Время Ворона

Алексей Третьяков

«Время Ворона» повествует о судьбе молодого трансильванского сакса Мартина, ставшего наемным солдатом Черной армии венгерского короля Матиаша Корвина (Ворона) на фоне бурных событий в Восточной Европе второй половины пятнадцатого столетия. Это история жизни и смерти, любви и дружбы, стали и пороха, пепла и слез, судьбы и свободы выбора. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 2. Боевое крещение

Отряд, в который попала рота Мартина, возглавил венгр-дворянин по имени Янош Фаркаш. Для последующего повествования необходимо пару слов сказать об этом воине.

Этот Фаркаш был типичным мадьярским рыцарем двадцати трех лет от роду, вернее, венгерским дворянином из бедного, но древнего рода. В свое время их род не стал магнатским, ровней знатным Селешам, золотым «змеям» Гараи или яростным «белым волкам» Запольяи, а присягнул не менее древнему и не менее бедному роду «драконьих клыков» Батори. При Яноше Хуньяди и короле Матиаше Батори начали стремительно возвышаться, а значит и Фаркаши. Не зря дед Яноша, старый безногий ворчун Джушдак отправил старшего внука воевать за сеньора в королевские войска. Сам дед потерял обе ноги, сражаясь еще за Сигизмунда против гуситов. Тогда девятнадцатилетний юноша получил ранение из орудия, раздробившей голени так, что их пришлось ампутировать. Но это не помешало Джушдаку заделать своей жене восьмерых детей, воевать еще двадцать лет в седле, потерять двоих сыновей при Варне и самому получить удар копьем от сербского рыцаря из контингента Лазаревича, сражавшегося за турок, и еле унести ноги, которых, в принципе, и не было, оттуда. Дома в Фаркашваре, маленьком замке около австрийского пограничья, он кашлял кровью. Все думали, что помрет, но седого волка это не сломило, и он поправился, правда, на войну он больше не ходил. Отец Яноша, великолепный боец и поэт Имре из Фаркашвара, служил Яношу Хуньяди, был с ним в плену у Влада Дракула, защищал его грудью в битве у Железных врат и во второй битве при Косово. Затем возглавил отчаянную атаку на янычар при Нандорфехерваре, был телохранителем Ласло Хуньяди, а погиб, будучи верен посмертной клятве Яношу Хуньяди и защищая его сына Ласло. Старшего сына Хуньяди обвинили в попытке захвата власти и убийстве Ульриха Цилли — заклятого врага рода Хуньяди. Погиб Имре, отбиваясь от вооруженных людей магната Гараи. Сражался знатно, убил шестерых, пока не рухнул иссеченным и был добит знаменосцем Гараи, худородным дворянином Верешом из Ниша. Это был последний сын Джушдака и осталось пятеро внуков и четыре внучки. Внуков он называл волчьей стаей и с детства натаскивал их на войну. Уже с тринадцати лет каждый из них участвовал в походах, охотах и обороне владений. Так погиб двоюродный брат Яноша, задранный на охоте медведем — четырнадцатилетний парень не совладал с рогатиной и был растерзан косолапым, которого добивать пришлось Яношу. Занятый терзанием тела и ослепший от ярости раненый зверь не заметил паренька с клевцом за спиной, один удар в затылок у сочленения черепа и позвоночника и грозный зверь рухнул на свою добычу. В пятнадцать лет его отдали оруженосцем к Батори, где он пребывал и поныне. Умение охотиться и холодно рассчитывать момент удара очень пригодились Яношу, в частности, во время заданий Батори.

Фаркашу приказали истребить разбойников, перекрывших южные тракты и парализовавших торговлю в это районе. Он устроил засаду для разбойников около придорожной таверны, где шайка отдыхала и кутила, но ошибся в численности противника. Только треть его отряда вступила в бой, остальные были оставлены в резерве. Внезапная атака на пьяных разбойников, спящих или шатающихся праздно по подворью, принесла начальный успех, выбежавшие из трактира были повалены арбалетными болтами. Мартин и другие пехотинцы налегке, без лат только в шлемах и железных перчатках атаковали противника. Он сбил в сторону удар своим немецким вужем и уколол того острием в грудь. Острие вошло в человека, тот ахнул, а Мартин повинуясь науке, полученной от ветеранов, провернул острие с хрустом в груди. Так он впервые убил — быстро, стремительно, машинально, почти без эмоций. Некоторая заминка могла стоить ему жизни, один и разбойников в лохмотьях замахнулся на него цепом, но запрокинулся на спину, хватаясь за глазницу, в которой торчала, оперенная черным пером, стрела. Мартин обернулся и увидел молодого куна, натягивающего композитный лук снова, тот ему слегка подмигнул и улыбнулся — мол, не зевай.

Вокруг люди дрались, кричали и ругались на немецком, венгерском, сербском, валашском языках. Стонали раненые, пленных почти не брали. Мартин видел, как вожак банды — громила в ржавой мятой кирасе — пронзил коротким копьем одного из пехотинцев, а другой солдат в это время крюком глефы подцепил вожака за колено и уронил. Следующим ударом он пригвоздил атамана к земле — острие глефы прошло насквозь. Командир их отряда, Янош Фаркаш получил небольшую рану в руку, но зарубил пятерых бандитов, Мартин помогал раненому в ногу Конраду бинтовать рану. Бой стоил отряду восемь бойцов убитыми и полтора десятка ранеными, разбойников насчитали убитыми тридцать одного и еще шестеро попали в плен. Рыцарь Фаркаш поблагодарил воинов и обещал заупокойную по павшим. Трактирщик вылез из заведения — побитый, голый до пояса и мелкими порезами по всему телу, он был не в себе, его усадили и дали флягу с водой. Путано он пояснил, что тут произошло.

— Неожиданно… Вчера после полудня, а я давеча пополнил… запасы пива и винища… значится так… нагрянули эти и устроили Содом и Гоморру, прости, Господи…… изнасиловали девок-работниц моих, Янку ножом пырнули…… Один говорит «давай ее, пока теплая еще, чо добру пропадать»…Ужаса такого не видел никада……меня резать начали забавы ради…, — тут он зарыдал взахлеб, — За что? Просто так, потому что захотели… не грешил почти, даже пиво не разбавлял никогда и тут… — он схватился за голову и больше не говорил до утра. Солдаты вынесли на руках девок — растрепанных, в рваной одежде и крови. Одна была мертва, кто—то пырнул ее ножом меж ребер, вторая, видно, повредилась умом и только мычала. Бандитов немного допросили, что и как было узнали и избили. Тут же их повесили перед строем на раскидистом дубе, Мартин в деталях и так близко впервые наблюдал повешение — хрип, синеющее лицо, конвульсии и последующее испражнение, он подумал, что лучше быть порубленным на куски, получить стрелу, чем помирать так мучительно и страшно. Своих наемники короля погребли в отдельных могилах, а разбойников оставили местным селянам закопать и обчистить то, что не заметили солдаты. Трофеев было немного, Мартину достались три монеты и кожаный заплечный мешок с припасами — шпиком, связкой чеснока, сухарями и сменным бельем, которое Мартин выбросил. Кто-то снял овечьи шкуры или сапоги с убитых, но то все были ветераны. Молодые солдаты брезговали одеждой с мертвечины. Опытные солдаты обсуждали бой непринужденно, а молодые шли молча и совсем не смеялись. Мартин заметил десятка три гусар в ярких одеждах, за ними понуро шли две лошади без хозяев. Среди них он заметил гусара, спасшего его накануне и помахал ему рукой.

Шедший рядом солдат спросил:

— О чем, малой, думаешь? Убил уже? Не думай много, вот это и есть твоя настоящая работа, и благодари Бога, что ты пережил свой первый бой, — он указал на груду тел разбойников — А это падаль и есть, жили как стерва и сдохли как стерва. Не переживай, малой.

Шеренги маршировали на юго-восток, слева ехали рысью всадники, знаменосец нес впереди прямоугольный флаг с изображением арпадских полос и ворона династии Хуньяди и стяг с черным восстающим вервольфом Яноша Фаркаша. Боевое крещение прошло, но впереди их ждало намного большее испытание их сил и воли.