Странник на пегой лошади выехал на холм и замер в недоумении, разглядывая деревню внизу. Она была мертва. Ни души во дворах, никаких звуков, из печных труб не поднимаются дымки. Крепкие дома стоят в окружении цветущих садов, пшеничные и льняные поля уходят вдаль, насколько видит глаз — и никого. Что же за напасть заставила жителей сорваться с земли в разгар урожайного лета? Особенно здесь, вдали от диких земель и княжеских разборок?
После короткого раздумья путник тронул поводья и направил коня вниз. Проехал через всю деревню, внимательно осматриваясь вокруг. Остановился возле крайнего дома — показалось, что за затянутым бычьим пузырем окном мелькнула тень.
— Есть кто живой? — голос странника звучал низко и хрипло, словно точилом водили по лезвию меча. Сперва ответа не последовало, но затем дверь тихонько скрипнула, и из дома выглянул крепкий старик с коротким копьем в руках.
— Отец, я плохого не сделаю! — мужчина ловко спрыгнул с коня, оправил серую рясу из грубой ткани, в которую был одет, показал пустые ладони. Старик смотрел на приезжего, задумчиво склонив голову к правому плечу и прищурив левый глаз. Несмотря на возраст, копье в его руках не дрожало.
— Где же тебя, мил человек, как отметило? — дед показал на левую сторону лица гостя, от корней огненно-рыжих волос и до бороды покрытую зарубцевавшимися ожогами.
— А это, отец, не твое дело. — Ответил гость ледяным тоном.
— Ну, как скажешь. А в наших краях ты что забыл?
— Друга ищу. Такой же как и я, послушник. Родионом зовут. Не встречал?
Дед ответил не сразу — видимо, принимал какое-то решение. Приезжий тоже молчал, сверля старика глазами цвета стали. Тишину нарушал только скрип сойки на коньке соседнего дома.
— Заходи, поговорим, — старик опустил копье, повернулся и скрылся в полумраке. Приезжий, склонив голову, шагнул за ним в низкий дверной проем. Хозяин жестом указал на лавку возле стены, а сам покопался среди горшков у остывшей печи, молча протянул краюху черствого хлеба. Гость так же без слов принялся жевать, запил затхлой водой и иронично посмотрел на хозяина.
— Ну, что, отец, проверил меня?
— Не серчай, соколик, смурные времена нынче. Никогда не знаешь, кто приехал — человек или с той стороны кто-то. Тем более лицо у тебя такое, скажем честно, не совсем людское. Но ты хлеб ешь, воду пьешь, стал быть, не тварь бесовская.
— Вот и славно, — кивнул послушник. — Меня брат Арсентий зовут.
— Ну, а меня здесь Сивохом звали. Ну, пока было, кому звать.
— Так куда все подевались-то?
— Беда к нам пришла, парень. Зверь в лесу завелся, — старик сокрушенно покачал головой. — Страшный, злой. Я про такого и не слышал раньше. На поля набегать начал — мужиков на месте рвет, а девок в лес утаскивает. Друг твой мимо проезжал, сказал, что он мастер по нечисти, и со зверьем таким биться обучен. Правду сказал?
— Правду. Он среди нас лучший по таким делам.
— Ага. Ну, вот, собрался он, значит, и на зверя пошел, да только не вернулся. Вот тогда деревенские порешали, да и снялись до соседней деревни. Только, думаю я, зря это.
— Это почему же зря?
— А зверь их и там достанет. Если волк человечину попробовал, зайчатину есть уже не станет.
— Ладно, старче, посмотрим на твоего зверя! — Арсентий решительно поднялся на ноги.
*****
К походу в лес брат Арсентий готовился всерьез. Стянул рясу, аккуратно сложил и убрал в седельную сумку. Вместо нее надел застиранную льняную рубаху, поверх — стеганку из темной ткани. Из отдельного мешка вынул кольчугу, внимательно ощупал кольца, проверяя каждое — не исхудилось ли. Столь же тщательно проверил топор на длинной рукояти — достаточно ли острый, крепко ли обух держит топорище. На предплечье левой руки привязал кинжал в кожаных ножнах. Перебросил через плечо сумку с какими-то склянками. Дед Сивох смотрел на эти действия с одобрением.
— Думается мне, не так давно ты в послушниках ходишь. Повадки дружинного за версту видны. И гривну воинскую носишь, хотя вашим это вроде как не положено, — он указал на серебряный витой обруч на шее Арсентия, знак отличия дружинников. Из всех атрибутов прошлой жизни это было единственное, с чем послушник так и не расстался, уйдя в монастырь.
— Недавно, — согласился Арсентий. А потом указал на копье, прислоненное к стене около правой руки старика. — Думается мне, и ты не всю жизнь в деревне прожил.
— Глазастый! — кивнул Сивох. — Двадцать лет в Володимирской дружине. А ты из чьих?
— У Рязанского князя хоругвь носил.
— Ого! А чего ушел?
Арсентий в ответ пожал плечами, стянул с ног сапоги и принялся перематывать портянки.
— Ну, как скажешь. — понял намек старик. — А не страшно к зверю в лапы лезть-то? Тоже ведь зазря сгинешь.
— Обет мы, отец, такой давали — со злом бороться везде, где встретим. Да и друга найти надо, — Послушник достал из сумки меч в потертых ножнах, подумал и убрал обратно. — Рогатины у тебя, случаем, не найдется?
— Как же не найдется? Пока силы были, я и на мишку, и на кабана ходил. А на охоте без рогатины никак.
*****
Лес, под сень которого вступил послушник, оказался крепким сосняком. Высокие стволы тянулись к небу, разлапистые ветви переплетались над головой, а ноги тонули в упругом мхе. Арсентию это не понравилось — слишком быстро мох обратно расправляется после шага, не хранит следы. Как тут искать кого-то?
Прежде, чем углубиться в чащобу, Арсений прислонил рогатину к стволу дерева и опустился на колени. Достал из-за шиворота серебряный крестик на кожаном ремешке, поднес к губам и зашептал с закрытыми глазами «Богородица дева, благодатная Мария, не оставь…». Закончив молитву, поднялся на ноги и аккуратно, стараясь не издавать лишних звуков, направился вглубь леса.
Вскоре воздух потяжелел, запахи смолы и хвои стали сильнее и ярче. Небо затянуло тучами и закапал мелкий дождь. Такой в деревнях называют «сеногноем» — землю промочить не может, зато проникает в каждую щель, наполняет противной сыростью.
Конец ознакомительного фрагмента.
