#Цифровой_экономики.NET

Алексей Петрович Резник

Главный герой фантастического романа «#Цифровой экономики.NET» – талантливый и преуспевающий ИТ-бизнесмен, и его хочет во что бы то ни стало уничтожить древнее Зло, продолжающее существовать в нашем мире в виде коварной, глубоко завуалированной современной российской теневой «Системы». В какой-то степени роман «#Цифровой экономики.NET» является романом-предупреждением для всех молодых, энергичных, талантливых и креативных ИТ-специалистов.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Окончание Университета. «Причащение к Ай-Ти»

Мир Информационных Технологий (ИТ или «Ай-Ти») являлся в моем представлении свежерожденным «мировым разумом» уникальной замкнутой вселенной, внутри которой я чувствовал себя, как «рыба в воде», купаясь в родной стихии маниакальной одержимости фаната «Ай-Ти», устремленной безостановочно двигать вперед и вперед человеческий прогресс. Я нисколько не сомневался в те, свои счастливые безоблачные студенческие годы, что стану специалистом высочайшего класса в столь нужной людям профессии, призванной заметно облегчать их труд и, говоря, протокольным языком «материалов» Партсъездов, «канувших в Лету», «всемерно повышать материальное благосостояние населения нашей страны».

«Каждый человек должен быть на своем месте!» — неукоснительное соблюдение этого правила, исходя из законов банальной формальной логики, должно было бы безвариантно обеспечивать стабильность любого человеческого сообщества, консолидированного по территориальному и национальному признаку, в совокупности своей представляющей сложное многоплановое и многослойное социально-экономическое объединение под названием «государство». Я оказался настоящим «счастливчиком», потому что в очень, фактически, раннем возрасте, без каких бы то ни было долговременных колебаний, нашел то самое заветное «свое место», как в своей собственной жизни, так и в моем родном российском человеческом обществе.

Когда я защищал диплом и выпускался из своего «альма-матер», у меня не возникало и тени сомнения в том, что я окажусь востребованным гражданином России, и до последнего вздоха буду плодотворно трудиться на благо и процветание своей великой Родины! Мои родители в день получения мною «красного» диплома — «диплома с отличием» гордились по праву мною и были счастливы от одной только мысли, что их сын вырос достойным и полностью состоявшимся человеком. А я, в свою очередь, радовался за своих родителей, что оправдал их самые смелые чаяния и надежды! После выпускного вечера в университете меня ждала интересная работа и настоящее человеческое счастье во всем многогранном и глубоком смысле этого светлого слова!

Как один из самых (без всякой ложной скромности и преувеличения) способных выпускников своего курса я без проблем и проволочек, после экстерном сданных кандидатских минимумов, был принят в аспирантуру по соответствующей специальности по инициативе моего научного руководителя, доктора технических наук, профессора Павлова Бориса Дмитриевича.

Борис Дмитриевич был талантливым ученым и мудрым педагогом, оказавшим мне неоценимую помощь в начале моего научно-производственного пути и, именно, благодаря его умелому наставничеству я стал тем, кем являюсь в настоящее время — руководителем одной из самых передовых фирм России, занимающейся разработкой и внедрением новейших ИТ-технологий и систем в различные отрасли экономики своей великой Родины.

В момент начала моей учебы в аспирантуре в Твери у меня еще, естественно, и мыслей никаких не возникало о Москве и о том, что я когда-нибудь буду там не только жить и работать, но и возглавлять весьма успешную коммерческую ИТ-компанию.

Сразу после поступления в аспирантуру, я, естественно, как и любой добросовестный аспирант был «заточен» в основном на работу над избранной мною темой будущей кандидатской диссертации, и задача эта являлась для меня на тот период жизни самой сложной и важной.

Я был полон новаторскими идеями, которые мне не терпелось поскорее внедрить на практике, доказав, тем самым, верность своих теоретических выводов, блестяще подтвердившихся бы на практике. Другими словами, я занимался эффективной научно-изыскательской деятельностью по направлению: «анализ и выбор рациональной структуры региональных распределенных сетей передачи, обработки и хранения данных». У меня все получалось, чтобы я ни задумывал, и я чувствовал себя невероятно способным и прилежным, очень перспективным «учеником чародея», и жизнь моя казалась мне «прекрасной и удивительной» и все ее будущие дали были раскрашены, исключительно, в «голубые и розовые» тона! Ничто, казалось, никакая сила в мире не могла бы сбить меня с задуманного курса, во всяком случае — на три, четко распланированных года учебы в аспирантуре. Да и, спустя ближайшие годы, после окончания аспирантуры, трезво оценивая свои способности и уровень профессиональной подготовки, я, в принципе, не мог разглядеть каких-нибудь «подводных камней» в плавном, трезво спрогнозированном, течении моей будущей научно-производственной жизни.

Вспоминая годы обучения в аспирантуре на своей родной кафедре, я опять же не могу не упомянуть добрым словом Бориса Дмитриевича Павлова, который в самом начале трехлетнего обучения в аспирантуре предложил мне и моему товарищу по учебе работу в Администрации Тверской области.

Вообще, могу сказать, что с наставником мне очень и очень повезло — помимо вышеупомянутых мною качеств, какими обладал Борис Дмитриевич, в нем, в его непередаваемом умении обращаться с людьми, особенно, со своими учениками, на которых он возлагал определенные надежды, имелось одно ценнейшее свойство — приберегать на крайний случай стратегический интеллектуальный резерв. Он никогда не торопился выкладывать все, что у него имелось за душой и, что он хранил «себе на уме» (в хорошем, добром и полезном смыслах этого расхожего выражения). В частности, про возможность устроить меня в Администрацию Тверской области, «под крылышко» самому Губернатору, Борис Дмитриевич сказал мне далеко не сразу. Видимо, умудренный опытом прожитых лет, он долго все взвешивал «за и против», стараясь учесть все многообразие, как, безусловно, положительных факторов, так и несомненных замаскированных опасностей, поджидающих неискушенного во многих житейских вопросах, молодого, хотя и очень одаренного специалиста, попадающего сразу в «высшую лигу». А, еще, он ни разу за прошедшие три года не упомянул в разговорах со мной, того самого Игига (ИИ) или его материального воплощения — «Лунного Жреца», который, по словам Бориса Дмитриевича, сказанным три года назад тем памятным «полусумасшедшим» сентябрьским вечером, что, однажды ИИ поможет мне сделать некое научное открытие мирового масштаба. Но, как выяснилось, не упоминал мой научный руководитель Игига («Лунного Жреца») не случайно…

…Однажды (я, даже, еще и не подозревал, что это наступило то самое «однажды», после наступления которого я «все буду должен понять самостоятельно», в чем уверял меня «БД» три года назад в «тайной лаборатории» во время достопамятного «знакомства» с Игигом) в один из июльских дней тысяча «трехдевяточного» года, когда выпускные экзамены в Техническом Университете остались позади и я стал счастливым обладателем «красного диплома», Борис Дмитриевич позвонил мне и спросил: не хочу ли я съездить «отдохнуть» на озеро Селигер?! Я, естественно. с радостью выразил свое полное согласие на сделанное чудесное предложение, ни на секунду, не задумавшись о возможных последствиях моего согласия.

Во-первых, я очень любил бывать на Селигере — каждая поездка на это уникальное супер-озеро была для меня настоящим праздником, во-вторых, мне было очень приятно, что меня туда пригласил сам Борис Дмитриевич. Причем в интонации его голоса, когда он приглашал меня на Селигер, мне явственно почудились заговорщические, почти таинственные нотки, что в моих глазах придало этому приглашению особую пикантность. А, может и не было никаких «тревожных и таинственных ноток», а прибавились они «автоприцепом» в моем собственном воображении уже потом, поздним вечером, когда Борис Дмитриевич позвонил мне вторично, спустя несколько часов после своего «дневного» звонка.

К тому моменту, когда «БД» мне позвонил вторично, я уже успел приготовить все необходимое для завтрашней поездки и собирался «отходить ко сну». Погода, помню, вроде как, ни с того ни с сего портиться начала — тучи на небо набежали и в воздухе сильно посвежело, хоть весь день был солнечным и жарким, и ничто не предвещало скорого дождя. Я еще подумал невольно, что завтрашняя поездка на Селигер, если «зарядят» ливни с грозами, может и не состояться. И, тут-то, как раз и позвонил «БД». Лишь только я его услышал, так сразу и понял по голосу, что кардинально испортилась не только погода, но и настроение у Бориса Дмитриевича.

— Не спишь еще?! — спросил он извиняющимся тоном и голос моего наставника звучал глухо и крайне невыразительно. — Прости, что так поздно!

— Что-то случилось, Борис Дмитриевич?! Завтрашняя поездка отменяется?! — сразу решил я «взять быка за рога» и поставить все «точки над «и».

— Да нет, Саша — поездка-то, как раз и не отменяется! — успокоил меня «БД», но голос его продолжал звучать глухо, невыразительно и, в целом, «убито». — Мы ее не в силах отменить — эту поездку! Особенно, при сложившихся обстоятельствах, Саша!

— А, что за обстоятельства, Борис Дмитриевич?!

— Час назад я разговаривал с Багдадом — мне оттуда позвонили!

— Тот самый «халдейский мудрец»?!

— Нет — его старший сын, Майран. Он сообщил мне о скоропостижной смерти своего отца, профессора Нурбока.

— Искренне соболезную!

— Не в этом дело, Саша — твои соболезнования никому не нужны, потому что никому от них не станет легче!

— А в чем тогда дело?!

— Все мы смертны…, — «БД» тяжко вздохнул и продолжил: — Нурбок умер на руках своего сына — остановка сердца. Но перед смертью он успел попросить Майрана, чтобы тот обязательно дозвонился в Тверь — мне, и на словах передал бы, буквально следующее: «Отец просил вам сказать, что „охота“ началась и, чтобы я был предельно осторожен с этой самой минуты!».

— О какой «охоте» этот Майран предупредил вас, Борис Дмитриевич?! — я и сам не знаю — почему, вдруг сильно встревожился, и тревога эта показалась мне совершенно неопределенной и немотивированно-безадресной.

— Дело в том, Саша, что за час до этого телефонного звонка, я находился у себя на кафедре — меня лично вызвал туда начальник охраны нашего университетского корпуса! — по-прежнему бесстрастно, глухо и «убито» проговорил «БД». — кто-то проник на кафедру и взломал дверь «тайной лаборатории»!

— И?!

— «Игиг» исчез! Вместо него осталась куча ошметков древесной коры!

— Вы хотите сказать, что кто-то украл «Игига»?!

— Нет! Стальная дверь оказалась выбитой изнутри — одним страшным ударом, вылетев на середину помещения кафедры вместе с косяками и частью стены. Точно таким же образом поступили с дверью самой кафедры, закрытой на все замки! Хорошо, что за летним временем никого на кафедре не оказалось и никто, таким образом, не пострадал! Внутри лаборатории родился настоящий «торнадо», со страшным свистом пролетевший по коридорам, до полусмерти перепугавший охранников и, благополучно выскользнувший на улицу. А потом позвонил Майран, и сообщил о смерти отца, и о том, что «охота началась»!

— И, тем не менее, вы говорите, что завтрашняя поездка на Селигер не отменяется?! Честно говоря — голова у меня уже «кругом пошла» от всей этой «петрушки» с Игигом и со всем Ираком, Борис Дмитриевич! Что нам делать на Селигере — это настолько важно?!

— Завтра мы должны быть с тобой на специальной службе в главном храме Нило-Столобенской Пустыни, расположенной на острове Столобный! Дух самого Нила Столобенского должен благословить начало твоего пути во взрослую жизнь, Саша! — голос моего научного руководителя делался все тревожнее и озабоченнее, и я безошибочно чувствовал, что этот загадочный «взрыв» в «тайной лаборатории» еще не раз, и не два «аукнется» лично для Бориса Дмитриевича.

— Борис Дмитриевич! — подчиняясь внезапному душевному порыву взволнованно воскликнул я. — А, что это за «охота», которая «началась» — я, честно говоря, так и не понял!!!

— Поговорим на эту тему завтра, Саша! — голос Бориса Дмитриевича после моего вопроса перестал звучать столь «глухо и безнадежно», словно бы в нем прорезались интонации «спортивной злости». — Чувствую я, что спать мне сегодня не дадут и еще не один раз потревожат по поводу случившегося и к утру я буду располагать гораздо более полной информацией по поводу того вопроса, который ты мне только что задал! Сейчас, Саша голову себе больше ничем не забивай и ложись отдыхать — завтра в семь утра встречаемся на автовокзале! — и «БД» отключился.

Настроение у меня после этого разговора сильно испортилось, и последовать разумному совету своего наставника — «ничем себе не забивать голову» и поскорее «окунуться в глубокий освежающий сон», у меня уже не получилось! Я долго ворочался с боку на бок, невольно пытаясь представить воочию картину того, что могло произойти в «тайной лаборатории». Непонятное жгучее беспокойство охватывало меня все сильнее с каждой минутой, мерно отсчитываемой китайским электронным будильником, стоявшим у изголовья моей кровати.

Молодость и, накопившаяся за жаркий душный июльский день, усталость, все же, взяли свое и я, сам не заметил, как уснул. А, может мне так только показалось, что я уснул — в душе моей после происшедшего «сумасшедшего» разговора с «БД» продолжала «гудеть» от перенапряжения пружина неосознанной сильной тревоги о каком-то очень близком мне человеке, с которым случилась неожиданная и очень серьезная беда. И непонятный «взрыв» в «тайной лаборатории» являлся симптомом этой самой беды… Началась «охота» кого-то за кем-то, как сказал мне Борис Дмитриевич, в свою очередь, передав предсмертные слова своего иракского друга. Вернее, эта пресловутая «охота» не «началась», а — «возобновилась», и к «возобновлению» этой загадочной «охоты», каким-то непостижимым образом стал иметь самое непосредственное касательство не кто-нибудь, а, именно — я! И, тот, «очень близкий мне человек», по чьему поводу я начал испытывать внезапную сильную тревогу, был опять же не кто-нибудь, а именно — я! Но это был тот «я», которого я раньше совсем не знал, а лишь смутно иногда догадывался о его незримом существовании где-то совсем рядом со мной или — во мне…

…Немало помучившись таким вот замысловатым образом, в какой-то момент я все же уснул «по-настоящему» и разбудил меня «надежный электронный друг» — китайский будильник, заведенный накануне лично мною на шесть утра.

Без двадцати семь я уже был на автовокзале и жадно высматривал Бориса Дмитриевича среди многочисленных групп, постоянно прибывающих пассажиров. За те несколько минут, пока я нетерпеливо ждал его появления, меня, разумеется, раздирало множество самых невероятных предположений и идей — одна фантастичнее другой, и ни одна из них не могла удовлетворить меня в качестве рационального объяснения событиям, происшедшим вчера в «тайной лаборатории» «БД». Поневоле я вспомнил и еще кое о чем…

…В частности о тех упорных, хотя и непроверенных слухах о причастности Бориса Дмитриевича Павлова к деятельности некоего «краеведческого общества», занимавшегося детальным углубленным изучением истории Твери с тех далеких пор, когда территорию нынешней Тверской области занимало могучее Тверское Княжество, а сам город Тверь по своему экономическому статусу и геополитической значимости намного превосходил нынешнюю столицу современной России, Москву. Про это «краеведческое общество» по городу Твери ходили весьма противоречивые и, порой, самые невероятные слухи, но лично я не придавал этим слухам особого значения, полагая, что ничем таким особенно жутким и противозаконным какие-то безобидные «краеведы», в принципе, заниматься не могли. Но этим июльским утром меня в связи с «краеведческим обществом» грыз упорный и неугомонный «червячок беспокойства»…

…И успокоился во мне этот «червь» (величиной не меньше «солитера») только тогда, когда я увидел Бориса Дмитриевича…

…Борис Дмитриевич был не один, а пребывал в компании с, неизвестным лично мне, атлетически сложенным высоким мужчиной лет сорока, с которым они оживленно переговаривались с, болезненно поразившей меня, удивительно мрачной сосредоточенностью. «Мужик» этот с первого же взгляда произвел на меня «сильное» впечатление, основной сути какового я не сумел сразу ухватить, но меня, тем не менее всего аж «передернуло» — от пяток до самой макушки!

Но я. все же, как ни в чем ни бывало, поздоровался за руку с Борисом Дмитриевичем, и он представил мне своего спутника:

— Знакомься, Саша — Иван Святославович Твердников, доктор исторических наук, глава «Краеведческого общества» города Твери «Белый Всадник»! Очень необычный и чрезвычайно интересный человек — вы обязательно с ним подружитесь, уверяю тебя!

Рукопожатие получилось очень крепким — я едва не вскрикнул от боли, так как мне показалось, что рука Твердникова была изваяна из гранита. А еще меня пронзило острое ощущение «узнаваемости» этого человека, хотя я и был уверен на все сто процентов, что видел его первый раз в жизни.

«Где, интересно, Дмитриевич мог его откопать?!» — активно шевеля пальцами, чтобы быстрее восстановить кровообращение, лихорадочно соображал я, интуитивно связывая «появление» «Твердникова» со вчерашними «непонятками» на кафедре, руководимой «БД».

Тут по громкой связи объявили, что до отправления нашего «рейса — по маршруту: Тверь-Осташков» остается три минуты, и мы поспешили занять места в салоне, дабы автобус не уехал на Селигер без нас…

…Автобус тронулся с места, в салоне автоматически включился кондиционер и заиграла современная молодежная музыка из серии: «последние хиты».

«БД» и «ИС» заняли места сразу впереди меня, а я, соответственно, оказался позади них и место мое было у окошка.

Почти с самого начала движения, между «БД» и «ИС» завязался оживленный спор, суть которого ускользала от меня по той причине, что я моментально начал «клевать носом», убаюканный плавным покачиванием нашего просторного комфортабельного автобуса. Впрочем, из обрывков особенно громко произносимых фраз, доносившихся до моего сознания сквозь, навалившуюся на меня, полудрему, я догадался, что речь шла о нешуточном соперничестве, имевшем быть место между Москвой и Тверью в четырнадцатом веке за политическое господство на территории Руси.

Мне показалось, что Павлов и Твердников не просто полемизировали между собой, щеголяя собственной эрудированностью в знании истории государства Российского четырнадцатого века, а очень ожесточенно «полемизировали», едва сдерживаясь, чтобы не начать размахивать руками и не перейти на «площадный» крик.

На какой-то, особенно глубокой дорожной «колдобине» я подпрыгнул на сиденье (как и остальные пассажиры) и окончательно проснулся, моментально «навострив уши» — что-то меня по серьезному насторожило в короткой эмоциональной речи Бориса Дмитриевича, «несшему», в чем я мог бы поклясться, полнейшую «дичь»! «Дичь» эта являлась неотъемлемой частью ожесточенного спора о том, почему все-таки не Тверь, как ей надлежало бы, а Москва стала столицей Русского государства?!

И предмет спора их показался мне чистой «паранойей» — если бы я услышал такую «галиматью» из уст таких уважаемых людей где-нибудь в чистом поле, то обязательно бы изыскал возможность «от души» сплюнуть с досады, но так как я находился в замкнутом пространстве автобуса и плевать мне было некуда, то я только сокрушенно покачал головой.

Как я уже отметил выше, тема этого спора показалась мне изначально «пустой» и «надуманной», не имеющей никаких «корней» в реальном современном мире. И, тем более странным и загадочным казалось мне то упорство, достойное лучшего применения, с которым продолжалось «промывание древних костей» давным-давно похороненной исторической проблемы! Послушав их минут десять, я пришел к выводу, что первопричиной и основным субъективным фактором этого спора являлся таинственный, взявшийся «ниоткуда», как Фаустовский «гомункулус» («человек из пробирки»), «историк-краевед», Иван Святославович Твердников и его «твердокаменная» позиция в пользу Твери, как наиболее оптимального варианта для роли столицы Русского государства, нежели — значительно «более гиблый и скользкий» вариант с Москвой. Его почему-то страшно бесил тот факт, что столицей РФ является Москва, а — не Тверь!..

Я слушал их слушал, и в какой-то неуловимый момент вдруг ясно понял, что тема выбранной беседы между «БД» и «ИС» являлась ничем иным, как сложно построенной «словесной маскировкой», ибо на самом-то деле им не терпелось поговорить о чем-то совсем ином, и это «иное», так или иначе вплотную было связано со вчерашним загадочным «взрывом» в «тайной лаборатории» — «И. С. Твердников» был «порождением» этого «взрыва»!!!… Я чувствовал, что абсолютно прав в этом безумном утверждении насчет, так сказать, «происхождения» «Твердникова», но я никому ничего не собирался доказывать, веря собственной интуиции, никогда еще меня не подводившей. А, верные интуитивные выводы могут основываться, исключительно, на безошибочных логических умозаключениях — ни Тверь, ни Москва, ни их ожесточенная конкурентная борьба за политическое доминирование на Руси четырнадцатого века в принципе не могли волновать ни Бориса Дмитриевича, ни «Ивана Святославовича». Обоих участников «ожесточенного спора» тревожило совсем другое, о чем они пока не имели возможности говорить открыто — по каким-то серьезным причинам… И, совсем не случайно, когда мы въехали на окраины города Осташкова и увидели манящие озерные дали Селигера, я пребывал в непоколебимой уверенности в том, что «И. С. Твердников» — «загадочное и могущественное» сверхъестественное существо, вынужденное принять внешний облик обычного человека. Единственное, чего я точно не знал о «Твердникове» — стоило ли мне его опасаться или же он, напротив, будет нам с «БД» верным другом и окажет нам обоим неоценимую услугу в самом ближайшем будущем?!…

…Наш автобус прибыл на автовокзал города Осташкова в десять тридцать утра. От автовокзала на рейсовой «маршрутке» мы доехали до городской пристани, откуда катер на «подводных крыльях» Стрела с комфортом домчал нас до острова Хачин, где в пансионате «Золото Селигера» нам троим был забронирован номер в симпатичном деревянном коттедже сроком на двое суток.

Я не профессиональный экскурсовод и не туроператор, поэтому не буду в рекламных либо познавательных целях описывать невероятные природно-этнографические красоты уникального моренового озера Селигер и его окрестностей, являющейся настоящей природной «жемчужиной» всей Восточно-Европейской равнины. Но я дам самые общие сведения, чтобы читателю стало ясно, в какую красоту мы попали!

…Озеро Селигер расположено на высоте двести пять метров над уровнем моря, являясь древним водоемом моренового (ледникового) происхождения и расположено большей частью на территории Тверской области, а меньшей — на территории Новгородчины, вытянувшись с юга на север более чем на сто километров. Говоря, по правде, Селигер представляет собой, как бы цепочку озер, соединенных между собой протоками. Прозрачность воды Селигера достигает пяти метров. Площадь озера составляет двести шестьдесят квадратных километров и на его поверхности насчитывается сто шестьдесят островов, как правило, покрытых густым лесом, живописно отражающимся на озерной глади. Остров Хачин, где Борис Дмитриевич заблаговременно забронировал в пансионате «Золото Селигера» номер в коттедже, является самым большим островом Селигера. А самое главное — от Хачина до острова Столобный было «рукой подать», всего — три с половиной километра. На острове Столобный располагалась основная и единственная цель нашей поездки — действующий православный мужской монастырь, Нило-Столобенская Пустынь. Там, в главном храме монастыря хранились мощи Нила Столобенского — известного на всю огромную Россию Святого.

Когда мы устраивались в коттедже, я заметил, что «Иван Святославович» или, кто он там был на самом деле, как-то совсем «неважно» выглядит — возможно, что на него столь сокрушительным образом повлияла трехчасовая с «лихвой» езда на автобусе. Во всяком случае он был очень бледен и неразговорчив, наотрез отказавшись пойти на завтрак в пансионатскую столовую, сославшись на отсутствие аппетита, добавив, что лучше он «покемарит» часок перед «ответственным посещением» главного Храма Нило-Столобенской Пустыни. Мы не стали его отговаривать, видя, что ему, действительно, необходим кратковременный отдых и отправились в столовую вдвоем. Борис Дмитриевич, оказывается, раньше, в предыдущие годы своей жизни отдыхал несколько раз в этом пансионате и все здесь хорошо знал.

В светлой просторной столовой мне очень понравилось. Столики, каждый из которых был рассчитан на четверых человек, были покрыты чистыми, свеженакрахмаленными белыми скатертями. По центру всех столиков, включая тот, за который уселись мы, кроме необходимых обеденных приборов, стояли аккуратненькие вазочки со свежими полевыми цветами, и, в целом, столовая производила благопристойный уютный вид, способствующий усилению пищеварения и всемерному улучшению аппетита отдыхающих. Симпатичная молоденькая официантка подала нам салат из свежих помидоров вперемежку с огурцами, а основным блюдом оказался жареный судак, в качестве гарнира к которому прилагалась гречневая каша, обильно политая растопленным сливочным маслом. Мы были очень голодны и, почти не разговаривая, быстро расправились с салатом, судаком, гречневой кашей и перешли к кофе.

Допивая кофе, Борис Дмитриевич не переставал о чем-то напряженно размышлять и смотреть куда-то мимо меня или сквозь меня пустым и ошарашенным взглядом. И взгляд «БД» откровенно меня пугал. Я, конечно, мог примерно догадываться — о чем мог так напряженно размышлять «БД», но терпеливо ждал, когда он сам заговорит и, тем самым опровергнет или подтвердит мои смутные догадки, что начали терзать меня, лишь только я увидел этого «Твердникова» «воочию», сразу «увязав» его «появление» с аномальными событиями вчерашнего вечера в Тверском Политехе.

Поставив опустевшую чашку на стол, «БД» произнес:

— Все, Саша — сейчас поплывем в Нило-Столобенскую Пустынь, чтобы отстоять там специальную службу у «раки» со святыми мощами Преподобного Нила Столобенского!

— Это так необходимо?! — на всякий случай уточнил я, допивая свой кофе и пытаясь не показать своему наставнику каким-нибудь случайным словом или жестом тот жуткий психологический дискомфорт, что царил в моей душе.

— Это чрезвычайно важно! — твердо ответил мне Борис Дмитриевич. — Службу заказал лично я, Саша! Без нее никак не обойтись — поверь мне на слово! Ты как себя чувствуешь?! На тебе, по-моему, «лица нет»!

Я решил «не ходить вокруг да около», а прямо спросил Бориса Дмитриевича:

— Борис Дмитриевич — как давно вы знакомы с этим Твердниковым?!

— Тебя что-то в нем сильно смутило?!

— Да!

— А что именно?!

— Не знаю! — подумав пару секунд, сказал я и дальше не стал скрывать правду. — Этот человек вызывает у меня сильную необъяснимую тревогу и мучительное желание что-то вспомнить — что-то очень важное, но, постоянно ускользающее из памяти! Он мне кого-то сильно напоминает — какого-то близкого мне, но незаслуженно забытого мною человека! Этот «Твердников» — не человек, а — материализовавшееся «дежа вю», честное слово, Борис Дмитриевич!

— «Дежавю» — вещь опасная и малоизученная, как та пресловутая «палка о двух концах»! — выдержав непродолжительную задумчивую паузу, медленно проговорил Борис Дмитриевич. — Но в словах твоих, Саша имеется большая доля истины, как бы это ни парадоксально звучало!

— Не парадоксальнее, чем ваш Игиг и все, что с ним связано, Борис Дмитриевич! — вполне корректно парировал я. — Я не могу разобраться в своем нервно-психологическом состоянии, Борис Дмитриевич — со вчерашнего вечера, после вашего телефонного звонка, оно сделалось крайне нестабильным. А еще днем, когда вы позвонили и предложили прокатиться на Селигер, то душа моя была спокойна и светла, как штилевая поверхность этого самого Селигера в солнечный полдень! Воистину говорят: «Жизнь прожить — не поле перейти!» или…, в общем, по-всякому говорят, Борис Дмитриевич про жизнь человеческую!

— Твоя жизнь, Саша, я имею ввиду твою взрослую жизнь, только-только началась — неделю назад ты покинул свою «альма-матер»! И… — «БД» посмотрел на меня таким выразительным взглядом, какого раньше я него никогда не замечал, и, словно бы во взгляде этом заключилось все его знание о моем будущем.

Мне сделалось еще сильнее «не по себе» и я поскорее спросил:

— Скажите все, как есть, умоляю вас, Борис Дмитриевич! Если вы скажете то, что знаете об этом «Твердникове» и о его внезапном появлении в нашей с вами жизни, то станет легче на душе и вам, и мне! Вы разве сами-то не видите — в какой логический тупик загнала нас с вами эта ваша давнишняя поездка в Ирак?! Что же это, такое, черт возьми, сейчас происходит?! Какая-то «фантастическая жуть» наяву — вы не находите, Борис Дмитриевич?!

— Тем более — скорее надо плыть к Нилу Столобенскому, Саша! — словно «мантру» повторил «БД» о необходимости побыстрее отправиться в Нило-Столобенскую Пустынь, совершенно проигнорировав мой вопрос о «происхождении» «Твердникова».

Но я проявил неожиданное упорство, какого и сам от себя не ожидал:

— Борис Дмитриевич! Вы так и не ответили мне на мой вопрос: как давно вы знакомы с этим «Твердниковым»?! Почему я раньше ничего о нем не слышал, не говоря уже и о том, что никогда и не видел раньше этого человека! А, ведь он, по вашим словам, является доктором исторических наук плюс к этому высокому званию, несущий на своих плечах тяжелейшую нагрузку в качестве главы полумифического краеведческого общества «Белый Всадник»! Я, Борис Дмитриевич, просто, не мог бы не знать этого человека раньше — Тверь слишком маленький городок для того, чтобы личность подобного масштаба оказалась неизвестной!

— Твердников вовсе — не из Твери, Саша! — горячо возразил мне Борис Дмитриевч. — Вернее, этот человек — из той Твери, которая изучается, возглавляемым им краеведческим обществом «Белый Всадник»! Иван Святославович Твердников — полномочный представитель от Великого Тверского Княжества на предстоящей инаугурации тебя в «ученые Айтишники», Саша!

При этих словах «БД», я, при всем моем глубоком уважении к своему наставнику, все же не мог не взглянуть на него повнимательнее особым оценивающим взглядом.

Борис Дмитриевич от души, но негромко рассмеялся:

— Не бойся, Саша — я не сошел с ума! В этой спонтанной поездке, на самом деле, почти нет ничего «спонтанного», а, напротив — все продумано, взвешено, просчитано и взаимосвязано, так как поездка эта планировалась лучшими математиками и программистами мира! Я тебе еще не успел сказать, какая, именно, организация хотела бы тебя иметь в своих рядах в качестве постоянного сотрудника — сегодня вечером после посещения Храма я все это подробно тебе растолкую А, раньше никак нельзя — так что наберись терпения, дружок! Ну, а, сейчас, нужно плыть в Храм — время нас поджимает, судя по физическому состоянию нашего нового друга, Твердникова! Да и у Владыки нервы, наверняка же, «пустятся в пляску», если начнется наше «опоздание»! — взгляд «БД» резко сделался мрачно-мутным, и он весь, как-то хищно «подобрался», словно бы увидел невидимого врага!

Другими словами, вся ситуация мне начинала все больше не нравиться и я, уже, даже искренне пожалел, что согласился на эту поездку, предварительно не выспросив подробностей. Но, все же чисто для вежливости, я спросил:

— Кто такой Владыко, Борис Дмитриевич?!

— Архиепископ Селигерский и Валдайский, преподобный Иов! Один из немногих специалистов РПЦ по «истинным инициациям и „высоким“ контактам»! Человек он очень непростой и к обязанностям своим относится чрезвычайно серьезно, так что у меня к тебе большая просьба, Саша — перед входом в Храм оставь легкомыслие и иронию… — и опять Борис Дмитриевич не договорил до логической точки задуманной фразы, что было для него совсем нехарактерно и, в очередной раз доказывало в моих глазах всю анормальность складывавшейся ситуации — рожденной «взрывом» «Игига» или — «кто его знает, чего там», что «вызрело» и «рвануло» в «тайной лаборатории» «БД»!?

Ничего удивительного не оказалось в том, что мне сделалось на душе «совсем невмоготу» и я опять задал Борису Дмитриевичу все тот же вопрос, упорно остававшийся без ответа:

— Борис Дмитриевич! Вы скажете мне или нет — когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с этим Твердниковым, который лично мне кажется очень подозрительным человеком?!

— Это он со мной познакомился, а — не я с ним, Саша! — наконец-то соизволил «не увильнуть» от ответа на поставленный мною вопрос «БД». — И произошло это знаменательное событие вчера вечером в моей «тайной лаборатории» — колыбели «непонятного», чьи семена я привез из дружественного Ирака! Человек, назвавшийся Иваном Святославовичем Твердниковым появился после того, как разъехались представители милиции и других силовых структур, оставив меня один на один с последствиями происшедшей катастрофы, Саша!

«БД» больше не посчитал нужным мне что-либо еще сообщить, а я, в свою очередь, поостерегся вести дальнейшие расспросы на эту тему, ибо тема эта стала представляться мне потенциально очень опасной. На меня, словно бы повеяло крайне неприятным холодным сквозняком, просочившегося сквозь незаметную «прохудившуюся» щель «величественного, но, давным-давно уже обветшавшего Мироздания, на поверку оказавшегося настоящим «карточным домиком». Я «во все глаза» смотрел на «БД» и язык мой «прилип к гортани» и мне совершенно нечего было сказать, ибо я находился на грани психологического коллапса, в каком может оказаться любой нормальный человек, глазам которого внезапно «предстает» «непредставимое»… Я, даже, невольно передернул плечами — до того мне сделалось «не по себе»!

— Замерз?! — заметив мое непроизвольное движение, спросил Павлов, лишь бы хоть что-нибудь спросить, и тут же поднялся из-за обеденного столика с самым решительным видом: — Поехали, Саша! Вернее — поплыли, пока не поздно!

На выходе из столовой, мы увидели «Твердникова» — после кратковременного сна «Иван Святославович» заметно посвежел, и во всем внешнем облике главы «Краеведческого общества «Белый Всадник» ничто не напоминало о приступе предательской слабости, поразившего его чуть больше часа назад. Но, тем не менее, меня, по-прежнему, продолжало «воротить с души», лишь только я попытался попристальнее вглядеться в глаза этому человеку — в глазах этих плавала, искрясь и переливаясь множеством траурных красок, нечеловеческая тоска… Я быстро отвернулся в сторону озера и пошагал вслед за «БД».

Спустя три минуты мы подошли к деревянному причалу, где ждали своих пассажиров несколько элегантных прогулочных катеров. Шустрый экскурсовод-распорядитель быстро рассадил нас троих и еще с дюжину туристов на «гордость» местного «аквапарка» глиссер на «воздушной подушке» под смешным названием «Шмель» и началось увлекательное плавание.

Так уж получилось при посадке, что «Твердников» оказался довольно далеко от нас с «БД» и мы получили возможность вести разговор с Борисом Дмитриевичем в таком режиме, при котором «Твердников» не смог бы нас расслышать при всем своем желании. А у меня имелась огромная потребность оперативно переговорить с «БД» в режиме строгой «конфиденции» — без «лишних ушей».

Доплыли мы до острова Столобный минут за сорок и за эти сорок минут Борис Дмитриевич, успел, все-таки рассказать более или менее подробно о том, каким образом вчера вечером в его «тайной лаборатории» появился «Тверднков» — «человек из «ниоткуда». Ниже, с «красной строки» я возьму на себя смелость полностью изложить немудреный рассказ «БД», слегка литературно переработанный и приукрашенный мною…

«… Борис Дмитриевич остался один в, искореженной необъяснимым «взрывом», «тайной лаборатории», отныне переставшей быть «тайной», а, напротив, сделавшись совершенно «открытой», буквально — навстречу «всем ветрам»!

Последним лабораторию и помещение кафедры покинул старинный приятель Бориса Дмитриевича, начальник охраны Университета, некто Иван Михайлович Будников, или, просто — «Михалыч». Перед тем, как уйти, он довольно долго и бессмысленно топтался на месте перед старым другом и никак не мог найти нужных и точных слов «утешения и сочувствия». Но все разумные слова уже были произнесены и в воздухе осталась витать лишь одна сплошная «недосказанность», выразить которую словами при сложившихся тягостных и необъяснимых обстоятельствах не сумел бы. даже сам Цицерон. Поэтому ничего не было удивительного в том, что тактичный Борис Дмитриевич, которому не терпелось остаться в полном одиночестве, предложил, в итоге, Ивану Михайловичу:

— Михалыч — иди, наверное, уже, домой — что ты здесь будешь торчать «без пользы и толка»! Хуже того, что случилось, уже не случится! — и уныло посмотрел прямо в глаза «Михалычу».

А, затем они оба, не сговариваясь, «приклеились» остановившимися взглядами, полными необъяснимой тоски в кусок предгрозовой ночной июльской черноты за квадратами кафедральных окон, совершенно освободившимися от стекла, выбитых мощной взрывной волной. Иван Михайлович, кроме тоски, почувствовал безотчетную тревогу, готовую вот-вот перерасти в панический ужас и поэтому, недолго думая, он решил воспользоваться советом-предложением Бориса Дмитриевича и — поскорее «ретироваться». Слишком уж тут все оказалось пугающе непонятным и почти «сверхъестественным» — «намудрил» тут «Дмитрич», так «намудрил» или «намутил», что без «пол-литра» никак здесь нельзя было бы разобраться! И, уж, точно, ему — «Михалычу» в этой лаборатории делать было больше нечего, потому как здесь кто-то недавно «вылупился» и своим «появлением на свет» едва не разрушил все здание корпуса, и виноват то в этом был только один человек — сам «Дмитрич» и — никто больше! Но ничего такого «Михалыч» вслух не стал говорить, а буркнул лишь торопливо и трусливо: «Бывай, Дмитрич! До завтра! Счастливо тебе здесь оставаться!» и — «был таков»!

«БД» наконец-то остался в одиночестве и терпеливо принялся ждать «продолжения банкета», будучи твердо уверенным, что с минуты на минуту кто-то должен будет непременно появиться и доходчиво разъяснить ему суть происшедшей в «тайной лаборатории» катастрофы. И, ничего абсурдного или алогичного в ходе своих причудливых размышлений, Борис Дмитриевич не увидел, так как привычная логика жизни в его мировосприятии испарилась много лет назад, когда он познакомился в Ираке с представителем старинного рода настоящих Халдейских Мудрецов и получил от них в дар «Игига»…

В свете вышесказанного, Борис Дмитриевич совершенно поэтому не испытывал того специфического страха «перед неизведанным», какой, к примеру, столь неприятным и сокрушительным образом поразил центральную нервную систему его старого друга, «Михалыча». Но нельзя, однако, было сказать, что мой научный руководитель чувствовал себя спокойно и комфортно — сильная тревога, перемешанная с жутким любопытством «снедали» Бориса Дмитриевича по «нарастающей»…

Он напряженно прислушивался к полной тишине, царившей в огромном химико-технологическом (ХТ) корпусе Университета, где на втором этаже и располагалась, возглавляемая им кафедра вместе со злосчастной «тайной лабораторией», и ничуть не удивился, когда услышал чьи-то торопливые уверенные шаги, гулко отдававшиеся в пустоте коридоров. Кто-то, другими словами, целеустремленно шагал по пустынному ночному коридору второго этажа университетского корпуса ХТ, по направлению к его разгромленной кафедре и Борис Дмитриевич, по мере приближения неизвестного человека, заранее начал настраивать себя на необходимое психологическое состояние, дабы «не ударить в грязь лицом» перед Тем, кто должен был появиться с секунды на секунду в проеме выбитой кафедральной двери.

Ожидаемый неизвестный появился неожиданно — высокий, атлетически сложенный мужчина, с бесстрашным пронизывающим взглядом больших темных глаз, пять минут спустя представившийся на чистом русском языке «доктором исторических наук, заблудившимся во времени и пространстве, Твердниковым, Иваном Святославовичем». Но, до того, как он представился Борису Дмитриевичу, успел произвести на него глубокое и очень сильное впечатление всем своим внешним обликом — крайне «растрепанным» внешним обликом. Словно бы этого человека принесло на кафедру Бориса Дмитриевича «шальными сквозняками самой вечности», прорвавшейся на мгновенье вовнутрь учебного корпуса ХТ ТГТУ. Никакая иная сила в целом мире не смогла бы так безнадежно и необратимо «потрепать», и внешне, и, скорее всего, «внутренне» человека, внезапно появившегося в «фокусе зрительного и акустического восприятия окружающей действительности» Бориса Дмитриевича Павлова.

…Длинные густые волосы незваного пришельца, имевшие цвет «воронова крыла», стояли «дыбом» и торчали в разные стороны, словно прутья в вороньем гнезде. Изумленно вытаращенные большие темно-зеленые глаза его горели ярким огнем настоящего безумия человека, который, сам того не ведая, только что совершил «гипер-прыжок» через «мегапарсеки» пространства и сотни миллионов «световых лет» какого-то совсем чужого времени, взявшись — «ниоткуда»!…

Само собой, что у Бориса Дмитриевича глаза также, безвариантно, вытаращились от изумления на своего гостя, которому больше неоткуда было взяться, как — «упасть с Луны»!

Кстати, из одежды на «лунном страннике» не имелось ничего, кроме ветхого неопределенного тряпья, закрученного вокруг бедер, и он продолжал тяжело дышать, словно, только-только «финишировав» в каком-то сверхдальнем «забеге». Видимо, по этой существенной причине, «человек с Луны» и не мог выговорить ни слова, а только умоляюще и извиняющееся «буравил» «ополоумевшего «БД» своими глазищами, в которых творилось «черт знает, что»! Кем бы он ни был, но проницательному Борису Дмитриевичу стало совершенно ясно с первого взгляда, что, появившийся перед ним, как сказочный «лист перед травой», незнакомец испытывает «танталовы» душевные муки и почти не понимает того, что с ним «творится» и для какой цели, вообще, он появился на «свет белый», «осознав себя, как отдельно мыслящего индивидуума — полноценную человеческую личность»?! Проще говоря, Борис Дмитриевич перестал испытывать ту сильную непонятную тревогу, терзавшую его еще несколько минут назад, так как он ясно различил, что во «взявшемся» из «ниоткуда» незнакомце не заключалось ни малейшей опасности, и, сам по себе, этот незнакомец, несмотря на весь «махровый сюрреализм», сопутствующий его появлению на кафедре, очень быстро сделался Борису Дмитриевичу абсолютно понятным — несчастным, деморализованным, полностью растерянным человеком, не понимающим в данную непростую минуту: кто он, откуда «взялся» и что ему оказалось нужным делать этой предгрозовой июльской ночью на кафедре, руководимой Борисом Дмитриевичем Павловым?!

— Кто вы такой, мужчина и что вам здесь, вообще, угодно?! — собрался, в конце концов, с силами и строго поинтересовался «БД» у незнакомца, почему-то ничуть не сомневаясь, что тот прекрасно понимает по-русски и, вследствие этого понимания, обязательно даст исчерпывающий ответ на заданный Борисом Дмитриевичем, вопрос.

— Я сейчас умру с голоду — у вас есть какая-нибудь еда?! — неожиданно произнес незнакомец и обессиленно опустился на ближайший к нему стул.

«БД», не став ничего уточнять и переспрашивать, бросился к кафедральному холодильнику и достал оттуда все, что там хранилось — холодная ветчина, соленое свиное сало, жареная картошка и немного винегрета. Вся эта снедь, по счастливой случайности, осталась от вчерашнего кафедрального «корпоратива», посвященного окончанию очередного учебного года и оказалась сваленной одной, беспорядочно перемешанной, кучей в пятилитровой алюминиевой кастрюле. «БД», недолго думая, поставил эту кастрюлю (за неимением другой посуды) перед своим неожиданным гостем и категорично сказал ему:

— Насыщайтесь, любезный! — сам же, приставив другой стул напротив «человека с Луны», с любопытством принялся наблюдать, как тот с огромной жадностью набросился на вкусную и питательную еду.

— Простите, а, как вас звать-величать, уважаемый?! — воспользовавшись первой же паузой, вызванной предварительным «пароксизмом сытости», спросил «БД».

— Иван Святославович Твердников!

— Это — ваше настоящее имя?! — сам, точно, не зная, почему решил уточнить дотошный «БД».

— Нет — мое настоящее имя звучит совсем иначе, но его точное звучание я не могу сейчас вспомнить! — с нескрываемым отчаянием в голосе, ответил «Твердников», впрочем, добавив: — И, самое плохое заключается в том, что, если бы я и вспомнил свое настоящее имя, то не смог бы произнести его вслух!

— Почему?! — насторожился «БД».

— Потому что меня услышит Хумбаб! — ответил «ИС». — У Хумбаба — абсолютный слух! — и, произнеся эти, совершенно ничего не объяснившие Борису Дмитриевичу, слова, ночной кафедральный гость вновь запустил обе руки в кастрюлю, жадно принявшись уплетать остававшиеся там припасы.

— Когда вы последний раз если?! — дождавшись, когда «Твердников» проглотит последний кусок, спросил «БД».

— Пять тысяч лет назад!

— Тогда понятно! — «БД» отчего-то поверил «Твердникову» «на слово» и задал следующий вопрос:

— Вы — житель Твери?!

— Нет!

— А, когда вы прибыли в Тверь?!

— Только что!

— А — откуда?!

— Из…, «ИС» слегка замялся, но продолжил все же: — … Из другого города… Этого города больше нет на земных картах — он до основания уничтожен жестокими врагами! Я успел ускользнуть в последнюю минуту — перед тем как рухнуть кровле Великого Храма, в котором я трудился всю свою жизнь вместе с другими…

— Какова цель вашего прибытия в Тверь?!

— Встретиться с вами, Борис Дмитриевич и — с вашим учеником! Завтра мы должны обязательно очутиться в Нило-Столобенской Пустыни у раки с мощами Святого Нила Столобенского! Мы должны успеть это сделать до появления Хумбаба. Хумбаб гонится за мной и у меня есть ровно двадцать четыре часа и одна минута до его появления! Минута, это — моя важнейшая фора, до сих пор мне удавалось ею воспользоваться и до сих пор я всегда ускользал от Хумбаба! Борис Дмитриевич, мы успеем в, очерченные мною, сроки попасть в Нило-Столобенскую Пустынь?! — и он умолк, полагая, что сказал достаточно и теперь ждал ответных слов Бориса Дмитриевича.

— Успеем! — коротко ответил «БД», со свойственной ему мудростью, решив не задавать никаких вопросов, кроме одного: — Вы наелись, Иван Святославович?!

— Да — спасибо огромное!

Затем Борис Дмитриевич, ни слова ни говоря, подошел к своему личному шкафу и достал оттуда спортивный костюм китайского производства, «сфабрикованный» под продукцию фирмы «Ади-Дас», кроссовки той же самой фирмы и положил все это перед «Твердниковым»:

— Оденьте этот костюм и примерьте обувь — и то, и другое вам должно подойти по размеру!

«Твердников» поблагодарил Бориса Дмитриевича за одежду и обувь и сказал:

— Теперь мне необходимо погрузиться в глубокий освежающий сон. Чтобы окончательно восстановить свои силы перед завтрашним днем!

Борис Дмитриевич, не теряя ни минуты драгоценного времени, оперативно вызвал «такси» и, спустя четверть часа они с «Твердниковым» были на квартире Бориса Дмитриевича — благо, что жена и дети пребывали на загородной даче…

А утром все мы трое повстречались на автовокзале города Твери…».

— Вот и вся немудреная история нашего вчерашнего знакомства с «доктором исторических наук», «Твердниковым», Саша! — закончил свой рассказ Борис Дмитриевич и нарочито индифферентно поинтересовался у меня: — Вопросы есть?!

— Я не стану задавать вам никаких вопросов, Борис Дмитриевич! — выдержав ради приличия непродолжительную паузу, ответил ему я. — И комментариев тоже никаких давать вашему рассказу не буду, ввиду полной бессмысленности на фоне того, о чем вы мне только что поведали! Одно я могу сказать: мы с вами, Борис Дмитриевич «влетели» на «полном ходу» так сказать в какую-то очень необычную и очень опасную историю! Вы не согласны со мной?! Я, как только этого вашего «Твердникова» увидел, так мне сразу плохо и стало!

Какое-то время мы хранили молчание, рассматривая синие озерные дали и реющих чаек над ними, а затем «БД», внешний вид которого также, как и у «Твердникова», оставлял желать много лучшего, сказал мне:

— Чтобы не сойти с ума, давай считать этого «Твердникова» — материализовавшимся «дежавю», как ты сам недавно выразился! Тем более, что вечером он, по его словам, должен будет исчезнуть «с глаз долой»! И, исчезнуть он должен, если ты меня внимательно слушал, до появления Хумбаба!

— Слушал я вас внимательно, Борис Дмитриевич, но кто такой Хумбаб — я так и не понял!

— Такое же материализовавшееся «дежавю», только — выкрашенное в траурный цвет!

Я бросил рассматривать фантастические перспективы водной глади Селигера и посмотрел прямо в глаза своему наставнику и не увидел в этих глазах никакого намека на юмор. Глаза «БД» переполняли печаль и тревога, и тревога эта имела, как я безошибочно почувствовал, непосредственное отношение именно ко мне, а — не к кому-то другому.

— Через десять минут мы причалим к пристани острова Столобный, Саша! — почему-то несколько раздраженно сообщил мне Борис Дмитриевич. — Не знаю — почему, но сейчас я, вдруг, стал погано и глупо себя чувствовать!

— Что вы имеете введу, Борис Дмитриевич?! — испуганно спросил я его.

— Чем больше я обо всем об этом думаю — о тех событиях своей жизни, что начались для меня с той давней поездки в Ирак, тем очевиднее и неприкрытее становится мне ясным, что я, сам того, не желая, попал в какой-то логически очень загадочный, хитроумно устроенный «капкан времени»! А, самое плохое, что в этот «капкан», судя по некоторым признакам, попал и ты вместе со мной, и, если что-то пойдет дальше не так в твоей судьбе, Саша, то я буду чувствовать себя виноватым до конца жизни своей!

— Вся наша жизнь, Борис Дмитриевич, это и есть один сплошной, хитроумно устроенный «капкан времени» и — «чему быть, тому не миновать!». Так что винить вам себя передо мной совершенно не в чем! — не задумываясь, «экспромтом» «выдал» я, приятно удивившись несомненной глубине только что высказанной мною мысли.

— Ты не находишь, что все складывается чересчур фантастично и — нереально?! — настроение у «БД» мое заверение в том, что ему себя передо мной винить не в чем ничуть не подняло и он, как будто, еще сильнее помрачнел, развивая начатое рассуждение дальнейшими фразами: — Сначала — Норбук, «халдейский мудрец», затем — «Игиг», и вот сейчас — «Твердников», который зачем-то упорно тащит нас с тобой к раке с мощами Святого Нила Столобенского! И, все эти, перечисленные мною персонажи являются «звеньями одной цепи», берущей свое начало на самой заре человеческой цивилизации! — он что-то, кажется еще хотел сказать, но не сказал и лицо его продолжало мрачнеть с каждой секундой, как и неожиданно начала меркнуть безоблачная и безмятежная озерная красота вокруг, насквозь пронизанная солнечными лучами. На солнце, просто-напросто набежала тучка, незаметно подкравшаяся по небосводу, и дунул порыв свежего ветра.

— Пойдем, наверное, пробираться к трапу, да и разбудим, как раз, нашего друга, а то он, кажется вновь задремал, бедолага! — и он поднялся на ноги, бросив озабоченный взгляд на ту самую темную тучку, неожиданно закрывшую солнце и я подумал, перехватив этот взгляд «БД», что он мне нарочито что-то не дорассказал о «звеньях одной цепи» — о каком-то одном и очень важном «звене»…

Я поднялся с сиденья вслед за Павловым, закинул за плечо рюкзак, и мы пошли будить «Твердникова». Тот, действительно, спал, умудрившись как-то свернуться «калачиком». Я заметил, что он, по-прежнему, был очень бледен и всем своим видом производил впечатление безмерно уставшего человека, которому уже никогда не будет суждено по-настоящему отдохнуть и восстановить свои, ускользающие в бесконечную «тьму веков», силы.

Остановившись перед спящим «Твердниковым», я окончательно утвердился в мысли, что вижу перед собой не живого, реально существующего человека, а — «материализовавшееся» и «одушевившееся» «дежавю», которому уготовано судьбой постоянно мимолетно «появляться» и «исчезать», «вспыхивать» и «гаснуть» — так уж парадоксально устроен принцип действия «дежавю». Причем я видел сейчас, в эти минуты не какое-то абстрактное «дежавю», а — мое личное «дежавю», что в переводе на русский язык означает: «однажды виденное»! И я видел в эти самые последние минуты плавания по прозрачной воде Селигера не, крепко спавшего «доктора исторических наук», «Твердникова», а — «зашифрованный знак моей собственной судьбы», терпеливо ожидавшей меня где-то, пока, еще, далеко впереди!..

Я невольно опять посмотрел на то место в небесах, где еще пару минут назад ярко светило жаркое июльское солнце, окрасившее сказочно красивый мир Селигера в бесконечно радостные тона. Сейчас же на месте солнца разрасталась темно-серая мгла. Да и ветер незаметно крепчал, заставляя морщиться мелкой рябью безупречную зеркальную озерную гладь.

Очнулся от очередного приступа хронического сонного анабиоза «Твердников». Он широко распахнул свои странные глаза неопределенного цвета и пружинисто поднялся на ноги, в неприятном изумлении рассматривая, затянутое серой облачностью небо и — озерную воду за бортом, кардинально изменившую недавнюю праздничную ярко-синюю окраску на угрюмую серо-зеленую маскировочную «аквамглу». Низко над водной поверхностью по беспорядочно «невыверенным» траекториям летали озерные чайки и оглашали окрестности испуганными протяжными криками. В глазах «Твердникова» неприятное изумление сменилось другим выражением — ясным пониманием происходящего. Он взглянул на нас обоих странно и выразительно, и красноречивый взгляд его заставил «БД» задать ему естественный вопрос:

— Что-то не так, Иван Святославович?!

— Все — не так… — выдержав непродолжительную паузу ответил «Иван Святославович». — Я, кажется, ошибся в своих расчетах — Хумбаб гораздо ближе, чем я думал перед тем, как уснуть на палубе этого корабля, подчинившись обманчивому ощущению относительной безопасности в течение ближайших двух-трех часов… Видите, как все стремительно и неуловимо поменялось вокруг… и никакие, самые точные расчеты не способны дать верного результата, ибо алгоритм стихиалий — сущностей природного эфира остается, несмотря на все усилия, выше человеческого понимания… А, Хумбаб знает этот алгоритм и успешно продолжает пользоваться этим своим «тайным знанием»…

«Твердников» умолк, повергнув и меня, и «БД» в тяжелые и бесплодные размышления — мы никак не могли прокомментировать последние слова «ИС», потому что совсем не поняли, заложенного в них смысла. И, полное непонимание наше, странновато прозвучавших слов «Твердникова», было вполне объяснимо с точки зрения формальной человеческой логики — «Твердников» мыслил не человеческими категориями, внутри которых привычная логика совсем отсутствовала…

«Черт!» — мысленно выругался я, завороженно глядя на «Твердникова», — «А ведь Дмитрич и, вправду, „втянул“ меня в самый настоящий „капкан времени“!»…

…Наш глиссер «Шмель» мягко ткнулся носовой частью на твердый пляж острова Столобный, одновременно изящно повернувшись правым бортом вплотную к пляжной кромке. С палубы был переброшен трап и все пассажиры, включая нас троих, вскоре оказались на берегу легендарного острова Столобный.

Погода испортилась окончательно — заметно усилился ветер, покрыв всю обозримую для взгляда поверхность Селигера мелкими пенистыми бурунами. Вся, прибывшая на «Шмеле» группа туристов, быстро зашагала к павильону местного речного вокзала, справедливо полагая, что с минуты на минуту может хлынуть ливень. Я и «БД» рассудили точно также, как и остальные, но… вот, «Твердников» почему-то замер на месте, повернувшись к нам спиной, а лицом, соответственно — к озеру. На озере, похоже, вот-вот должен был начаться настоящий шторм, а в почерневшем грозовом небе «набухал» многомиллионновольтный «нарыв».

— Святославович, пойдем скорее отсюда — сейчас, похоже, начнется гроза! — попытался «сдвинуть с места» «заступоревшего» «Твердникова» «БД» и, даже, взяв его за локоть правой руки двумя пальцами, осторожно попытался потянуть за собой. «Тверднков» резким движением высвободив руку из пальцев Бориса Дмитриевича, повернул к нему лицо и раздельно произнес:

— Уходите скорее отсюда! Это — Хумбаб! Я опоздал — он обманул меня!

И, вот тут-то, в глазах у меня ослепительно сверкнуло, уши заложило плотными акустическими пробками, и я, даже, и не помню точно — крикнул ли я: «Бежим отсюда, Борис Дмитриевич!!!» или мне так только показалось, но… В следующие секунды я испытал крайне неприятные ощущения и на миг, кажется, все-таки, я потерял сознание… А, когда открыл глаза, то самым первым и наиболее сильным моим ощущением явился концентрированный запах горячей свежести озона… Метрах в трех от меня стоял на коленях «БД» и мотал из стороны в сторону головой, сжимая голову обеими руками и что-то тихонько приговаривал. «Твердникова» нигде не наблюдалось, а сам я лежал навзничь на песке в классической позе «звездочки» — широко раскинув в стороны руки и ноги. А затем на нас хлынул теплый мощный ливень…

…Никакой службы в Храме не состоялось. Ливень шел весь день, «Твердников» исчез, как будто его никогда и не было! Нам с Борисом Дмитриевичем один из очевидцев, приплывших вместе с нами на глиссере «Шмель» рассказал, что в прямо в нас троих ударила такая молния, по яркости которой этот очевидец, даже, и не знал — с чем ее можно было сравнить?! Во-всяком случае, он таких ярких и мощных молний еще ни разу не видел за всю свою жизнь! Помню еще, что я был очень зол на Бориса Дмитриевича и никак не мог взять в толк — зачем, вообще, дал себя уговорить поехать на этот Селигер?! Не для того ли, чтобы оказаться испепеленным вместе с каким-то сумасшедшим неизвестным человеком по фамилии «Твердников»?! Борис Дмитриевич, также, как и я, сделался немного «не в себе» — да и не мудрено, если учесть, что нас обоих едва не испепелил небывалый по мощности разряд грозового небесного электричества!..

…Но, как бы там ни складывались в течение всего этого загадочного дня, дела, к вечеру мы вернулись тем же глиссером на остров Хачин и, более или менее, почти совсем успокоились, сидя у себя в номере отогреваясь после ливня и «приходя в себя» при помощи горячего «глинтвейна», который мастерски соорудил Борис Дмитриевич. Он же «притаранил» из пансионатской столовой небольшую кастрюльку горячих бараньих котлет вперемешку с жареной картошкой.

Я был человеком, всегда равнодушным к спиртному, особенно — к крепким алкогольным напиткам, но в сложившихся экстремальных обстоятельствах, мой научный наставник сумел меня убедить немного выпить горячего «глинтвейна», дабы исключить риск «внезапной простуды», спровоцированной бы продолжительным «купанием» под ливнем. Ливень, в общем-то, и не прекращался, продолжая дробно барабанить по крыше коттеджа, создавая, тем самым, заметный успокаивающий эффект, имеющий очень большую актуальность, как для меня, так и для Бориса Дмитриевича! Не знаю, как «БД», но я точно, все никак не мог обрести нормального душевного состояния, и в этом непростом деле мне даже не помогал «глинтвейн» — почти не помогал.

Настроение у меня было крайне подавленное, усугубляемое ощущением страшной душевной пустоты, появившейся после внезапного исчезновения «Твердникова» прямо у меня на глазах в момент удара той жуткой молнии. Ком, в общем, у меня какой-то неприятный стоял в душе — что-то типа непреходящей, противно ноющей зубной боли, и пол-кружки «глинтвейна» не помогли ее «рассосать». Потом, правда, все же, стало полегче, но, с другой стороны, под воздействием алкоголя были отброшены в стороны «рамки субординации и политкорректности» и я в категоричной форме потребовал от Бориса Дмитриевича, как инициатора этой поездки на Селигер, доходчивых разъяснений. Я настоятельно, «напористо» и «без обиняков» попросил «БД» рассказать мне, ничего не утаивая, все с самого начала — с той самой роковой его поездки в Ирак двадцать лет назад.

Я ясно помню, что после моего требования рассказать мне «всю правду», Борис Дмитриевич посмотрел на меня совершенно «затравленным» взглядом и, вместо того, чтобы начать отвечать на мой вопрос, он плеснул себе еще кружку «глинтвейна» и выпил ее до дна несколькими жадными глотками, не боясь обжечь слизистую оболочку глотки и пищевода. И, только после этого, он сумел заставить себя начать отвечать на мой вопрос. Дождь, как раз на улице еще усилился, хотя дальше уже и некуда было.

— Наверное еще будет гроза! — неожиданно сказал «БД», глядя сквозь меня за деревянную стенку коттеджа в глубины дождливой ночи. — Саша, а скажи мне — ты сам не сделал никаких выводов?!

— Вывод, это — логическая категория, Борис Дмитриевич! — ответил я. — А в сегодняшних событиях я не увидел никакой логики, и сейчас мною владеет лишь сильное интуитивное ощущение, что я и вы прикоснулись к чему-то «запретному и неосязаемому», и все это было совсем неспроста… Боюсь у меня найдется необходимых слов, чтобы выразить свои ощущения… Я скажу просто — я общался напрямую с собственным «дежавю», принявшим материальный облик живого человека, вот этого самого «Твердникова», Борис Дмитриевич! Он появился в нашем мире неспроста и о причинах его появления вы знаете гораздо больше меня — так расскажите мне все, что знаете! Мне-то боюсь сказать вам будет больше нечего!

— Ты, Саша, не спросил меня о самом главном — почему не состоялась специальная служба в главном храме Нило-Столобенской Пустыни, ради которой мы с тобой и приехали сюда. Тебе это неинтересно?!

— Меня, безусловно, волнует это обстоятельство, но я боюсь об этом спрашивать, предполагая услышать от вас, Борис Дмитриевич слова о том, что во всем виноват Хумбаб!

«БД» посмотрел на меня взглядом, полным непонятной мне, какой-то «тошной» муки и, буквально, выдавил из себя:

— Хумбаб, это — следствие, Саша… Не в нем сейчас дело, совсем не в нем!

— А в чем тогда дело?!

— Меня отравили в Ираке, Саша!

— Как отравили — кто и как, при каких обстоятельствах?! Вы, что, Борис Дмитриевич — лежали там в больнице?! И, почему раньше об этом никогда не рассказывали?!

— Я не лежал в больнице, Саша — меня отравили насмерть!

–?!?!?!………

— Профессор Норбук «угостил» меня смертельным несуществующим ядом — небольшой порцией «достоверной информации», полученной прямиком из «астрального мира» — «мира мертвых»! А, такие вещи не являются совместимыми, Саша — живой человек не может благополучно «переварить» «достоверную информацию», которой могут владеть лишь одни мертвецы…

–?!?!?!………

— Мистика, в моем случае, Саша — сплошная физиология. То есть, со мной в Ираке произошел уникальный случай в истории медицины — я стал обладателем важнейшей информации, осознанно и целенаправленно переданной мне из «мира мертвых», оставшись при этом в числе «живых». В этом, Саша и заключается «высший пилотаж» Информационных Технологий. Я же совсем не помышлял об ИТ, когда отправлялся в ту командировку в Ирак… — он как-то тяжело перевел дух и «поежился» что ли, и, как бы «воровато» (опасливо) оглянувшись на окно номера, по внешней поверхности стекла которого щедро бежали дождевые капли.

— А при чем здесь Информационные Технологии, Борис Дмитриевич?! — поселившийся во мне «бес противоречия» никак не хотел, чтобы наша беседа с «БД» протекала в спокойном цивилизованном русле. — Вы же сами сказали, что вас отравил в Ираке настоящий «халдейский мудрец» каким-то редким «изощренно-изысканным» ядом!

— Профессор Норбук отравил меня «запретным знанием», Саша! — не обращая внимания на мою нарочитую, специально выпячиваемую наружу «ершистость», с угрюмым спокойствием объяснил мне Борис Дмитриевич. — Я все-таки старше тебя на целых три десятка лет, Саша и кандидатскую диссертацию ты писать будешь, насколько мне известно под моим руководством. Так что ты меня дальше послушай внимательно, не перебивая!

— Я весь — внимание, Борис Дмитриевич! — в голосе моем проскользнуло искренне раскаяние.

— За годы, прошедшие с момента моего знакомства с человеком, в чьих жилах течет кровь настоящих «халдейских мудрецов», я проштудировал всю «шумерологию» «от и до», внимательно и подробно законспектировав даже первоисточники на английском. Это — теория, а Норбук и, подаренный им «Игиг» — практика. К этой «практике» за последние сутки добавились «взрыв» «Игига» в «тайной лаборатории», появление «Твердникова», последующее его исчезновение у нас с тобой на глазах!

«БД» сделал паузу, а я, по ходу, паузы, молчал, всем своим видом показывая, что внимательно слушаю его и жду продолжения.

— То, о чем я хочу тебе рассказать и, также то, что я попытаюсь тебе объяснить является, возможно, самой важной информацией из всего того, что тебе когда-нибудь доведется услышать впоследствии. В общем-то, с другой стороны, ничего нет удивительного в том, что пришло время для этого разговора — ты закончил свое пятнадцатилетнее обучение и вступаешь, наконец, во взрослую жизнь! Я, как твой научный наставник и педагог несу огромную персональную ответственность за твое дальнейшее будущее. А, будущее твое связано с той профессией, которую ты выбрал, и которой решил беззаветно посвятить всю свою жизнь. И, название этой профессии — Информационные Технологии, сокращенно — ИТ.

Это очень интересная, перспективная и востребованная отрасль прикладного человеческого знания. Но в ней кроется один минус — она заключает в себе большую опасность очень странного свойства, о которой совсем не задумываются молодые талантливые «айтишники», вроде тебя, Саша! — «БД» вновь сделал паузу и бросил полу-испуганный взгляд на окно, словно бы всерьез опасался, что под окном его может подслушивать какой-то неведомый тайный враг.

Я невольно посмотрел на окно, следуя направлению взгляда Бориса Дмитриевича, предполагая, что тот, возможно, объяснит мне — зачем он постоянно смотрит в окно, за которым в беспросветном ночном мраке продолжает безостановочно лить сильный дождь, но Борис Дмитриевич лишь отхлебнул из большой эмалированной кружки добрый глоток «глинтвейна» и продолжил прерванный рассказ на том месте, на котором остановился:

— Главная опасность ИТ, Саша, заключается в том, что, ИТ, это — научно-практическое наследие древних «запретных знаний», украденных в незапамятные «лихие» времена человеком у какого-то «зазевавшегося» Бога. Человечество было создано когда-то древними Богами и человечеству изначально не дано было узнать — для чего же его, все-таки, создали?! То есть, каждому человеку с самого рождения была предопределена горькая незавидная судьба — никогда не узнать, для чего же, для какой главной цели он рожден на этой Земле, так и не постигнув, в конечном итоге, смысла собственного существования. Основной преградой познания смысла собственной жизни, являлась обязательная Смерть, непременно ожидавшая каждого новорожденного человека через определенное количество лет. И, поэтому ничего не было удивительного в том, что пытливый человеческий разум на протяжении всей истории существования «человека разумного», как вида, «бился» над одной главной и основной проблемой собственного бытия: «Как обрести Бессмертие?!?!?!». Другими словами, у человечества определился один-единственный главный Враг — Смерть.

Совсем неслучайно первое в истории литературное произведение, созданное неизвестными древне-шумерскими авторами под условным названием «Гильгамеш», как раз и является описанием попытки человека овладеть секретом Бессмертия… Если я тебя, Саша не утомил, то вкратце сейчас перескажу содержание «Гильгамеша», но, только ты мне честно скажу — тебе интересно меня слушать?!

— Продолжайте, Борис Дмитриевич, умоляю вас! У меня ощущение, что ничего более важного и интересного мне еще не приходилось слышать в жизни своей!

— Тогда дальше слушай внимательно — очень внимательно, Саша!..

«… Царь шумерского города-государства Урука, правивший там в начале третьего тысячелетия до нашей эры по имени Гильгамеш обладал острым аналитическим умом, огромной физической силой и, будучи сыном богини и простого человека, явился средоточием самых положительных морально-волевых качеств, свойственных, как богам, так и — простым смертным. Царь Гильгамеш очень любил жизнь и страшился неизбежной смерти, поэтому он и оказался одержим фантастической идеей — найти секрет Бессмертия, которым могли бы воспользоваться все смертные. В этом-то и заключалось главное, и на первый поверхностный взгляд, неразрешимое противоречие в поставленной задаче.

Но недаром Гильгамеша родила Богиня Нинсун от простого смертного, и Гильгамеш наполовину был Богом. И думал он, как Бог.

Следствием напряженных размышлений Гильгамеша о соотношении между Смертью и Бессмертием, явился неопровержимый логический вывод о том, что все мировое Бессмертие в мире монополизировано одной субстанцией — Смертью. То есть Смерть состоит из Бессмертия и потому вечна и непреходяща. Отсюда, само собой, проистекало только одно верное и единственное решение — надо обокрасть Смерть, выкрав из субстанции, ее составляющей хотя бы маленький кусочек. Если бы это удалось сделать, то было бы нарушено великое статическое равновесие и Смерть неудержимо бы начала распадаться и «умереть», подарив самим невероятным фактом своей гибели всему остальному миру Бессмертие!

Рассуждая таким образом, Гильгамеш от теории перешел к практическим действиям — он отправил во все концы света своих многочисленных шпионов, перед которыми было поставлено одно основное задание: где, в какой точке земных координат живет Смерть, зорко охраняющая свое Бессмертие. Такая точка была установлена — остров Хумбаб, расположенный в море недалеко от устья реки Тигр. Остров назывался по имени хозяина острова Демона Смерти Хумбаба, охраняющего Заповедную Рощу Священных Кедров, из древесины которых можно было приготовить Эликсир Бессмертия.

Гильгамеш прекрасно знал, что Смерть и Бессмертие являются условными категориями и в реальном мире им не соответствуют никакие осязаемые материальные формы, существовавшие бы в видимом трехмерном пространстве. Но Гильгамеш, как и все великие шумерские правители был отличным математиком-практиком, и он точно сумел рассчитать — где и как, и в каком виде можно будет найти саму Смерть и, охраняемое ею Бессмертие. А, затем уже, после произведенных расчетов, он решил попытаться вырвать хотя бы маленький кусочек Бессмертия из ненасытной пасти Смерти и отправился в опасное путешествие на остров Хумбаб. Другими словами, Гильгамеш рассчитал «формулу бессмертия» и решил воспользоваться ею.

Попав на остров Хумбаб, Гильгамешу на короткий срок удалось усыпить обманным путем бдительность Демона Хумбаба и украсть шишку «священного кедра». Гильгамеш вынес из «царства Смерти» в мир Живых семена «Дерева Бессмертия», и удалось ему это сделать исключительно благодаря произведенным гениальным математическим расчетам. Это и была строгая научная изнанка космогонической древнешумерской легенды, положенной в основу великого литературного памятника Древнего Востока, вошедшего в историю мировой литературы под названием «Эпос о Гильгамеше».

А, дальше, Саша — самое главное в моем рассказе и, имеющее непосредственное отношение к нам с тобою! — и «БД» сделал очередную паузу, вызванную необходимостью глотнуть остывающего «глинтвейна».

Я весь «подобрался» и с нетерпением, перемешанным жуткой оторопью, ждал окончания паузы.

— Хумбаб отправил в погоню за храбрым и дерзким героем Гильгамешем своих лучших гончих псов. У них была одна цель — вернуть на остров Смерти «семена Бессмертия» и убить Гильгамеша!… — «БД» почему-то опять замолчал и в очередной раз бросил тревожный взгляд в ночь за окном.

— И?! — не выдержал я молчания и задал этот короткий вопрос своему наставнику.

— И…эта погоня продолжается до сих пор, Саша! — убежденно произнес Борис Дмитриевич и, положив мне ладонь на плечо, добавил: — И мы с тобой оказались вовлеченными в нее, как бы тебе это ни показалось парадоксально, самыми непосредственными участниками!

В комнате установилось, вполне объяснимое молчание, так как, подобного рода, информацию следовало бы хорошенько осмыслить и, прежде всего, мне. Основная беда заключалась в том, что все изложенное Борисом Дмитриевичем воспринялось мною, как вполне нормальная рабочая информация или — в качестве психически здорового руководства к дальнейшим адекватным действиям. Меня смутила лишь одна деталь в рассуждениях «БД» и я поспешил ее озвучить:

— Но мы-то, Борис Дмитриевич, вроде бы не высказывали вслух своего, так сказать, согласия стать «непосредственными участниками» этой «исторической погони Хумбаба за Гильгамешем — Смерти — за украденным у нее Бессмертием»?!

— Его зовут — «воин Ур» и ему уже пришлось много раз менять имена и самих носителей этих имен, постоянно, таким способом, успевая ускользать от Смерти! А то, что мы с тобой сделались «непосредственными участниками» этого нескончаемого «вневременного» и «внепространственного» действа, объясняется вовсе не нашим личным «желанием» или «нежеланием» принять в нем «самое горячее желание» — нас с тобой, Саша, «выбрали» с «той стороны рассвета». И выбрали нас не произвольно, а — намеренно. И, как ты думаешь — почему?!

— Это, видимо, как-то связано с ИТ?! — вопросом на вопрос ответил я.

— Не «как-то», Саша, а — напрямую связано с ИТ! — воскликнул «БД». — Ты же сам прекрасно это теперь должен понимать — конечная и главная цель прикладных исследований в области «информационных технологий» заключается в создании «формулы»… чего?!

— Формулы… «цифрового человеческого бессмертия»!..» — я и сам не заметил, как у меня вырвались эти слова.

— Ну, вот, Саша — ты сам и дал ответ на все возникшие вопросы. Мы с тобой добровольно «бросили вызов» не кому-нибудь, а — самой Смерти, похитившей когда-то у Человечества его Бессмертие! А, Смерть — необычайно могущественный и самый грозный противник Человека, у Смерти множество ликов и бесчисленное количество союзников, по целому ряду причин мечтающих уничтожить Человечество… Ты, дружок и сам не заметил, как прошел обряд своеобразной инаугурации «айтишника» — теперь ты знаешь, во что ты ввязался! И, тебе дальше решать — быть тебе «айтишником» или не быть?!

— Я решил это уже. когда мне было четырнадцать лет, Борис Дмитриевич!

— В таком случае я поздравлю тебя!

— С чем?!

— Ну, хотя бы с тем, что тебя приняли в штат команды губернатора — с понедельника ты заступаешь на свою первую в жизни должность, приготовленную для тебя в Администрации Тверской области! А остальное приложится!

— Что приложится?!

— Твои «запретные» знания и твои новые «тайные друзья»!..

…Вечером следующего дня — воскресенья, мы были в Твери, и я обрадовал своих родителей известием о том, что уже завтра с утра выйду работать на свою первую после окончания ВУЗ-а официальную трудовую должность в качестве сотрудника информационно-аналитического управления при Губернаторе Тверской области — чаяниями Бориса Дмитриевича Павлова…

…Стремительно пролетела моя последняя в жизни «до трудовая» ночь и, с наступившего вслед за нею, утра началась моя трудовая жизнь в режиме «реального времени и трехмерного пространства», так как мои беззаботные счастливые студенческие годы безвозвратно остались в прошлом, и понял я это далеко не сразу, а — постепенно, по ходу «вбуравливания» в такую непростую взрослую трудовую жизнь…