Ткущие мрак

Алексей Пехов, 2021

С севера приходят все более тревожные вести – война приближается. Шаутты, демоны той стороны, вернулись. Вэйрэн, уничтоженный Шестерыми много веков назад, возрожден. И нет уже больше волшебников, способных противостоять его магии. Теперь люди могут полагаться лишь на себя. На юге, в Треттини, в великой столице Рионе, собираются те немногие, кто готов бросить вызов несущему мрак и выступить против демонов.

Глава третья

Выбор некроманта

— Ищи меня в мире Трех Солнц и Двадцати Лун, — сказал умирающий таувин.

— Как я тебя найду? — глотая слезы, спросила молодая указывающая.

— Слушай ветер, поющий в перьях д’эр вин’емов, смотри, куда падают звезды, спроси у реки, отражающей закат, коснись клевера, и запах цветущих яблонь будет твоим ключом. Теперь ты знаешь дорогу, и мы сможем встретиться. И будем вместе.

— Всегда?

— Всегда.

Старая сказка герцогства Летос

— Рыба полосатая, — произнесла Лавиани. Затем подумала немного, задрала голову и, набрав в легкие побольше воздуха, заорала так, что зазвенело в ушах:

— Ры-ыба-а полосата-ая.

Легче, разумеется, не стало. Крик, подхваченный свежим пьянящим ветром, полетел над концом плоской равнины, заросшей распускающейся жимолостью, к бору с зонтичными соснами. Несколько испуганных птиц вспорхнули в небо.

— Рыба полосатая… — в третий раз, уже совсем тихо повторила женщина, провожая их взглядом. — Я бы тоже так хотела.

Она услышала шаги и раздраженно вздохнула:

— Мальчик, разве старая женщина не может немного побыть в одиночестве?

— Тебя не было несколько часов. — Тэо осторожно присел на мшистый плоский камень, с удовольствием вытянул ноги. — Я начал волноваться.

— С утра меня все жутко раздражает. — Ее ничуть не тронули слова о беспокойстве за нее.

— Я прекрасно слышал твое негодование.

Она почувствовала в его словах улыбку и нахмурилась.

— «Все раздражает», означает: «в том числе и ты».

— Твой ботинок…

— А-а-а, — ядовито протянула Лавиани. — Ты заметил.

Она приподняла левую ногу и пошевелила ступней. Подошва отвалилась, держась лишь на лоскутке возле каблука, и ботинок раззявил «пасть», усмехаясь.

— Можно перевязать его веревкой.

Лавиани, услышав подобное предложение, посмотрела волком:

— Шею бы тебе перевязать веревкой, умник.

Затем она села на землю и стала дергать шнурки.

— Мы очень долго в дороге, — сказал Тэо. — Обувь разваливается, одежда рвется.

Тут сойка склонила голову, признавая правоту его слов:

— Мы похожи на жалких бродяг. И для живности вокруг, полагаю, воняем за лигу. Охотиться становится не так-то просто. Ну и когда выйдем к людям, нас вполне могут побить камнями. На всякий случай. Я бы именно так и сделала.

— О. Я не сомневаюсь. — Он не счел нужным прятать улыбку.

Лавиани покосилась на акробата.

— Так бы и сделала. Нечего ходить поблизости от меня всяким голодранцам. Чуть зазеваешься, и они упрут то, что плохо лежит. — Сняв ботинок и одарив его взглядом, полным ненавистного презрения, она произнесла:

— Ты решил оставить меня, сдаться, подло бросить. Проклятущий предатель.

Она швырнула башмак в кусты, начала снимать второй.

— Пойдешь босой?

— Это лучше, чем когда на каждом шагу он каши просит. Но если у тебя есть желание понести старую женщину на руках, я отказываться не буду.

Увидев лицо Тэо, сойка негромко выругалась:

— Вечно забываю, что некоторые слова ты воспринимаешь абсолютно всерьез. Я не юная герцогиня из старой сказки, у которой нежные ножки и ее следует тащить на горбу через тысячу земель в мир Трех Солнц и Двадцати Лун.

— Ого! — изумился акробат. — А ведь ты говорила, что никогда не интересовалась сказками.

— Это было в те прекрасные времена, когда я еще не узнала вашу компанию. И не попала в цирк в качестве обезьянки. Теперь моя башка забита сказками, потому что два дурных клоуна, Гит и Ливен, когда не пили и не резались в карты, травили историю за историей, стоило фургонам выйти на тракт. Так что даже такая старая селедка, как я, теперь знает про мир Трех Солнц, про деву асторэ и ее верного таувина, не говоря уже о том, как некромант за одну ночь сожрал целый город и не смог убежать от возмездия, что настигло его.

Второй ботинок улетел в кустарник следом за первым.

— Я всю юность проходила босой по улицам Пубира, и молодая травка для моих ступней куда лучше, чем битые стекла, лошадиное дерьмо и грязь. Найду себе новую обувь, получше прежней, как только доберемся до обжитых мест.

— Уже скоро.

Сойка уставилась на акробата с подозрением.

— И ты знаешь это, потому что?..

— За эту зиму мы прошли Зуб с юго-востока на северо-запад. — Тэо чуть пожал плечами. — Теперь воздух пахнет морем.

Лавиани потянула носом:

— Пахнет моими немытыми ногами.

— И морем.

— Это твои новые асторские штучки? Ты чуешь врагов за лиги и можешь предсказать дождь из лягушек? Ну, хорошо, если вдруг окажешься прав. Мне до смерти надоело торчать в Мертвых землях. Хочется кровать, ванну, одежду, корзину куриных яиц и чтобы рядом появился хоть кто-то, кого я могу прикончить и не буду после об этом жалеть. Пока же мне приходится убивать только мелких зверьков да глупых толстых птиц. — Лавиани подняла с земли валявшегося у ее ног довольно тощего кролика.

Так себе добыча. И так себе ужин на четырех человек. Больше костей и шерсти, чем мяса. Но жаловаться глупо, особенно после того, как Лавиани пришла в себя. Она помнила все то же серое небо, запах гари и мертвечины, а еще боль в груди, такую, что трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы ругаться.

Шерон залатала ее, сделав работу лекаря на удивление хорошо, тем более если учитывать тяжесть раны.

Смертельной, чего уж тут скрывать.

Сойка осталась жива, но на полное восстановление ей потребовалось больше месяца, и, стоило признать, это время оказалось тяжелым для путников.

Первые десять дней после Аркуса они голодали. На равнинах за городом Шестерых не встречалось никакой живности. Ни зверей, ни птиц. Пустые земли, расползшиеся от дождя, со скудной травой — выглядели бесконечными и совершенно вымершими.

Путешественники напоминали инвалидов, впрочем, так оно и было. Один из искари нес спящего Тэо, другой — едва шевелившуюся Лавиани. Потом она узнала, что был еще и третий, его Шерон «отпустила», стоило им уйти из города. Впереди едва брела указывающая, которой требовалась масса сил, чтобы удерживать контроль над темными таувинами, а рядом с ней, то и дело спотыкаясь, опираясь на обломанное древко копья, шествовала Бланка.

Воистину компания убогих на марше, готовых вот-вот отдать Шестерым души и отправиться на ту сторону.

Когда Лавиани наконец-то самостоятельно смогла сесть, то заявила Шерон:

— Ты убиваешь себя, девочка.

Тзамас — одни белые бельма на сером, испачканном грязью и кровью, похудевшем лице — посмотрела на нее устало и закашлялась.

— Ерунда.

— Хватит корчить дуру. Это раздражает. Ты вполне понимаешь, о чем я говорю. — Лавиани пришлось сделать паузу, чтобы кинжальная боль, возникшая в ее заново сросшихся ребрах, перестала терзать кости. — Ты «держишь» этих мерзких тварей под контролем, управляешь ими, а они не обычные покойники. И пьют твою жизнь с жадностью пьяницы, запертого в винных подвалах герцога. И надо заметить, что подвалы опустошаются с катастрофической скоростью. Избавься от них.

— Нам надо двигаться, — прошептала Шерон, вытирая окровавленные губы тыльной стороной ладони. Выглядела она неважно.

— Скоро ты не сможешь двигаться, если только рядом не найдется еще одной тзамас, которая тебя поднимет. И что-то я в этом очень сильно сомневаюсь. Отпускай свой поводок. Он, может, и держит бывшего таувина, но душит тебя. Оно того не стоит.

Та упрямо помотала головой:

— Птицы.

— Что? — не поняла Лавиани.

— Пока не увидим птиц, останавливаться нельзя. Умрем от голода. Мы не можем есть землю. Идем. И хватит спорить.

Птицу, пестрого степного канюка, они увидели лишь через четыре дня. Сойка уже могла стоять на ногах, а вот Шерон сильно шатало, и Бланка поддерживала ее.

— Ну?! Долго ты еще будешь тянуть? Птица. Вон там. Теперь можно остановиться. И я пойду кого-нибудь поймаю и сожру. И вас, так и быть, накормлю, раз уж взялась нянчить взрослых людей.

— Сейчас зима. Ты уверена, что мы можем остаться здесь на какое-то время?

— Мы на юге. Не Соланка, конечно, но так себе зима. Никто из нас не замерзнет от холода, даже если будет очень стараться. Деревья есть, я построю шалаш, огонь тоже не проблема. Тэо рано или поздно очнется.

Указывающая колебалась и повернулась за советом к Бланке:

— А ты что думаешь?

Лавиани хотела выругаться, но решила не лезть.

Слепая, опираясь на палку, негромко проронила:

— Мы идем из последних сил. Нам нужен отдых. А тебе требуется избавление от этих. Останемся.

— Это может занять месяцы. Вы ведь понимаете?

— Куда ты спешишь, девочка? — Лавиани просто сочилась ядом. — На кладбище?

Шерон промолчала и устало склонила голову.

Искари опустился на колени, положив Тэо на землю, затем вместе со своим товарищем под пристальным взглядом Лавиани отошел назад. Из щелей доспехов посыпался серый прах, слабо дохнуло тлением, и пустые латы обоих темных таувинов с грохотом рухнули, распадаясь на части. Сойка, словно бы не доверяя случившемуся, подошла и осторожно пошевелила ногой деформированный шлем.

…В этом «лагере» они провели больше месяца. Лавиани выползала с утра, ощущая себя словно ящерица, неспособная ожить после длительных холодов. Едва двигалась и, прогоняя апатию, начинала что-то делать. Охота удавалась не всегда, а еда поначалу была скудной. Все, что мог добыть нож и самодельная праща: равнинные грызуны, некрупные птахи, кролики.

После охоты она падала на подстилку из сухой травы и уже не хотела ничего до самого вечера.

Шерон боролась с лихорадкой куда более сильной, чем та, что когда-то скрутила ее возле отрогов Мышиных гор, где Лавиани пришлось добывать курицу, чтобы сварить бульон. Теперь получить бульон не представлялось возможным, у них не было котелка.

Бланка взяла на себя заботу об указывающей, когда Лавиани уходила на поиски еды или отлеживалась. Тэо глубоко спал, без всяких пробуждений, не нуждаясь ни в еде, ни в питье. Парил где-то в грезах, иногда произнося слова на языке, которого они не понимали.

Со временем все стало налаживаться. Силы стремительно возвращались к сойке, усталость исчезла, боль почти перестала терзать ребра, и Лавиани с каждым днем уходила все дальше от лагеря, изучая местность и находя новую живность. Лихорадка отпустила Шерон, и теперь указывающая часами разговаривала с Бланкой, изучая книгу Дакрас.

На исходе пятой недели, когда месяц Мантикоры близился к своему завершению, очнулся Тэо. Еще через семь дней они двинулись в путь, надеясь выйти к побережью Жемчужного моря и оказаться ближе к обжитым местам.

Но дорога длилась и длилась. Равнина, казавшаяся торной и благосклонной, сменилась скалистыми отрогами, невысокими, однако труднопреодолимыми. Множество трещин, каньонов и провалов пересекали их, и приходилось искать обходной маршрут, порой блуждая по лабиринту. Иногда на это уходил весь световой день, и продвигались они куда медленнее, чем рассчитывали.

Путешествие глотало дни с алчностью голодного мэлга.

И вот наконец-то, по словам акробата, они почти достигли моря, а значит, где-то там за лесом может быть тракт и даже какая-нибудь деревня. Мертвые земли, оставленные людьми еще во времена ухода Шестерых, заканчивались.

— Не верю, что какой-то ботинок мог испортить твое настроение. — Тэо без интереса посмотрел на кролика в руках Лавиани.

Та фыркнула:

— Он просто стал последней каплей. Что ты скажешь на это?

Ей снова пришлось бросить добычу в траву и показать акробату ладони. На левой и правой, хлопая крылышками, парили две бабочки.

— Я бы сказал, что они красивые, но, полагаю, это тебя только разозлит, — осторожно произнес Пружина.

Сойка повернула ладони к себе, изучила придирчиво, словно видела впервые.

— Красивые, — согласилась она. — Но жутко раздражают, рыба полосатая. Теперь я обладательница шести рисунков вместо четырех. Но управлять могу лишь теми, что были у меня изначально. Эти… я не слышу их.

— В смысле? — удивился Тэо. — Ты хочешь сказать, они с тобой разговаривают? Татуировки? Бабочки?..

— Не твое дело, Попрыгун, кто и когда со мной разговаривает, — огрызнулась та. — Хоть облака, хоть букашки в полях. Это не решает моей проблемы. Две новые, которые не подчиняются мне, и появились они после того, как ты применил свои цирковые фокусы. Так что я очень бы хотела знать, что это такое, как от этого избавиться и не появится ли еще картинок. Например, у меня на лбу. Или на заднице.

— Я и раньше использовал силу асторэ. На плоту, а потом в лесу, когда появился Шрев. И в даирате. Но это ничего не меняло в твоих рисунках.

— Значит, не так использовал. Но теперь появилась одна, а затем, уже после Аркуса, другая.

— У меня нет ответа.

— Вот всегда так, рыба полосатая. Ни у кого из нас нет никаких ответов. Мы только таращим глаза, да бежим куда-то сломя голову. И так уже который год.

— Быть может, обо всем этом знает тот, кто тебе их нарисовал?

— Хм… — Лавиани одобрительно кивнула. — Да вы, циркачи, находчивые ребята. Так и поступлю. Из Рионы поедем в Пубир, где меня желает прикончить каждая собака, придем с Шерон на могилу, она его разбудит и допросит. Тут все и станет понятно.

— Может быть, ты становишься таувином…

— Десятью таувинами и одной великой волшебницей. Не городи чушь, мальчик. Это нечто иное и больше напоминает сыпь. Которая возникает ни к месту и постоянно вызывает раздражение.

— Они же не мешают тебе жить. Более того, одна из них спасла тебя от удара клинка искари.

Лавиани махнула рукой, говоря этим, что нет смысла продолжать беседу:

— А, во тьму все. — Подхватив кролика, она направилась к лагерю, сердито шлепая босыми ступнями.

Бланка сидела на расстеленном походном одеяле и, чуть склонив голову, не спеша расчесывала бледно-рыжие волосы, сверкавшие на теплом весеннем солнце, словно медная проволока. Когда до нее оставалось ярдов сто, она посмотрела в сторону Лавиани и помахала рукой, в которой был зажат костяной гребешок.

— Проклятущая слепая, — недовольно пробурчала себе под нос сойка. — У меня от нее то и дело мурашки.

— Вместе с тем только благодаря ей мы выбрались из Аркуса. — Тэо находился слишком близко, чтобы не услышать фразы.

— Именно поэтому я отношусь к ней благосклонно и с симпатией.

Акробат рассмеялся.

— Я серьезно, Попрыгун. Благосклонно и с симпатией, иначе на кой шаутт я бы ее кормила, когда мы все подыхали без еды? Она заслужила свой кусок кроличьей лапки и право быть в нашей безумной компании уродцев. Но она все равно меня пугает тем, чего я не понимаю.

— Ты и силу асторэ не понимаешь.

Они почти дошли до Бланки, когда последовал ответ:

— Не понимаю. Впрочем, как и ты.

Тэо прижал руку к сердцу:

— Подлый удар.

— Я на такое способна, — важно кивнула сойка. — Но утешу тебя, ты еще наберешься знаний. Вернешься в Шой-ри-Тэйран, поспишь сотню лет и будешь самым мудрым из асторэ.

Пружина с сожалением покачал головой:

— Ты не слушала то, что я рассказывал.

— Слушала, — рассеянно произнесла Лавиани, пытаясь разглядеть Шерон, но на стоянке той не было. — Во всяком случае, все, что представляло для меня мало-мальский интерес. Так что я упустила?

— «Плач о лете». Ее пела Велина.

— А… — вспомнила женщина. — Про Первый Дуб, о настоящее название которого можно своротить язык. Ну да. Точно. Дерево асторэ, желуди которого они передали своим детям эйвам, и те вырастили леса на всех континентах. Потом самый важный дуб сожгли шаутты, кажется. Или Шестеро. Полагаю, у тех и у других имелись на то причины. Короче, лето закончилось.

— Но остались леса эйвов, а там — их города, где асторэ могли получить знания прошлого. — Бланка заколола волосы безделушкой, в которой скрывалась ядовитая игла. — Ведь только там их можно было получить тем, кто не умеет читать. Дубы были вашими книгами. Верно, Тэо?

— Выходит, да.

— Эй! — Лавиани помахала рукой перед лицом Бланки. — Специально для слепых: я все еще с вами и вообще не улавливаю, куда вы клоните.

— Было несколько великих лесов и в них города эйвов. Мы знаем о двух из них. Это Шой-ри-Нейган, утонувший с бледными равнинами Даула, спасибо Темному Наезднику.

— И Шестерым… — тут же добавила сойка. — Угу. И второй Шой-ри-Тэйран, где мы с вами весело провели время.

— И он уничтожен, — произнесла Бланка.

— Не говори чушь, рыжая. Когда я уходила, он был на месте, в сердце леса.

— Но город мертв, выжжен тьмой. Шерон убила его своей магией. Помнишь? — вкрадчиво поинтересовалась Бланка. — Поэтому Тэо и проснулся раньше времени и недополучил знания. Их передают асторэ дубы, как людям передают книги. А теперь Шой-ри-Тэйран умер.

Лавиани подвигала языком во рту, вспомнила кое-что и обратилась к акробату:

— Не ты ли говорил мне, что Шестеро лишили асторэ умения читать, чтобы те не вернули себе магию? А если, выходит, они в любой момент могли ее получить, просто полежав под деревьями, какой тьмы волшебники не сровняли леса эйвов с землей?

— Остается только догадываться, какие отношения были у эйвов и волшебников. И почему последние никогда не вторгались в леса этого народа.

— Спросите у Мильвио, — произнесла Бланка.

Они оба уставились на нее, и та, чуть усмехнувшись, развела руками:

— Я помню, как ты говорила о Фламинго в здании таувинов, где на стенах оставили письмена великие волшебники.

— А я надеялась, что ты об этом забыла, — прищурилась сойка. — Но ты еще и выводы сделала. Глупые.

— Шерон не стала скрывать.

— Ну, тем лучше. Что касается «волшебника», то, вполне допускаю, он знает не больше нашего. Кто может поручиться за то, что творилось, когда Шестеро выставляли своих учителей на ту сторону? И кстати, довольно забавно, что Шой-ри-Тэйран существовал несколько эпох, а уничтожен девчонкой, которая только-только училась быть тзамас. Неужели никто из некромантов не мог туда попасть раньше?

— Гратанэхи охраняли границы этих лесов. Туда и волшебники раньше приходили по приглашению. — В голосе Тэо слышалась грусть. — Тзамас не сражались с эйвами в последние эпохи. И с асторэ тоже. Их врагами всегда были таувины и великие волшебники. Им незачем было разорять леса.

— Или они этого не могли. До прихода Шерон. Ведь Мильвио привел ее.

— Привел.

— И не предупредил о том, что будет.

— Ты забываешь, — возразил акробат. — Ее предупредил эйв.

— Ну хорошо. Было такое, — признала Лавиани. — И чем это закончилось, все помнят? Вот. А Фламинго ей так ничего и не сказал?

Тэо сокрушенно покачал головой:

— Не думала о том, что он просто не хотел взваливать на ее плечи лишний камень?

Лицо у сойки стало довольным, словно ей только что выдали целый мешок золотых марок:

— Поэтому вместо него это сделал ты, не найдя ничего лучше.

— Еще один подлый удар, — без всякой печали произнес Тэо, вновь прижимая руку к сердцу. — Второй за день.

— Я стараюсь, — с достоинством произнесла убийца Ночного Клана и даже поклонилась, принимая «комплимент». — Но, завершая тему, поняла, куда ты клонишь. Лес мертв, и ты не получишь новых знаний.

— Не только я, но и другие асторэ. Те, кто есть в нашем мире. Те, кто появятся позже. Они останутся пустыми и принесут лишь зло.

— Зло. Добро. Вот что я тебе скажу, мальчик. Живи одним днем и не думай о тех, кто будет после тебя, иначе ты сойдешь с ума, страдая о неизвестных.

— Последние потомки Подпирающего Небо уничтожены. Сведения о магии асторэ утрачены. — Теперь Тэо был серьезен.

— Мир велик, а от прошлого нам доступны лишь жалкие крохи. — Лавиани тоже стала серьезной, посмотрела на него искоса. — Пустынь огромна, никто уже веками не уходил в нее далеко от замков Белого пламени. Мут славится непроходимыми лесами, Кадир и его пустоши, джунгли Черной земли. Не говоря уже о Смерчах. Дубы живучи, уверена, что где-то они есть. Если ты не понял, то я только что проявила сочувствие и заботу. Где наша повелительница мертвых?

Бланка махнула рукой за кустарник:

— У реки. Она там с утра.

Река — одно название, скорее уж широкий ручей с обрывистыми берегами и проворным течением. Здесь росли маленькие и чахлые ивы, некоторые макали ветви с недавно появившимися листьями в мутную воду.

Под одним из деревьев спала Шерон, укрыв лицо платком и положив под голову книгу Дакрас. Сойка поколебалась, но, решив не будить девушку, села в отдалении, подставила лицо солнцу и тоже опустила веки, уже смирившись с тем, что день перевалил за половину и, скорее всего, сегодня они больше никуда не пойдут.

Когда со стороны стоянки ветер принес запах дыма, а после и жареного мяса, Шерон пошевелилась и осторожно села.

Несколько мгновений они с Лавиани смотрели друг на друга.

За зиму изменения, произошедшие с указывающей, усилились. Она вновь перестала стричь волосы, и те успели отрасти до плеч, но теперь больше половины их стали белыми, словно первый снег, как и левая бровь и ресницы — и это привлекало внимание намного сильнее, чем хотелось бы сойке. Лицо похудело так, что скулы стали выпирать куда резче, чем вообще возможно. Щеки ввалились, подбородок заострился. Глаза от этого казались нереально огромными.

И оставались все такими же белыми и мутными.

Молоко, а не глаза.

Ни зрачков, ни радужки.

Подобное способно напугать кого угодно.

— Сама не заметила, как уснула… Ты без ботинок?

— Мы не сошлись характерами и решили двигаться каждый в своем направлении. Но это не стоящая внимания ерунда… Ты нашла решение? Как сделать твой вид нормальным? В таком тебя поднимут на вилы на первой же ферме.

— Да.

— Поздравляю. — Лавиани произнесла это с наигранной небрежностью. — Хотя конечно же лучше бы ты придумала, как расстегнуть браслет.

— Просто попроси. — Указывающая легко поняла, о чем думает сойка.

Та поджала губы:

— Я уже просила, как ты помнишь. Стоило тебе справиться с лихорадкой. Ты отказалась.

— Тогда это выглядело… — Указывающая подбирала подходящее слово. — Отталкивающе, скажем так.

— Хорошо. — Лавиани подавила раздражение. — Покажи мне, что с замком твоего браслета. Быть может, я смогу его отомкнуть.

Под пристальным взглядом сойки Шерон неспешно закатала левый рукав видавшей виды рубахи, обнажая запястье.

Сойка присвистнула сквозь сжатые зубы, и звук, который издали ее губы, больше напоминал шипение.

— Все хуже, чем я думала.

Кожа на запястье представляла собой сплошной розовый рубец с рваными краями и наслоениями, а еще она казалась чуть приподнятой, как будто под ней что-то находилось помимо мышц и кости.

Впрочем, так оно и было.

Браслет полностью погрузился в плоть.

— Ну… вот. Теперь так.

— Это больно?

— Нет. — Указывающая подвигала пальцами.

— Ты пробовала его вырезать?

— Нет. И тебе не советую. Металл слился с костями в единое целое.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Они помолчали, пока Шерон вновь скрывала руку под рубашкой.

— Выходит, от него не избавиться.

— До моей смерти, полагаю.

— У Мерк в твоем видении он был такой же?

— Все-таки она великая волшебница, а не девчонка с Летоса.

— Ты некромант, способная контролировать сразу трех искари. Та, кто сожгла Аркус дотла и разогнала мэлгов и шауттов.

— Я сожгла город лишь потому, что он дал мне силу. — Правая рука коснулась левого запястья. — А Бланка ее умножила многократно. И еще там было настоящее волшебство.

— Волшебство? — не поняла сойка.

Шерон кивнула:

— То, которым пользовались великие вроде Тиона. Хранилось в Аркусе как… как вода в чаше. Там, под куполом. Когда свод треснул, эта «вода» стала утекать.

Лавиани цокнула языком и поинтересовалась:

— Выходит, магия, которую забрал Тион, вырвалась в мир?

Указывающая подумала, затем отрицательно покачала головой:

— Одно зернышко из тысяч собранных во время урожая, вот сколько там было. Ничто. Ни хлеба испечь, ни продать, ни посеять.

— Из одного зерна может появиться множество. Со временем. Следует лишь ухаживать за урожаем и молить о благосклонной погоде, — возразила ей сойка.

— Что же. Я привела не самый удачный пример, который ты обратила против меня, но сути это не изменит. Той магии слишком мало для мира, теперь ни я, ни Бланка ее больше не ощущаем.

— Ну, поглядим, что из этого выйдет в будущем. Мне уж точно на нее наплевать. Куда больше беспокоят мэлги, оставшиеся за спиной. А их там прилично, даже несмотря на белый огонь.

— Никто нас не преследовал.

— И все же они там. — Лавиани махнула в сторону юга. — И их достаточно, чтобы причинить Треттини большое количество проблем. Я даже пару раз в силу слабости своего любезного и добросердечного характера… и не надо, пожалуйста, хихикать… подумывала, что надо как-то сообщить Рионе о том, что мы видели. Но потом решила: нам мало того что не поверят, так еще и тумаков отвесят. Впрочем, давай вернемся к решению. Что там подсказала тебе книга?

— Нужна твоя кровь.

— Что?! — возмутилась сойка.

— Кровь таувина. Да-да. Я знаю, ты не таувин, но это лучше, чем ничего.

Лавиани прищурилась:

— Мне просто интересно, часто ли тзамас в прошлые эпохи ловили благородных рыцарей и доили их, словно коров?

— Подобное случалось, если верить написанному. Но не для того, чтобы скрыть реальный облик. Это лишь побочный эффект.

— И как много крови тебе потребуется?

— Пара капель.

Сойка фыркнула:

— Обвинить тзамас в жадности точно не получится! И куда их?

— Сейчас?

— Было бы неплохо. Моя доброта, знаешь ли, не вечна.

Шерон скинула с ладони игральные кости, и те послушно подкатились к Лавиани. Сойка, ничего не говоря, достала нож, уколола левое запястье, и несколько тяжелых капель упали на артефакт тзамас, тут же растворившись в кубиках.

Те вернулись к хозяйке в руку, и Шерон сжала их в кулаке, зажмурившись. Когда она открыла глаза, Лавиани наградила ее усмешкой и чуть подалась вперед, рассматривая девушку.

— Неплохо, хотя они не такие, как прежде.

Шерон достала из сумки треугольный осколок зеркала, изучила радужку. Отнюдь не серую. Бледную, почти бесцветную, а потому странную и притягивающую взгляд.

Холодные глаза. Опасные. Жесткие. Совершенно не подходящие той, кого Лавиани знала не первый год.

— Но хотя бы не будут вызывать ужас у каждого, кто их увидит, — наконец сказала тзамас. — Я все больше сама на себя не похожа.

— Каждая из нас меняется. — Сойка провела дугу пальцем в воздухе. — От девочки в старуху. Изменения — важная часть любой жизни.

— Удивительно, что ты говоришь об этом.

— Если честно, не мои слова. Я как-то подслушала разговор Фламинго и Тэо. Но твой волшебник прав. И глаза да волосы — так себе проблема. Уж куда лучше морщин, болей в суставах и отсутствия зубов.

— При сравнении перспектив, которые ты описала, бесспорно. Вместе с тем, окажись я сейчас в Нимаде, меня бы мало кто узнал.

— До Нимада отсюда тысячи лиг и месяцы пути. Порадуйся, что твои глаза теперь как у всех нормальных людей. Этот твой цирковой фокус… он надолго?

— Ну, если вдруг эффект закончится, я попрошу у тебя еще немного.

— Я-то не откажу, но не хотелось бы, чтобы такое случилось, когда ты будешь в толпе, например, на рынке Рионы. Возникнет некоторое… скажем так, недопонимание. И зная южан — проблемы у всех причастных сторон. — Она поднялась на ноги. — Я голодна от обильной потери крови. Идем, кажется, Попрыгун нашел возможность приготовить мою добычу.

Шерон подняла с земли тяжелую книгу, провела пальцами по обложке:

— Я перестала испытывать отвращение к ней. К тому, из чего она сделана и кем.

— Хм… мне надо посочувствовать или порадоваться за тебя?

Блеклые радужки глаз тзамас чуть потемнели.

— Испугаться. Хотя бы тебе, раз я не могу. Я теряю себя. Смерть становится слишком естественным явлением для меня. А человеческие тела лишь материалом. Это плохо. Они ведь люди. Я теряю отвращение к тому, чем занимаюсь и чем занималась Дакрас, создавая эту книгу.

Лавиани смягчилась, кажется, впервые за весь день и улыбнулась:

— Знаешь, что мне в тебе нравится, девочка? Ты не страдаешь по сделанному. Опасаешься будущего и помнишь о последствиях, это так, но не льешь глупые слезы по тому, чего уже не вернуть. Бланка рассказала мне про того контрабандиста.

— Он не первый, кого я убила за то время, что покинула Нимад.

— Но первый принесенный в жертву ради того, чтобы выжили другие. Это тяжело. Для девочки из тихого, всеми забытого старого города на краю мира, которую учили защищать невиновных людей, а не отправлять их на ту сторону. Поверь, я понимаю. И я благодарна тебе за принятое тогда решение. Уверена, оно оказалось непростым.

— Но логичным, — спокойно ответила ей девушка. — Если отбросить эмоции, оно было логичным, холодным, рациональным и расчетливым, если угодно. Я… поступила правильно. Жизнь неизвестного мне человека на одной чаше весов с твоей жизнью. Нашими.

— Но ты боишься того, что скажет Мильвио.

— Не боюсь. Скорее печалюсь. Это так же грустно, как видеть другую себя в отражении. — Она покрутила осколок зеркальца, аккуратно держа его пальцами, чтобы не порезаться, и оно поймало и отразило солнечный блик. — Он оставлял меня одной, а увидит другую.

— Ну тогда мог бы не оставлять, — проворчала сойка и тут же сбавила тон: — Да, понимаю. Понимаю. Не трудись объяснять. Он отправился разобраться, что случилось на Талорисе и с твоим ребенком. И пропал. Но вот что я тебе скажу. Фламинго милый парень, если забыть, что он великий волшебник, пускай и без магии теперь. Твой друг — один из тех, кто говорил с Тионом, Скованным и Арилой.

— О чем ты?

— О том, что он совершил куда больше ошибок, чем ты. В тысячи раз больше, коли прожил так долго. И участвовал в эпохальных событиях, войнах и битвах, которые нам и не снились. Если ты думаешь, что он не пролил ни капли крови и не убил пару тысяч случайных, совершенно невинных людей… то я лишу тебя ужина за глупость. Ты — некромант. Он знает это и всегда знал последствия. Так что перестань думать о таких мелочах. Что скажет Фламинго, сейчас не так уж и важно. Пусть он сперва найдет нас. Или мы его. А пока нелепо страшиться такой ерунды.

И она, не дожидаясь Шерон, решительным шагом отправилась к горящему костру.

— Рыба полосатая. Хорошо-то как! Жизнь возвращается. Чуете?

Шерон повернула голову в сторону мятой поверхности темно-синего Жемчужного моря.

— Да, — счастливо произнесла указывающая. — Оно прекрасно.

— Ты о чем? — не поняла сойка. — А! Да я не про эту лужу. Вот! Вот, что важно!

Она указала на подсохшие лошадиные яблоки, разбросанные на узкой дороге, протоптанной через луг.

Не дорога, а какая-то насмешка. Но в пыли угадывались следы копыт и колес. Все намекало на то, что они наконец-то выбрались из Мертвых земель.

— Ну, теперь мы сможем кое-что сделать. — Лавиани радовалась и не скрывала этого.

— Например, что? — Бланка шла с уверенностью зрячей, опираясь на новый посох, сделанный для нее Тэо из сосновой палки.

Сойка чуть скосила на нее глаза, ответив с необычайной любезностью:

— Разве у нас нет целей? Отсутствуют мечты? Стремления? Последние два года мы как перекати-поле на карифских пустошах. Несемся туда, куда подует ирифи.

— Ты сама на себя не похожа, — с удивлением произнес Тэо.

— Да, я сейчас словно маленькая собачка, к которой вернулся хозяин. Готова прыгать и визжать, и лишь мой степенный возраст мешает вести себя подобным образом. Предвкушаю корзину куриных яиц и ванну. Ладно, раз вы сегодня настолько неразговорчивы, то начну со своих целей. Мне бы стоило вернуться в Пубир.

— Неожиданно. — Шерон продолжала смотреть на море. — К чему? Шрев же мертв.

— То есть я просто так не могу вернуться в город моей молодости, чтобы доживать в нем свои последние годы? — делано возмутилась Лавиани.

— Ты? «Просто так?» — Бланка рассмеялась. — Думаешь, хоть кто-то из нас в такое поверит? Что ты перестанешь быть шилом и усядешься на скамеечку греть на солнышке старые кости?

— Сплошные скептики вокруг. И каждый мнит себя умнее другого. Шрев, конечно, мертв, но Борг жив. И он не забыл, как я выпотрошила его гадючье гнездо, в том числе и в Треттини. Он потерял меня до поры до времени, но рано или поздно его глаза и уши найдут бедняжку Лавиани, и тогда прилетят новые сойки. У него их вполне достаточно по мою душу. И здесь возникает кое-что меня беспокоящее. А именно — когда придут из Пубира… заметьте, не «если», а «когда»… вы будете слишком близко к опасности.

Бланка, не веря услышанному, подняла посох к небесам, словно призывая их в свидетели.

— Слишком близко к опасности? Ближе, чем в Туманном лесу к Сегу? Или ближе, чем в Эльвате к воинам герцога? Или ближе, чем в даирате к сулла? А может быть, ближе, чем к мэлгам, шауттам и искари в Аркусе?

— О, рыжая. Я понимаю, к чему ты клонишь, но лучший способ избежать опасности — это ее отсутствие рядом с тобой. Потому что все случается, как бы уверен в своих силах ты ни был. Смерть приходит за всеми и порой в самый неожиданный момент. Так что от Борга следует избавиться, а для этого мне требуется отправиться в Пубир и найти его. Я и так уж больно сильно протянула с этим. К тому же у меня к нему много вопросов. Хотелось бы узнать причину, по которой он решил забрать у меня сына. Самому ли это ему пришло в голову или кто надоумил.

Они помолчали, идя вдоль береговой линии и слушая шум прибоя.

— И когда ты хочешь уехать? — наконец спросил Тэо.

— Я еще не думала об этом, — уклончиво сказала Лавиани. — Мы долго находились в стороне от цивилизации. Хотелось бы сперва узнать новости, посмотреть, что да как, а потом уже решать. Я же пока просто говорю о целях и мечтах.

— Если говорить о том, чего хочу я… — Бланка ловко перешагнула через ямку, оказавшуюся у нее на пути, и сойка отметила для себя, что стоит с ней поговорить при случае. Если рыжая начнет выкидывать такие фокусы на людях, то те не в меру заинтересуются, как незрячая так хорошо видит, что лежит у нее под ногами. — То я не хочу ничего. Кроме как видеть.

— Ну, это известно. И твоя цель быть поближе к нам.

— Хоть это и не всегда комфортно, — усмехнулась госпожа Эрбет.

— Неужели ты не хочешь вернуться в Варен?

— Родной город, где никого не осталось? Нет, Шерон. Не хочу. Я не привязана ни к нему, ни к имению мужа. Точнее, моему имению. Ненавижу его. Я могу жить где угодно, и если выбирать, то купила бы дома в Рионе и в Карене. В последнем есть университет и не самые глупые люди в мире. Денег у меня вполне достаточно, а пара умных служанок обеспечили бы меня не только надлежащим комфортом, но и читали бы книги.

— Да. Звучит куда приятнее, чем брести по пустой дороге, стараясь не наступить в лошадиное дерьмо. С тобой все понятно. Попрыгун?

— Хочу вернуться в цирк.

— Серьезно?

— Конечно. Это мой дом и моя жизнь. Я люблю то, чем занимаюсь.

— Фургоны, труппа, вечная дорога и зеваки на площадях. — Лавиани сделала над собой усилие, чтобы не скривиться. — Оно, конечно, не самый плохой выбор в жизни, но я досыта наелась цирком за время путешествия до Бренна. И значит, ты вернешься?

— При первой возможности. — Он грустно улыбнулся. — Ну, я утешаю себя этим. Потому что асторэ, магия, шаутты… Я не знаю, что со всем этим делать. И как поступать. Пожалуй, в первый раз в жизни, даже теперь, понимая, кто я. До Туманного леса была цель — найти Тиона и справиться с водоворотом. Потом… отыскать вас. Затем добраться до обжитых земель. Что делать теперь — я не знаю. Буду с вами, а там посмотрим.

— А ты, Шерон?

— Найти Мильвио. Узнать, что с Найли. Отправиться на Талорис, чтобы ее спасти. Ну и учиться, разумеется, — не задумываясь ответила девушка.

— Быть некромантом.

— Скорее, как не навредить большему количеству людей.

— А если у тебя все выйдет, осядешь на Талорисе, девочка? Думаешь, твой волшебник отправится с тобой?

Ответ перестал ей быть интересен, так как путь делал резкий поворот от моря, ныряя еще в одну сосновую рощу. Редкую, светлую, сквозь которую была видна низкая, всего лишь в половину человеческого роста стена, сложенная из розоватого необтесанного камня. За ней начинались невысокие дома то ли маленького городка, то ли большой деревушки.

Разумеется, на них глазели. Женщины в синих юбках и рубахах с голубой вышивкой по рукавам подзывали мужчин, занятых работой. Те, с загаром, который, казалось, вечно не слезал с их кожи, отчего светло-серые или светло-зеленые глаза становились еще более яркими, молчали, глядя из-под широкополых соломенных шляп, никак не выражая эмоций.

— Не очень они дружелюбны для южан, — проворчала Лавиани, косясь на прохожих. — У каждого нож на поясе. Таким свинью насквозь проткнуть можно.

Свинья обнаружилась возле первого же перекрестка, рядом с одноэтажным постоялым двором. Ее зарезали прямо недалеко от крыльца (кровь все еще впитывалась в землю, оставив на ней темные пятна) и, обложив соломой, опаливали шкуру.

Один из мясников, завидев, что сойка решительно направляется к зданию, что-то крикнул на треттинском, и в дверях появился невысокий усатый человек, вытирая крупные ладони о передник.

— Не пущу, — сказал он на всеобщем. — У меня приличное заведение. Не для бродяг.

Лавиани подумала, сколь смиренной она стала за время путешествия с Летоса. Всего лишь несколько лет назад она бы забила этому дураку в глотку зубы, а теперь ищет иные пути решения проблемы. Это ли не старость?

Хотя Тэо назвал бы подобное не иначе как мудростью. Но что взять с наивного циркача?

Сойка достала из внутреннего кармана крупную серебряную монету, чем привлекла внимание трактирщика.

— Мне самой это неприятно, уважаемый. — Последнее слово пришлось из себя выдавить вместе с улыбкой, больше похожей на гримасу сраженного припадком. — Поэтому много горячей воды. Каждому из нас. Комнаты, если они у тебя есть. Новую одежду для всех. Полагаю, в вашем славном городке найдется что-нибудь. А мне еще и обувь. И еды. Им — чего они захотят, а мне куриных яиц. Дюжины три.

— Три?! — вытаращился он.

— Да. Ты прав. Я не подумала. Четыре дюжины. — Серебряная монета легла на широкую ладонь.

— Оно хорошо, любезная сиора. Но одной рен-марки на все не хватит.

Лавиани печально вздохнула и показала марку. Золотая монета решила все возможные вопросы, и недавние бродяги мгновенно превратились в дорогих и долгожданных гостей.

Час спустя, выбравшись из ванны, облачившись в синюю юбку и рубашку с вышивкой, зашнуровав ботинки (пусть чуть великоватые, довольно поношенные и стоившие неадекватно дорого даже для Рионы, не говоря про эту дыру), Лавиани вышла в маленький зал, где ее друзья уже пировали за столом возле открытого окна с видом на дорогу.

Сойка умяла дюжину яиц, пока терла себя мочалкой, но это ничуть не уменьшило ее аппетит. Сев на лавку, она стала брать из лукошка следующие, выпивать их залпом, одно за другим, сдавливая скорлупу и небрежно выкидывая ее в окошко.

— Как в тебя столько вмещается? — изумился Тэо. — Всегда было интересно.

— Тьма его знает, если честно. Когда я стала тем, кем стала, полюбила птичьи яйца. Чувствую их вкус. А у другой еды вкуса нет. Можно с таким же удовольствием жевать глину. Хотя, конечно, насыщать всякая колбаса и яблоки насыщают. Но вот что это за радость?

— И у всех других со… — Акробат осекся, решив, что не стоит говорить лишнего в подобных местах. — У всех так же?

— Не спрашивала. — Очередная скорлупа улетела в окошко. — Какая мне, к шауттам, разница, что жрут другие? Я мало с кем общалась из этой братии. Нормальных среди нас мало, и от большинства стоит держаться как можно дальше. Но мой сын любил много разной еды и никогда не жаловался, что не ощущает вкуса. Возможно, дело в рисунках. Да и какая теперь разница. Хм… Они думают что-то делать с этой свиньей или оставят ее тут до появления новых великих волшебников?

— Хозяин отправил своих работников куда-то, — не поднимая головы от тарелки с куриным супом, сказала Шерон.

— Вот как? — прищурилась Лавиани. — Отправил, значит… Вы какие-нибудь новости у него спрашивали? Ясно. Ну, хоть узнали, где мы?

— Риколи.

— Никогда не слышала.

— Городок в пяти днях пути от Рионы, как говорит трактирщик.

— Пяти днях пешком?

— На лошадях.

— Хм… не близко. Так. Что вы говорили хозяину?

— Ничего.

— Значит, этот добрый человек не любопытствовал на наш счет, а просто накормил, обогрел, помыл и нарядил, не взяв плату историями. Воистину — непознаваемы дела Шестерых, раз хозяева постоялых дворов перестали собирать слухи от странных приезжих.

Впрочем, удивление Лавиани разрешилось довольно быстро, когда трое вооруженных всадников въехали во двор. Сойка оценила широкие клинки, длинные кинжалы, легкие топоры, притороченные к седлам, кирасы и полосатые береты, украшенные значком в виде зеленого пера.

— Приятно знать, что я не ошибаюсь в том, что происходит вокруг. — Сойка с вызовом рассматривала спешивающихся. — Всего-то трое…

— Они не ждут проблем от нас. Много женщин, один мужчина. — Шерон удостоила происходящее на улице равнодушным взглядом.

— Ты не удивлена.

— Я поступила бы точно так же, как трактирщик. Позвала бы стражу Нимада проверить внезапно появившихся незнакомцев, даже если бы их карманы были полны звонких монет.

— И что будем делать?

— Говорить. — Она подняла на Лавиани светлые глаза. — А там посмотрим. Не стоит начинать приезд в новую страну с кровопролития.

— Вечно ты стараешься быть хорошей. Может, они мерзкие люди.

— Так давай это выясним.

Трое вошли в помещение, кивнули встретившему их трактирщику. Уже не молодые, представительные, с густыми усами и, как большинство треттинцев, высокие. Человек с лохматыми бровями и горбатым перебитым носом сказал, останавливаясь перед ними:

— Сиор, сиоры. Мы из стражи провинции, и Риколи находится под нашей защитой. Откуда идете?

— Из Карифа, сиор, — улыбнулась Шерон, опережая уже открывшую рот Лавиани, которая хотела сказать, что это не их дело. — Прибыли на корабле.

— Высадились в Сине?

— Простите, сиор, — еще одна улыбка, — но моряки привезли нас на шлюпке, и первый город, который мы увидели, — этот.

Она не знала, есть ли Сина или ее проверяют, и не хотела попасться на вранье.

Командир троицы подкрутил ус:

— Кто вы?

— Путники. От нас не будет зла, если кто-то беспокоится об этом.

— Ну, сиора. Тут уж мне решать. Вы довольно странная компания, как говорят. И пришли чуть ли не из Мертвых земель. Никто из местных не замечал никаких кораблей, и вид у вас был не самый представительный. Чем вы занимаетесь?

— Мы цирковые, сиор, — проронил Тэо. — Едем в Риону.

— Выступать?

— Найти новый цирк. Прежний остался в Карифе.

— Отчего же?

— Не сложились отношения. С хозяином.

Солдат осмотрел их внимательно, словно пытаясь догадаться, кто из них кем бы мог работать в цирке, но спрашивать об этом не стал. Просто что-то отметил для себя.

— Долго вы собираетесь пробыть здесь?

— Завтра хотели выехать.

Кивок.

— Мастер Клизе, подойди, — наконец подозвал он.

Подошел трактирщик, покосился на Лавиани, которая решила не терять времени и приканчивала последнюю дюжину яиц.

— Они говорили что-то?

— Нет, сиор Феланьи.

— Проповедовали? Склоняли тебя или жителей?

— Нет. Даже не заикались. И между собой ничего такого не обсуждали.

Треттинец чуть расслабился:

— Что же. Это говорит в вашу пользу.

— В пользу, сиор? — Шерон подняла брови. — Простите, но я не понимаю. Полагаю, никто из нас.

— Не понимаете. Или делаете вид. — Он внимательно смотрел на нее умными глазами, словно сам гадал, как поступить.

— Кариф далеко, а плавание вышло тяжелым. Мы не знаем новостей. Проповедовать? Склонять жителей? Вас не затруднит объяснить?

Он вновь подумал несколько мгновений, перенес внимание на Бланку.

— Эй, Тремо, — подозвал он одного из напарников. — Эта Рукавичка ведь слепая.

— Сам знаешь, что слепая, — проворчал жилистый тип, сунувший берет за пояс. — Но никто не говорил, что она варенка и рыжая. Незрячих в мире много. Да и нечего ей тут делать, она сейчас с проклятущим герцогом.

— Я Бланка Эрбет. И ваш человек прав, сиор. Слепых в мире предостаточно.

— Поступил приказ от его светлости герцога де Бенигно. Ловить всех, кто проповедует против Шестерых. Тех, кто прославляет Вэйрэна Темного Наездника и смущает народ. Обычно это чужестранцы, которые появляются на наших границах, в маленьких городках.

— И мы вызываем у вас подозрение, — с пониманием кивнула Шерон. — Как мне убедить вас, что это ошибка, добрый сиор?

— Полагаю, действительно произошла ошибка. Но всегда есть шанс, что вы не те, за кого себя выдаете. Я не могу отпустить вас, пойдете с нами в Брегэ, лейтенант сам решит, что делать.

Лавиани скрипнула зубами, и ее взгляд говорил Шерон: «Ну? Долго ты будешь болтать?»

— Сколько стоят ваши лошади, сиор Феланьи? — Вопрос указывающей поставил в тупик всех присутствующих, кроме Лавиани, бросившей взгляд в окно.

Сойка с трудом сдержалась, чтобы не скалиться в улыбке.

— Ты хочешь их купить? — недоверчиво поинтересовался солдат.

— Нам надо на чем-то добраться до Рионы, сиор. А ваши лошади, пусть они и не благородных кровей, вполне способны справиться с этой задачей. Поэтому я дам вам хорошую цену за них.

Лицо Шерон оставалось серьезным, и солдат нахмурился.

— Допускаю, что ты не поняла, о чем я сейчас сказал. Мне повторить, как мы поступим?

— Ваше терпение делает вам честь, сиор. Вы не выволакиваете меня из-за стола, а пытаетесь говорить. Я благодарна за это. — Указывающая только теперь отложила ложку, с сожалением посмотрев на остатки супа в керамической тарелке, украшенной рисунком желудей и грибов. — Я слышала, что вы сказали. И поняла. Вы очень четко и доступно объяснили про подозрения в распространении веры Горного герцогства, про лейтенанта и поездку в другой город. В иное время я с удовольствием бы посмотрела Брегэ, все говорят, что Треттини прекрасна, а ее жители очень гостеприимны, но я и мои друзья действительно очень торопимся. А своему лейтенанту вы можете передать мои извинения и сказать, что Шерон из Нимада, некромант, спешит в Риону, чтобы встретиться с другом.

От последних слов даже Лавиани округлила глаза. Но, по счастью, никак не стала комментировать.

— Некромант? — недоверчиво хмыкнул солдат. — Как из старых сказок, надо полагать?

— Сиор, вы не задумывались, что если шаутты вернулись в наш мир, а в Шаруде горит синий огонь, то и тзамас могут существовать среди вас? — Ее спокойствие смутило треттинца, и теперь он решал, сумасшедшая ли перед ним или же…

Шерон помогла ему в решении, кинув кости на стол — те мягко покатились между тарелок, остановились… Полежали мгновение и под взглядами трех солдат и хозяина постоялого двора вернулись к ней на ладонь.

— Серьезно? — спросил Феланьи, наконец-то опуская руку на меч. — Меня должен убедить цирковой фокус? Люди из фургонов умеют плеваться огнем и разговаривать с эйвами, но это не делает их повелителями смерти.

— Так обернитесь, сиор. И решите сами, кто я. Мошенница или тзамас, — последовал все такой же предельно вежливый ответ.

В дверях, перегораживая выход на улицу, стояла свинья с обожженной шкурой и перерезанной глоткой. Она внезапно стала как-то больше, массивнее и свирепее, чем была. Загривок раздулся, ноги налились силой, морда вытянулась, в пасти появилось множество волчьих зубов. Такая если подомнет под себя человека, то раздавит в лепешку.

Хозяин заорал громко, пронзительно, отшатнулся назад, перевернул пустой стол, рухнул с грохотом за ним, опрокидывая лавку, и замер там, громко стуча зубами.

Солдаты, стоит отдать им должное, выхватили клинки. Сиор Феланьи соображал быстрее и, хоть побледнел порядком, приставил клинок к горлу Тэо.

— Отзови эту тварь! Живо!

— Спишем нападение на моего друга на ваше удивление. — Шерон как ни в чем не бывало улыбалась. — Сиор, вы не выглядите глупцом. Если мой друг умрет, я сочту это оскорблением, и тогда…

Свинья тяжело шагнула вперед, и в зале стало еще более тесно.

— К тому же вы забываете, что, если он умрет, в моих руках появится новый слуга и….

— И она заставит его сожрать твое лицо, — ухмыльнулась Лавиани, готовясь в любой момент использовать талант, чтобы спасти Пружину, стоит лишь треттинцу напрячь мышцы плеча.

Шерон, уперев локти в стол, сплела пальцы в замок, положила на них подбородок, словно задумалась над задачей.

Солдат, на лбу которого выступила испарина, покосился на неподвижную гору мертвого, но живого мяса и осторожно убрал клинок от Тэо, а затем и вовсе вложил его в ножны. Его товарищи с большим сомнением сделали то же самое.

— Прекрасно, — одобрила Шерон. — Продайте лошадей.

— Мы можем взять их и так. — Сойка решила озвучить очевидную вещь.

— Можем. Но они, полагаю, купили их за свои деньги. И подобная потеря довольно сильно бьет по кошельку. Зачем нам, чтобы эти люди вспоминали нас плохим словом?

— Они все равно будут.

— И все же — дай им хорошую цену. И за упряжь не забудь.

— Мои монеты не бесконечны, девочка, — проворчала та, но стала отсчитывать серебряные марки, думая о том, что в Рионе опять придется обчищать карманы какого-нибудь дуралея. Денег и вправду оставалось совсем немного. — Я делаю это только из-за хорошего отношения к тебе. Не терплю, когда мной командуют.

Треттинцы смотрели на это со злостью, но свинья, которой надо было сделать лишь несколько шагов, чтобы оторвать людям ноги, принуждала вести себя разумно.

— Вы помните, что должны передать лейтенанту, сиор? — Шерон одним движением брови приказала свинье отойти.

— Извинения. — Солдат не отвел взгляда от мертвого зверя. — Шерон из Нимада спешит в Риону.

— Это было глупо, — наконец сказала Лавиани, решив, что нет смысла орать. — Глупо. Тупо. И недальновидно.

Городок остался позади, и вечерний тракт был пуст. Тэо и сойка ехали на собственных лошадях, Бланка расположилась на лошади Шерон, сразу за указывающей.

— Ты вообще хотела их убить, — напомнил акробат.

— Ну и убила бы. В первый раз, что ли?

— А еще трактирщика. А еще мясников и всех, кто видел нас на улице. Перестань, — попросила Шерон. — Я осознаю последствия сделанного.

— Да неужели? Мало того что они могут отправить за нами погоню, так еще и когда новость дойдет до окружения герцога… Тебя будут искать. Никто не желает некроманта у себя под боком.

— Возможно.

— Не «возможно», а точно. Что ты вообще задумала?

— Слухи летят быстрее птиц. Ты права. И Мильвио будет знать, где мы.

— Так это все ради Фламинго?! Я уже говорила, что поступок глупый?

— А еще ты говорила, что мир велик и шансов встретить Войса немного. Я это изменила.

— Но ты ведь помнишь, что тебя ищет карифский герцог? Теперь он получит информацию, где ты.

— Значит, надо быть осторожными, пока не приедет Мильвио.

— Проще сказать!

— Дело сделано, Лавиани. Я выбрала. Пусть тебе это кажется глупым, но лучше так, чем годами ждать новостей. Мы все способны за себя постоять. А если герцог мало-мальски разумен…

Сойка фыркнула.

— Арбалетный болт прекрасно лечит проблемы некромантии. Приберегу «а я тебе говорила» для подходящего момента, который, без сомнения, наступит. И довольно скоро.

— Если, конечно, кто-то поверит свидетелям, — подала голос Бланка. — Велика вероятность, что скептики решат, что солдаты напились или сговорились.

— Поэтому я оставила свинью «жить». На какое-то время. Пусть все желающие убедятся.

Лавиани поежилась, покачала головой, сплюнула и буркнула:

— Рыба полосатая. Вы сведете меня в могилу своими идиотскими поступками.

И ей никто не посмел возразить.