашних посылок, помню, как он раздавал всем великолепный чак-чак. Но о деле он тоже не забывал и товарищей из своего взвода вниманием не обходил.

Как и на чем его поймали уже вспомнить сложновато, но, в результате следственных действий, вышли на его схрон, в котором оказалось больше десятка наручных часов.

Целлофановый кулек с часами Вениаминыч — замполит учебной батареи, демонстрировал перед строем и некоторые с удивлением узнавали свои хронометры, с которыми ранее уже попрощались навсегда.

Может этот кадр, таким образом собирал коллекцию советских часов, что, при определенных обстоятельствах, было бы похвально, но в батарее его увлечение не оценили. И из училища, конечно,вып…здили.

Коммунист Борев

Разными путями добрались все мы до военно-политического училища. Кто-то поступил по блату, кто-то честно прошел все испытания и выиграл право быть курсантом в конкурентной борьбе, но были экземпляры непонятно как просочившиеся в эту специфическую военную среду. Некоторые, из последней категории, вылетали как пробки, со свистом, уже на первом курсе, а некоторые, непонятно как, доучивались до последнего и становились офицерами.

Но были и замечательные люди, чье присутствие в учебной батарее вносило живинку и разнообразие в рутинные курсантские будни, ибо их способность попадать в нестандартные ситуации вызывала удивление и неподдельный интерес: в какой переплет они еще смогут попасть? Но потом стало понятно, что это у них стиль жизни такой и никто, и никогда не собьет их с этого своеобразного пути.

Одним из таких редких экземпляров был сержант Борев, поступивший в училище из армии и бывший единственным курсантом-коммунистом на первом курсе.

Напомню Вам, что вступить в ряды КПСС было довольно трудно. Необходимо было найти двух рекомендателей-коммунистов со стажем, которые ручались за тебя и в письменной форме излагали твои самые лучшие качества, даже те, которых у тебя отродясь не было. Потом тебя принимали кандидатом в члены КПСС и надо было год пробыть на испытательном сроке. Только потом решался вопрос брать тебя в Партию или нет.

Кроме того, на стене учебного корпуса в училище была начертана убийственная цитата В.И. Ленина «Настоящим коммунистом можно стать только тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которое выработало человечество», которая не оставляла шансов вступить в Партию, практически, никому.

Как смог Борев пролезть в коммунисты в столь раннем возрасте, да еще и во время службы в армии для многих так и осталось загадкой. Кто-то мог подумать, что Вова Борев спас какого-то пьяного замполита во время пожара или, просто-напросто, он редкий проходимец, сумевший втереться к кому надо в доверие, но при ближайшем знакомстве с ним не оставалось сомнений, что пройдохой он не был, а представлял из себя человека с нестандартным мышлением, больше склонного к тому типу простоты, которая, в некоторых случаях, бывает хуже воровства.

На первом курсе, пока его еще не раскусили, он любил выступать на общебатарейных собраниях, полагая, по всей видимости, что ему, как коммунисту, открылась некая истина, которую он обязан донести до идейно не окрепших товарищей. Особым красноречием, мягко говоря, он не отличался, а полет мысли уносил его всегда в трудное армейское прошлое, связанное с прохождением срочной службы. Естественно, через некоторое время всем надоело слушать как он «гнил в окопах», в связи с чем стали появляться голоса из зала, прямо указывавшие на то, что он уже всех за…бал своей болтовней.

Тогда Борев попытался воздействовать на воинский коллектив курсантов своим личным примером, но однажды, на полигоне, не услышал команды подъем и когда весь взвод уже был готов к утренней зарядке, командир взвода капитан Камышов очень заинтересовался кто же это так цинично нарушает распорядок дня и продолжает спать. На его вопрос ответил один из отъявленных разгильдяев взвода, курсант Юсупов: «Это спит коммунист Борев». Под общий хохот нарушителя дисциплины растолкали и Камышов во время зарядки, по всей видимости, читал ему лекцию о том, каким должен быть личный пример коммуниста в среде беспартийных.

Возможно, эта беседа произвела на него столь сильное впечатление, что он решил показать пример беспартийным в другой области — Борев, не то на первом, не то на втором курсе женился.

Но и здесь его личный пример оказался специфичным. Через некоторое время по учебной батарее разнесся слух, что коммуниста Борева забрали в милицию за избиение жены.

Когда Вову забрали из милиции отцы-командиры, то выяснилось, что все не так плохо, как могло показаться сначала. Поверхностная экспертиза, проведенная правоохранителями, зафиксировала следы от женских ногтей на лице Борева и полное отсутствие следов насилия на теле его жены, ввиду чего коммунист был полностью оправдан и вызывал, некоторое время, сочувствие как у семейных офицеров со стажем, так и у их холостых коллег.

За этим инцидентом последовал развод и, кажется, новый брак Борева еще в период его учебы в военном училище, возможно, более удачный чем первый. Во всяком случае, в милицию его больше никто не сдавал.

Зато, принимая, однажды, наряд по батарее сержант Борев выявил недостачу пустого автоматного рожка в оружейной комнате, чего в стенах училища не происходило с момента его основания.

Рожок как-то нашелся, но командир батареи майор Чащин, стал поглядывать на Борева с опаской и когда тот заступал в наряд дежурным по батарее старался пораньше уйти со службы, говоря при этом старшине: «Пойду я домой, пока ничего не произошло, а ты уж за ним присмотри, пожалуйста».

Чтобы не сложилось неправильного впечатления о личности Борева, стоит сказать, что парень он был с характером, закаленным в боксерских поединках. Хотя его физическая подготовка оставляла желать лучшего, бокс он любил.

Однажды, в учебную батарею, неведомо каким ветром, занесло две пары боксерских перчаток, что дало импульс неподдельного интереса курсантов к боксу. Поначалу боксеры обитали в бытовке, создавая некоторые неудобства остальным обитателям казармы, а потом бокс вырвался наружу.

В выходной день прошла серия показательных боев непосредственно в расположении батареи, между кроватями шестой группы и проемами для шинелей.

Борев проявил мужество и вышел биться против одного из лучших спортсменов батареи, который не обладал боксерскими навыками, но обладал недюжинным здоровьем и, естественно, превосходил Вову в весе. Разница в классе боксирующих давала о себе знать на протяжении всего боя. Спортсмен был силен, вынослив, но попасть по голове соперника не мог. Зрители с изумлением наблюдали как здоровенные кулаки со свистом пролетали над головой Борева, а тот планомерно выигрывал по очкам. Но тут, отчаявшись попасть в голову, спортсмен со всей силы нанес удар с левой по корпусу, после которого Борев улетел в проем с шинелями. Учитывая отсутствие канатов на этом импровизированном ринге, все наблюдавшие за боем единогласно присудили этой паре ничью, но мужество Вовы оценили высоко.

Вот так, изящно боксируя, под присмотром старшины, командиров взвода и батареи, а также милиции коммунист Борев получил первое офицерское звание — лейтенант.

Через некоторое время звание коммуниста стало не столь почетным, а затем и вовсе девальвировалось, но это никак не повлияло на жизненный стиль Борева, и свою неординарность он продолжал доказывать с завидным упорством.

Поскольку служба его начиналась в Германии, он, как и подавляющее большинство офицеров купил перед первым отпуском автомобиль «Москвич».

Возможно, машина и была в приличном состоянии, а вот права на вождение автомобиля у Вовы были особенные. Иначе чем объяснить тот факт, что в Варшаве, попутав на светофоре первую скорость с задней, он пиз@анул «Мерседес», расплатившись с поляком на месте (сумму отката даже страшно представить), а затем, разогнав свое авто на трассе он умудрился включить на полном ходу заднюю скорость!!! Свидетели данного происшествия говорили, что коробка передач тут же отвалилась и сама докатилась до государственной границы.

Некоторые однокашники, не верившие доселе в отечественный автопром, стали им очень гордиться и решили попробовать ворваться в элиту мирового автоспорта, повторив подвиг Борева. Для этого они купили у немцев недорогой «Москвич», накатили для допинга «Смирновки» и отправились на полигон, но, даже, в таких идеальных условиях им не удалось достичь уровня мастерства Борева — они не смогли включить заднюю передачу ни на какой скорости и, почувствовав себя опозорившимися, крепко напились.

Борев же, починив этот «Москвич», и почувствовав, что они друг другу не подходят, продал его себе в убыток, а на вырученные деньги тоже напился с товарищем, чем снял с себя автомобильное проклятие. Подтверждением чему стал удачный перегон им из Германии еще двух машин, но уже импортного производства. Правда, однокашник, помогавший перегонять ему эти машины в качестве штурмана, потом долгие годы отказывался ездить на передних пассажирских сидениях в автомобилях любого типа и с любым водителем, справедливо полагая, что второй раз ему уже так не повезет, как в случае его вояжа с Вовой Боревым.

В остальном, Борев ничем от других не отличался, служил исправно и, говорят, дослужился до подполковника.

Душевные люди

Даже в армейской жизни, кажущейся посторонним зарегламентированной донельзя, находится место душевным порывам, идущим параллельно с требованиями руководящих нормативных документов, а иногда и наперекор им.

И ничего удивительного в этом нет. Армия — это часть общества и люди там собираются точно такие же каких мы видим вокруг себя каждый день, только более приспособленные к армейской жизни. И проблемы у этих людей точно такие же как у всех, иногда, правда, с поправкой на армейскую специфику, и ничто человеческое им не чуждо.

Вот, к примеру, мой знакомый майор Пальцев, работая командиром учебного дивизиона в одном из военно-политических училищ частенько говаривал: «Можно, конечно, половину батареи выгнать за всякие нарушения, но кто тогда служить Родине будет. Лучше создавать курсантам такие условия, чтобы они эти нарушения не совершали». И, во многом, он был прав. Если выгонять людей налево и направо, то кто же тогда в армии останется.

Пальцев с подчиненными курсантами и офицерами панибратства не допускал, был в меру строг и любил хорошую армейскую шутку.

Между собой курсанты звали командира дивизиона Федя, за сходство его комплекции с фигурой одноименного персонажа из культового советского кинофильма про приключения Шурика.

Да, Федор Михайлович Пальцев был толст. Никто и никогда не видел его делающим какие-либо упражнения на перекладине или брусьях, а общевойсковая полоса препятствий, располагавшаяся на территории военного училища сразу за спортивным городком, и вовсе забыла, как он выглядит, но это не мешало ему оставаться на хорошем счету у начальства и стращать отчислением курсантов, плохо успевающих по физической подготовке.

Наверное, он не мог личным примером повести за собой отстающих по физической подготовке, зато был неплохим психологом, зная когда курсанта нужно просто отругать, а когда сделать это с пристрастием. Как правило, в зависимости от тона и речевых оборотов Феди, курсанты понимали дошел он до предела или нет.

Если он говорил: «Товарищ курсант, я Вас накажу», то это означало, что на этот раз пронесло и достаточно будет какой-то отговорки, повествующей о твоих чистых помыслах при совершении проступка.

А, вот, если Пальцев, делая акцент на букве «О», говорил: «Товарищ курсант Вы подлец и негодяй, я Вас отчислю», это означало, что дела того, к кому он обращался, были плохи — мог и наряды вне очереди схлопотать, но отчислять нарушителя пока никто не собирался.

Еще Пальцев употреблял приемы из НЛП (нейро-лингвистическое программирование) еще в те времена, когда о нем в нашей стране широкие слои населения и не слышали. В воспитательных беседах с курсантами он называл возглавляемый им учебный дивизион не иначе как «наше отличное подразделение», чем, безусловно, формировал в головах подчиненных ощущение сопричастности к чему-то хорошему, которое своими проступками они пытаются превратить в плохое.

К тому же, Федя делал все зависящее от него, чтобы курсанты не попадали в нехорошие истории, из-за которых их, действительно, придется отчислять. Можно сказать, боролся за каждого человека.

Так, однажды, он спас курсанта Поликарпова, который из лучших побуждений, чтобы не идти в самовольную отлучку, решил отпроситься среди недели у Феди в увольнение на свадьбу, якобы, двоюродной сестры. На самом деле замуж выходила подруга его девушки и они оба были приглашены.

Майор Пальцев посмотрел на Поликарпова пронизывающе-снисходительным взглядом, покачал головой из стороны в сторону и ответил: «Понимаешь, Поликарпов, если я тебя отпущу на эту свадьбу, ты обязательно напьешься и набьешь кому-то морду. Вызовут милицию, протокол составят и это будет ЧП (чрезвычайное происшествие) для нашего отличного подразделения. Так?»

«Да, как Вы могли такое подумать, товарищ майор! — взмолился Поликарпов, который только недавно чуть не подрался в столовой с кем-то из параллельной батареи, — это же свадьба сестры!».

«Ну, хорошо, — казалось бы соглашался Пальцев, но потом продолжал гнуть свое, — не ты кому-нибудь морду набьешь, так тебе кто-нибудь ее набьет, за твои дурацкие шутки, и ты придешь сюда со свадьбы с разбитым лицом, все это увидят, руководство училища назначит разбирательство, а это опять будет ЧП для нашего отличного подразделения. Ты этого добиваешься?».

Поликарпов уже начинал понимать, что зря обратился к Феде и теперь придется рисковать вдвойне, идя в самовольную отлучку, поскольку командир дивизиона знает о свадьбе. Считая разговор оконченным, он уже хотел спросить разрешения идти по своим делам, но тут Федя махнул рукой и сказал:

«Ладно, Поликарпов, раз в увольнение ты не идешь, значит пойдешь в наряд по батарее».

«За что!?, — почти крича, вытаращив глаза спросил Поликарпов.

«Не за что надо спрашивать, а зачем, — уточнил Федя, — и я тебе отвечу. Вот, затем, что сейчас, ты уже думаешь, как сбежать в «самоход» и принести ЧП нашему отличному подразделению, а в наряде будешь под присмотром старшины и дежурного, трезвый, в тепле и, главное, никаких дурных мыслей у тебя в голове не будет».

Мимо как раз проходил старшина батареи, собиравшийся инструктировать заступающий наряд по батарее.

«Старшина, — позвал его Пальцев, — вот, Поликарпов изъявил желание сходить в наряд по батарее вместо самовольной отлучки. Думаю, парня надо в этом поддержать, ты поменяй его с кем-то из заступающих.

«Конечно, поддержим, — согласился старшина, — пойдем Поликарпов».

В глазах Поликарпова читались ужас и отчаяние. Еще пол часа назад он представлял себе свадьбу, невесту в белом, себя, рядом со своей девушкой, крики «Горько!», а теперь ничего себе представлять уже не надо, все и так ясно — штык-нож за поясом, мытье полов и почти сутки у всех на виду стоять перед входом в казарму.

«И какого черта я к Феде пошел», — сокрушался Поликарпов и про себя, и вслух.

Заступавшие с ним вместе в наряд сочувствовали ему, и, одновременно, мотали на ус, чтобы самим не оказаться в подобной ситуации.

Вообще-то, если курсанта ловили возвращающимся из самовольной отлучки, да еще и нетрезвым, то, как правило, отчисляли, но были и редкие прецеденты больше связанные с изобретательностью курсантов, их явным стремлением остаться в рядах вооруженных сил и принести пользу Отечеству. Если им удавалось убедить в этом Федю, а он в это время видел в глазах нарушителя искренность, несмотря на вранье написанное в объяснительной, то откладывал отчисление до следующего раза.

Однажды Пальцев, неожиданно, пришел в казарму одной из батарей за час до подъема и поймал возвращавшегося из «самохода» Петрова. Не тратя лишние слова на возмущения, он отвел его в канцелярию и сказал, как отрезал: «Пиши». И Петров принялся писать.

Примерно через час капитан Пальцев прочитал следующее:

Объяснительная

Я курсант Петров А.А. (далее следовала дата) получил известие от своей бывшей девушки, которая сообщала, что не может пережить расставание со мной и хочет покончить жизнь самоубийством. При этом, в предсмертной записке, станет обвинять в своей смерти меня.

Понимая, что такое содержание предсмертной записки бросит тень не только на наше отличное подразделение, но и на военное училище, в целом, я решил пойти и объяснится с ней, надеясь таким образом предотвратить ее смерть и спасти честь училища.

Поскольку я был сильно взволнован этим известием и считал, что промедление может привести к трагическому исходу, то не стал обращаться за увольнительной запиской к дежурному офицеру, а сразу пошел в самовольную отлучку.

Нам всем повезло. Я успел вовремя. Моя бывшая девушка была жива и только заканчивала писать предсмертную записку. Увидев меня, она бросилась ко мне и заплакала. Мне стоило больших усилий привести ее в чувство и заставить отказаться от самоубийства. К сожалению, наш разговор затянулся до самого утра, но теперь я точно уверен, что она не причинит вред себе и никакая тень не упадет на репутацию нашего отличного подразделения.

Готов ответить по всей строгости Закона, но прошу учитывать, что мои действия не имели лично корыстного умысла, а были направлены исключительно на благо нашей отличной батареи и училища.

Под написанным стояла подпись Петрова.

Во время чтения этой объяснительной записки у Пальцева на лице не дрогнул ни один мускул. Закончив читать, он поднял глаза на стоявшего перед ним Петрова и тихо спросил: «А почему ты поступил в военное училище, а не в литературный институт?». На что Петров ответил: «Я не мыслю свою жизнь вне армии, товарищ майор».

Пальцев посмотрел в глаза Петрова, которым тот силился придать выражение искренности и снова тихо сказал: «Хорошо, иди». Петров ушел, а Пальцев открыл сейф, положил туда объяснительную и подумал: «Быстро он, однако, сориентировался, может и в сложной военной обстановке такую же смекалку проявит, но пять нарядов вне очереди ему объявить надо».

Душевный был человек, понимал тонкую грань между требованиями армейских уставов и сложившимися обстоятельствами, поэтому и уважали его курсанты.

Или вот, один хороший командир батареи в этом же училище был — майор Чащин, который с пониманием относился к порывам неокрепшей курсантской души, при этом, он, правда, приговаривал: «Если бы не жизнерадостные гены моего папы, то я бы давно уже бился в конвульсиях на центральном проходе от ваших выходок».

Как-то, небольшая группа курсантов, задержавшаяся по различным причинам в училище во время летнего отпуска и привлеченная к покраске полов в казарме, решила провести вечер с пивком.

За пивом, по окончании покраски полов, отрядили самого невысокого и смекалистого курсанта Паромова. Тот, чтобы не быть заподозренным в посягательстве на самовольную отлучку оделся в казенные спортивный костюм и кеды, а канистру под пиво положил в армейский вещевой мешок и с подготовленной отмазкой отправился в путь.

На выходе из здания, где располагались казармы его остановил Чащин, направлявшийся уже домой, и поинтересовался куда он идет в таком прикиде. Паромов, не моргнув глазом, ответил, что идет на училищный стадион побегать, а вещевой мешок ему для того, чтобы в него насыпать песок и бежать с утяжелением, тренируя таким образом выносливость. Чащин с пониманием покивал головой и пожелал спортсмену удачи, но сам решил повременить с уходом домой.

Примерно через пол часа возле того же входа встретились те же. Паромов не выглядел уставшим, хотя его вещевой мешок заметно утяжелился.

— Забегался, песок забыл обратно высыпать? — поинтересовался Чащин, глядя в направлении вещевого мешка, в котором явно было что-то тяжелое.

Паромов заулыбался, давая понять, что согласен с командиром и ответил:

— Точно, надо бы вернуть назад.

И уже развернулся, чтобы идти в сторону стадиона, но Чащин крикнул:

— Стоять!

Поманил пальцем спортсмена приговаривая:

— Давай посмотрим, что у тебя там за песочек.

В вещевом мешке оказалась пятилитровая канистра с пивом.

Чащин сразу же рассудил здраво: «Если этого негодяя выгонять, то придется всем рассказывать за что, а это может и претензиями в мой адрес обернуться. Лучше я его через общественно-полезный труд и физкультуру перевоспитаю».

Канистру с пивом он закрыл в канцелярии и вернулся к стоявшему у входа в казарму Паромову.

— Пойдем, — спокойно и уверенно сказал Пальцев, — все-таки наберем песок в мешок и проведем тренировку на выносливость, как ты и собирался.

В это время на училищном стадионе начинался футбольный матч между двумя городскими командами, по причине чего на трибуны пустили болельщиков. Зрителей собралось довольно много. Через десять минут после начала матча они смотрели не на поле стадиона, а на беговую дорожку, по которой с вещевым мешком, заполненным песком бежал, какой-то фанатично настроенный курсант. А Чащин в это время смотрел футбол.

Команды играли отвратительно, поэтому в перерыве Чащин остановил Паромова и поинтересовался:

— Как думаешь, достаточно или еще десяток кругов добавим?

— В самый раз, — запыхавшимся голосом ответил Паромов.

— Ну, тогда иди в казарму и остальным скажи, чтобы тоже готовились, но завтра.

И Чащин ушел домой, унося с собой вещественное доказательство — канистру с пивом. Куда делось пиво потом доподлинно неизвестно, но на следующий день, отдавая старшине пустую канистру Чащин нехотя говорил:

— И что вы в этом пиве находите. Дрянь полная. Вылил я его за территорией училища.

Старшина с пониманием и серьезным видом кивал, приговаривая:

— Так и я его не очень жалую. Так, баловство одно.

— Ладно, старшина, — продолжал Чащин, — в конце концов ничего такого не случилось, а вот в казарме еще много чего подкрасить надо, да туалеты как следует вычистить. Поэтому загрузи молодцов по полной, чтобы они про пиво и думать забыли.

Так и спасал Чащин заблудшие души, заодно, привлекая их к ремонту в казарме.

Еще он легко и непринужденно дал всем курсантам урок управленческой деятельности, которым многие, наверное, пользовались впоследствии. Чащин на спинку своего стула в канцелярии повесил старый китель и у каждого входившего создавалось впечатление, что обладатель этого кителя только вышел и с минуты на минуту вернется. И так продолжалось, наверное, пол года. Его видели только утром на разводе, а все остальное время его обязанности исполнял китель.

Как потом оказалось, он в это время получал квартиру от Министерства обороны, на оформление которой уходило довольно много времени, но при этом и про службу не забывал, оставляя подчиненным в напоминание о себе хотя бы китель.

Примерно в это время его очень искал курсант Миров, который очень хотел в увольнение к прибывшей издалека беременной подруге. Поскольку с командиром взвода у него было некоторое недопонимание, он решил рискнуть и обратиться через голову к командиру батареи. Но того еще надо было найти. И чудо свершилось! Миров увидел легкую походку комбата, движущегося по направлению «из училища». На лице улыбка, в руках дипломат, одним словом — эталон…

Догнав Чащина, он бросился ему «в ноги» и путанно стал объяснять, что в его руках находятся ключи от еще одной счастливой ячейки общества.

Посмотрев на просителя с фирменным прищуром, он вбил его в землю провокационным вопросом: «Гражданка есть?». Миров стал уклончиво отвечать, что если надо, то он найдет. Но не дослушав его лепет Чащин вынес решение: «Обратно я возвращаться не буду, поэтому одевай гражданку, доложи старшине, что я в курсе, и дуй до утра понедельника в самоход. Залетишь — сразу иди в БОУП (батарея обеспечения учебного процесса)».

Старшина выслушал решение комбата в изложении Мирова с каменным лицом, будто речь шла о его походе в холодную каптерку, и через полчаса помахал вслед одетому в спортивный костюм самоходчику, направлявшемуся в сторону Уктусских гор.

В день выпуска из училища к Пальцеву подходили, уже ставшие лейтенантами, выпускники, коих он когда-то называл подлецами и негодяями, и благодарили его за то, что не выгнал их.

— Вот, если твои будущие командиры напишут в училище благодарность за твою службу — тогда я буду точно знать, что правильно тебя не выгнал, — отвечал он строгим голосом, но с грустной улыбкой, понимая из своего опыта, какая нелегкая доля ждет этих молодых ребят.

А Чащина, к сожалению курсантов, перевели куда-то к новому месту службы еще до выпуска.

Часть II. Не учебой единой…

Картошка

Каждый год второй курс военно-политического училища отправляли в один из уральских колхозов на уборку картофеля. Колхоз, за помощь в уборке урожая, расплачивался с училищем частью убранного картофеля, что позволяло курсантам до нового урожая потреблять картофан в различных видах.

Казалось бы рутина, ничего особенного в этом нет. Но уральская осень 1987 года преподнесла сюрприз: дождь разной степени силы лил целый месяц не переставая и, как назло, именно в этот период была запланирована борьба с урожаем.

На уборку от 2 батареи отрядили четыре группы из шести. Однако, в этих группах оказалось столько больных и хитрожопых, что пришлось добирать сельхозработников из двух оставшихся, в которых на этой почве иногда разыгрывались драмы и комедии.

Когда состав участников битвы за урожай сформировался окончательно и убыл в поля, оставшиеся в казарме вздохнули с облегчением, глядя на мерзкую погоду за окном.

Условия в полях были прекрасные: палаточки, печки буржуйки. А что еще надо чтобы ударно поработать? Правильно. Надо установить норму на трудодень.

В первый день сказали, что норма 20 мешкофф на человека. Многие справились с этой нормой за пару-тройку часов и с чистой совестью отправились в палатку к печке, и давить затылок…

На следующий день норма стала уже 35 мешков. Поскольку курсант второго курса уже не такой доверчивый, новую норму, практически, никто не выполнял. И вовсе не потому, что саботировали, а потому как условия к этому не располагали. Собирать картошку в дождь — это полбеды, а вот таскать полные мокрые мешки по слякоти к месту погрузки, конечно, не подвиг, но что-то героическое в этом есть.

Конец ознакомительного фрагмента.