Как захочешь так и было

Алексей Плюснин, 2023

"Командор группы "Лолита", идеолог фестиваля Курёхина SKIF и ещё многое-многое Алексей "Плюха" Плюснин исстари был своеобразным мастером пера. Политкорректность, взвешенность и аккуратность – вот три кита, на которых никогда не стояло его литературное творчество. Только слово как волна от вибрации сердца – своего рода духовное говорение – было тем формообразующим принципом, той пеной, откуда год за годом рождались почти все его вербальные Афродиты". Сергей Гурьев, редактор журнала КонтрКульУра"Книга Алексея Плюснина не просто яркая и убедительная попытка самоидентификации в контексте современной культуры или автобиографии, насыщенной массой встреч и приключений. Это увлекательная лоция в художественно-контркультурном путешествии через города, страны и музыку, протяженностью в несколько десятилетий. И еще – важный опыт, поделиться которым, можно только получив его в полной мере, приобрети которых или напротив – избежать, после прочтения этой книги, будет гораздо проще." А Певчев

Горные лыжи

Меня поставили на лыжи в три года. Я помню свой первый спуск с горы на папиных плечах. Помню цвет искусственного освещения горы ВЦСПС в Кавголово, где это произошло. Тогда я, естественно, не знал никаких гор и склонов, но обрывки впечатлений, которые у меня остаются до сих пор, подсказывают, что это было именно там. Потом я также возил на плечах своих детей, сначала Митю, потом Зою, а теперь и Глеба.

Альпинисты и горнолыжники — это был самый писк шестидесятых. Как очки Шурика и мини-юбки, прически «бабетта», а потом сапоги-чулки и танкеры Аляска. Мой папа был физик, мама — геолог. Классика. Они пели песни Визбора и читали Хэма* — на даче висел портрет седого бородатого красавца, обветренного далекими морями и странствиями. А ещё летом они уезжали: мама — в поле, папа — в горы. Вообще, они всегда были заняты — своей работой, своими компаниями, своими интересами. И если бы не лыжи, я бы рос дворовым парнем, и как сложилась бы моя судьба, трудно представить. Но случилось так, что в компании мамы и папы у нескольких семей одновременно родились дети, и, чтобы облегчить нелегкую задачу воспитания отпрысков, было решено по очереди заниматься всеми детьми скопом. Для этого надо было собрать нас в одном месте. Таким местом стала хата, которую компания родителей, как тогда было принято, снимала в поселке Токсово с целью катания на лыжах с Кавголовских гор по выходным. Вернее, не хата, а хаты, потому что каждая компания обычно проживала несколько лет у одних хозяев, потом, по каким-либо обстоятельствам, перебиралась к другим. Я помню четыре такие хаты. Первая была на Новой улице, а на ее заднем дворе был маленький склон, который именовался Гальюнкой, видимо от того, что вершину этой горки венчал обычный дощатый сортир, по-морскому — гальюн. Там мы всей компанией, насчитывающей в разное время от четырех до шести детей, и начали кататься. Подъемника там не было, и первое, что мы освоили, был подъем «лесенкой».

Я свято верю, что без труда не выловить и рыбку из пруда. Притом что сам я чрезвычайно ленив и избегаю этого самого труда всеми силами. Поэтому я всегда очень радуюсь, если жизнь ставит меня в условия, когда просто некуда деться, кроме как взять препятствие. И если при этом приходится много трудиться и приобретать новые навыки, это подчас для меня важнее решения самой задачи. Так я освоил перкуссию, которая всю жизнь мне не давалась, и потому я ее избегал, так я учился кататься на лыжах. Как-то мой коллега и приятель возраста моей старшей дочери в сердцах сказал, что не понимает, почему страдания необходимы. Почему, чтобы чего-то добиться, надо страдать? Передо мной такого вопроса никогда не стояло, я знал: так устроен мир, и в житейских терминах, и в терминах, к примеру, физики и естествознания. Вкусное лекарство не работает. Попытка сделать лекарство вкусным есть глубочайшее непонимание сути и ошибка. А за ошибки, как известно, платишь втройне — это тоже вполне универсальный закон. Всякий раз, когда жизнь ставит перед тобой проблему, она будет ставить ее раз за разом, пока ты не решишь ее. Вообще-то она будет ставить её и дальше, у нее нет никаких воспитательных целей, просто, когда ты с ней справишься, она перестанет быть проблемой. Именно поэтому нельзя уходить от проблем, а вовсе не потому, что это якобы недостойно. Все гораздо прозаичнее.

Во времена моего детства горные лыжи были в расцвете. Имена Жан-Клода Килли или Карла Шранца* были на слуху, как имена чемпионов мира по шахматам или фигуристов. В Ленинградской области было четыре горнолыжных курорта. Дело в том, что с севера пойму Невы окружает возвышенность, которая тянется на северо-запад, в Финляндию, и на северо-восток, в Карелию. Каждый, кто путешествовал в этих местах, знает, что дорога северных направлений начинает повышаться в нескольких десятках километров от города. Причем повышается она ступенями. Это выглядит, как если бы в древнейшие времена ледниковые массы, остановленные широкой долиной Невы, создали барьер на подступах к ней, так и не пойдя ближе. Первая ступень повышения в северо-восточном направлении — это Кавголовские высоты. Перепад высот тут небольшой, всего какая-нибудь сотня метров, но достаточно резкий, чтобы создать условия для катания на лыжах.

Надо упомянуть, что один из четырех курортов все же находился на левом берегу Невы. Это Можайская гора, или Можайка, рядом с Красным селом. Как Воронья и Ореховая горы, эти, скорее, холмы также ледникового происхождения. Притом что Можайка самая скромная из всех областных лыжных гор, именно там появились два наиболее значительных горнолыжных таланта семидесятых: Бульбочка или «Буля» и Герасимов или «Ряха». Они были многократными победителями чемпионатов страны среди молодёжи и, по сути, являлись лидерами сборной. Таким же феноменом был Александр Жиров, лыжный самородок из совсем не горного Подмосковья. Он поднялся до самых высот горнолыжного спорта и даже соперничал с легендарным Ингемаром Стенмарком, который после проигрыша Жирову на прощальных соревнованиях даже решил отложить уход на пенсию и ещё несколько лет выступал на Кубке Мира. Судьба всех троих оказалась трагической. Жиров погиб в автомобильной катастрофе в самом расцвете сил, а Буля и Ряха канули без следа, они даже не гуглятся. Sic transit gloria mundi.

В каждом из лыжных центров существовали детские спортивные школы или секции, относящиеся к какому-либо добровольному спортивному обществу. В Кавголово это были прежде всего «Труд», «Буревестник» и «Зенит», в Можайском — «Леноблоно», на Пухтоловой горе под Зеленогорском — «Спартак», в Коробицино или, на горнолыжном арго, Золотой Долине, где были самые длинные склоны, — «Урожай» и «Трудовые резервы», там же была самая многочисленная и сильная спортшкола во всем регионе. В Золотой Долине и сейчас самые популярные курорты Ленинградской области.

Само собой, нас отдали в одну из детских спортивных секций. Это оказалось общество «Труд», база которого находилась в маленькой долине по дороге от станции «Кавголово» к центру поселка Токсово. Дорога выходит к церкви, в которой в советское время был кинотеатр. К церкви из долины ведет длинная лестница, вдоль которой находился тренировочный трамплин естественного происхождения, то есть без строительных конструкций. Рядом с домом общества «Труд» располагалась база «Динамо», там было много ребят, которые занимались прыжками с трамплина или беговыми лыжами. Горнолыжной секции у них не было.

Главным тренером «Труда» был Николай Иванович Чуркин. Сам он на лыжах не катался и потому техника, которой он учил ребят, была немного странной. Он заставлял нас класть на плечи палку и ехать, взявшись руками за ее концы. Он почему-то считал, что чем шире руки, тем лучше. Сомнительно, но благодаря этому я понял, что в горных лыжах главное — руки. По крайней мере, в классической школе. Вообще-то Николай Иванович был летчиком-истребителем и, по слухам, воевал во Вьетнаме. Его военное прошлое сказывалось на дисциплине, которая царила в секции. Чуркина все звали Кал Иваныч. Про него ходило много рассказов, от уже упомянутой истории с Вьетнамом, где, по слухам, он катапультировался при встрече с американскими самолетами, до ставшей настоящей легендой истории об излечении тренера молодежной сборной Австрии, с которой у нас был совместный сбор на Чегете, от заражения крови при порезе. Австрийцы на тех сборах поразили всех красотой и качеством катания и заодно испортили нам на несколько лет технику, так как все, подражая им, ездили, прижав руки к груди колечком и работая одними ногами, будто привязанными одна к другой. Так вот, по окончании сборов в ресторане гостиницы «Иткол» была пьянка тренерского состава, на которой австрийский тренер порезал палец ножом. Аптечки под рукой не оказалось, и дело взял в свои военные руки Кал Иваныч. Заявив, что знает стопроцентное средство от возможного заражения, он вывел австрияка на улицу и уже собрался было пописать на травмированный палец и даже расстегнул штаны. Австрийский тренер, видимо, не вынес вида хозяйства Кал Иваныча и от процедуры отказался в резкой форме. В общем, Кал Иваныч был хорошим мужиком и даже неплохим тренером, и ребят своих любил и радел за них. Так, «Труд» одним из первых получил пластиковые лыжи со скрытыми кантами. Назывались они «Юниор Метал», так как в них была дюралевая пластина.

С инвентарем тогда было худо. В продаже хороших лыж и ботинок не было. Каждый крутился как мог. Все мечтали получить лыжи в секции, к ним добавляли ботинки «Ботас» на клипсах — металлических застежках. Я катался в шнурованных, кожаных ботинках, так как серьезных результатов не давал. Купить можно было только появившиеся в продаже крепления «Нева», топорную копию австрийских креплений фирмы «Маркер». До них вообще были дремучие дела — «лягушка», при которой пятка ботинка слегка отрывалась от лыжи. Головку крепления часто делали из хоккейной шайбы, назывались такие головки эксцентриками, не могу сказать почему. Палки тоже были жуткие. Лучшими были палки «Ленинград» — тяжеленные и неуклюжие, с громоздкими кольцами. Когда кольца ломались, на палку надевали пластиковые крышки от банок для закатывания солений и маринадов. От холода крышки часто ломались, и приходилось нанизывать новые.

Вообще-то спортивный инвентарь для горнолыжного спорта в Федерацию поступал. Его конечно было мало, только для ведущих спортсменов. При этом с ним происходила усушка-утряска. То есть даже в лучшем случае, даже ведущие спортсмены не получали полного набора. Например, лыжи и ботинки — но без шлема, палок, комбинезона и наклеек. Имея необходимые связи, инвентарь можно было купить. Как тот, что исчезал при утряске, так и просто привезенный из-за рубежа. Стоило это очень дорого. Если вы видели на горе человека с хорошим инвентарем, это был либо спортсмен, либо работник торговли. У нас таких денег не было и в помине. Правда, папа однажды привёз мне из Финляндии фирменные лыжи «Близзард» — они были деревянными, с накладными кантами, но качество их было не сравнить с мукачёвским или любым другим продуктом, отечественным или соцлагеря. Кстати, именно с появлением у меня этих лыж, а также доставшихся от мамы ботинок «Альпина», я наконец стал показывать какие-то результаты.

К тому моменту мы все перешли из «Труда» в только что появившуюся секцию общества «Зенит». Вернее, перешли мои друзья, а сам я вывалился из процесса на пару лет. Я даже не могу сказать, что явилось причиной этого перерыва. Просто я внезапно остыл к лыжам. Теперь я понимаю, что это — свойство моего характера. Я просто теряю всякий интерес к тому, чем был фанатично увлечен. Причиной ли тому бесперспективность, которую я заранее чувствую интуитивно, или отсутствие видимых успехов вне зависимости от причин, но, пожалуй, только музыка никогда не переставала для меня быть значимой. Правда, я несколько раз остывал к коллекционированию пластинок и распродавал почти все. Место коллекционера тогда заменяла практика уже, собственно, музыкальная. Хотя и её я умудрился бросить почти на десять лет, но на то были особые причины, и её место все равно занимал магазин «Нирвана», о котором речь в другой главе.

Если «Труд» занимался на Андреевском склоне, то тренировки «Зенита» проходили на горе ВЦСПС. Там же каталась компания родителей. Наша новая хата была совсем рядом. В полутораэтажном домике ютились горнолыжники, а в подвале — альпинисты во главе с Владимиром Балыбердиным по прозвищу Фантомас, первым русским, вернее, советским, покорителем величайшей вершины мира Джомолунгмы-Эвереста. Иногда, несколько раз в сезон, мы выезжали в Золотую Долину. Сначала это были поездки с родителями на заказном автобусе или даже на рейсовом от станции Сосново. Помню, однажды по пути назад у нашего заказного львовского автобуса загорелся двигатель, и мы прождали в заснеженном нигде несколько часов, пока его чинили. После перехода в «Зенит» мы часто ездили в Долину на соревнования, иногда на сборы, и жили там либо в здании спортшколы, либо у местных жителей по хатам.

В «Зените» я и оставался до конца своей спортивной карьеры. Нашим тренером был Рудольф Рудольфович Васильев. Он потрясающе красиво катался. Ребята говорили, что он был лучшим демонстратором в стране. Его техника была совершенна и абсолютно современна. Не знаю, где он учился кататься, но это был настоящий мастер и прекрасный тренер. Меня он не очень любил. Возможно, за то, что я всегда был вторым и не представлял для него спортивного педагогического интереса. В отличие от Димки Миронова, на которого Рудик возлагал надежды, которые отчасти оправдались. Миронов своим упорством и целенаправленностью был способен добиваться серьезных результатов. Только он один из «Зенита» ездил на молодёжный Кубок страны. Только он, как член сборной города, получил, хоть и изрядно прореженный, набор инвентаря с уже вполне профессиональными ботинками «Кабер» и лыжами «Россиньоль». Тягаться с ним, да ещё на таком инвентаре, было трудно. Я тогда ездил на потрепанных, но вполне фирменных, купленных мамой у приятеля бармена ботинках и на лыжах «Элан», которые приходилось после каждого катания класть одним концом на батарею, а вторым на пол, и слегка выгибать, так как зазор к вечеру почти исчезал, так они были выработаны. И тем не менее однажды терпение и труд принесли свои плоды, и я поехал. Я выиграл одну попытку в слаломе на Чемпионате города в Золотой Долине и рухнул во второй. Но это позволило мне поехать на Чегет, на летнее Первенство страны среди молодежи, называемое Первенством профсоюзов. Это было в 1978-м я запомнил, потому что в тот год был чемпионат мира по футболу, который мы смотрели в холле гостиницы «Иткол».

Чемпионат проходил в Аргентине, я болел за Голландию, и когда эти две команды сошлись в финале и Голландия так несправедливо проиграла Аргентине, вылезший в финал за счет позиции хозяина Чемпионата и явно благодаря договорному матчу с Перу, горю моему не было границ. Дело усугублялось тем, что мой друг и соперник Димка Миронов именно из-за этого соперничества решил болеть за Аргентину. С тех пор он за неё и болеет. После матча я проиграл ему в шахматы три раза подряд, чего до этого никогда не происходило. Через несколько дней мы подрались, а чуть позже я подрался с другим своим другом детства по лыжам Митей Мясниковым, и во время игры в футбол на тренировке врезал поджопник противному и вредному Вадику Алексееву, сыну второго тренера «Зенита». За это Рудольф Рудольфович выгнал меня со сборов, и только заступничество друга моего отца, московского альпиниста и горнолыжника и члена Федерации, спасло меня от немедленной отправки домой.

Я несколько раз катался на Чегете и, хотя до сих пор не был на горнолыжных курортах Европы, мне кажется, что лучше и красивее Чегета нет лыжного места на земле. Когда едешь на первой очереди кресельного подъемника, ведущего к вершине горы Чегет, и справа встает двугорбый гигант Эльбрус, весь белый, а слева, как будто прямо над головой, возвышается стена Накра-Тау и Донгузорун, двух глав одной горы, немеешь от невыносимой красоты и величия. А какой вид открывается с террасы круглого кафе «Ай», что по-балкарски означает «Луна»! После такого масштаба и вида кадры из фильмов про Джеймса Бонда, где он улепётывает на лыжах, выглядят, словно сняты у нас в Золотой Долине.

Ах, какие шашлыки делали внизу, у подножья Чегета, на площади у подъемников! Мама давала мне с собой на сборы десятку. Половину я тратил на сигареты и дорогу от Минеральных Вод до поселка Терскол и обратно, вторую половину — на шашлыки. А как вкусен нарзан, бьющий из земли прямо на берегу грязно-желтого бурного Баксана, куда мы бегали каждое утро в качестве разминки! Как красивы заросшие рододендронами летом и покрытые снегом зимой склоны самого Чегета! Спуск с него — это всегда приключение, всегда немного экстрим, всегда немного фрирайд. Когда кресло зависает над Чёрным виражом, который давным-давно закрыт, после того как на первенстве страны на нем разбилась Наташа Кривонос*, начинает сосать под ложечкой. Упади вниз — и не соберешь костей.

Кроме летних сборов в Приэльбрусье мы регулярно выезжали в Хибины. Это совершенно другой трип, будь то суровые и холодные темные зимние дни соревнований или яркое солнце апреля и майских праздников и свободное катание на каникулах. Лысые, безлесные, каменистые склоны Айкуайвенчорра, лед и крутизна Кукисвумчорра или, как принято его называть, «25-й километр», жемчужины горнолыжных курортов. А какая компания собиралась в Кировске! По вечерам в холле гостиницы разворачивались целые представления. Обычно это была «Кривая», полукруглая гостиница в центре города, потом «Хибины», более современный бетонно-стеклянный комплекс почти у самой горы.

На двадцать пятом я впервые увидел сборную страны. До того момента они были для меня полулегендарными небожителями. Валерий Цыганов, Цыпа, ныне большой спортивный начальник, Андреев, Макеев, Жиров, Патракеева. Помню, я стоял в очереди на подъемник, как вдруг прямо вдоль подъемника, по самому крутяку, усеянному черными пятнами камней, понеслись несколько фигур, с легкостью объезжая препятствия на полном ходу. Очередь выдохнула. Спортсмены так небрежно и красиво проехали мимо нас, пройдя без всякой очереди к бугелю, что я, возможно, ещё долго стоял, разинув рот. Помню, мне было стыдно за то, в каких допотопных ботинках и на каких дровах я тут стою. Ведь на них были «Динафиты» и «Росиньоли». Они уже ездили на Кубке мира. В 1981-м Валера Цыганов стал первым советским горнолыжником, выигравшим этап Кубка мира, после него это четыре раза подряд сделал Жир.

Там же, на двадцать пятом, во время свободного катания в редкий солнечный день, когда работала верхняя очередь подъемника, что случалось чрезвычайно редко из-за лавиноопасности, я оказался на белом снежном столе, а со всех сторон был горизонт. Угол уклона на самом верху Кукиса таков, что не видно дальше ближайшей к тебе поверхности и кажется, что ты один в целом мире. Крутизна не ощущается, и только когда на большой скорости ты вылетаешь к нижней части горы, понимаешь, где находишься.

К моменту поступления в институт я закончил систематически заниматься спортом, уйдя на покой с недовыполненными нормативами кандидата в мастера спорта. Я ещё несколько раз ездил на сборы, дважды в качестве тренера команды ЛЭТИ, где учился на первом курсе. Последний раз на Чегете, где-то в конце 1980-х, когда я поехал туда как инструктор, меня чуть не убили местные. Я только что вернулся из своей первой поездки по Штатам и выглядел на миллион долларов в косухе и очках Ray-Ban. Одному местному пареньку приглянулась моя футболка Washington Redskins, и он сначала попытался у меня ее купить, потом выпросить, а потом отобрать. Наверное, будь я трезвым, я бы избежал обострения конфликта, но мы только вышли с прощального ужина с моими подопечными из ресторана, и я не выдержал. Я вмазал ему со всей силы прямо в нос, и нос разлетелся в разные стороны, как лопнувший помидор. В секунду отовсюду набежали его кореша, невысокие крепкие парни. Со мной были четыре здоровенных лба, бывших десантника. Но местные повели себя тактически очень грамотно. Они выделили по три-четыре человека на каждого из моих приятелей и отсекли их от меня. Мои соратники ворочались как медведи, облепленные со всех сторон собаками, и были беспомощны. Меня оттащили в сторону. Двое, держа меня за руки, наклонили вперед, остальные проверяли прочность ботинок на моем лице. Мимо, как в настоящем вестерне, летали стулья. Утром я обнаружил у себя на лбу круглый след от запущенного мне в голову граненого стакана. Спасли меня наши бабы. Пока меня били у стеклянной стены ресторана, они кинули в эту стену стул, и, когда слегка оторопевшие от падающего стекла противники немного ослабили хватку, вырвали меня из их лап и утащили внутрь гостиницы «Чегет». Женщины всегда меня любили и спасали. Думаю, за то, что я их тоже люблю.

После этого я практически не катался много лет. Техника изменилась. На смену классике пришла езда на двух лыжах с увеличенной кривизной профиля. За счет этого лыжи стали короче, трассы технически сложнее, а без трассы мне просто неинтересно ездить. То есть я могу пару раз спуститься, когда семья, которая зимой фанатеет от лыж, затащит меня в Коробицино, но вообще-то мне скучно. Только в прошлом году, когда я встретил в роли инструкторов на Красной Горе моих друзей детства, с которыми катался годы назад, я начал потихоньку раскатываться и даже принимать участие в их тренировках с настоящей слаломной трассой. Они все давно переучились на новую технику и, наверное, правы, когда говорят, что она более прогрессивная и больше позволяет сделать, но я останусь со своей классикой, красивее её всё равно нет.