Белый огонь

Алексей Пехов, 2020

Магия, давно забытая, пробуждается. Все, что считалось истиной сотнями лет, покрывается трещинами. Время Шестерых давно прошло, но остались те, кто помнит ту эпоху. И теперь Шерон из Нимада, указывающей, ставшей некромантом, придется использовать белый огонь, чтобы противостоять тьме.

Глава четвертая

Следы богини

Милость ее безгранична, ибо дарует она нам самое ценное — память.

Так повелось с начала появления Храма. Со дня первого камня, обтесанного ее желанием, что лег в основу нашего дома. И когда она ушла, мы поклялись хранить ее слова и ждать дня, что уготован.

Мы — шепот ее губ. Мы — эхо ее дыхания. Мы — отражения ее лучистых глаз. Мы — слезы, что она пролила, потеряв сестру. Мы — отринувшие себя, свои желания, надежды и мечты. Ибо служим лишь цели, что она дала нам и молила исполнить, дабы спасти мир. И разрушить его. И снова спасти. Мы — ее пальцы, ее песни. Мы — дэво, следы богини на песке проходящих эпох.

Первая молитва Храма, читаемая во время восхода полной луны

Руки у служанки были проворные и ловкие. Старательные. Они втирали в длинные черные волосы Яс аргановое масло — и те отяжелели, тянули голову назад и пахли так, как нравилось.

Ему нравилось.

Но он уже давно не зарывался в них лицом, не говорил, что она луна его сердца. Слишком давно.

Думая об этом, Яс ощутила разочарование. Раздражение. Печаль. И злость. Всего понемногу. Эмоции накатывали волнами и отступали. Обжигая, охлаждая, терзая и утешая. Прилив ее жизни, этого часа, бесконечный и капризный.

Служанка зацепила один из волосков и случайно дернула. Не так уж и больно, особенно если сравнивать с невидимыми ранами на сердце, но неожиданно и… не вовремя. Яс зашипела сквозь зубы, бросила взгляд в зеркало и увидела, что женщина за ней вздрогнула, опустила голову и плечи, едва не зажмурилась, но нашла в себе силы произнести:

— Простите, ваша светлость.

— Посмотри на меня.

Служанка сделала то, что было велено, и их глаза встретились через отражение.

— Твое имя?

— Мара, ваша светлость. Я служу в Женском Углу двенадцать лет.

— Если ты будешь и дальше столь невнимательна, Мара, я расстроюсь. Будь добра закончить работу.

И служанка продолжила, опуская ладони в глубокую миску из желто-зеленого оникса, набирая в них ароматное масло и перенося его на великолепные волосы госпожи, которыми та не без причины гордилась. И которые нравились не только ее солнцу, но и названым сестрам.

«Я расстроюсь».

Про себя Яс усмехнулась, хотя смуглое прекрасное лицо осталось бесстрастным, словно отлитое из бронзы. Отец всегда говорил ей, что страшные угрозы — удел глупцов.

«Я вырву тебе язык». «Разорву собаками». «Отрублю каждый палец». «Выпотрошу». «Высеку». И так далее. Слова, что сотрясают воздух. Они бессмысленны. И не требуются умному человеку. Он не должен принижать себя, наступая босыми ногами в свиное дерьмо. Нет. Это ниже достоинства, тех, кто не касается земли.

Людей благородных.

«Я расстроюсь» вполне достаточно. Эта фраза оставляет провинившемуся бесконечный простор для воображения. Разумеется, воображение у некоторых примитивно и неуклюже, ну и что с того? Не дело Яс объяснять слугам простые вещи.

— Ваша светлость предпочитает свою обычную прическу?

Она скосила глаза вверх, на цветной стеклянный потолок, оценивая положение солнца.

— Да.

Служанка кликнула помощниц, и те начали долгую работу. Брали из ларца жамалак — длинные нити из черного шелка, с кисточкой и черной жемчужиной на конце, заплетали волосы в косички и, когда те достигали середины, вплетали нити, а затем с их помощью закрепляли туго перевитые пряди, оставляя лишь маленький хвостик.

В Дагеваре сорок косичек позволялись лишь девочкам, да девушкам. Замужние женщины носили две косы. Кариф, извечный противник Дагевара, следовал иным традициям. Здесь благородная замужняя карифка, подарившая наследника, имела право на сорок. Яс, как и возродительница Женского Угла, величайшая герцогиня Ясмин, Любимейшая из Четырех, Та-что-даровала-воду и Сплотила Нацию, гордо носила шестьдесят кос.

Такая прическа занимала время. Требовала сил и терпения. Была предметом зависти всех женщин дворца. Ее сестер. Даже Карии. И это не отобрали у нее даже после того, как случилось то, что случилось. Никто не посмел.

Ибо она мать наследника. Того, кто придет следующим, заменит своего великого отца. И отобрать подобное право у женщины не осмелится даже муж.

Шестьдесят. Ее знамя. Ее гордость. Ее сила. Ее превосходство над всеми.

Потому что мать любимейшего сына — это всегда мать. Какую бы провинность она ни совершила.

Явную или мнимую.

Когда все было закончено, Яс встала, позволив вытереть с плеч, спины и груди масло, а затем одеть себя. Щелкнула пальцами, отпуская служанок. Те, кланяясь, покинули залу едва ли не ползком. Придирчиво оглядев себя, она осталась довольна увиденным. Простая одежда Карифа шла ей, делала еще прекраснее. Рубаха из тонкого черного шелка и широкие штаны. Идеально. Кария предпочитает вычурные платья, и, видят Шестеро, они ей идут. Мэриэтт, дай ей волю, влезет в доспех, и, приходится признать, кольчуга делает ее желанной для герцога ничуть не меньше шелка, текущего по масляному телу.

Каждая из тех, кого выбрал правитель и назвал своей луной и звездами, хороша в чем-то своем.

Но лишь Яс плоть от плоти Карифа. Его песок. Его ночь. Его соль и благовония. Финики, сладость, яд и оазис.

Она пошла вдоль бассейна, слушая, как вода стекает в него по желобам, как журчит, как звенит смех девушек. Когда проходила мимо, те замолкали. Опускали глаза, но Яс знала, украдкой они провожают ее взглядами, а потому держала спину прямо, а подбородок вздернутым.

Многие из них злорадствовали. Как же иначе? Герцог отвернулся от любимейшей из жен. Перестал видеть ее. Перестал звать на свое ложе. Перестал слушать советы. Отдалил от себя. Забыл. Лучше и не придумаешь. Не пройдет и нескольких месяцев, как Яс, эту невысокую суку, скорпионью гадину, вышлют из Эльвата куда-нибудь на юг, в крепость Бартах аль-Зами, например. А может, и в один из оазисов Дремотного Зноя. Как можно дальше от дворца.

Дни власти Яс миновали.

Никто из них больше не разговаривал с ней. Отворачивался. Не замечал. Не жаждал ее внимания, не ловил взгляд или тень улыбки. Ее слишком быстро списали со счетов.

Даже слуги, пусть и исполнительные, как прежде, шептались или позволяли себе слишком уж дерзкие взгляды. Словно время герцогини прошло.

Словно она никто.

Яс старательно всех запоминала. На будущее. Чтобы сторицей вернуть им пренебрежение, ответить в тот момент, когда муж ее вспомнит, простит и вернет свою благосклонность.

Лишь двое остались с ней такими же, как прежде. Кария и Мэриэтт. Они единственные, кто осмеливался приходить в ее покои, не страшась гнева и недовольства мужа. Ибо сестрами они были настоящими, пускай в них и текла разная кровь. Яс — Кариф. Кария — Лоскутное королевство. Мэриэтт — Алагория.

Конец ознакомительного фрагмента.