Седьмая вода

Алена Валентиновна Нефедова, 2016

Она: «Я чуть не влюбилась в него с первого взгляда. Он практически возненавидел меня с первой встречи. Мой сводный брат – худший кошмар наяву. Такой красивый. И такой жестокий». Он: «Я не успел оглянуться, как сводная сестрица из неказистой девчонки-лягушонки превратилась в Царевну. Нет, Королевну. Мою Снежную, чтоб ее, погибель. Такую прекрасную. И такую холодную. Но я-то знаю, что под этой ледяной маской бурлит вулкан. Я сам его когда-то разбудил. И теперь горю и плавлюсь в этой лаве». Содержит нецензурную брань.

Глава 6

Арсений

— Сурово катаешь, — неодобрительно протянул Шон, приняв кайт и подойдя ко мне, как только отхлынула толпа восторженных зрителей, девяносто процентов которых наверняка в глубине души считали меня психом. — Только ты, болезный, скажи мне, неразумному, ты дедмена мочил с какого переляка? На такой-то волне? Али смерти не боишься?

Я только скупо улыбнулся, обшаривая глазами пляжик и окрестные скальные выступы. Говорить правду я был не готов, а вранье Шон просечет сразу. Так что в ситуации промолчать или рискнуть оскорбить друга ложью я выбрал первое. Он поймет.

— Шон, мила-а-ай, да ты, по ходу, волновался за меня? Помнится мне, ты на высокий штиль только по нервяку сползаешь, — криво ухмыльнулся я, переключая разговор на него и отстегивая трапецию.

— А ты как стартовал-то? Опять с колеса? — Шон все понял и переключился.

— Не, я, конечно, суровый кайтер, но мозг у меня пока что еще имеется. Мне отец подкинул. Мы вместе приехали, — мотнул я головой в сторону стихийной парковки.

— О, дядько Максимум здесь? А мы его не видели, — стал озираться Шон, выискивая в толпе отца.

— Он уехал. Подкинул, посмотрел, как я начну, и уехал. Ему в больницу надо. — Не знаю почему, но последние слова прозвучали глуше, хоть я всячески и старался не выдавать эмоций.

— Как она? Не лучше?

— Да пока… так же. Слушай, — сворачивая стропы и продолжая нервно оглядываться по сторонам, решил все же спросить я, — ты здесь сегодня чужаков не видел?

Шон с недоумением взглянул на меня, заставляя прочувствовать, как, наверное, странно я выгляжу — непривычно взбудораженным. Мне оставалось надеяться, что он отнесет это к отходнякам после каталки.

— Не вкурил. Каких чужаков?

— Ну-у-у, не знаю, посторонних, не наших, зрителей левых не заметил? — Я еще раз ощупал взглядом окрестные скалы.

— Седой, ты перекатал? Что-то тебя как будто подколбашивает. — «Знал бы ты, до какой степени! Вон уже конкретные глюки посещают с мотыляющимися на ветру золотыми волосами». — Ты, типа, не знаешь, что если о твоей каталке заранее узнают твои фанаты, они куда угодно припираются. Может, кто и был из чужих, я не особо смотрел по сторонам. Зевал больше. Меня сегодня ночью Рыж укатала в хлам, — с непонятной гордостью проворчал Шон.

— Э-э-э… мужик, с каких это пор ты стал делиться такими интимными подробностями? — слегка толкнул я друга плечом.

— Седой, дебил, я не про это, — беззлобно промычал Шон, позевывая в кулак. — У нее сегодня вообще непонятный приход случился — ей нужны были одновременно сок из сельдерея, шпината и мяты, аутентичный ирландский, ирландский, Карл! фильмец — «Шоб взрыднуть и поржать», как она его описала, и массаж стоп. Но обязательно, мать его, на гостовской детской присыпке, нас на Джонсонс Бейби тошнит, понимаешь. Так что, если нужен шпинат и гостовская детская присыпка, обращайся без стеснения, я теперь готов поделиться.

Я не смог сдержать смех, поражаясь, как он совершенно невозмутимо и даже сдержанно радостно говорит о, на мой взгляд, жутко раздражающих вещах. Нет, я слышал и неоднократно, что мужикам реально жизнь не в кайф, когда их половины беременны. Но вот почему-то Шон не выглядел ни несчастным, ни даже сколько-нибудь недовольным. Скорее уж — наоборот. М-да, мне пока этого не понять, да и пытаться я не собираюсь. Эта шкурка не по мне. Вот ближайшие лет десять уж точно.

— Решил уже, где рожать будете? — однако решил я поддержать тему.

— Да в Краснодар повезу, уже практически договорился. Осталось только эту свинину упертую убедить. Ей, видишь ли, приперлось, что она должна рожать дома в воду. Я ни в какую без врачей. А она мне, мол, где те врачи были сотни лет назад. И как это, мол, человечество без них умудрялось прекрасно плодиться и размножаться? И хоть ты выспись на ней! Так я ж на нее сейчас и рыкнуть-то не могу. Губки скукожит, лапку на пузико сложит, гладит его и зыркает зенками своими. Манипуляторша, млин, — Шон нахмурился, но не раздраженно, а, скорее, раздосадовано.

— Как это дома в воду? А аппаратура, а стерильность, что там еще? — недоуменно воззрился я на приятеля.

— Так ото ж. Но ей же что как втемяшится в бошку — хрен легче вывести, чем ее переубедить, — обреченно махнул рукой Шон. — У нас кума так рожала пару лет назад. А ее на помощь звали. Так она на следующий день как вернулась, так все. Хана. Сказала, если хочу второго, то рожать она будет только так. И Секта еще эта…

— Какая секта? — встревоженно переспросил, аж подзависая.

— Да это я так Анюту дразню, акушерку, которая как раз роды в воду принимает. У нее у самой пятеро, и она всех так и рожала, с мужем, дома. А одного вообще в море. А они же давно знакомы, дружат, на девичники вечно собираются. Как, блин, засядут — ржач до полночи стоит, аж стекла дрожат. Кобылицы, ей-богу. Вот эта Анюта ей в уши и дует. Давай, мол, я тебя подготовлю, дышать научу, молиться, поститься и прочая ересь. А моя ж продвинутая. Вон, с Плодожоркой неделями на фруктах сидят — типа, готовятся.

Из пояснений я мало что, если честно, понял, кроме одного. Бедному Шону приходится в одиночку противостоять хорошо организованной идейной бабской банде, а это реальная жесть. Да уж, на его место я точно не хочу и не захочу никогда. Аминь!

— Ну так и разрешил бы. Да и сам проконтролировал, если что. — Ну, а что тут еще скажешь? Со стихией можно заигрывать и подстраиваться, можно даже попробовать направить в нужное русло, а не бороться. Ну, мне так кажется.

— Сен, когда Рыжа рожала Настену в роддоме, я уехал оттуда, забыв на тротуаре все ее вещи и с открытым багажником — и это на Ниве! А вместо дома поперся к ее родокам в деревню. Просто реально паморочный был. Мне тесть хреновуху наливает, а она в меня как вода проваливается и не берет ни разу. Какой контролировать? Среди моих высших образований, знаешь ли, нет ни одного с медицинским уклоном. Не. За недельку до срока отвезу в краевую, вот пускай там дожидается и рожает. — Шон сделал решительное лицо и даже кулаки сжал, будто давал сам себе жесткую установку, но потом снова расслабился и заулыбался.

Как-то совершенно неожиданно вспомнилось, как они выглядели втроем: Рыж, Шон и их Настена. Как говорили, прикасались, смотрели, излучая в окружающий мир энергию взаимного тепла и… счастья? Да, я хронический одиночка и на самом деле не желаю ни с кем сближаться, не вижу для этого ни единой разумной причины. Длительные отношения, подразумевающие подстраиваться под другого человека, а тем более семья и дети, это точно не мое… Но вот глядя на них вместе, я начинал переживать нечто, похожее на зависть. Нет, не черную, типа — хочу себе это забрать, нет. Скорее уж в каком-то сопливом ключе типа — ах, если бы… Смех один, короче, вообще не про меня, но в груди от этого болело.

— Счастливец ты, Шон. Небось сам еще не понимаешь, какой же ты счастливый засранец, — отвернулся от улыбающегося друга я.

Нет. Наверное, мне просто померещилось. И куртка просто похожа на Маринкину. Да и волосы эти. Мало, что ли, девиц с длинными патлами? Откуда ей здесь взяться-то? За эти дни я ни разу не слышал, чтобы она выходила из своей комнаты раньше девяти утра. А сейчас, поди, еще восьми нет. Да и ветрюган раздул. Отвыкла она в своей столице от ветра, от ранних прогулок на море, от дома. И от меня вот тоже отвыкла. Осмелела. Изменилась. Да ни хрена подобного! Прежней и осталась! Че-е-ерт. Кулаки сжались так, что даже от коротко остриженных ногтей на ладонях отпечатались явные следы. Какого хрена! Пять лет уже прошло! Столько баб перетаскал в постель! Что за… Почему, стоит только подумать о ней, и в башке фосфорными бомбами взрываются картинки ее запрокинутой головы, тяжелого водопада волос, сводящих меня с ума своим запахом, испуганно распахнутых глаз и одинокой слезинки, скатившейся после того, как я… Нет! Придурок чокнутый! Не смей думать об этом! Гидрик вообще ни разу не скроет того, что нижняя часть тела явно настроена на йи-х-ха-а-а! Даже надетые сверху просторные шорты всего не замаскируют. Если сейчас к Шону подойдет Рыж, блин, стремно будет. Ваще не комильфо.

— Седенький, если бы я была твоей старшей сестрой, то я бы прям щаз, прям на глазах у изумленной публики сняла бы тебе штаны и набила морду. Ты знаешь, что мне пугаться нельзя? — раздался обманчиво ласковый голосок.

Во, помяни ее. Вон уже и катится, колобочек. Я невольно улыбнулся, наблюдая за тем, как аккуратно переступает маленькими шажочками по влажной гальке приближающаяся женщина и как подхватился только что бурчавший на нее Шон, цапнув ее ладошки сразу обеими руками. Нет, все-таки эта пара меня по-детски умиляла. Такой серьезный и спокойный Шон, чье чувство юмора мог переварить не всякий интеллект, и такая шебутная, громкая, яркая Рыж. Она и вправду была всеобщей старшей сестрой: вытереть сопли, слюни, обработать раны, напоить чаем, накормить, уложить спать, загасить на корню даже нетрезвый спор, развести костер на песке и принять кайт, поддержать и приободрить, порадоваться их успехам — у нее хватало времени и желания на всех в нашей не самой маленькой тусовке. Она всегда была в хорошем настроении и всем была рада. Но при взгляде на мужа ее улыбка становилась еще нежнее, глаза сияли еще ярче, и эту их абсолютную и безусловную любовь, казалось, можно потрогать руками. Вот, опять со мной происходит эта сопливая ерунда, от которой рождается чувство тоски.

— Это было нереально кру-у-уто. Нереально круто и так же божественно суро-о-ово, — с придыханием пропела Рыж, встав на цыпочки, чтобы чмокнуть, и я охотно наклонился, подставляясь ей. — Это был самый офигенский дедмен, виденный мною в этой жизни!

— Привет, Матушка Гусыня. Как твой Гусенок? В футбик играет? — Я наклонился, прислонил ухо к круглому животику и замер на несколько секунд в неудобной позе.

Рыж, поглаживая пузеню, засмеялась:

— О, прямо в ухо твое толкается. Он у нас так только на кайтеров реагирует. Видать, чует хороших людей. А, вот еще на вчерашнюю Русалку так же среагировал.

— Какую русалку? — удивленно взглянул на друга, выпрямляясь и приобнимая Рыж за плечи.

— Да мы тут вчера термик караулили. Но он только Машку Плодожорку потянул, и то на двенашке. А по скалам девушка красивая гуляла. Прям в твой «Грот» и пригуляла. А там мы сидим. В засаде. На нее Геша стойку такую сделал — что твой ирландский сеттер на утку. Аж извелся весь, что она отказалась прийти сегодня на твое шоу одиночки. Говорит, не девушка — мечта. И умница, и красавица, и воспитанная, и не наглая…

— И откуда такая мечта мечтательная? Из приезжих, отдыхающих? — На самом деле не интересовала меня эта Русалка, но болтовня Рыж — замечательное отвлекающее средство.

— Да ты знаешь, странно как-то. Говор у нее практически наш — южный, мягкий. И тропки местные знает, и в городе хорошо ориентируется. Но сказала, что здесь то ли давно жила, то ли недавно вернулась.

Бу-у-ум! В голову словно прилетел невесть откуда взявшийся шар для боулинга, вышибая все мысли, кроме быстро растущего гнева.

— А Геша что же, заценил прям так сразу? — резко осипшим голосом спросил я, внезапно ощущая, что лицо свело в оскале вместо недавней улыбки.

— Эх, у нашего Гешеньки нос не дорос на таких девочек заглядываться, не по Сеньке шапка. А вот тебе бы такая сурьезная невеста не помешала. А то совсем ты от рук отбился, а я одна не справляюсь, — невинно хлопая глазищами и нарочито высматривая что-то в небе, заявила Рыж.

— И где, собственно, этот сам счастливец-страдалец в одном лице? — Я оглядел пляж теперь уже в поисках Геши.

— Да кто ж его знает, — пожал плечами Шон. — Рассосался куда-то. Такая толпа тут была, разве поймешь, кто куда делся.

Стало неожиданно жарко, и весь кайф и умиротворение, наполнившие тело после каталки, исчезли. Впечатление и так было подпорчено потерей концентрации, когда меня посетило видение до боли знакомых волос, терзаемых штормовым ветром в отдалении. Что ж мне покоя даже в море от этой занозы нет!

— Эй, Седенький, ты никак оглох у нас? — Рыж ткнула пальцем меня в бицепс, вынуждая обратить на нее внимание. — По чаю, говорю?

— А? — Я секунду пялился на нее, будто не знал ответа на этот простой вопрос. — Нет. У меня… встреча… деловая. Срочная. А я, дурень, забыл совсем. Мне бежать надо.

Я понимал, что собираю снарягу чересчур уж торопливо, на грани небрежности, чем притягиваю к себе полный недоумения взгляд Шона, но замедлиться сейчас все равно не выйдет. К тому же, зная Рыж, просто уверен, что если дам ей больше времени, она вцепится в меня с расспросами, уж больно ехидно сверкали ее хитрые глазки. Так, словно меня уже готовы были поставить к стенке и расстрелять снарядами ее неуемного любопытства. А отвечать ни на один из вопросов я и себе-то не был готов, не то что этому кучерявому дознавателю-мозговыносителю.

— Вот говорю же я, жениться ему пора! — проникновенно посмотрела Рыж на мужа, как будто решение данного вопроса было полностью в его власти. — А то посмотри — совсем плохой стал. Провалы в памяти, руки трясутся. Если так и дальше пойдет, лучшим подарком на свадьбу будет годовой запас виагры.

Шон сдавленно хмыкнул, но оставил слова жены без комментариев, за что я ему был искренне благодарен. Рыж за язык только потяни.

— Все! — сказал я, закончив сборы. — Увидимся!

Я практически помчался к машине.

— Эй, Седой, а это тебе, значит, больше без надобности? — поднял с гальки Шон мою трапецию.

— Спасибо. — Я вернулся и, пожав другу руку, поспешил уйти. Но все равно услышал «шепот» Рыж:

— Ну вот видишь! Говорю я тебе, пора его пристраивать в добрые ручки!

Схватив в машине телефон, я увидел несколько пропущенных с рабочих номеров, но пока проигнорировал их и набрал номер Василисы, который довольно бесчестным образом добыл в отцовском гаджете. Гудки шли, пока не включился автоответчик, выводя меня из себя. Хотя, если честно, я особо не знал, что буду говорить, когда она ответит. Как вариант спрошу — не проводит ли она время интимненько с так своевременно исчезнувшим Гешей? Ага, просто гениально, особенно если окажется, что все это мои домысли, глюки и куча совпадений, и пресловутая Русалка к моей Василисе Прекрасной не имеет никакого отношения. Нет, прямо какой-то идиотизм вытанцовывается вокруг меня: Русалки, Василисы Прекрасные, Снежные Королевы… И я в двух шагах от того, чтобы стать сказочным дураком с эпичными тараканами в башке. Вот прямо ржал бы без остановки, если бы не злился непонятно на что до одури.

Уговаривая себя оставить в покое телефон, я, тем не менее, еще дважды набрал Васькин номер, лишь для того, чтобы в середине второго вызова получить сообщение от механической тетки, что абонент выключен. И от злости аж в глазах потемнело. Вот, значит, как?! Не хотим разговаривать? И плевать, что она не знает, что это я ей звоню. Что? Так занята, что трудно ответить?

Спустя час я уже сидел у себя в кабинете и ничего не мог поделать с мрачным настроением и вспышками злости оттого, что каждый новый входящий звонок был не от этой занозы. Ощущая себя натуральным идиотом и мазохистом, представлял, как они гуляют где-нибудь по набережной с Гешей, и он из кожи вон лезет, чтобы заставить ее смеяться. Или, скорее уж, в такую погоду сидят в уютной кафешке, и этот чертов везунчик поет ей вдохновенно о каталках и веселой жизни нашей тусовки, о работе своей, где он герой и спасает жизни. Что, кстати, правда. Ей все это реально может быть интересно? А вдруг совсем скоро я увижу Василису на берегу, в толпе собственных друзей, а Геша будет обнимать ее за плечи, лыбясь, как самый счастливый придурок в жизни, пока она будет смеяться и сверкать своими зеленющими глазами. И если так и будет, то разве меня нового, такого, каким, мне казалось, я стал за последние годы, не должно это радовать? Геша — отличный парень. Умный, добрый, заботливый, честный. Не лентяй, не гуляка, на такого можно опереться. Если у них срастется, то он уж точно будет лучше для Василисы, чем этот лощеный красавчик столичный. К тому же и жить бы она тогда тут осела, и я смог бы ее видеть, и, если мне покажется что-то не так и не дай боже Геша накосячит, я тут же… Да какого же хре-е-ена-а-а! Что я тут же? Что? Приду и, мать его, спасу мою Царевну-лягушку, как в гребаной сказке? Да какой смысл себе так вдохновенно врать? У меня даже от мрачной фантазии, что на моих глазах к Ваське кто-то будет просто прикасаться, вкладывая в простой жест всю возможную только между двумя интимность, нутро узлом сворачивало. Так и накрывало желание что-то разрушить. Это было иррационально и запутывало все еще больше, ломая мою решимость разобраться уже во всем этом раз и навсегда. Я ведь всегда, с самой юности знал, что Василиса не для меня и что желать того, о чем вопило мое тело рядом с ней, не просто запретно и порочно. Ради бога, это были не те доводы, что могли остановить меня, особенно тогда. Скорее уж, любой запрет работал как вызов. Но каким бы жестоким и испорченным придурком я ни был, даже тогда я отчетливо осознавал, что навязывать себя Василисе будет совершенно подло с моей стороны. Да и что во мне было (и есть сейчас) такого, что можно предложить такой, как она? Да, я больше не тот хам, отравлявший ей жизнь только потому, что бесился от понимания, что она слишком хороша для меня. Нет, я ни тогда, ни сейчас не страдал неуверенностью в себе. Уж чего-чего, а этого добра во мне всегда было на троих. Просто я точно знал, что Василиса — это та территория, с которой, если ступлю, обратной дороги не будет. Если причалю к этому берегу, то уже с концами, навсегда. Это не мои однодневные интрижки и даже не скоротечные романы, в которые ни я, ни мои партнерши практически не вкладывали эмоций. Как только хоть немного появились мозги, я стал выбирать женщин, которые точно знали, на что идут, связываясь со мной. Никаких иллюзий или заблуждений. Никаких неоправданных ожиданий с обеих сторон. Я им давал немного от себя, ровно столько, сколько нужно для взаимного удовольствия, и получал в ответ столь же дозированную отдачу. Только тело, даже близко не затрагивая душу. С Василисой это не сработает никогда. Она из тех, кто заберет у мужчины все, безмолвно потребует целиком, с потрохами, не позволит ничего утаить, потому что и сама отдастся полностью, без остатка. За ледяным фасадом Снежной Королевы я ощущал притаившееся адское пламя. Я даже видел его короткую вспышку однажды, и память об этом мучала и искушала меня с тех пор. Или дело как раз в том, что я хочу от нее так неоправданно много? Что меня ни в коем разе бы с ней не устроило все на уровне чистой физиологии. Так! Стоп! Хватит! Я потер ладонями лицо, больше всего желая начисто стереть из головы все эти лезущие друг на друга мысли. А может, мне так и надо — увидеть, как она будет счастлива с Гешей, с актером своим, да с кем угодно, но главное, чтобы это было настоящее, и тогда меня попустит? Какого черта? Я не должен хотеть ее для себя. Я не хочу видеть ее ни с кем другим. Не хочу, чтобы снова уезжала, но вот как нам жить рядом — тоже не представляю. Как бы во всем этом разобраться? Может, тогда появится в моем штормовом небе хоть какой-то намек на просвет.

Тихий стук отвлек меня от мыслей и безуспешных попыток копаться в себе.

— Арсений Максимович, к вам госпожа Зарицкая, — сообщила секретарша, появляясь в дверях, но ее тут же бесцеремонно оттолкнула Ольга, практически врываясь в мой кабинет.

— Отвали, курица, я сама тут разберусь! — грубо фыркнула она на Свету, продефилировав по кабинету. — Кофе принеси! Черный, без сахара! — по-хозяйски распорядилась она и уселась в кресло напротив меня.

Похоже, прошедшее время очень повлияло на ее внешность, но никак не сказалось на манерах. Передо мной сидела жгучая брюнетка с роскошными изгибами и ухоженным красивым лицом. При этом ее окружал некий ореол дразнящей порочности, на которую, надо признать, мы, мужики, ведемся чисто на первобытном уровне. Но хоть Ольга и научилась одеваться не только дорого, но еще и стильно, однако же наглую хабалку из этой стервы ничем не вытравить. Всегда ее терпеть не мог, особенно за ее прежние беспардонные попытки добраться до моего члена, когда раньше напивался вусмерть. Уж как-то предпочитаю сам проявлять инициативу. Но больше всего бесила в ней подлость и патологическая изворотливость. Когда однажды Васька застала ее липнущей ко мне в школьном коридоре, эта сучка умудрилась повести себя так, будто это я до нее активно домогался. Как будто я вообще на нее бы клюнул. Но мисс Ледышка, она же Справедливость в одном лице, само собой, тут же причислила Ольгу к лику святых, пострадавших от демона меня. А эта стервозина, не будь дурой, воспользовалась шансом впиться в Ваську, как пиявка, самозабвенно изображая ее единственную подругу по гроб жизни. А та и рада была, купилась и доверилась во всем с потрохами. И даже видеть не хотела, что Оленька — хитросделанная девица — таскается за Васькой только потому, что мы с Марком тоже постоянно где-то рядом. Впрочем, усилия Ольги не пропали даром, и она таки оказалась в нужном месте в нужное время, быстренько утешила Марка после отъезда Васьки, и вуаля — теперь она у нас мадам Зарицкая. И то, что полученный приз с душком, ее нисколько не смущало.

— Если у тебя недостаток кофеина, не обязательно вламываться сюда. На первом этаже неплохая кофейня. А у моей помощницы есть более важные дела. — Я откинулся в кресле, гадая, за каким хреном ее принесла нелегкая.

— Ага, принимать нужную позу по команде, — презрительно фыркнула Ольга, и Света тут же вспыхнула, густо краснея.

Вот ведь дрянь, и правда нисколько не поменялась, разве еще хуже стала. Пожалуй, стоит поменять свое мнение о том, кто прогадал больше — она, женив на себе Марка, или он, совершив такую глупость. Хотя не то что бы я его все равно когда-то пожалел.

— Если ты пришла сюда оскорблять мой персонал, то лучше выметайся сразу! — Я не стал повышать голос, но ясно дал понять, что не потерплю ее выкрутасов.

— Ой, ладно! Извини! — небрежно махнула она рукой. — Не нужно мне твое кофе дурацкое! Плюнет еще секретутка твоя!

Света с плохо скрываемым облегчением удалилась, немного хлопнув дверью. Надо потом объяснить девчонке, чтобы не расстраивалась.

— Ну, здравствуй, Сенечка! — Ольга даже попыталась изобразить улыбку, но скорее это напоминало злобную гримасу. — Мне тут поговорить с тобой надо. Точнее, посланьице передать. Сестренке твоей, принес ее черт.

И тут я заметил, что она дико зла. Причем до такой степени, что ее аж потряхивает.

— Да ладно, ты что, не рада подружайку увидеть, спустя столько лет? Ты же раньше на ней как клещ висела. Куда Васька, туда и ты. — Я Ольгу всегда насквозь видел, в отличие от Васьки. Но чем больше тыкал дурынду в то, кем является ее приятельница, тем ярче та сияла для наивной лягушонки. Ну, а с другой стороны, особого выбора для общения, благодаря мною же созданной зоне отчуждения, у Василисы и не было. Еще один мой косяк. Целиком и полностью.

— Иди ты, Сенечка! Что было, то прошло! Была дружба, да вся вышла! — Ольга сделала пренебрежительный жест, будто стряхивала с пальцев нечто ничтожное, и во мне опять поднялась волна глухой злости за обманутое доверие наивной девчонки.

— Да не было с твоей стороны никогда никакой дружбы. Ты Ваське голову дурила, чтобы около нас с Марком тереться! — плевал я на вежливость с такими, как эта Ольга.

— Ну вот видишь, все ты понимаешь! Каждый свою жизнь сам устраивает, как может, а выбор средств — это уже дело десятое! Обо мне, кроме меня самой, некому заботиться было, а всю жизнь в земле ковыряться и, как паханы, клубнику растить я не собиралась. Еще в детстве задолбалась грязь из-под ногтей вычищать!

Ни для кого в нашем круге общения не было секретом, что Ольга, выскочив замуж за Марка, полностью открестилась от родителей и совершенно не общалась с ними.

— Ты примчалась мне тут объяснять, почему у таких нормальных и работящих отца с матерью такой меркантильной сукой выросла? Надеешься, я проникнусь и взрыдну, тебя жалеючи? — дозировать презрение в голосе не получалось, но меня это не волновало. С какой стати?

— Да плевать я хотела на то, что ты обо мне думаешь. Ты мне давно не интересен! Я здесь потому, что твою сестрицу дома у вас не застала!

— А кто же это тебя к нам домой-то приглашал. — Я напрягся и подался вперед, уже даже не предчувствуя, а отчетливо различая открытую угрозу, исходящую от Ольги.

— А мне приглашений ничьих не требуется! Потому как я приходила сказать, чтобы Васька держалась от Марка подальше! Пусть не думает, что может вернуться спустя пять лет и получить его обратно! Я своего не отдаю! Так что пусть манатки собирает и вперед, в свою Москву!

У меня в глазах потемнело и от наглости этой фурии, и оттого, что она даже смела предполагать интерес Василисы к этому куску дерьма.

— Слушай меня, истеричка ты припадочная! Василиса будет приезжать и оставаться здесь столько, сколько ей вздумается! Здесь ее дом. А ты со своими предъявами иди лесом, пока еще дальше не послал. А твой Марик ей и даром не сдался! Она его кинула пять лет назад, потому что рассмотрела, что он чмо и не стоит ее времени, и сейчас на него не поведется!

— Она рассмотрела? — Ольга рассмеялась так мерзко, что остро захотелось пойти и принять душ. — Да если бы не моя предприимчивость, она бы еще сто лет ничего даже у себя под носом не увидела.

— И что это, по-твоему, значит?

— А то, что она идиотка, если думала, что такой мужик, как Марк, станет дожидаться и поститься до тех пор, пока она соизволит его после свадьбы до тела своего драгоценного допустить. А когда узнала правду, хвостом махнула и умчалась! А теперь пожила и увидела все как есть в этой жизни на самом деле и решила обратно приползти. Да только все! Поезд ушел, и не хрен соваться! Марк — мой муж, а она пусть своими прелестями столичных дураков завлекает! — Ольга подалась вперед и только что ядом не плевалась.

— Ты и правда чокнутая, если думаешь, что он ей до сих пор интересен.

— Да твоя придурочная сестрица была в моего мужа, как кошка, влюблена! Такое не проходит!

— Тебе-то откуда это знать?

— Не твое дело! Короче! Пусть и не думает ноги перед Марком раздвинуть! Хрен она его получит!

— Что-то, когда он с тремя шлюхами на Новый год зажигал в гостинице, ты так не орала. Кому он нужен, твой Марк?

— Мне он нужен! Ясно?

— Да бабки его отца тебе нужны, а не Марк!

— А вот это, опять же, не твое собачье дело, Сенечка!

Мое терпение истончилось уже до полной прозрачности, и я еле держался, чтобы не наорать на Ольгу и не вытолкать ее взашей.

— Ну так вперед! Иди, вытаскивай его из постели очередной шалавы, чего ты сюда приперлась права качать?

— Пусть хоть совсем утрахается со шлюхами, мне плевать на это! Но если твоя сестрица к моему сунется, я, клянусь, ее изуродую! — Красивое лицо исказила судорога чистейшей, почти животной злобы. Да, кажись, я поторопился, зарекшись никогда не жалеть этого говнюка Марка.

— Это хронический недотрах делает тебя такой безумной сучкой? — Противно опускаться до уровня примитивных оскорблений и угроз, но другого языка Оленька у нас не понимает.

— А ты надеешься, что я к тебе за помощью в этом вопросе обращусь? Ты же у нас широко известный борец с бабским недотрахом.

— Не-е-ет! В твоем случае на меня в этом вопросе не рассчитывай! Я на тебя ни разу и спьяну не повелся, а с тех пор заметно поумнел.

— Да много ты о себе возомнил! — перешла уже почти на крик брюнетка. — Кому ты нужен? Такой же кобель, как и мой Марк, не зря вы раньше были лучшими приятелями.

— Я, может, и кобель, дорогая, но я не женат и не завожу серьезных отношений, чтобы потом изменять своей женщине направо и налево и унижать ее этим.

— Ой, как красиво сказано-то! Сенечка, ты пока не женат! Пока! Припрет — женишься, да только такие, как ты, не меняются. Так что будет твоя жена сглатывать дерьмо и глаза закрывать на измены, если окажется умная! Только плевать мне на это! Я тебе что хотела — сказала. А, ты передай сестренке, не забудь. Увидит ее кто рядом с моим Марком — она горько пожалеет, да поздно уже будет. Усек?

Меня окончательно достала эта сука и ее угрозы в сторону Василисы. Но, как ни странно, злость отошла на второй план, и основным чувством было отвращение к этой красивой, но совершенно мерзкой при этом женщине. Она сама сделала все, чтобы превратить свою жизнь в уродливый фарс, и, вместо того чтобы одуматься и попробовать найти выход из этого дерьма, яростно бросается на каждого, кто, как ей кажется, угрожает безупречному протеканию сего действа. Ее выбор. Пора этот цирк заканчивать.

— А теперь ты меня послушай и передай своему муженьку. Если кто-то где-то увидит его рядом с Василисой, я его так уделаю, что все прежние разы ему покажутся оздоровляющим массажем. Так что ты лучше его к юбке-то привяжи и там и держи! А сама даже думать в сторону Василисы плохо не моги, Оленька.

— Или что? И меня изобьешь?

— Я за свою жизнь ни одну женщину не ударил. И с тебя начинать не собираюсь. Мне тебя вообще жаль, ты себя уже как могла наказала и успешно продолжаешь это делать и дальше.

— Скотина ты! — завизжала Ольга и смахнула со стола мою многострадальную подставку для карандашей.

— Ну, как говорится, я б вас послал, но вижу, вы оттуда! Тебя проводить, или сама дорогу найдешь?

— Пошел ты! И сестрица твоя!

— Прощай, Оленька! — сказал я ей в спину и скривился от грохота, с которым она захлопнула дверь. М-да, такими темпами придется проводить незапланированный ремонт в кабинете. А еще, видимо, нужно самому повидаться с бывшим другом и доходчиво донести мысль не приближаться к Василисе. Ольга не просто так всполошилась. Такие расчетливые и продуманные бабы всегда нутром чуют, когда на горизонте маячит что-то по-настоящему опасное.

А еще очень мне интересно, что имела в виду Оленька, говоря, что Василиса не видела ничего под своим носом? Я предполагал, конечно, что Марк не будет ангелком, поэтому так и бесился, узнав об их с лягушонкой предстоящей свадьбе. Но что он мог быть таким одноклеточным дебилом, чтобы спать с единственной подругой будущей жены меньше чем за месяц до свадьбы… Это насколько же надо было сперматоксикозом страдать, чтобы мозги так отказали? Если все это так, то на одну тайну станет меньше, и я на шаг приближусь к тому, чтобы распутать весь этот клубок гадских событий, приведших нас с Василисой к тому, что имеем сейчас.