Розалина снимает сливки

Алексис Холл, 2021

Чтобы выпечка получилась идеальной, необходимо следовать рецепту. Розалина всегда следовала правилам, ну… кроме того момента, когда бросила университет ради ребенка. Теперь ее зарплаты толком ни на что не хватает, а надежда исчезает быстрее, чем печенье, размоченное в чае. Но и в несладкой жизни Розалины намечаются изменения: ее взяли участницей в кулинарное реалити-шоу. Если она получит призовые деньги, то сможет обеспечить дочери жизнь, которую та заслуживает, поэтому Розалина намерена четко следовать инструкциям. Но между ней и желанной победой оказывается слишком много препятствий. Обходительный, хорошо образованный Ален – как раз одно из них. Еще есть Гарри, который заставляет Розалину ставить под сомнение все, во что она верила всю свою жизнь. Розалина боится, что если влюбится в Гарри, то это станет рецептом настоящей катастрофы. В то же время и на съемочной площадке, и в ее личной жизни страсти разгораются все сильнее. Во всей этой суматохе главное не забывать: самая лучшая выпечка готовится с любовью.

Вторая неделя. Пирожки

Пятница

В некотором смысле возвращение на вторую неделю было еще удивительнее, чем приезд на первую. Как только Розалина уехала, Пэтчли Хаус и все, что в нем находилось, стало казаться странно правдоподобным сном. Но теперь она вернулась, и время, которое провела дома — отвозила Амели в школу, ходила на работу, пекла бесконечные пирожки с курицей, — потекло в том же русле. Это означало, что у нее никак не получалось отвлечься от своего выступления на первой неделе. Выступления, на котором она сходила с ума от тщетности происходящего. Еще и приготовила посредственный торт перед всей страной и выставила себя полной дурой перед тем, кто, похоже, был ей интересен. «Три с минусом, Розалина. Старайся лучше. Увидимся после уроков».

Успешно сориентировавшись в общественном транспорте и бросив сумку в номере, она отправилась в беспокойное блуждание по территории. Она не умела строить машину времени из хрустящего теста, замешанного на кипятке, и шоколадного ганаша, который стоило приготовить на прошлой неделе, а значит, ничего не могла поделать с историей о Малави. Но она могла изменить свое отношение. Ведь хоть победа в конкурсе «Пекарские надежды» не превратит ее волшебным образом в квалифицированного кардиохирурга, Корделия и Сент-Джон Палмер учили ее не бросать дело, едва его начав.

И хотя они не одобряют ее участие в реалити-шоу, они, скорее всего, отрекутся от нее, если она вылетит в середине шоу.

Поэтому она должна сосредоточиться. Работать. Стараться изо всех сил. Не отвлекаться на парней. Готовить такую выпечку, которая заставит зрителей, сидящих у экранов, сказать: «Ого, впечатляет для второй недели».

И пока она пробиралась через лесок, примыкавший к дому, чувствовала, что неплохо справляется со своей задачей, настраивая себя на то, чтобы стать опасной и целеустремленной машиной-пекарем. Пока не увидела Алена, который шел в противоположную сторону.

Черт, черт, черт.

К сожалению, спрятаться было негде. На самом деле таких мест, где можно было спрятаться, было много — можно было забраться на дерево или прыгнуть в кучу листьев, но если целью было избежать еще одной неловкой ситуации, то бегство подобно потревоженной белке ей, скорее всего, в этом бы не помогло.

— Ну, что, — сказала она, — привет?

Он одарил ее ухмылкой.

— Розалина.

Они смотрели друг на друга сквозь заросли орляка. И она в очередной раз поразилась тому, насколько Ален был неброско стильным в рубашке, брюках-чинос и, как сегодня, в легком пиджаке, который казался частью образа, а не уступкой вечернему ветерку. Это было похоже на тот момент в конце телепередачи, когда открывают дверь номер три, чтобы показать, что ты могла бы выиграть, если бы не была лживым мешком дерьма.

Она подумала, стоит ли ей снова извиниться. Или это вызовет раздражение. Поэтому открыла рот, чтобы попрощаться, и обнаружила, что извиняется за что-то другое.

— Прости за отца.

— Не стоит. — Он откинул прядь волос, которая выбилась из укладки. — Он явно очень тебя оберегает.

«Оберегает» — не то слово, которым бы выразилась Розалина. Но лучше пусть он думает так, чем поймет, насколько она подвела отца.

— Да. Он… да.

Снова долгое молчание.

— Может быть, прогуляемся? — спросил Ален.

Ладно. Это же хорошо, правда? Не то чтобы она этого ожидала. Или на это надеялась. Ну, не то чтобы особенно.

— Ты… точно этого хочешь?

Он насмешливо поднял бровь.

— Вовсе нет, Розалина-эм-Палмер. Но, может, все-таки пройдемся?

— Вдруг из этого получится еще одно приключение.

— На этот раз с настоящей тобой?

Это было словно увидеть спасательную ветвь или оливковый плот.

— Обещаю.

— Тогда идем. Речка в той стороне.

Она рискнула улыбнуться.

— Ты же не собираешься там со мною расквитаться, правда?

— Не смешно, Розалина. Мне же не двенадцать.

Они прошли вниз по холму, окруженные нежными лиловыми цветами английского сельского вечера, прежде чем Розалина набралась смелости и сказала.

— Тогда я расценю твое нежелание столкнуть меня в реку как хороший знак.

Он посмотрел на нее свысока. Его глаза лукаво заблестели.

— Я не сказал, что не хочу столкнуть. Я сказал, что для этого слишком взрослый.

— А знаешь, что действительно по-взрослому? Называть себя взрослым.

— А знаешь, что еще взрослее? Притворяться, будто ты ездила в Малави, когда на самом деле не ездила.

Она вздрогнула. Но по крайней мере он ее дразнил, а не называл лгуньей.

— То, что ты выводишь меня из себя, означает, что ты уже смирился?

— Может быть. Скажу, когда мы узнаем друг друга лучше.

Розалина не была готова к огромному облегчению, которое нахлынуло на нее. Она не знала, заслужила ли второй шанс, но, черт возьми, хотела им воспользоваться. И да — как раз тогда, когда напомнила себе, что ее приоритетом была выпечка, а не парни. Но разве Анвита не права? Разве не нормально хотеть и того и другого? Ее учили стремиться к высоким целям. И хотя родители не были в восторге от ее нынешней цели, если она сможет выйти из этой ситуации с десятью тысячами долларов, контрактом на издание книги, новой карьерой и архитектором, то все это будет достаточно весомыми галочками в графе «Жизнь удалась».

Только была одна проблема.

— Мне не о чем рассказывать, — призналась она.

— Правда? А мне кажется, что у тебя было довольно насыщенное событиями прошлое.

Выражение «насыщенное событиями» было мягче многих других по этому поводу.

— В самом деле?

— А разве нет? Я знаю, что говорят о быстрых выводах, но мне не верится, что ты с самого начала планировала забеременеть в девятнадцать-двадцать лет.

— Да, не совсем. Я собиралась стать врачом.

Он улыбнулся.

— Значит, ты была опасно близка к истине касательно учебы и без нужды далека касательно путешествия?

— Я же сказала, что запаниковала.

— И призналась, что из тебя плохая лгунья.

— Да, — согласилась она смеясь. — И я не врала.

Наступило молчание. Оно не было комфортным. Но и не настолько ужасным, как потереть глаза руками, которыми чистил чили.

— Итак. — Ален сделал деликатную паузу. Такую, которую Розалина слышала или, скорее, не слышала раньше. — Ты не обязана рассказывать мне то, что не хочешь, но что произошло на самом деле?

Она пожала плечами.

— Ничего такого. Тут нет большой тайны. Девушка, с которой я встречалась, изменила мне, и я вернулась к парню, который мне немного нравился. Мы были вместе какое-то время, но пару раз были неосторожны, потом пару раз повезло, потом повезло меньше. И… да.

— И он просто взял и ушел от тебя?

— Нет, я не Фантина^[3]. В этом плане он поступил правильно. Но никто из нас не хотел брака. И нам казалось, что ради этого все равно не стоит жениться.

— Я не намекал, что твоему отцу надо было выстрелить в него из ружья. Я имею в виду, что нужно учитывать и финансовую сторону вопроса.

— Я получаю алименты. — Она снова пожала плечами. — Он теперь инженер-гидролог, так что они довольно щедрые.

Ален на мгновение задумался, а затем осторожно сказал:

— Как-то несправедливо, что он смог исполнить свою мечту, а ты — нет.

Что ж. Такой разговор невозможно вести, не чувствуя себя отвратительно. Хуже того, люди продолжали находить все новые и новые способы нагонять на нее ужас. Честно говоря, «Увы, твои мечты обернулись прахом» — это лишь иначе сказанное «Ох, бедняжка, твоя жизнь разрушена». Но в случае с Аленом речь шла исключительно о ней и о том, кем она могла бы стать, несмотря на общий принцип, что милые девушки из среднего класса бросают университет, чтобы делать карьеру, а не рожать детей.

Что-то… что бы она ни почувствовала, должно быть, отразилось на ее лице, потому что он остановился и осторожно повернул ее к себе.

— Извини, Розалина, — сказал он. — Я не хотел задеть тебя за живое.

Было слишком сложно. Потому что, несомненно, было больно. Просто она не совсем понимала, откуда исходит эта боль. Она сделала глубокий вдох.

— Нет, все в порядке. Я сделала свой выбор. Я люблю свою дочь и… и… и… вот и все.

— Я понимаю. Но, — он пристально посмотрел на нее, — у тебя, наверно, были… варианты?

Она знала, что за эвфемизм стоял за «вариантами».

— Ты имеешь в виду, почему я не сделала аборт?

В его глазах промелькнуло удивление. Возможно, он не ожидал, что она это скажет. Большинство людей не ожидало.

— Наверно, да.

— Я не захотела. Это не важное политическое заявление, но я не религиозна. В тот момент для меня было правильно… не делать его. Поэтому я не стала.

— А твои родители не сумели… — он махнул рукой, — что-нибудь придумать?

Она невольно засмеялась.

— Что-нибудь придумать? Ты как будто предлагаешь, чтобы парень по имени Джоуи Девять Пальцев сделал мне бетонный макинтош.

— Я скорее имел в виду, что они могли бы присмотреть за ней, а ты бы тем временем вернулась в университет.

Конечно, у них был и такой разговор.

— Ты уже знаком с моим отцом. Ты бы оставил с ним человека, которого любишь больше всего на свете?

— Ты ведь выросла хорошим человеком.

Если не считать работы без карьерного роста, едва оплачиваемых счетов и смутной уверенности в том, что она все испортила, возлагая все надежды на телевизионное шоу по выпечке, то… да.

— «Хороший человек» — это как раз то, кем я стараюсь быть.

Его рот изогнулся так, словно он намекал ей запрыгнуть в его двуколку.

— Ты лучше, чем просто хороший человек. И ты это знаешь.

Это были лишь слова. Явно лишь слова. Но втайне она была рада, что он считал ее такой.

— Спасибо. Ты… тоже вполне хороший.

— Полегче. Такой лестью недолго вскружить мне голову.

Она застенчиво засмеялась.

— Медовоустая дьяволица. Да, я такая.

И он тоже рассмеялся, не так застенчиво.

Разумеется, именно в этот момент Розалина, испытывавшая огромное облегчение от того, что они, похоже, вернули… свое, чем бы оно ни было, запаниковала и попыталась снова все испортить.

— Так… мы… помирились? Значит, между нами… все хорошо?

— Розалина-эм-Палмер, — теперь его глаза говорили: «Выпрыгивай из моей двуколки в какое-нибудь место поинтереснее», — разве «хорошо» — это достаточно?

В ней все затрепетало — по-настоящему, без лжи. И она всем своим видом показала, что готова к поцелую, подняв голову и надеясь.

Но Ален лишь на мгновение взглянул на нее, прежде чем отойти.

— Идем. Если мы в скором времени не доберемся до речки, лучшие волны разберут без нас.

Они пошли дальше. И на этот раз молчание было комфортным. Или настолько комфортным, насколько это возможно, когда пытаешься придумать, что бы такого приятного сказать.

— Расскажи еще что-нибудь о себе, — предложил Ален. — Такое ощущение, что мы много говорим о том, о чем ты обычно не рассказываешь, и очень мало о том, о чем говоришь.

Ладно. Фокус был в том, чтобы не запаниковать и не соврать снова, чтобы прикрыть свою скучность.

— Что ж. Естественно, я люблю выпечку. У меня есть дочь. Ее зовут Амели. Я работаю в магазине канцелярских товаров, это очень интересно. Я пыталась научиться вязать, потому что мне кажется, что это здорово, но так и не нашла времени, чтобы что-нибудь связать.

— Да, я вижу в этом недостаток.

— Это часть материнства. Увлечения ребенка становятся твоими. Так что теперь я довольно много знаю об акулах, балете и космонавтах.

Он весело хмыкнул.

— А что насчет тех лет, когда ты еще не была мамой?

— Боже мой. Я все время училась. И даже научилась играть на скрипке, чтобы мое резюме выглядело более разносторонним.

— Это явно сработало. Ты попала в медицину. Кстати, где ты училась?

Она наморщила нос.

— В Кембридже.

— Ничего себе, как ты любишь переусердствовать!

— Не такой уж он хороший, как кажется. Обычный университет, только более известный.

— Все равно нельзя постоянно работать и совсем не отдыхать. — Последовала короткая пауза. — Ты что-то говорила о своей девушке.

Разве? Она была слишком занята самообвинениями, чтобы это помнить.

— Что? О Лорен? Я до сих пор с ней дружу. Она теперь в браке — но не с той девушкой, с которой мне изменила. В эти выходные она сидит с Амели.

Он одобрительно кивнул.

— Люблю, когда люди поддерживают связь со своими бывшими. Они как друзья с дополнительным бонусом — ты знаешь, как они выглядят голыми.

Они ступили на мост, перекинутый через изгиб реки, взошедшая луна пролила на воду серебристый блеск.

Ален остановился. Он был из тех мужчин, которые особенно хорошо смотрятся в монохромной гамме — с его ростом, легкой надменностью и острыми скулами.

— Я невольно заметил, — сказал он с напускной беззаботностью, — что ты упомянула о бывшей девушке и бывшем парне. Что, как понимаю, означает, что ты интересуешься… как бы сказать… самыми разными людьми?

Как правило, Розалина не любила, когда ее спрашивали об ориентации. Особенно парни, поскольку за этим часто следовало: «Ух ты, как сексуально, и я уверен, что ты находишь это наблюдение чрезвычайно лестным и совсем не фетишистским», или: «Круто, мы с моей девушкой давно хотели попробовать секс втроем». Но Ален подошел к этой теме достаточно осторожно, и ей было приятно подтрунивать над ним.

— О, да, самыми разными. Я встречалась с драматургами, инженерами, бас-гитаристом, адвокатом, флористом…

Он скривил рот.

— Ты же знаешь, что я не об этом.

— Брюнетками, блондинками, рыжими…

— Ладно. — Он поднял руки, будто сдаваясь. — Просто подумал, что было бы вежливо узнать, что я не заигрываю с лесбиянкой.

Прошло уже много времени с тех пор, как кто-либо делал хотя бы смутные шаги в сторону Розалины.

— Я — бисексуалка.

— Значит, по сути, с тобою можно заигрывать?

«Быстрее, Розалина. Ответь так, будто ты не отчаялась».

— Возможно.

Она полуобернулась к нему. Ночь была добра к ним, превращая их маленький кусочек мира — мост, реку и усыпанное звездами небо — в сцену из черно-белого фильма. Воскресная история, где он сильный, а она энергичная, и все заканчивается так, как и должно.

— Очень рад это слышать, — пробормотал Ален.

А потом его рука коснулась ее щеки. Он нежно наклонил ее лицо к своему. Его рот был мягким, теплым и опытным. Это был безупречный первый поцелуй. Осторожный, но с обещанием страсти.

Суббота

— В выпечке вслепую на этой неделе, — сказала Грейс Форсайт, — вы будете работать с апельсинами и лимонами. Вряд ли вы разбогатеете, однако, если все пойдет не так, как надо, можете распрощаться с головой. — Она замолчала, пока конкурсанты обменивались недоуменными взглядами, которые, несомненно, в интернете превратят в мемы с помощью редакторов и gif-мейкеров. — Сегодняшнее испытание — британский вариант американской классики: пирог святого Клемента.

Это звучало вычурно. Как будто какому-то измученному помощнику сказали, что пирог с лимонным безе слишком предсказуем, — а Розалина и впрямь почти его предсказала, пока погружалась в глубины «Скромных пирогов Уилфреда Хани», готовясь ко второй неделе, — и поэтому в рецепт добавили несколько апельсинов и заявили, что это совсем другое блюдо.

Грейс Форсайт радостно захлопала в ладоши.

— У вас всего девяносто минут, так что готовьтесь. Ваше время начинается на счет «три». Три, дорогие.

«Подготовьте основу», — начинался рецепт, словно с афоризма.

Это было просто. Розалина сотни раз готовила основу для бисквита. Она положила пачку масла на сковороду, чтобы оно растаяло, и…

Прошлым вечером она поцеловала Алена.

Нет. Ей не об этом сейчас нужно было думать. Она высыпала пачку крекеров в мешок для выпечки и взяла в руки скалку…

Прошлым вечером она поцеловала Алена.

Черт, нет. Она не такая. Только не после того, как настраивала себя на то, что в конкурсе покажет всю силу Палмеров. Неважно, что Ален целовал ее в лунном свете, она провалила первую неделю, и будь она проклята, если проиграет снова. Пришло время выделиться из толпы. Показать судьям, из чего она сделана. Разорвать этих пекарей на куски.

Ладно. Это чересчур.

Может, лучше сосредоточиться на приготовлении вкусного пирога?

Она раздробила печенье.

* * *

— Как думаешь, — спросила Анвита за обедом с полным ртом залежавшегося сэндвич-ролла, — с Гарри все в порядке?

Розалина не понимала, к чему она ведет.

— В каком смысле «в порядке»?

— Он ни с кем не разговаривает. Я, конечно, люблю брутальных молчунов, но он какой-то слишком брутальный и слишком молчаливый.

— Не-е, он разговорчивый, — отозвался Рики. — Болеет за «Шпоры», но нельзя же его за это винить.

— Знаешь, — Анвита разочарованно на него посмотрела, — я думала, это миф, что мужчины могут разговаривать только о футболе.

— Я виделся с ним всего дважды. О чем еще мне с ним говорить? О своих чувствах?

— О выпечке? — предложила Розалина. — Вы ведь оба участвуете в кулинарном шоу.

Рики пожал плечами.

— И нам до смерти надоело это обсуждать.

— Короче. — Анвита развернулась к Розалине, как пушка на военном корабле. — Ты должна пойти и попросить его сесть к нам.

Она вытаращила глаза.

— А почему я? Я даже не знаю, как получается офсайд.

— Ну, он говорил с тобой на прошлой неделе. Добровольно. И больше десяти секунд.

Да, но в основном это были попытки остановить казавшийся бесконечным поток чая.

— Это из-за того, что ты в самом деле беспокоишься о нем? Или потому что он тебе нравится?

— А ты меня в этом винишь? — Анвита бросила тоскливый взгляд через плечо на место, где сидел Гарри. — Он такой грустный и… и… мускулистый.

— Вряд ли он грустит. По-моему, просто ест сэндвич.

— Честно говоря, — отозвался Рики, — я ел эти сэндвич-роллы, и мне от них становилось грустно.

— Знаешь, — это был самый твердый голос Розалины, который, признаться, не был особенно твердым, — мне не совсем удобно просить мужчину присоединиться к нам, чтобы ты могла любоваться им с более удобного расстояния.

Анвита выглядела потрясенной.

— Это нечестно. Я хочу, чтобы ты попросила его присоединиться к нам, чтобы мы обе могли любоваться им с более удобного расстояния.

— Я не заинтересована в том, чтобы пялиться на Гарри, — настаивала Розалина. Это была не совсем правда.

— Если бы мы с ним говорили о ком-то из вас, — у Рики было выражение лица «не знаю, сексизм ли это», которое иногда появляется у мужчин, когда им приходится говорить о гендере, — то это было бы нехорошо.

Расправив плечи, Анвита поправила очки — на этой неделе это были розовые «кошачьи глазки».

— А что, можешь смотреть на меня в любое время. На самом деле я даже требую. Пялься на меня.

— Моя мама дала бы за это подзатыльник.

— А моя мама, — возразила Анвита, — сказала бы, что я делаю важное постфеминистское заявление и осознаю свою сексуальность. Поэтому важно, чтобы мы с Розалиной могли говорить о том, какой Гарри сочный жеребец.

Негромкие препирательства нежно умиляли Розалину, но это привлекло ее внимание.

— Ладно, два момента. Во-первых, «сочный жеребец» звучит откровенно мерзко. Как будто это губка, которую ветеринар использует для искусственного осеменения лошадей. И, во-вторых, вряд ли Гарри из тех мужчин, которых стоит поощрять. Потому что наверняка его мама не стала бы давать ему подзатыльник за то, что он на тебя пялится.

Последовало молчание.

— Неужели он настолько плохо с тобою себя вел? — поинтересовалась Анвита.

— Не… не совсем. Но когда изо рта парня то и дело вылетает «милая», «чика», «девочка», понимаешь, что это за тип.

— И почему с красавчиками всегда такая проблема? — Анвита тяжело вздохнула.

— Потому что они красавчики и им не надо стараться.

— Эй, — возразил Рики. — Я красавчик, и я стараюсь.

Розалина к тому времени уже чувствовала себя несколько виноватой. Она не хотела делать из Гарри урода. Просто… человека с определенным прошлым и определенным набором ценностей. А учитывая, сколько слухов здесь ходило, она рисковала нечаянно пустить слух, что он — извращенец, и тогда никто не станет с ним разговаривать до конца сезона.

— Я… я, наверно, к нему несправедлива. Уверена, что Гарри — милый парень. Пойду спрошу, не хочет ли он пересесть к нам.

Во время короткой прогулки по газону Розалина воспользовалась возможностью присмотреться к другим участникам конкурса — честно говоря, она присматривалась к Алену. Она заметила его на скамейке рядом с Джози, видимо, в разгар оживленной беседы. Что было прекрасно. Это, безусловно, было прекрасно. Она не претендовала на его время или внимание, да и не стремилась с ним заговорить.

Но почему он сам этого не сделал? Не подошел. Не поздоровался. Не сделал ничего.

Да, ей не хватало практики. Но ведь у нее все равно получилось… хорошо? Ведь хорошо?

А еще плохо показывать чувства невовремя. На ТВ-шоу были другие конкурсанты и персонал. Они очень разозлятся, если увидят, что между ними что-то есть. Если между ними действительно что-то было.

Может быть, между ними был только поцелуй.

Или Ален был тактичен и старался не создавать поводов для сплетен.

Или губы Розалины случайно дали понять, что она хочет, чтобы он отвалил и никогда больше с ней не разговаривал.

— Ты в порядке, друг? — спросил Гарри, давая Розалине понять, что она стоит над ним дольше, чем собиралась.

— Что? Да. Я хотела сказать… — Она вдруг почувствовала, что снова оказалась в средней школе и говорит мальчику, что у нее есть подруга, которой он нравится, и надеется, что он не подумает, что эта «подруга» — это «она». — Эм…

Он поморщился. Как и следовало ожидать.

— Слушай, хотел спросить, я ведь не расстроил тебя в тот день?

— Расстроил меня? — повторила она, слегка ошеломленная.

— Да. Из-за имени. И из-за «милой». И из-за «девочки». И из-за «красотки». — Ей показалось, что он покраснел. — Просто не хочу, чтобы ты считала меня придурком.

Если честно, она вообще не привыкла думать о таких парнях, как Гарри.

— Нет. Вовсе нет.

— Отлично. Я просто, ну, это самое, уточняю. — Он вздохнул, что, к удивлению Розалины, значило «мне полегчало», а не «ты за это поплатишься».

— Потому что, — продолжил он, — иногда я что-нибудь ляпну, а потом думаю: «Господи, Гарри, ты полный кретин», и эта мысль не дает покоя.

Розалина бросила на него любопытный взгляд. Она привыкла, что ее постоянно парализует возможность неодобрения людей. Но о чем беспокоиться Гарри? Он симпатичный парень, который живет в мире приятелей, пабов и женщин, которые не возражают против того, чтобы их называли милыми.

— Мне кажется, многие про себя так думают. Только, скорее всего, без «кретина».

— Ладно. Хорошо. — Он на секунду замолчал, наверно, размышляя насчет «кретина» — странный вышел образ. — Спасибо, друг.

Розалина подозревала, что будет жалеть, что спросила, но ничего не могла с собой поделать.

— А почему ты внезапно стал звать меня «другом»?

— Ты сказала, что я не стал бы звать тебя милой, если бы ты была парнем. Я подумал над этим, и, знаешь, ты права. И либо так, либо начать звать своих друзей «милыми», а они явно начнут на меня коситься.

Она не могла понять, победила или проиграла.

— Наверно, это вполне справедливо.

— Кстати, ты хорошо постаралась на прошлой неделе. Все сделала правильно.

— Спасибо. Ты справился…

— Довольно средне, — добавил он с сожалением. — Мой шоколад не застыл, а украшения растаяли. Вечно с ними проблемы, скажи?

— Ну, время еще есть.

Он кивнул.

— С нетерпением жду завтра. Люблю хорошие пироги. Но как только мы оказываемся в бальном зале, какой-нибудь парень с камерой подходит и спрашивает: «Что ты делаешь, Гарри?», а я отвечаю: «Готовлю пирог, разве не видно?» А потом он говорит: «Можешь повторить еще раз, как будто не отвечаешь на вопрос?» Это так глупо.

Это вызвало у нее смех. Потому что, если разобраться, это и впрямь было глупо.

— Ладненько. — Он неожиданно ей улыбнулся. — Не смею задерживать, друг.

— Вообще-то… — Ох, и зачем она на это согласилась? Это было глупо, ужасно и даже снисходительно. — Анвита хотела спросить, все ли у тебя в порядке? Ты один. Здесь. Сам по себе. И я тоже. Если только тебя это не раздражает. Но если что, это была ее идея. Правда.

Он посмотрел на нее своими карими большими растерянными глазами.

— Я в порядке, спасибо. Просто обедаю. Думаю, насколько сильно испортил начинку.

— Мне кажется, мы все ее испортили и теперь об этом думаем. — Слова продолжали сыпаться из Розалины вопреки ее воле. — Мы заметили, что ты обычно держишься в стороне. И не знаем, это твой выбор, или ты нас терпеть не можешь, или решил, будто мы тебя ненавидим, или, может, у тебя аллергия на скамейки для пикников, или… по какой-то другой причине.

— Ничего я такого не думаю. — Он засмущался сильнее. — Я решил, что у вас свои дела, и не хотел вам мешать.

— Ничего особенного. Скорее, это из-за… стола.

Он перевел взгляд с нее на стол, встревоженно нахмурив брови.

— Проблема в том, что я плохо умею общаться с несколькими людьми одновременно.

— А разве кто-то умеет?

— Ну… да. Мой приятель Терри всегда вытаскивает меня во всякие компании и постоянно говорит: «Эй, Гарри, что ты делаешь в углу, почему ни с кем не разговариваешь? Это Джим и Бренда, я с ними только что познакомился». Не знаю, как он это делает.

— Ясно, но ведь это Рики, Анвита и я. Ты с нами уже знаком.

— Но не общался со всеми вами сразу.

— Ой, идем. — Она протянула руку, и после минутного колебания он взял ее, позволив поднять себя. Его ладонь была теплой и мозолистой, и осознание того, что она отчасти оценила это, заставило ее почувствовать себя леди Чаттерлей.

— Все будет хорошо. Тебе не нужно ничего говорить, если не хочешь.

— Так в этом-то и проблема, а? Потому что в голове звучит голос: «Почему ты ничего не говоришь, почему ты ничего не говоришь, почему ты ничего не говоришь?»

Она лукаво посмотрела на него.

— Мне кажется, ты раздуваешь из мухи слона.

— Да. Наверно.

Они вернулись к группе. Гарри слегка волочил ноги, как заключенный, идущий на гильотину, или как ребенок к стоматологу.

— Хэй, — сказала Розалина с легким придыханием. — Я вернулась с Гарри.

Он сел рядом с Рики.

— Как дела, канонир?

Последовало долгое молчание.

— Извини. — Анвита бросила на Гарри потрясенный взгляд. — Это какое-то расистское оскорбление?

Гарри выглядел искренне потрясенным.

— Что? Нет. Канонир? Вулидж? Арс?

— Фанат «Арсенала», — объяснил Рики. — Что сказать? Люблю команды-победители.

— Есть вещи поважнее, чем победа, приятель. — В голосе Гарри звучала непривычная уверенность.

— В соревновательном спорте?

Гарри пожал плечами.

— Главное — преданность. Ощущать себя частью чего-то.

— Мне очень нравится, — перебила Анвита, — эта скучная беседа о спорте, в который я не играю, не смотрю и которым не интересуюсь.

— Прости, милая… э… друг… Анвита. — Гарри потянулся за несуществующей пинтой, а затем поспешно сложил руки на столе. — Как поживает твоя бабуля?

— Рада, что я участвую в шоу. Ей очень трудно не делиться этим со своими подругами.

— Да, моей тоже. Я такой: «Нет, ба. Я в контракте подпись свою поставил. Нельзя рассказывать. Даже Шейле с клуба лото».

Рики скомкал свою салфетку поверх бумажной тарелки и поставил на нее полупустую бутылку с водой, чтобы все не разлетелось.

— Моя мама слишком хорошо меня знает. Она меня очень поддерживает, но уверена, что я вылечу на третьей неделе.

В этот момент Розалина поняла, что она единственная, кто не внес свою лепту.

— Мои родители не особо любят реалити-шоу. Но Амели в восторге. Конечно, ей всего восемь, а я ее мама. Поэтому она до сих пор радуется, когда видит меня на камере видеонаблюдения в магазине.

В глазах Анвиты снова появился опасный, заинтересованный блеск.

— И твоим родителям совсем все равно?

Ответ на этот вопрос был сложным, и Розалина не знала, сможет ли сформулировать ответ, не говоря уже о том, чтобы поделиться им.

— Нет, им не все равно. Но не в хорошем смысле.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Гарри. — Я даже не стал рассказывать об этом своим приятелям. Они бы просто охренели. Они все равно охренеют, но так, по крайней мере, мне не придется терпеть это несколько раз.

— Совет профессионала, — толкнул его локтем Рики, — скажи им, что выпечка привлекает девушек.

— Не там, где я живу.

— Ты работаешь не на ту публику, приятель. Поехали со мною в универ. Там тебя будут считать чувственным.

— Я передумала, — голос Анвиты прозвучал резко. — Пожалуйста, вернитесь к разговору о футболе.

* * *

Хотя режим съемок, ожидания съемок и ожидания уже стал ее второй натурой, Розалина не была уверена, что когда-нибудь привыкнет к судейству.

— Вполне достойно, — объявила Марианна Вулверкот, препарируя пирог Розалины с безжалостным энтузиазмом врача из фильма про медицину. — Но ничего особенного.

Ура. Ее спасла посредственность.

Опять.

Такими темпами выпечка образует ей новую дырку в заднице.

У Анвиты и Алена получилось превосходно. Флориан не дал начинке остыть перед тем, как выложить ее на основу, поэтому его выпечка стала кашей. А Рики, к удивлению всех, кроме самого себя, каким-то образом создал идеальное воплощение пирога, о котором ничего не знал.

— Понятия не имею, что произошло, — сказал он в своем интервью. — Никогда не слышал об этом пироге, никогда не видел, никогда не ел. Я понятия не имел, что делал. Но, наверно, это принесло свои плоды. Потому что я выиграл.

В отличие от него Флориан приуныл.

— Что ж, это была банальная ошибка с большими последствиями. На самом деле я плохо это воспринял. Я совсем не привык быть в жопе. Боже, а такое можно говорить по телевидению?

В своем интервью Розалина пробормотала: «Думаю, все прошло хорошо» шестью разными способами, стараясь не казаться совсем расстроенной, потому что у нее не было на то серьезных причин. Если предположить, что завтра она не облажается, или если у Флориана не все получится, ей ничего не угрожает. Но ей удалось доказать лишь то, что она не настолько плоха, чтобы ее исключили сразу. А это совсем не то же самое, что быть достойной победы.

— Ты в порядке, друг? — спросил Гарри, который тоже только что закончил говорить, что, по его мнению, все прошло нормально, но по крайней мере у него была возможность сказать это перед рододендроном.

Она вздохнула.

— Да. Мне не на что жаловаться, но я надеялась, что справлюсь лучше.

— Да, ты не выиграла. Но и не проиграла. — Засунув руки в карманы, он слегка ссутулился. — С такой стабильностью ты попадешь в полуфинал.

— Как скучная участница, которую так и не смогли выгнать.

Он одарил ее милой улыбкой.

— Эй, это ведь моя стратегия.

— Если уж на то пошло, — сказала ему Розалина, смеясь, — вряд ли тебя будут вспоминать как посредственность.

— Почему? А как, по-твоему, будут?

На это не было хорошего ответа. Хоть она и была рада игриво намекнуть, что его будут помнить как «горячего парня», она никак не могла сказать ему это в лицо.

— Спроси Анвиту.

Он стал забавно встревоженным.

— Теперь уж и не знаю, надо ли мне это.

— Нет, она… — В этот момент она увидела Алена, который выходил из гостиницы, и впервые за день смотрел на что-то, кроме своего рабочего места. На самом деле он смотрел на нее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Мать Козетты из мюзикла «Отверженные» по мотивам романа В. Гюго. Забеременела от богатого студента, который ее бросил. Была вынуждена заняться проституцией. Прим. перев.